Русская миссия в Сибири

Крещение остяков и вогулов при Петре I

Возмущение Сатыги, кондийского князя, против русских миссионеров исходило, по свидетельству Новицкого, от «некоего магометанина, пришедшаго из Тобольска и глаголюща: Аз, рече, сам видех царское повеление во граде прибито, в нем же государь повелевает, кто убьет архиерея, не будет за то ему казни». А из донесений Святейшему Синоду самого схимонаха Феодора оказывается, что и заговор кошуцких магометан против русской миссии и вооруженное нападение на нее в Бурейковых было делом магометанского муллы, жившего в Тобольске. «Есть, — читаем в донесении 1724 года, — в Тобольске начальный татарин Саба-нак, тот посылал к остякам своих абизов (муэдзинов) и велел, чтобы абизы научили остяков некрещенных, дабы нас позабивали до смерти: указ-де прислан государев убить архиерея... Пойманы были те абизы и дали сказку, что-де нас Сабанак послал остяков помутить, чтобы архиерея убили». Если, говорит схимонах, взять того Сабанака с братом на вечное житье в С.-Петербург, то можно было бы всех татар крестить, «а то он Сабанак великое препятствие чинит крещению». На основании этого донесения Св. Синод постановил взять начального татарина из Тобольска. Но Сабанак был такая persona grata в Тобольске, такое имел покровительство со стороны тамошних светских властей, что для него указы Св. Синода ровно ничего не значили, он продолжал делать самые возмутительные вещи, и все ему проходило безнаказанно. В донесении Св. Синоду в 1726 году читаем следующее: «Татары подъезжают к новокрещенным и, смущая, велят именем своего начальника Сабанака церкви жечь, попов и причетников до смерти побивать и кресты побрасать и старую веру держать. Они ж абизы, не ведомо по какому указу, многих остяков пообрезывали, а около Тобольска и крещенных коснулись, и размножают свою проклятую веру». Напомнив снова о нападении на русскую миссию в Бурейковых юртах и объяснив, что виною этого злодейства были Сабанак и его абизы, схимонах Феодор замечает, что и «ныне они не перестают пакости чинить, а унять их некому, ибо у судей наполнены руки мздою и всем потакают». Читая такое донесение о поступках магометан, право, подумаешь, что это творилось не в Русской православной империи, а в каком-нибудь магометанском государстве!

Нечего уже и говорить, что жалобы схимонаха Феодора были гласом вопиющего в пустыне и оставались без последствий для Сабанака и муэдзинов. Правда, Св. Синод писал об этом Сенату, Сенат — Тобольской губернской канцелярии, канцелярия передала дело об «абизах» надворному суду, а последний оставил его без всякого рассмотрения.

Если далее обратим внимание на отношение светских сибирских властей к делу инородцев, то еще более будем поражены, чем поступками магометанских духовных лиц. Читатель, пожалуй, не поверит, но то верно, что сибирские светские власти были самыми сильными противниками распространения христианской веры между сибирскими иноверцами. Мы сами отнеслись бы к этому мнению скептически, если бы основанием для него не были донесения схимонаха Феодора, которого уж никак нельзя заподозрить во лжи. Петр Великий, заботясь о распространении христианской веры, давал, кроме подарков, разные льготы новокрещенцам. Так, один его указ гласил: «которые новокрещенные разных народов люди восприяли православную греческаго закона веру, или которые впредь восприимут... тех во всяких государственных сборах и в изделиях давать льготы на три года, дабы тем придать к восприятию веры греческаго закона лучшую охоту». Такой же смысл имело постановление, что холопы, принявшие христианство, делаются свободными и могут жить, где пожелают; с новокрещенцев по миновании трех льготных лет не ведено брать никаких других податей, кроме ясака. Как же относились к этим правительственным распоряжениям сибирские власти? Коменданты с новокрещенцев собирают не только ясак, как с каждого инородца, но и подушную подать, которую платили только русские; «коменданты, — доносил схимонах Феодор, — новокрещенных обирают всячиною; они же коменданты нападками на новокрещенных князцев нападают и бьют их невинно». Но это только косвенные меры со стороны комендантов к совращению новокрещенцев к идолопоклонству; из того же донесения оказывается, что коменданты православные прямо приказывают им жить «по прежним нравам поганским», т.е. обращаться к старой вере. Святейший Синод требует от комендантов «сатисфакций» — зачем они некрещеным препятствуют принимать крещение «паче же и крещенных развращают». На подобный запрос Синод, вероятно, не получил никакого ответа. Но, кажется, можно дать единственное объяснение упомянутым поступкам сибирских комендантов: им легче было эксплуатировать, обирать некрещеный люд, чем христиан. Не лучше комендантов поступал с новокрещеными и Тобольский надворный суд, последний просто торговал новокрещенцами, распродавал их и русским людям, и даже некрещеным татарам. Еще в 1724 году схимонах Феодор жаловался: «Татары, которые без кабал жили и работали год по 15 и более у своих некрещенных татар и отшед крестились, а теперь по челобитью татар судии надворние судят отдать татарам некрещенным, чтобы они попродали русским в холопство». Синод ничего не ответил на этот пункт жалобы схимонаха. Тогда последний отправил к генерал-майору Генину «цыдулку» и при ней доношение на Высочайшее имя с жалобою на судей Тобольского надворного суда. «Доношу на судей надворных в Тобольске, в которых и со свечею не взыскати правды. Нигде не слышно, чтобы крещенных безкабальных татар отдавать некрещенным татарам и велел продавать, и распродано душ 13, а ценою буде не все, пополам поделились, кроме взятков. Пожалуй, превосходительство твое, донеси тую христианам новокрещенным бедность и разорение, а судейское лукавство Его И.В., — негли Бог даст ему на сердце призрети на людское воздыхание и слезы». А в самом донесении Петру схимонах Феодор, упомянув о крещении массы язычников и о том, что уже стали приходить креститься магометане, пишет: «Но татары, хотя оному крещению воспятити, чтобы от них никто не крестился, били челом в Тобольском Надворном Суде судьям, будто-то от них татар, холопы кабальные поуходили и крестились, а кабал на тех холопей не показали; и тем лживым татарским словам надворные судьи поверя, указали новокрещенных отдать татарам и продать кто купит и распродано душ с 13, чем учинены Его И.В. грамоте противность, христианской вере поругание, церкви святой соблазн».

«Противность» серьезная: царские грамоты предписывали сибирским властям даже кабальных инородцев, если они обратятся в христианство, делать свободными, а надворный суд свободных, людей после крещения, обращал их в холопы, распродавал. Из этого выходило то, что принятие свободным инородцем крещения грозило для него рабством. Кто ж из иноверцев после этого мог пожелать принять христианство?! Генин не успел передать Петру донесения схимонаха Феодора, и дело о продаже новокрещенцев Тобольским надворным судом кончилось при его преемнице только в 1726 году. В правительствующем Сенате 28 августа этого года состоялось следующее решение: «Татар и прочих иноверцев, которые крестились и приняли православную веру греческаго исповедания, а от Надворнаго Суда или других судей отданы иноверцам, по прежнему, или как перепроданы, те не точию б что они свободные и безкабальные их были, но хотяб какие и крепостные, однакож, не смотря ни на какия их крепости, без всякаго изъятия, мужеск и женск пол возвратить и учинить свободных, а которые из тех новокрещенных кому перепроданы, и за таких на тех, кто перепродавал, возвратить тем, кто купил, данные их деньги». Постановив это решение. Сенат указал произвести следствие относительно продажи 13 новокрещеных надворным судом. Судьи написали оправдание, отрицали обвинение схимонаха Феодора и просили «оборонить» их на будущее время от таких порицаний, какие «добрым людям безчестно принять». Но на этот раз поступки тобольских судей не остались безнаказанными. Расследованием губернской канцелярии и архиерейского приказа вполне была доказана виновность надворного суда в продаже 13 человек новокрещеных инородцев. На основании этого следствия тобольский губернатор Долгорукий и митрополит Антоний постановили: «помянутых перепроданных новокрещенных инородцев учинить свободными и дать свободные паспорты, чтоб нигде не кабалить и в неволе не держать, а судьях Надворнаго Суда... и по других, кто к тому делу явились приличны, за неправое вершение дела доправить 103 р. 50 к. на уплату тем, кто купил новокрещенцев и столько же в пользу новокрещенных, в награждение за причиненное им разорение, да 7 р. 5 к. пошлин, всего 221 р. 10 к.».

Так относились сибирские власти к святому делу схимонаха Феодора; не лучше они поступали и с ним самим. Петр Великий в 1720 году приказал тобольскому губернатору выдавать этому преосвященному ежегодную пенсию — 200 рублей денег и 50 чет. хлеба, но из одного донесения его видно, что губернатор не давал ему на пропитание ни копейки денег и ни зерна хлеба. «И о себе прошу призрения, — писал схимонах в 1724 г. Святейшему Синоду. — Изнемог и состарелся... а как жить, чем кормиться в Сибири, не знаю... Ведено мне давать на пропитание до кончины моей по 50 ч. муки, да 200 р. денег ежегодно, но господин губернатор отказал и живу бедно в таком монастыре, который не имеет ни одного крестьянина. Было крестьян 56 дворов и их губернатор взял на государя, а за тех крестьян велено давать в монастырь жалованье: ржи по 100 ч. на год, на церковныя потребы по 50 руб., братии на одежду по 60 р., да на соль по 30 р., но того уже четвертый год ничего не дают. Итак — ни крестьян, ни жалованья». Такова была награда этому преосвященному за его великие подвиги; ему теперь приходилось почти умирать с голоду, нуждаться в куске хлеба! С первого взгляда кажется невероятным, чтобы сибирские власти осмеливались не исполнять даже грозные указы Петра, тем не менее на деле было так. В Сибири давно привыкли думать, что «до Бога высоко, а до царя далеко», а потому сибирские губернаторы — эти новые сатрапы — управляли этим отдаленным краем точно так же, как и прежние воеводы, т.е. «по своему высмотру, или как Бог на душу положит»; даже казнь первого тобольского губернатора при Петре Великом для них не послужила благим уроком. Петр Великий указами приказывал сибирским губернаторам давать новокрещеным разные подарки, но схимонах Феодор в 1724 году жаловался, что в прошлом году крестилось инородцев до 200 человек, а тогдашний губернатор «на дачу им» ничего не дает.

Все это мы говорили к тому, чтоб показать, что схимонах Феодор, и заключившись в тесную келью Тюменского монастыря, ревностно заботился о новокрещенцах, об утверждении их в новой вере; он является их единственным защитником от сибирских светских властей, которые не только грабили новокрещенцев, но и совращали их «в прежнее злочестие». Следует также заметить, что после 1720 года делом христианской миссии в Сибири по-прежнему заведовал схимонах Феодор; все указы и распоряжения правительства относительно этого дела писались на его имя. Вследствие старости и дряхлости он редко оставлял Тюменский монастырь, но зато под его руководством трудились над распространением христианской веры между сибирскими инородцами многие из духовных лиц, бывших его спутников. Мы были бы не правы, не упомянув имен этих скромных тружеников; так, архимандрит Верхотурского монастыря обратил в христианство язычников и магометан тюменских, туринских, верхотурских, тал-динских, черемисов, чувашей и востяков — всего до 2604 душ обоего пола; игумен Березовского монастыря проповедовал Евангелие в Березовском уезде, иеродиакон Никодим — сургутским и нарымским остякам, которые не были крещены во время проповедничества в этих местах самого схимонаха. Но в 1726 году схимонах Феодор решился предпринять новое путешествие к обдорским остякам, рассчитывая, что на этот раз его проповедь среди обдорян будет иметь больший успех. Это последнее путешествие было настоящим торжеством схимонаха Феодора; плывя по Иртышу и Оби, ему теперь приятно было видеть православные церкви на тех местах, где прежде были магометанские мечети или языческие кумирни с безобразными идолами; на пути везде встречали и провожали его новокрещенцы, приветствуя своего духовного отца и защитника с любовью и благоговением. Такие встречи и проводы были лучшей наградой схимонаху Феодору за его труды и бедствия, которые он понес во время проповеди в тех местах христианского Евангелия.

Но у обдорских остяков этот проповедник по-прежнему не имел никакого успеха. Доплывши до первых юрт обдорян, христианская миссия увидела на берегу массу вооруженных язычников, готовых броситься на нее при первых попытках высадиться. Никакие увещания не действовали на жестоких обдорян; возбужденные своим князем Гынди-ном, они ругались, стреляли из луков и угрожали перебить всех миссионеров, если только последние высадятся на берег. Борьба с упорными язычниками была невозможна, и схимонах Феодор с грустью в сердце приказал плыть назад. Это путешествие схимонаха Феодора было последним: в следующем году, именно 30 мая 1727 года, он тихо скончался в Тюменском монастыре. В заключение считаем не лишним привести здесь завещание схимонаха, которое весьма рельефно рисует нам нравственный облик этого знаменитого проповедника. «При окончании жития моего, сим заветом духовным моим оканчиваю: кому о мне воля будет живота по мне истязовати, иного живота, кроме грехов, у меня не остается, а что до келийных вещей, тех никто да будет надеяться. Что было, все в строение моностырю Тюменскому положилось. Прошу братию, а особно брата и сожителя моего Никодима, не осматривати и не омывати грешнаго тела моего, токмо облекти в белую власяницу мою, которую и держу для того, да кафтан какой на мя возложити и поясом ременным подпоясати, да рясу китайскую легкую возложить на мя и четки в руку, на главу куколь, а схиму, собравши, под голову положити, а параманом закрыти очи и, вынесши в церковь, послать до преосвященнаго, как он изволит, только прошу его любве архиерейской, чтоб прочитал прощальную молитву надо мною; гроб готов в палатце, который от многаго времени вожу с собою, а могилу выкопать пред дверьми западными...».

Тогдашний Сибирский митрополит Антоний в своих донесениях Святейшему Синоду писал, что схимонах Феодор до 1727 года обратил в христианство более 40 т. сибирских инородцев обоего пола и построил 37 церквей; также заявлял, что «по его представлении, новокрещенцев для утверждения в православии посещать, за неимением учителей, не кому, в чем есть не без опасения, чтоб неутвержденные в вере не отщетилися своего спасения...». Если взять во внимание, что схимонаху Феодору приходилось проповедовать Евангелие среди почти полудиких народов и те препятствия, которые он имел в своем миссионерском деле, то нужно признать, что обращение им в христианство более 40 т. сибирских иноверцев является колоссальным подвигом! Не вина его, что «нива, обработанная руками его в Березовском крае, — говорит Н. Абрамов, — впоследствии, без новаго удобрения и сеяния семени Слова Божия, начала заростать, так что во многих местах едва заметны стали признаки трудов делателя вертограда Христова». Действительно, опасения митрополита Антония, что после смерти схимонаха Феодора не найдется в Сибири учителей для утверждения новокрещенцев в новой вере, были не напрасны: ему не нашлось подражателей среди сибирского духовенства, а равным образом и преемники Петра далеко не с таким вниманием относились к распространению христианства в Сибири, как этот великий государь.

К такому решению привела Петра ревность относительно крещения сибирских идолопоклонников. Он, конечно, знал, как сами русские были крещены при Владимире Святом, и тот же способ хотел применить и к крещению остяков, вогулов и других сибирских идолопоклонников: под страхом смертной казни последние должны отдавать своих идолов на сожжение и идти к святому крещению. Для нас этот указ является диким, варварским; действительности его даже не хочется верить, особенно когда знаешь предшествующие о том же предмете указы Петра, в которых он советует Филофею крестить только тех иноверцев, которые сами и притом искренно пожелают святого крещения. Относительно насилия царя в таком святом деле можно сделать ему много упреков. Но Петр уже привык к насилию и сам открыто сознавался, что вся его преобразовательная деятельность в русском государстве совершается насильственно. В этом отношении он руководился особыми практическими взглядами и не стеснялся высказывать их. «Если в Голландии, — говорил Петр, — в этом старом заобыклом государстве чинится принуждение, то тем более оно позволительно у нас, как людей новых во всем». «Наш народ, — читаем в одном указе того же царя, — как дети, которые никогда за азбуку не примутся, если не будут приневолены от мастера, которым сперва досадно кажется, но когда выучатся, потом благодарят, что ясно из всех нынешних дел: не все ль неволею сделано и уже за многое благодарение слышится, от чего уже и плод произошел». Если Петр на русских, стоявших на высшей степени культуры, смотрел как на детей, которых нужно приневоливать, то тем более он должен был держаться таких взглядов на полудиких идолопоклонников, приносивших еще по своей вере человеческие жертвы богам. Он надеялся и от них слышать благодарение за крещение, хотя и принужденное. Вот почему нечего удивляться, что и Петр Великий мог издать вышеприведенный указ. Впрочем, может быть и то, что смертная казнь, назначенная противникам указа, есть только угроза, которою он хотел устрашить идолопоклонников. По крайней мере на деле, как увидим ниже, не только смертной казни не подвергались не желавшие креститься, но и никакому наказанию. Даже не подвергались наказанию те идолопоклонники, которые с оружием в руках нападали на христианскую миссию, как оставались совершенно безнаказанными и возмутители остяков и вогулов против христианских проповедников.

Получивши указ Петра, схимонах Феодор не мог тотчас приступить к его исполнению: он был болен да притом еще продолжал заведовать делами Сибирской митрополии, так как новый митрополит еще не был прислан в Сибирь. Но летом 1711 года прибыл в Тобольск его преемник Иоанн Максимович, тоже воспитанник Киевской академии, и схимонах Феодор, освободившись от всяких дел Сибирской митрополии и к тому времени оправившись от болезни, стал готовиться к далекому и трудному путешествию в землю остяков и вогулов.

Но тут, естественно, может явиться у каждого читателя вопрос, как велико было число этих инородцев в начале XVIII столетия? Для решения этого вопроса мы должны обратиться к «ясачным книгам» того времени, в которых найдем сведения об инородческих волостях и о числе ясачных инородцев в каждой волости во всех сибирских уездах, где только жили остяки и вогулы. Прежде всего сообщим таковые сведения об остяках.

А. Березовский уезд, волости: 1) Казымская, а в ней ясачных людей 216 ч., 2) Обдорская — 388 ч., 3) Куноват-ская — 316 ч., 4) Сосвинская — 429 ч., 5) Ляпинская — 264 ч., 6) Подгородная — 99 ч., итого 1712 ч.

Б. Сургутский уезд, волости: 1) Юганская с Подгородной — 143 ч., 2) Салымская — 36 ч., 3) Селиярская — 9 ч., 4) Белогорская — 5 ч., 5) Атлымская — 3 ч., 6) Лунпоколь-ские — 186 ч., 7) Васьюганская — 91 ч., 8) Ларьяцкая — 17 ч., 9) Тымская — 113 ч., 10) Корахонская — 22 ч., 11) Сымская — 2 ч., 12) Бардаковы — 59 ч., 13) Ваховские — 49 ч., итого 735 ч.

В. Нарымский уезд, волости: 1) Нижняя Подгородная — 36 ч., 2) Верхняя Подгородная — 31 ч., 3) 1-я Парабель-ская — 20 ч., 4) 2-я Парабельская — 11 ч., 5) 3-я Парабель-ская — 19 ч., 6) 4-я Парабельская — 9 ч., 7) Ларпицкая — 16 ч., 8) Пиковская — 7 ч., 9) Тогурская — 14 ч., итого 163 и т.д.

Г. Кетский уезд, волости: 1) Кыргиева — 13 ч., 2) Нянжина — 16 ч., 3) Кашина — 18 ч., 4) Питкина — 7 ч., 5) Иштанова — 9 ч., 6) Лелкина — 14 ч., итого 77 ч.

Д. Енисейский уезд, волости: 1) Нацкая — 16 ч., 2) Пунпокольская — 22 ч., 3) Пицкая — 11 ч., итого 49 ч.

Е. Мангазейский уезд (Туруханск). Имбацкое зимовье — 110 ч.

Ж. Тобольский уезд, волости: 1) Белогорская — 2 ч., 2) Назымская — 109 ч., 3) городок Демьян — 89 ч., 4) городок Нарым — 110 ч., 5) Торкана — 84 ч., 6) Цимги — 16 ч., 7) Верхне-Демьянская — 10 ч., 8) Колпуковская — 4 ч., 9) Темлячеева — 76 ч., 10) Салымская — 6 ч., итого 506 ч.

А всего ясачных остяков в уездах: Березовском, Сургутском, Нарымском, Енисейском, Мангазейском и Тобольском — в начале XVIII века было 3352 человека.

Сибирские вогулы жили в уездах — Пелымском, Тобольском и Верхотурском.

А. Пелымский уезд, волости: 1) Низтавдинская —23 ч., 2) Ворьинская — 13 ч., 3) Тахтанская — 38 ч., 4) Сосвинская — 28 ч., 5) Вагинская — 23 ч., 6) Верхпелымская — 38 ч., 7) Лиственичная — 25 ч., 8) Таборинская — 46 ч., 9) Леушинская — 13 ч., 10) Кондинская — 213 ч., итого 460 ч.

Б. Тобольский уезд, волости: 1) Юкондинская — 79 ч., 2) М. Конда — 105 ч., 3) Б. Конда — 132 ч., 4) Леушинская — 16 ч., 5) Таборинская — 31 ч., 6) Кошукская — 140 ч., итого 502 ч.

В. Верхотурский уезд, волости: 1) Подгородная — 6 ч., 2) Подгородная 2-я — 22 ч., 3) Косвинская — 1 ч., 4) Со-свинская — 78 ч., 5) Туринская — 46 ч., 6) Верхтуринская — 32 ч., 7) Чусовская — 72 ч., 8) Мулгайская — 5 ч., итого 262 ч.

Всего ясачных вогулов в трех уездах в начале XVIII века было 1224 человека.

Нужно иметь в виду, что под ясачными людьми разумеются те инородцы, которые платили в казну ясак — мужчины от 15 до 50 лет; от него избавлялись женщины и дети, старые и увечные, холопы и, наконец, те из инородцев, которые несли подводную повинность. Всего же остяцкого и вогульского населения в Сибири в начале XVIII века было приблизительно до 40 тысяч.

Только в 1712 году схимонах Феодор мог приступить к исполнению царского указа и своих давних заветных намерений относительно христианской проповеди сибирским инородцам. Его первое путешествие с этой целью было в страну остяков. Совершенно несправедливо мнение, что будто бы он распространял в Сибири христианство «огнем и мечом»: с ним не было никакой вооруженной силы, и мынезнаем ни одного случая, чтобы схимонах Феодор употреблял какое-нибудь насилие во время крещения им сибирских инородцев. Его сопровождали монах, священники, Гр. Новицкий, вероятно, сын боярский, и прислуга, но служилых людей с ним не было. Это видно из того, что когда остяки с оружием в руках напали в Бурейковых юртах на миссию, то никто не защищался, а бросились все, за исключением самого схимонаха, спасаться бегством к дощанику (судно, мелко сидящее в воде), потому что, замечает один спутник миссии, «руцы праздны имеюще». Проповедники действовали на инородцев только царским указом и убеждениями.

Отправившись из Тобольска вниз по Иртышу, миссия достигла первых остяцких юрт только чрез три дня плавания. Схимонах Феодор вместе со спутниками вышел на берег и собравшимся остякам через переводчика проповедовал христианское учение. Проповедь не имела никакого успеха: язычники были глухи к ней и с ненавистью смотрели на проповедников. Миссия поплыла далее, из Иртыша вышла в Обь и скоро достигла Белогорской волости, где находился главный остяцкий идол «Старик Обский». Схимонах Феодор приказал немедленно сжечь этого кумира вместе с его капищем, но язычники, несмотря на объявление им царского указа о сожжении их идолов, стали горою за своего «Старика» и решились силою защищать его. Тогда схимонах обратился к остякам с такою речью: «Этот бездушный истукан есть только дерево и нетолько не может вам оказать помощи или подать какое-нибудь благо, но сам теперь нуждается в вашей помощи. Не думайте, что он вас питает, но скорее разоряетесь от него приношением ему жертв. Знайте, что все — огонь, земля, море и всякая тварь созданы премудростию Творца, Который один податель всяких благ». Выслушавши это поучение, остяки утихли и отдали своего «Старика Обскаго» на сожжение, но креститься, однако, и здесь никто не захотел.

То же самое было и в Шарковых юртах, где стоял деревянный идол, сделанный наподобие человека и с посеребренным лицом. Шаманы, узнав о приближении христианской миссии, начали говорить остякам, что бог объявил им, что он не допустит сжечь себя и вместе с тем упрашивали верующих, чтобы они крепко стояли за своего кумира и не давали его русским для сожжения. Этим шаманы так возбудили язычников, что они решились своею кровью защищать идола. И действительно, когда христианская миссия прибыла в Шарковы юрты и схимонах велел сжечь идола, то остяки с оружием в руках бросились на миссию и угрожали смертью. Но произошло то же самое, что и в Белогорских юртах: тихое слово пастыря остановило ожесточенных язычников, и последние предоставили самому богу защитить себя, как он объявлял об этом чрез шамана. Идол был сожжен. Так действовал схимонах Феодор на всем своем пути до самого Березова: он говорил остякам о высшем, невидимом Боге, доказывал пустоту их веры в идолов и сожигал последних. Хотя до сего времени мы и не видели случаев крещения язычников, но тем не менее проповедь схимонаха Феодора производила на них сильное действие и заставляла усомниться в могуществе их богов. Только в Кодской волости христианская миссия была счастливее и приобрела первых последователей христианского учения. И это очень естественно: здесь уже 50 лет стоял православный Кондийский монастырь, около него было русское селение, и остяки вследствие частого обращения с христианами не относились с такою ненавистью к христианству, как это было в других местах. После поучения схимонаха Феодора остяцкий князь Алачев, предки которого приняли христианство еще в конце XVI века, первый изъявил желание креститься, а его примеру последовало еще 13 остяков; река Обь была для них купелью крещения. Этот первый успех проповеди привел в неописанный восторг Феодора, прежние неудачи были забыты, и он теперь мог надеяться, что как ни крепко держится идолопоклонство среди сибирских инородцев, но оно будет сокрушено терпением и энергией христианских проповедников. «Проповедник и учитель, — говорит Новицкий, — о сем благополучном начинании все-усердно радующеся» из Кондийского монастыря поплыл назад и благополучно возвратился в Тобольск. В следующем 1713 году схимонах Феодор вместе с прежними своими сопутниками предпринял второе путешествие в землю остяков Березовского уезда. На этот раз проповедь его имела несравненно больший успех, чем в прошлом году: язычники принимали крещение массами во всех тех волостях, которые посетила христианская миссия. И это очень естественно. Целый год прошел с того времени, как истреблена масса остяцких идолов и в числе последних даже такой высокочтимый кумир, как «Старик Обский». Как ни невежественен был остяк, но он должен был размышлять над этим делом христианской миссии. У него, естественно, являлись вопросы, почему его боги не оказали никакого сопротивления их истребителям? Почему шаманы, которые представлялись остяку столь могущественными, что заставляли даже богов исполнять свою волю, теперь не проявили никакой силы и не защитили кумиров? Остяк верил, что боги вмешиваются в его жизнь, делают ему благо или вред, но теперь он целый год живет без идолов и перемены в своей жизни не замечает никакой; боги не мстят за сожжение русскими кумиров и ничем не выражают своего неудовольствия. Хотя «Старик Обский», властитель рыб, и сожжен, но рыба ловится так же и без него, как и при нем. Значит, действительно остяцкие кумиры — только бездушное дерево, а шаманы, их служители, — только обманщики. Если ум остяка, размышляя над указанными обстоятельствами, может быть, и не доходил до такого решительного вывода, но тем не менее сомнение в могуществе идолов и шаманов было вполне естественным. «Народ же, — замечает современник, — видевше прежде тверды нечестия их боготвори-мыя идолы падшия, и столь стершую мнимую силу их, яко ничтоже вящие креста видети, яко прах и пепел, отсюда довольно мрак кумирослужения ослепляющи сотреся очес их, яко отверзостеся очи има приятнее взирати на свет проповеди евангельския...».

И действительно, христианская миссия во второй год проповеди Евангелия остякам уже не встречала со стороны последних ненависти и озлобления. Наоборот, язычники теперь со вниманием слушали поучения схимонаха Феодора и массами принимали христианство везде, где только он ни появлялся, много было обращенных остяков в Белогорских, Шарковых, Казымских и других юртах. Только в городке Атлым (о последнем мы упоминали выше) остяки, возбужденные своим шаманом, сначала не только не хотели креститься, но и слушать поучения христианского проповедника; весь народ восстал против евангельской проповеди, свидетельствует Новицкий, возмущенный «злонравным и злообразным прелестником». Однако и здесь «прелестные» речи шамана оказались бессильными пред словом христианского проповедника. Несмотря на шум и крики остяков и намерение их броситься с оружием на миссию, схимонах Феодор стоял непоколебимо и увещевал язычников оставить идолопоклонство и шамана и принять христианскую веру. Он, между прочим, говорил им: «Вижу вас мужей благоразумных, не противников истины, молю вас оставить сего мужа младоумнаго, детское игралище, ибо недостойно таким умным людям прельщаться безумными речами оного». Слова христианского проповедника так подействовали на язычников, что они «презрели мятежныя прекословия» своего шамана и все приняли крещение. Напоследок и сам шаман выразил желание креститься и был крещен. Всего в этом году крестилось до 3500 остяков. После этого христианская миссия снова оставила остяцкую землю и возвратилась в Тобольск, хотя и ненадолго.

Обрадованный успехами проповеди между остяками, схимонах Феодор решился в следующем году отправиться с тою же целью в страну вогулов. Ни старость, ни недуг, снова посетивший его вследствие трудных путешествий к остякам, — ничто не могло остановить ревность этого миссионера к просвещению язычников светом христианского учения. Отдохнув немного в Тюменском монастыре, он в жестокую зиму в начале 1714 года поспешил отправиться к вогулам. К такой поспешности побудило схимонаха Фе-одора следующее обстоятельство. У кондийского князя Сатыка заболели два сына; отец обратился к шаманам, чтобы они испросили у богов исцеления его любимых детей. Шаманы потребовали жертв, и Сатык не щадил ничего, лишь бы спасти сыновей. Но во время жертвоприношений дети его умерли. Это страшно раздражило князя против своих кумиров: он собственноручно начал их истреблять и уже с топором в руках добрался до главного вогульского кумира — кондийского идола. Народ пришел в ужас и умолял Сатыка пощадить последнего. Князь внял мольбам своего народа, не тронул кондийского кумира, но множество других вогульских идолов было истреблено им в это время. И вот когда об этом узнал схимонах Феодор, то спешил воспользоваться таким обстоятельством, чтобы показать князю и вогулам, как ничтожны их боги и что от них не следует ждать никакой помощи. И действительно, успех проповеди в земле вогульской был велик уже в первый год миссионерской деятельности схимонаха Феодора. Русская миссия еще не дошла до Пелыма, как явился один вогул и просил миссионеров крестить его со всем домом. В самом Пелыме собралось много вогулов, и схимонах Феодор вместе с своими сподвижниками по целым дням просвещал их христианским учением, а к князю Сатыку отправил некоторых священников. Следствием проповеди было то, что в короткое время приняли христианство до 400 вогулов. Довольный таким успехом, схимонах Феодор, оставив священников для наставления вогулов в истинах христианской веры, сам отправился в Тюмень, чтобы весною того же года предпринять третье путешествие в страну остяков. К новому путешествию в Березовский уезд этого доброго пастыря побуждало то обстоятельство, что магометанские муэдзины, или, как русские тогда называлиих — абызы, ходят по остяцким юртам, проповедуют магометанство и отвращают от христианской веры новокрещеных остяков.

Следует здесь упомянуть, что на возвратном пути из Пелыма жизни схимонаха Феодора угрожала серьезная опасность. Князь Кошичских юрт составил замысел, чтобы напасть на христианскую миссию, когда она будет возвращаться в Тобольск, и перебить миссионеров. Но замысел его не удался: сам схимонах отправился иною дорогою в Тюменский монастырь, а его сподвижники, хотя и пошли в Тобольск чрез Таборинскую волость, но с ними было много вогулов, и нападение заговорщиков было отбито.

Мы упомянули об этом случае, во-первых, для того, чтобы показать, с каким ожесточением магометане относились к русским проповедникам христианства между сибирскими язычниками, а во-вторых, потому, что он послужил поводом к проповеди Евангелия магометанам Кошичских юрт и другим, жившим по среднему течению реки Тавды. Схимонах Феодор, узнав об упомянутом нападении на его сподвижников, просил тогдашнего тобольского губернатора схватить князя Кошичских юрт и допросить о причинах его злодейского поступка. Новицкий передает, что светская власть, захватив князя, наверно присудила бы его к смертной казни, если бы только схимонах Феодор не заступился за него: он упросил губернатора выдать ему князя, и когда тот был выдан, то взял его с собой, отправляясь к остякам. Во время пути схимонах Феодор беспрестанно поучал князя христианской вере и настолько успешно, что этот магометанин принял крещение. После крещения он отправил князя в Тобольск к митрополиту Иоанну. Последний, также усердный ревнитель распространения христианской религии среди сибирских иноверцев, немедленно послал новокрещеного вместе с священником на его родину для проповеди Евангелия. Расчет миссионеров оказался верным: примеру князя последовали все магометане Кошичских юрт, и в короткое время их крестилось больше 300 душ*. Третье путешествие схимонаха Феодора в землю остяков было самое продолжительное и стоило жизни трем из его спутников. Отправившись из Тобольска вниз по Ирты шу 12 июня 1714 года, христианская миссия чрез три дня плавания достигла остяцких Бурейковых юрт. В прежнее время схимонах Феодор почему-то обходил эти юрты, и потому здешние остяки еще ни разу не слышали христианской проповеди. Но на этот раз он высадился на берег и начал проповедовать остякам Слово Божие. Только едва, замечает Новицкий, учитель благовествования «испустил глас, тако бяху яко аспиды глухие затыкающе уши своя и в едину совокупишася юрту, ни сами от юрты исхождаху, ниже к себе внийти кому от наших попущаху». Оказалось, что в Бурейковых юртах уже действовал магометанский муэдзин, и его описание рая, который Магомет обещал своим последователям, так пленило остяков, что они согласились принять магометанство. Кроме того, муэдзин доказывал остякам, что христианство налагает на своих последователей такие тягости, которые невозможно исполнять: оно запрещает многоженство, употребление лошадиного мяса, столь любимого остяками, налагает тяжелые посты и пр. Это так ожесточило остяков против христианских проповедников, что они и слышать не хотели их проповеди. Побуждаемые магометанским учителем, остяки начали стрелять в русскую миссию из луков и пищалей и трех человек смертельно ранили. Их князь Уршанко выстрелил даже в самого схимонаха Феодора и попал в живот, но Бог хранил этого пастыря: пуля изрезала все одежды, вышла навылет, но схимонах к удивлению всех остался совершенно невредим. Этот факт засвидетельствован не только Новицким, но и самим схимонахом. Впоследствии он в своем донесении Синоду писал: «Мене самаго вдарено с пищоли под пояс, но Бог помиловал мя: пуля кругом ободрала платье, а мене не вредила»*. Несмотря на все старания, схимонаху не удалось успокоить остяков; ярость их была столь велика, что русская миссия принуждена была оставить Бурейковы юрты и плыть далее к реке Оби. После этого миссионерам везде приходилось проходить юрты остяков, уже принявших христианство в прежние их путешествия, им приятно теперь было видеть, с какою радостью встречали их новокрещен-цы и с каким благоговением последние слушали поучения схимонаха Феодора. Новицкий передает, что учитель поучал гражданству, которого прежде не было у остяков, христианскому добронравию и искоренял разные языческие обычаи, а особенно он восставал против неестественных, неравных браков, ибо остяки брали в жены девочек семи и восьми лет и беззаконно с ними жили.

На этот раз схимонах не ограничивался одними поучениями, а по просьбе самих новокрещеных заложил три церкви в местах более населенных и удаленных от русских поселений и дал священников. Просвещая и устрояя новую паству, схимонах Феодор достиг города Березова, где его уже ожидали многие остяки, собранные комендантом из разных окрестных волостей. И в Березове проповедь схимонаха имела успех: остяки Ляпинской, Сосвинской и Куно-ватской волостей приняли христианство. Некоторые после крещения просили пастыря, чтобы он молитвами своими защищал их от нечистых духов, почитаемых ими в идолах, так как они в прежнее время, говорили новокрещенцы, много приносили им бед. Схимонах, утвердивши в крепкой надежде на помощь Спасителя, отпустил их с миром.

Из Березова ревностный пастырь хотел было доплыть до самого Обдорска, но приближающаяся зима заставила его оставить пока исполнение этого намерения. Пославши туда священников, сам отправился в Тобольск. Однако, несмотря на продолжительное путешествие в остяцкой земле, схимонах недолго отдыхал в этом городе. Едва только началась зима 1714 года, как он уже отправился в Пелымский уезд, чтобы посетить новокрещеных вогулов и построить для них церкви. Из Пелыма он перебрался в Верхотурский уезд и там многих вогулов, живших по Type и другим рекам, обратил в христианство. На пути в Тюменский монастырь схимонах Феодор остановился на некоторое время в Туринске, и тут пребывание его было не бесследно для распространения христианства: близ живущие татары-магометане слушали его проповедь и приняли христианство. Только в конце 1714 года схимонах возвратился в Тюменский монастырь. Целых семь месяцев он путешествовал, неустанно проповедуя слово Божие сибирским язычникам и магометанам. Кто имеет понятие о тех громадных расстояниях, которые в этом году пришлось пройти проповеднику, тот не может не удивляться его необыкновенной энергии! Тем более что схимонаху Феодору в это время было уже 64 года, бывшая болезнь и неустанные труды значительно подломили его здоровье.

В Тюмени схимонах Феодор получил царских указ, требовавший от него новых подвигов в деле распространения христианской веры между сибирскими инородцами. «Посему нашему указу (от 6-го дек. 1714 г.), — писал Петр, — ехать тебе богомольцу нашему во всю землю вогульскую и в остяцкую, и в татары, и в тунгусы, и в якуты, и в волостях их, где найдешь кумиры, кумирницы и нечестивыя их чтилища и то пожечь, а их... всех иноземцев Божиею помощью и своими трудами приводить в христианскую веру, и о том явить им словесно и сей наш указ сказать: и которые вогулы, остяки, татары и все инородцы крестятся, тем нашего царскаго давать холст ко крещению на рубахи и в яску им будет льгота». Узнав об успехах проповеди схимонаха Феодора, Великий Петр стремился расширить сферу его миссионерской деятельности: первый указ 1710 года о крещении сибирских иноверцев имел в виду только остяков Березовского уезда, а второй уже простирался на всю Сибирь, на всех инородцев этого обширного края. Петр, конечно, знал о старости и дряхлости схимонаха и тем не менее не стеснялся возлагать на него новые и новые труды; но он сам трудился для своего отечества, не щадя сил своих, и того же требовал от своих сподвижников. И ревностный проповедник не только без ропота, но даже с восторгом шел на новые подвиги, которых требовал от него вышеприведенный указ. «Ищущие спасения человеческаго, — замечает современник, — трудятся, недугуют, но не изнемогают, окрелетают, паче текут и не утрудятся». Так и схимонах Феодор: несмотря на свою физическую слабость, едва только открылся водный путь весною 1715 года, как он уже отправляется для проповеди Евангелия к вогулам, в самую дикую страну, на реку Конду.

[…]Чрез несколько дней плавания по Иртышу русская миссия вошла в устье Конды и скоро достигла вогульских юрт Нахрачевых, где находился высокочтимый язычниками кондийский идол. Новицкий сообщает, что этот идол был сделан из дерева, одет в зеленую одежду, лицо его обложено белым железом, а голова покрыта черною лисицей; самое капище и седалище кондийского идола были покрыты красным сукном. Ниже его стояли другие идолы, которых язычники почитали за служителей главного кумира. Множество всякого рода жертв, как утвари, кафтанов, шкур пушных зверей и пр., лежавших в самом капище, свидетельствовало, что кондийский идол пользуется великою славою среди язычников. И действительно, его почитали за великого бога не только вогулы, но и остяки: шаманы, служители других идолов, ежегодно из отдаленных мест приходили в Нахрачеевы юрты с просьбою к их князю, чтобы он отпустил к ним кондийского идола; они не щадили даров за этот отпуск в полной надежде сторицею возвратить свои расходы, собирая обильные жертвы от подчиненных.

Князь Нахрач Евплаев был вместе и шаманом; по описанию Новицкого он был «злоображен, черн, горб на персех и на плещех имеющ». Во время моления пред кумиром этот урод не произносил никаких слов, а издавал какие-то звуки «яко млад телец рыкая, последи же мизканием некаким окончеваше»; он так любил своего кумира, что находился при нем постоянно и в день по нескольку раз совершал подобное моление.

Встреча русской миссии в Нахрачеевых юртах не предвещала ничего хорошего. Когда схимонах Феодор отправил к собравшемуся народу и Нахрачу Евплаеву послов с приветствием, то получил такой ответ: «Мы знаем причину вашего путешествия; лестию хотите отвратить нас от древней нашей веры и искони почитаемаго нами помощника разорить и уничтожить, но напрасно трудились: здесь все головы свои положим, но этого сделать не допустим». В первое время никто из вогулов не подходил к русской миссии и никого из русских не допускали к себе, а стояли толпою около капища, озлобленные и вооруженные. Однако такие отношения продолжались недолго; сначала поодиночке, а потом и по нескольку человек разом вогулы являлись на дощаник схимонаха Феодора. Проповедник всячески старался расположить к себе язычников, приветствовал их с кротостью и любовью. Но когда он стал говорить им об оставлении идола, то язычники отвечали: «Никогда не будет того, чтобы мы оставили кумира, искони почитаемаго нашими отцами и праотцами. Если же у вас есть царское повеление, чтобы наших идолов и капища разорить, то молим вас — наложите лучше на него дань, как было во времена Ермака, который брал в год по три рубля; ныне же мы увеличим эту дань и ежегодно будем платить по четыре рубля, только не исполняйте царского повеления». На этот ответ язычников схимонах Феодор сказал такую речь: «Горе вам! Сатана так ослепил вас, что благодать, туне даруемую вам, отвергаете, а погибель вечную всему вашему роду хотите приобрести ценою. Но сатана уже удовольствовался погибелью душ отец и праотец ваших, когда они столь долгое время пренебрегали своим спасением и были оставлены, как погибшая тварь. Ныне же Господь воззрел на вас; Тот, Который в руке Своей держит сердце царево, побудил его быть вашим спасителем, вложил в его сердце искать не дани мерзкой и безстыдной, но спасения ваших душ. И мы не будем столь безумны, чтобы взять погибельную цену ваших душ — эти четыре рубля; души ваши стоют дороже, потому что они искуплены кровию Господа нашего и я не хочу допустить вас до вечной погибели». Хотя, может быть, язычники и мало понимали смысл этой речи, но, тем не менее, она произвела на них сильное впечатление: они поколебались, и «ревность их по нечестии и зловерию, — замечает Новицкий, — начала умаляться». И вот спустя некоторое время вогулы прислали к русской миссии своих старшин для уговора о том, как и на каких условиях приступить им к благочестию. Послы объявили такое решение своей братии. «Повинуемся, — сказали они, обращаясь к схимонаху, — указу и повелению государя. Также и твоего учения не отвергаем, но только молим вас, во-первых, не презирайте и нашего с столь давних лет отцами и праотцами почитаемаго кумира, и когда соизволите крестить нас, то и шейтана нашего окрестите крестом паче нас честнейшим, златым. Тогда мы постараемся поставить на свой счет церковь и в ней между иконами, посреди, поставим и нашего идола; во-вторых, да не будет нам запрещения есть лошадиное мясо, которое столь приятно нам, что мы скорее готовы лишиться жизни, чем отказаться от этого приятнаго кушанья. Молим также вас — не разлучать нас с нашими женами и впредь не возбранять многоженства; жен наших отнюдь не крестить вашим священникам, но мы сами окрестим каждый свою жену и положим кресты. Если все это позволено нам будет, — сказали в заключение вогульские послы, — то мы принимаем вашу веру и ваш закон». Предложения вогулов не могли не возмутить христианина, и схимонах Феодор в своей пространной и горячей речи старался доказать вогульским старшинам всю бессмысленность этих предложений, противность их христианскому учению. А в заключение сказал: «Если вы хотите быть с нами, братьями и сынами церкви, то оставьте свои противныя басни, повинуйтесь нашему наставлению и нашим христианским учениям». Выслушавши эту речь, вогульские послы отошли к своей братии. Когда же вогулы узнали ответ на их предложения русских проповедников, то пришли в страшную ярость. Им казалось, что выдуманные ими условия, при которых они хотели принять христианство, столь легки и удобоисполнимы, что схимонах Феодор непременно согласится на них, и когда услышали от своих послов противное, то стали всячески поносить русскую миссию и грозили ей убийствами; ярости их не было пределов. Русские проповедники пришли в отчаяние и не ждали здесь никакого успеха; не отчаивался только глава их — схимонах Феодор и предсказал своим сподвижникам скорое обращение язычников. Действительно, спустя некоторое время в дощаник русской миссии приходит один из вогульских старшин и высказывает желание сподобиться крещения. Он был окрещен и с приличными наставлениями отправлен к своей братии. Этот первый новокрещенец из кондийских вогулов, как видно, был человеком влиятельным среди своих соотечественников и, явившись к последним, смело стал укорять их за сопротивление. «Зачем вы, — говорил он вогулам, — противитесь царскому повелению и отвергаете христианскую веру: знайте, что за непослушание прогневается Бог, и Государь пошлет войска истребить нас вконец и земля наша запустеет; повеление царево страшно и неслушающие его достойны смерти».

Эти слова новокрещенца произвели раскол среди язычников: одни стали на его сторону и решили принять христианство, другие укоряли старшину в измене и ни за что не хотели креститься. Были и такие, которые соглашались принять христианство, но с тем условием, чтоб их кондийского идола не сжигали. «И бысть, — передает современник, — весь день и ночь молва и прение». Но утром на другой день все собрание вогулов явилось к схимонаху и сказало: «Делай с нами, что хочешь, чтилища и кумиры разоряй!». Схимонах вышел из дощаника на берег, поучал их истинам христианской веры и, подготовив таким образом к крещению, начал было уже совершать таинство. Но в это время явился Нахрач и закричал вогулам: «Бойтесь, друзья! когда начнут вас мазать, то не допускайте этого, то есть волшебство христианское; а когда будут стричь ваши волосы, то вырежут мужество из ваших душ». Эти предостережения шамана так подействовали на язычников, что когда священники начали совершать над ними помазание, то они подняли возмущение и убежали в свои юрты. Немало стоило усилий русской миссии снова убедить вогулов и собрать их для продолжения над ними таинства крещения. Когда же пришло время погружать новокрещенцев в воду, то они сами бросились в реку и, окунувшись столько раз, сколько кому заблагорассудилось, подходили затем к священнику со словами: «поп, клади на меня крест, я уже окрещен». И опять священникам пришлось убеждать вогулов, что так делать не следует, что нужно совершать обряд так, как установила церковь. Усилия, наконец, окончились успешно, таинство крещения было совершено по чину. Шаман еще раз пытался поднять возмущение среди вогулов, прибежал к реке и начал силою отгонять их от крещения. Но на этот раз Нахрач сам едва не поплатился жизнью: вогулы с яростью бросились на него и убили бы его, если бы он не спасся бегством. Спустя некоторое время шаман прислал к русской миссии своего сына сказать, что если «сам архиерей меня окрестит, то и я приму крещение». Нечего делать, пришлось уступить представителю язычества, схимонах Феодор сам совершил над ним таинство крещения.

Когда вогулы Нахрачеевых юрт были крещены, то схимонах предложил им угощение. А после трапезы сказал новокрещенцам: «Следует истребить вашего истукана, да не будет скверное посреди вашего собрания, ибо вы уже чисты». Это предложение вызвало страшное негодование со стороны вогулов и произвело между ними распрю: одни соглашались на уничтожение кондийского идола, а другие восстали против этого и говорили, что лучше отнести его в какие-нибудь пустые и непроходимые места. Спор продолжался очень долго, и только наступившая ночь прекратила его. Но на другой день миссионеры узнали, что старый кондийский идол украден, а на его месте поставлен был другой. Этого последнего вогулы отдали на сожжение и только молили: «Да не пред нашими очами будет он сожжен». Когда же русские взяли идола на дощаник и поплыли на другой берег, чтобы там сжечь его, то язычники с плачем провожали своего бога и кричали: «Пойди Боже наш, попал в руки немилостивых русаков».

От Нахрачеевых юрт русская миссия поплыла далее и скоро достигла юрт Катышевых. Здесь явился к миссионерам посланник одного кондийского князя Сатыги, о котором мы упоминали выше, и просил именем последнего, чтобы они поспешили к его юртам. Где уже собралось множество вогулов для принятия крещения. Нечего уже говорить, с какой радостью русская миссия приняла это предложение, но только радость эта была непродолжительна, скоро оказалось, что Сатыга хотел только заманить русских в свои юрты и там всех их перебить. И если замысел его не удался, то благодаря только перебежчикам, которые вовремя предупредили русских миссионеров о грозившей им опасности от князя Сатыги. Уже на пути к последнему к ним явились некоторые вогулы и передали, что князь их имеет дурной замысел — намерен напасть на русских нечаянно и всех предать смерти. Это известие, рассказывает Новицкий, так напугало нас, что мы уже решились было бежать восвояси». Но на совете один из миссионеров сказал: «Если мы начнем бежать, то и те, которые уже крестились, возстанут и побьют нас; поэтому лучше предать себя воле Божией и идти вперед». Этот совет был принят, и русская миссия во главе схимонаха Феодора смело отправилась в юрты Сатыги. Может быть, эта смелость и принятые меры осторожности так смутили Сатыгу, что он не осмелился открыто напасть на русских, хотя и имел множество вооруженных людей. А разные коварства и хитрости, которыми он хотел погубить русских миссионеров, не имели никакого успеха, так как вогулы предупреждали их о всех замыслах своего князя. Наконец сами подчиненные Сатыги подняли против него бунт. «Ты бесишься, — говорили они ему, — и хочешь сотворить брань с государем; но ты сам погибнешь и нас погубишь». Князь, видя, что оставлен своею братией, убежал в свое жилище и более уже не решался предпринять что-нибудь враждебное против русских миссионеров. После этого миссионеры занялись своим делом, поучали вогулов христианскому учению и многих из них крестили.

Едва только схимонах Феодор возвратился из путешествия по Конде в Тобольск, как к нему прислан царский указ, возлагавший на него новые обязанности. Летом 1715 года умер Сибирский митрополит Иоанн, и Петр Великий упомянутым указом поручал ему вновь Сибирскую митрополию. Вступивши на митрополичью кафедру, схимонах Феодор с прежнею энергией и самоотвержением занимался миссионерской деятельностью в Сибири. Уже в следующем 1716 году мы видим его в Сургутском уезде в качестве проповедника христианства тамошним остякам, и здесь его миссионерская деятельность была столь же успешна, как и в других уездах: в течение лета и осени этого года он обратил в христианство до 3500 душ обоего пола и в нескольких инородческих волостях Сургутского уезда положил основание православным церквам.

В 1717 году схимонах Феодор, отправив некоторых священников и монахов в уезды Нарымский и Кетский для проповеди Евангелия тамошним остякам, сам предпринял путешествие с тою же целью на самый крайний север Сибири, к обдорским остякам. Поводом к этому путешествию послужили грабежи и убийства, которыми обдорские язычники мстили своей братии, березовским остякам, за обращение к христианству. Положение новокрещенцев-остяков волостей Ляпинской, Сосвинской, Куноватской и др. было в это время ужасное: они с первого же года своего обращения начали терпеть нападения, с одной стороны, от язычников-самоедов, а с другой, от своей же братии остяков обдорских, и эти нападения сопровождались разорениями, убийствами и самыми варварскими истязаниями. Может быть, набеги самоедов на новокрещеных остяков и не имели связи с религиозными делами, но обдорские язычники, несомненно, мстили им за измену язычеству, и князь их сам это высказывал. Уже в 1714 году некоторые волости Березовского уезда заявили березовскому воеводе, что пустозерская самоядь, переправившись чрез Уральский хребет, напали на Чурушские юрты, ранили нескольких остяков и угнали их оленей и «хотят де воровская самоядь идти по Сылве и в Ляпин и разорить ясачных остяков». Воевода не обратил внимания на это заявление, не предпринял никаких мер для защиты ясачных людей, и потому самоеды совершенно безнаказанно опустошали Ляпинскую волость. В 1716 году новокрещенцы этой волости жаловались царю, что воровская пустозерская самоядь пограбила у них имущества на 300 рублей и угнала целое стадо оленей в 300 голов; да кроме того, самоеды убили трех остяков, а несколько человек поймав, переломали им руки и ноги и взяли с собой. «А теперь снова хотят, — читаем в челобитной тех же новокрещеных, — придти в Ляпинскую волость, последние наши животы пограбить и нас с женами и детьми побить до смерти». Челобитчики просили защиты, просили отыскать пограбленное у них имущество и возвратить им. Но мольба их была напрасна: в следующем году они испытали еще более жестокий погром от обдорских остяков и самоедов. Об этом мы узнаем из челобитной новокрещеного князя Ляпинской волости Семена. По его словам, главным виновником погрома был обдорский князь Гындин, который, чтобы отомстить новокрещенцам за измену язычеству, наслал на них самоедов и брата своего Микишку. «И говорил он той воровской самояди и брату своему: где-де увидите ляпинскаго князя Семена и его подымите на копья, а крови-де его на поле не роняйте, тут-де и смерти его предайте для того, почему-де он прежде нас крестился? А нам от того, — жалуется ляпинский князь, — великая беда приключилась: над женами и детьми наругались и в снег бросали для того, что они доведывались пожитков — и все без остатка пограбили». В этот набег самоеды и остяки, не довольствуясь грабежами и убийствами, подвергали ново-крещенцев таким варварским поруганиям, о которых даже неприлично говорить в печати. Другие волости новокрещенцев также страшно пострадали. Язычники были столь ожесточены распространением христианства, что решились поднять общий бунт против господства русских; в 1716 году сургутский воевода писал, что самоеды в числе 100 человек приезжали в Сургутский уезд и подговаривали здешних остяков напасть на Сургут и Березов, завладеть этими городами и градских людей перебить.

Получив такие печальные вести о положении новокрещенцев в Березовском уезде, схимонах Феодор решился помочь горю. Он не мог не сознавать, что подобная месть язычников может довести новокрещенцев до отчаяния и заставить их снова обратиться к язычеству; да кроме того, самое существование язычества около «новаго вертограда Христова» могло соблазнительно влиять на новообращенных, еще не утвердившихся в истинах новой религии. И вот в 1717 году схимонах Феодор предпринимает путешествие к обдорским остякам с целью обратить последних в христианство и тем избавить новокрещенцев в Березовском уезде от их мести. Светская власть вполне сочувственно отнеслась к этому намерению митрополита Сибирского; березовскому сыну боярскому Полтыреву послан был царский указ с повелением немедленно выслать в Обдорск и приготовить там все к приезду преосвященного. Он должен был объявить обдорским остякам, чтоб они никуда не разъезжались, а собрались все в городе Обдорске. Несмотря на эти меры, путешествие Сибирского митрополита к обдорянам кончилось ничем. Мы выше упоминали, что еще в 1714 году схимонах Феодор из Березова отправил монахов и священников в Обдорскую область для крещения тамошних язычников, но миссионерская их деятельность не имела никакого успеха. Также была безуспешна и проповедь самого схимонаха в 1717 году: обдоряне с необыкновенным упорством держались язычества, и никто из них не принял христианства. С великою скорбью схимонах Феодор оставил этих упорных язычников и в том же году возвратился в Тобольск. В 1719 году Сибирский митрополит решился обозреть свою огромную епархию и с этой целью предпринял путешествие, продолжавшееся около двух лет. В начале этого года, несмотря на зимнее время, схимонах Феодор в сопровождении нескольких духовных лиц выехал из Тобольска. За неимением материала мы не можем говорить подробно об этом необыкновенном путешествии, а упомянем только о его результатах. Уже в марте 1719 года схимонах Феодор благополучно достиг города Енисейска. В письме его к енисейскому коменданту Беклемишеву читаем следующее: «Ведено нам быть для крещения иноземцев во всех сибирских городах... и ныне по прибытии в Енесейск на раздачу тем иноземцам, которые будут креститься, надобно: 2000 аршин холста, 1000 медных и оловяных крестов, 60 пудов соли и пуд свинцу». Судя по количеству разных предметов, которые требовал схимонах для подарков новокрещеным, можно думать, что он рассчитывал на большой успех христианской проповеди в Енисейском уезде. Однако надежды его не оправдались; тут миссия встретила неодолимые препятствия: тунгусы, населявшие Енисейский уезд, отличались особенною дикостью между сибирскими инородцами, преданы были язычеству, а главное — они постоянно перекочевывали с одного места на другое, уходя на самый крайний север. Их невозможно было собрать в определенное место, и еще менее возможно было угоняться за ними; даже ясачным сборщикам не всегда удавалось найти тунгусов, чтобы собрать с них ясак. Тем не менее, начало распространения христианства среди тунгусов положено было при митрополите Филофее. Еще в 1710 году один из тунгусских князей принял христианство, после крещения ездил в этом году в Петербург. Сам митрополит, будучи у тунгусов в 1719 году, вероятно, успел крестить несколько этих дикарей; по крайней мере, нсомненно то, что он входил с ними в сношение, крестил 8-летнего тунгуса, который впоследствии при митрополите Антонии был иподьяконом.

Из Енисейска схимонах Феодор поплыл вниз по течению реки Енисей и достиг Мангазеи, или Туруханска. Здесь уже проповедовали слово Божие монахи и священники, посланные тем же преосвященным; мы не знаем, насколько успешна была их проповедь, но во время пребывания там схимонаха Феодора все туруханские остяки приняли христианство. Освидетельствовав в Туруханске мощи Василия Мангазейского, перенесенные туда из Старой Мангазеи в 1670 году старцем Тихоном, преосвященный Феодор поплыл назад в Енисейск. Отсюда он отправился в Иркутск и побывал во многих других местах Сибири; везде он заботился об устройстве своей митрополии и о распространении христианства между разными идолопоклонниками, буддистами и магометанами.

Только в 1720 году схимонах Феодор возвратился в Тобольск. Это далекое и продолжительное путешествие не могло не отразиться гибельно на здоровье схимонаха Феодора. Он прибыл в Тобольск уже больной и немедленно просил Петра об увольнении его на покой. Вместе с тем преосвященный доносил, что во все время своей миссионерской деятельности он обратил в христианскую веру до 30 т. сибирских инородцев обоего пола и устроил для новокрещенцев более 30 церквей. Петр Великий грамотой от 15 сентября 1720 года «за достохвальные труды в проповеди Слова Божия объявил ему свое благоволение и милостиво похвалил его». Оставивши митрополичью кафедру, схимонах Феодор поселился в Тюменском монастыре, где и прожил до конца своей жизни. Но заботы его о сибирских инородцах не прекратились. Заключившись в келью, схимонах Феодор теперь все свое время прилагал к утверждению христианской веры между новокрещенцами. Последних он называл «новосажденными древами, требующими частаго отребления и охранения пока не укоренятся совершенно». И действительно, если легко было крестить инородцев, то утвердить этих полудиких людей в новой вере было чрезвычайно трудно; для этого требовались особые, постоянные попечения. Что же делал в этом отношении схимонах Феодор?

Мы выше упоминали, что с самого начала утверждения русских в Сибири христианство принимали многие инородцы и на всем пространстве завоеванного края. Но как легко крестились, так же легко и снова обращались к язычеству, и главным образом потому, что правительство не строило в их волостях церквей и им трудно было выполнять христианские обряды и таинства, когда церковь, к которой приписывались новокрещенцы из инородцев, отстояла от них иногда верст на сто и на двести. Схимонах Феодор понимал это неудобство и употреблял все старание к тому, чтобы построить для новокрещенцев церкви в их волостях и дать им особый церковный причт. Это, конечно, требовало больших материальных средств, но Петр Великий оказывал в этих материальных делах всякое содействие схимонаху Феодору. Еще в 1713 году, получив весть о первых успехах его проповеди между обскими остяками и просьбу об основании церквей для новокрещеных, он дал указ тобольскому губернатору, которым повелевал: «новокрещеным остякам в каждой волости построить на казенный счет по церкви и священникам, которые будут при тех церквах, давать жалованье — денег по 10 р. и хлеба по 7 четвертей на год». При этом он предписывал губернатору «всеконечно приложить труд и сделать церкви»; да Казанскому митрополиту ведено давать из неокладных доходов по 1000 рублей на постройку инородцам церквей, приобретение церковной утвари и подарки новокрещенцам. Благодаря этим средствам схимонах Феодор во второе путешествие к обским остякам заложил четыре церкви: в Белогорье, Сухорукове, Малом Атлыме и в Шоркалах. И затем везде, где только инородцы принимали христианство, он основывал церкви и назначал для них священников. Из донесения схимонаха в 1720 году видно, что таких церквей построено им более 30, а в 1627 году митрополит Антоний⁷² писал Святейшему Синоду, что схимонах Феодор основал для инородцев 37 церквей. Высокое жалованье* священникам инородческих церквей назначалось с той целью, чтобы они не отягчали новокрещенцев поборами и тем не отвращали их от христианства.

При митрополите Антонии в 1726 году приказано было священникам под опасением штрафа и жестокого наказания не брать лишних наборов за совершение треб «дабы они теми лакомствами не чинили новокрещенцам в вере развращения» и установлена определенная такса за совершение треб: за венчание по гривне, за погребение больших по гривне, а малых по 5 к., за совершение таинства крещения по 3 к., за молитвы роженице по 2 к., за сороковые молитвы по 2 к., «а прочее от сорокоустов и молебнов оставляется в вольное произволение подающих и то, что похочет от своего доброхотства подати, тое да даст».

Теперь новокрещеные инородцы могли удовлетворять свои религиозные потребности в православных церквах, исполнять христианские обряды и просвещаться христианским учением поучениями местных священников. Что инородцы чувствовали потребность в таком просвещении, об этом можно судить по одной очень интересной челобитной, которую посылали Петру Великому новокрещенцы Кошуцких волостей. «Князцы Иван Григорьев и Семен Петров бьют челом. Крестились они в православную веру своею волей, а поучиться им не от кого, для того, что Кошуцкая волость отстоит далеко и при той волости селения русских людей нет никакого; и для науки пожелали они, чтобы русские крестьяне Тагильской волости, Верхотурскаго уезда переселились к ним, а последние и сами того желают». Причем челобитчики обязывались для русских переселенцев отвести из своих владений пахотную землю и покосы и уплачивать за них в казну оброчные деньги. «И великий государь пожаловал бы их, велел для науки православной христианской веры и познания дней и праздников Господних учинить указ». Петр пожаловал и разрешил тагильским крестьянам — 8 семействам переселиться в Кошуцкую волость.

Преемник схимонаха Феодора митрополит Антоний в своем донесении Святейшему Синоду писал, что «где ново-крещенцев случалось видеть, те держатся православной веры; только треба утверждати оных...». То есть ходят в храмы Божий, исполняют христианские обряды. Но в то же время и держатся и старых языческих обычаев, вошедших в их кров