Мазохистский характер

Примечание переводчика на английский язык. Перевод данной главы, опубликованной в 3-м номере Международного журнала сексуальной экономики и оргонных исследований за 1944 год, сопровождался следующими комментариями редактора:

Существует несколько причин для того, чтобы выпустить настоящее издание главы из книги Райха «Анализ характера».

Во-первых, повысился интерес к этой книге, а следовательно, и к ее переводу на английский язык, особенно среди психоаналитиков. К сожалению, у нас долгое время не было возможности перевести и опубликовать ее. Издание отдельных глав, вероятно, хоть отчасти удовлетворит возникший интерес.

Во-вторых, иногда бывает полезно оглянуться и отметить исторические связи между сексуальной экономикой сегодня и психоаналитической матрицей, лежащей в ее основании. Данная глава играет чрезвычайно важную роль в истории сексуальной экономики. До своего опубликования в качестве главы в книге данная работа увидела свет как статья в Международном психоаналитическом журнале (5. 18, 1932). Это была веха, отмечавшая клиническое опровержение фрейдовской теории инстинкта смерти. Впервые в истории сексуальной патологии на основе клинических исследований были продемонстрированы следующие факты:

а) проявления, которые ошибочно приписывались гипотетическому инстинкту смерти, на самом деле были вызваны специфической формой оргастической тревоги;

б) мазохизм не является инстинктом или влечением в биологическом смысле; это вторичное влечение в сексуально-экономическом смысле, то есть результат вытеснения естественных сексуальных механизмов;

в) таких вещей, как биологическое влечение к неудовольствию, не существует, инстинкта смерти нет.

В последующие годы проблема мазохизма частично разъяснялась многими аналитиками, которые не ссылались на источник. Но никто из них даже не упомянул центральный аспект проблемы, то есть специфически мазохистское отклонение в функции оргазма, которое выражается в страхе смерти или страхе взорваться. Таким образом, разрешение проблемы мазохизма остается исключительным достижением сексуальной экономики.

В 1932 году публикация статьи сопровождалась драматическими событиями. Фрейд как редактор Международного психоаналитического журнала готов был опубликовать статью только при условии, что он сопроводит ее примечанием, в котором отметит, что Вильгельм Райх написал свою работу, опровергающую теорию инстинкта смерти, «в угоду» коммунистической партии. Видные берлинские аналитики предложили в противовес этому другое условие: статья Райха должна быть опубликована вместе с отзывом. Что и было сделано. Отзыв составил Зигфрид Барнфельд, поместив его в том же номере журнала. В этой статье не было ни слова о проблеме мазохизма, но зато на тридцати страницах рассказывалось о вкладе Вильгельма Райха в марксистскую социологию. Другими словами, хотя клинические открытия и формулировки Райха не подвергались сомнению, была осуществлена попытка дискредитировать его теорию мазохизма, приписав ей политические, эмоциональные мотивы. Однако эта попытка провалилась. Мы предлагаем читателям перевод этой статьи и предоставляем им возможность самим решить, куда ее отнести и что заложено в ее основу — клиника или политика и философия.

Необходимо еще раз подчеркнуть, что сексуально-экономическое рассмотрение проблемы мазохизма равнозначно клиническому опровержению теории инстинкта смерти и представляет собой выдающийся шаг вперед в понимании неврозов. Благодаря теории Райха становится очевидным, что человек страдает не потому, что в него заложено неизменное «биологическое желание страдать», не из-за инстинкта смерти, а из-за того катастрофического воздействия, которое социальные условия оказывают на биопсихический аппарат. Отсюда вытекает потребность критики социальных условий, вызывающих неврозы, — потребность, которая опровергает гипотезу о биологической природе стремления к страданию.

Сексуально-экономическое решение проблемы мазохизма открывает дорогу к биологической основе невроза. Именно специфический мазохистский страх «взорваться» помог понять функционирование вегетативного аппарата жизнедеятельности (см. «Функция оргазма», 1942).

Выход в свет перевода этой работы не менее уместен, чем первая ее публикация, состоявшаяся двенадцать лет назад. Данное издание показывает природу определенных видов так называемого научного критицизма: из того, что было напечатано двенадцать лет назад против райховской теории мазохизма, сегодня не публикуется ничего. Этот вид аргументации никогда не имел рациональной основы и принадлежит прошлому, которое мертво. — Т. Р. W.

РЕЗЮМЕ

До Фрейда сексология преимущественно ориентировалась на убеждение, что мазохизм представляет собой особую инстинктивную склонность получать удовольствие, страдая от физической или моральной боли. Поскольку ощущения боли порождает неудовольствие, центральной проблемой был вопрос, как же получается, что к неудовольствию можно стремиться и даже получать от него удовлетворение. Использование технических терминов было лишь уловкой; понятие «алголагния» это не что иное, как завуалирование факта попытки извлечь удовольствие от боли или оскорблений. Многие достаточно близко подходили к истине, предполагая, что получение побоев является не конечной целью, а только звеном в переживании приятного самоунижения (Краффг-Эбинг). Тем не менее фундаментальное положение было следующим: то, что нормальный человек переживает как неудовольствие, мазохист переживает как удовольствие или, во всяком случае, как источник удовольствия.

Психоаналитическое исследование скрытого содержания и динамики мазохизма породило поток новых прозрений. Фрейд обнаружил, что мазохизм и садизм не формируются отдельно друг от друга, что одно никогда не существует без другого. Мазохизм может оборачиваться садизмом и наоборот. Существует диалектическая -детерминированная переходом от активности к пассивности — противопоставленность, в то время как подоплека остается прежней[********]. Фрейдовская теория развития либидо выделяет три главные стадии детской сексуальности: оральную, анальную и генитальную. Первые признаки садизма проявляются в анальной фазе. Исследуя эту теорию, можно сделать вывод, что каждая стадия сексуального развития имеет соответствующую форму садистской агрессии. Исследуя эту проблему, я пришел к заключению, что все три формы садистской агрессии являются реакцией на фрустрацию определенной части импульса. В соответствии с этим садизм каждого уровня развития возникает как смесь деструктивного, направленного против фрустрирующего человека импульса с соответствующей сексуальной потребностью**: фрустрация сосания — деструктивная тенденция, кусание: оральный садизм; фрустрация анального удовольствия — желание раздавить, затоптать, избить: анальный садизм; фрустрация генитального удовольствия — желание пронзить, проколоть, проткнуть: фаллический садизм. Эта концепция полностью гармонирует с исходной формулировкой Фрейда о том, что сначала развивается деструктивная тенденция, направленная во внешний мир (обычно в результате фрустрации), а затем, когда она тоже начинает удерживаться фрустрацией и страхом наказания, она оборачивается против себя. Садизм, направленный на себя, становится мазохизмом; супер-эго, фрустрирующий объект, требования, которые общество предъявляет эго, становятся наказывающей инстанцией (сознанием). Чувство вины, сопровождающее деструктивный импульс, вступает в конфликт с любовью.

Позже Фрейд счел эту концепцию мазохизма вторичным образованием. Он заместил ее противоположным понятием, суть которого заключалась в том, что садизм — это мазохизм, направленный во внешний мир. Фрейд пришел к заключению, что существует первичная биологическая тенденция к саморазрушению: первичный или эрогенный мазохизм. Первичный мазохизм был представлен как выражение биологического инстинкта смерти, основанного на процессе диссимиляции каждой клетки организма. Эта концепция позже превратилась в понятие об инстинкте смерти, антагонисте эроса.

Сторонники этой теории, опираясь на процесс диссимиляции, вновь и вновь стараются обосновать свои взгляды. Но попытки эти неубедительны. Не так давно была опубликована статья[††††††††], заслуживающая внимание, поскольку автор подходит к проблеме с клинической точки зрения и пытается привести аргументы из области физиологии, которые на первый взгляд выглядят вполне убедительными. Бенедек основывает свою аргументацию на открытиях биолога Эренберга, который обнаружил, что даже у простейших существуют противоположно направленные процессы. Определенные процессы в протоплазме приводят не только к ассимиляции пищи, но и к осаждению ранее растворенной субстанции. Это начальное образование структуры необратимо — растворенная субстанция затвердевает. То, что ассимилируется, — живет; то, что возникло помимо ассимиляции, — изменяет клетку, делает ее структуру более высокой и, начиная преобладать в определенной точке, перестает быть жизнью, это уже смерть. Если вспомнить о затвердении сосудов в преклонном возрасте, то в выстроенной теории можно найти определенную логику, но не подтверждение наличия стремления к смерти, инстинкта смерти. То, что затвердело и стало неподвижным, препятствует жизни и ее кардинальной функции: смене напряжения и расслабления при удовлетворении голода и сексуальных потребностей. Но это нарушение жизненного процесса совершенно противоположно тому, что характеризует инстинкт. Ригидность нарушает ритм напряжения и не позволяет наступить расслаблению, чтобы нам увидеть в этом процессе инстинкт, придется вообще изменить наше представление о нем.

Кроме того, если тревога подразумевает выражение «высвобождения инстинкта смерти», то неплохо было бы объяснить, как «твердые структуры» могут стать свободными. Бенедек сама говорит, что структуру, ставшую ригидной, можно считать враждебной по отношению к жизни только в том случае, когда она преобладает и препятствует жизненным процессам.

Бенедек полагает, что процесс формирования структуры синонимичен инстинкту смерти, а тревога соответствует внутреннему восприятию этого усиливающегося затвердения, то есть смерти. Из этих утверждений можно было бы сделать вывод, что дети и подростки не испытывают никакой тревоги, а пожилые люди испытывают ее беспрерывно. Однако все как раз наоборот: тревога наиболее ярко проявляется, когда возрастает сексуальность (то есть когда ее подавляют в определенные периоды жизни). Согласно этой концепции, мы должны обнаружить страх смерти и у сексуально удовлетворенного индивида, поскольку он является субъектом тех же процессов биологической диссимиляции, что и сексуально неудовлетворенный.

Исследуя фрейдовскую теорию актуальной тревоги, я пришел к модификации исходной формулы, согласно которой тревога возникает благодаря конверсии либидо. Я считаю, что тревога — это проявление того же возбуждения вазовегетативной системы, которое переживается сенсорной системой как сексуальное удовольствие**.

Клинический опыт показывает, что тревога — это не что иное, как ощущение давления («angustiae»), застоя; страхи (мысли об опасности) становятся аффективной тревогой только при наличии такого застоя. Если позже на это накладывается социальное ограничение сексуального удовлетворения, ускоряющее процесс формирования структуры (умирания), это вовсе не означает, что тревога — результат данного процесса, а только демонстрирует вредный эффект, который оказывает на жизнь отрицающая секс мораль.

Изменение концепции мазохизма автоматически влечет за собой изменение этиологической формулы невроза. Исходная концепция Фрейда заключалась в том, что психическое развитие происходит в конфликте между инстинктом и внешним миром. Теперь концепция сформулирована так: психический конфликт является результатом конфликта между эросом (сексуальностью, либидо) и инстинктом смерти (инстинкт саморазрушения, первичный мазохизм).

Ключевым моментом для возникновения этого предположения стал необычный клинический факт: определенные пациенты как будто не хотят избавляться от страданий и стараются сохранить болезненные ситуации, что противоречит принципу удовольствия. Возможно, существует скрытое внутреннее намерение сохранить страдание и переживать его вновь и вновь, но вопрос заключается в следующем: является ли «воля к страданию» врожденным биологическим стремлением или вторичным психическим образованием? Возможно, существует потребность в наказании, которая удовлетворяет требования бессознательного чувства вины путем нанесения себе вреда. После публикации «По ту сторону принципа Довольствия» психоаналитики, возглавляемые Александером, Рей-ком, Нанбергом и другими, сами того не сознавая, изменили формулу невротического конфликта[‡‡‡‡‡‡‡‡]. Если раньше считалось, что невроз возникает в результате конфликта между инстинктом и внешним миром (либидо — страх наказания), то теперь психоаналитики утверждают, что невроз возникает в результате конфликта между инстинктом и потребностью быть наказанным (либидо -желание быть наказанным). Эта концепция, основанная на новой гипотезе противопоставленности эроса и инстинкта смерти, заставляет значимость фрустрирующего и наказывающего внешнего мира все больше и больше отступать на задний план. Теперь на вопрос, откуда берется страдание, можно получить ответ: из биологического желания страдать, из инстинкта смерти и потребности получить наказание. Это заставляет забыть о том, что существовал точный ответ: страдание возникает из внешнего мира, из фрустрирующего общества. Данное утверждение блокировало путь социологическому подходу, которому ничто не препятствовало при исходной формулировке психического конфликта. Теория инстинкта смерти, биологической потребности в саморазрушении приводит к философии культуры, подобно той, что представлена во фрейдовском «Беспокойстве в культуре»: философии, утверждающей, что человеческие страдания неизбежны, потому что невозможно преодолеть самодеструктивные тенденции. Первоначальная же концепция психического конфликта фактически критикует социальное устройство.

Перемещая источник страдания из внешнего мира общества во внутренний мир, мы получаем конфликт с исходным принципом аналитической психологии — принципом удовольствия-неудовольствия. Это базовый закон психического аппарата, согласно которому человек борется за удовольствие и старается избежать неудовольствия. В соответствии с исходными психоаналитическими концепциями этот принцип детерминирует психическое развитие и психические реакции. Принцип реальности не противоречит принципу удовольствия, он просто означает, что реальность предполагает необходимость отсрочки или отказа от определенного удовольствия. Два этих «принципа функционирования психики», как их назвал Фрейд, могут быть валидными до тех пор, пока валидна исходная формулировка мазохизма, то есть пока мазохизм считается сдерживаемым садизмом, направленным против самого себя. Таково объяснение мазохизма в рамках принципа удовольствия, но вопрос о том, как страдание может стать источником удовольствия, все еще остается невыясненным. Это противоречит функции удовольствия. Можно представить, как неудовлетворенное и запрещаемое удовольствие способно обернуться неудовольствием, но не наоборот. Итак, утверждение, что мазохизм состоит в переживании неудовольствия как удовольствия, бессмысленно.

Большинство психоаналитиков полагают, что гипотеза о «навязчивом повторении» вполне приемлема для решения проблемы страдания, и это же понятие удивительно сочетается с теорией инстинкта смерти и потребности в наказании. Правда, это было более чем сомнительное утверждение. Во-первых, оно противоречило принципу удовольствия. Во-вторых, ввело в теорию принципа удовольствия-неудовольствия, имевшую хорошее клиническое обоснование, несомненный метафизический элемент, гипотезу, которая не только не была доказана, но и недоказуема вообще, а кроме того, нанесла ущерб аналитической теории. Предположение состояло в том, что существует биологическая склонность к навязчивому повторению ситуаций неудовольствия. Принцип навязчивого повторения сам по себе ничего не значит, поскольку это лишь термин, а вот формулировка принципа удовольствия-неудовольствия основана на физиологических законах напряжения и расслабления. Пока навязчивое повторение интерпретируется как правило, гласящее, что каждый инстинкт стремится к восстановлению состояния релаксации и как компульсивное стремление снова пережить удовольствие, ничего возразить нельзя. В этой форме концепция была ценным уточнением нашего понятия механизма напряжения и расслабления. Но если рассуждать таким образом, то навязчивое повторение полностью находится в рамках принципа удовольствия; более того, принцип удовольствия объясняет компульсивное повторение переживания. В 1923 году я еще довольно неуверенно истолковал инстинкт как характеристику удовольствия, которое должно повторяться[§§§§§§§§].

Однако был еще принцип навязчивого повторения, выходящий за рамки принципа удовольствия, который имел особое значение для теории психоанализа; этот принцип использовался при попытке объяснить феномен, который не удавалось объяснить принципом удовольствия. Но получить клинические доказательства навязчивого повторения как врожденной склонности для того, чтобы объяснить многие еще не замеченные и неистолкованные проблемы, было невозможно. Аналитики пришли к предположению о супериндивидуальном навязчивом «принуждении» («anankе»), но в нем не было необходимости для объяснения борьбы за восстановление состояния покоя, так как функционирование либидо, направленное на расслабление, полностью эту борьбу объясняло. Релаксация есть не что иное, как восстановление исходного состояния покоя, что и подразумевается в концепции инстинкта. Кстати, вывод о биологической борьбе за смерть тоже становится излишним, если вспомнить, что при физиологической инволюции организма постепенное умирание начинается, когда дает сбой функция сексуального аппарата, источника либидо. Умирание, таким образом, это прекращение функционирования витального аппарата.

Такова клиническая проблема мазохизма, которая ждала своего разрешения и породила ошибочное предположение, что основой невротического конфликта являются инстинкт смерти, навязчивое повторение и потребность в наказании. В противовес Александеру**, который основывает на этих заключениях всю теорию личности, я придерживаюсь исходной теории мазохизма как единственно возможного объяснения. Правда, я пока не могу ответить на витающий в воздухе вопрос о том, как можно стремиться к неудовольствию и как оно может обернуться удовольствием. Еще более неудовлетворительно заключение Садгера относительно эрогенного мазохизма, особой диспозиции ягодичного и кожного эротизма при восприятии неудовольствия и удовольствия. С какой стати ягодичный эротизм плюс боль будут восприниматься как удовольствие? И почему мазохист переживает как удовольствие то, что другие, когда их бьют по каким-то эрогенным зонам, переживают как боль и неудовольствие? Фрейд разгадал часть этой загадки, когда увидел за фантазией «ребенок, получающий побои» исходную ситуацию, приносящую удовольствие, — «бьют не меня, а моего соперника». Тем не менее вопрос о том, почему побои могут сопровождаться ощущением удовольствия, остается в силе. Все мазохисты говорят, что фантазия об истязании или непосредственные побои вызывают удовольствие и что только так им удается получить сексуальное удовлетворение или сексуальное возбуждение.

Годы изучения пациентов-мазохистов не дали путеводной нити, но, когда я начал сомневаться в точности и правдивости заявлений моих пациентов, потихоньку забрезжил какой-то свет. Удивительно, что мы так мало понимали в анализе переживания удовольствия как такового, несмотря на десять лет аналитической работы. Точный анализ функции удовольствия выявил факт, который сначала смутил, а затем неожиданно объяснил сексуальную экономику и специфическую основу мазохизма. Оказалось, что заявление «мазохист переживает неудовольствие как удовольствие» было ошибочным. Мазохист хочет получить удовольствие точно также, как другие люди, но, поскольку он имеет специфический (искажающий) механизм удовольствия, это стремление не получает нормального удовлетворения, в результате человек испытывает удовольствие, когда неприятные ощущения достигают определенной интенсивности. Мазохист далек от того, чтобы стремиться к неудовольствию, он страдает особой нетерпимостью к любому виду психического напряжения, и проявление неудовольствия в этом случае гораздо сильнее, чем при любом другом типе невроза.

Говоря о проблеме мазохизма, я приму за точку отсчета не мазохистские извращения, как обычно бывает, а характерную реактивную основу. Я буду использовать в качестве иллюстрации историю болезни пациента, лечившегося у меня почти четыре года и разрешившего вопросы, на которые другие пациенты не получили ответы. Для них все прояснилось ретроспективно, благодаря результатам данного случая.