Глава 32. С умилением и улыбкой смотрел Чингис на внука Мунке

С умилением и улыбкой смотрел Чингис на внука Мунке. Стоя на берегу озера, малыш резво шлепал ручками по воде. Разведчики обнаружили это озеро за сотни миль к северо-востоку от Самарканда, и Чингис привел свой народ сюда, оставив войска в городах, чтобы держать под контролем земли Хорезма. По дорогам снова побрели торговые караваны из дальних стран Запада и Востока, только теперь купцов встречали монгольские чиновники, подготовленные Тэмуге. Они забирали часть ввозимых товаров, гарантируя безопасность купцам, которые больше не нуждались в личной охране. Многие мили дорог во всех направлениях от Самарканда находились под защитой ханского слова.

Озеро окружали горы, но широкие равнины, лежащие перед хребтами, давали Чингису ощущение простора. Хан знал, что его воины несут незримую вахту на каждой вершине. Мысль о том, что эти горы будут стоять на своем месте и дальше, когда все, что жило, давно обратится в пыль, как-то успокаивала его.

Угэдэй привык к своему новому положению наследника. Чингис ставил его во главе туменов, отправляя на боевые задания, чтобы сын лучше узнал тех, кем ему предстояло командовать. Это было вполне понятно, однако Чингис определил его еще и в ведомство Тэмуге, который обучал племянника премудростям снабжения войска провиантом и обмундированием. Угэдэй жадно впитывал все знания, какие только мог дать ему кочевой народ, а кроме того, учился языкам и даже письму. Наследника никогда не видели без компании наставников, сопровождавших его повсюду, но Угэдэй, казалось, хорошо усваивал их науки.

Чингис умиротворенно потянул спину. Война гремела далеко от этих мест, и хан радовался крикам и смеху плескавшихся в воде мальчишек, которые подставляли свои тела солнцу и учились плавать как рыбы. Кое-кто даже нырял в озеро с высоких камней, исчезая в обильных брызгах под поверхностью воды. Матери звали сыновей и беспокойно вглядывались в глубину, но дети всегда всплывали, фыркая и смешно улыбаясь тем, кто волновался за них.

Почувствовав, как кто-то тянет его за штаны, Чингис наклонился и поднял в воздух маленького Хубилая. Малышу исполнилось только три года, но уже с первых месяцев он радовался всякий раз, когда видел деда. Чингис сильно привязался к внуку.

Одним махом хан закинул малыша себе на плечи и побрел к воде, слегка морща лицо, когда мальчуган слишком крепко хватал его за волосы.

– Я тебя не уроню, малыш, – говорил ему Чингис. Заметив редкую веселость деда, Мунке тоже протянул ручки, просясь наверх, но Чингис покачал головой. – Погоди. Пусть пока Хубилай покатается.

– Расскажи историю! – потребовал Хубилай.

Чингис ненадолго задумался. Мать Хубилая говорила, что рассказы деда слишком жестоки для маленького ребенка, но Хубилаю они, кажется, нравились. Сорхатани сидела чуть дальше по берегу озера, и Чингис заметил, что она наблюдает за ним. В свои девятнадцать она стала небывалой красавицей, и Чингис порой удивлялся, как это Толую удалось заарканить ее.

– Будешь слушать про хана ассасинов?

– Буду. Расскажи! – весело кричал Хубилай.

Чингис улыбался, резко вертясь то вправо, то влево, и малыш хохотал при каждом неожиданном движении.

– Он был большой-большой, – начал Чингис свою историю. – Руки у него были такие сильные, что он мог согнуть железную палку. У него была борода, как черная проволока, длинная-длинная, по самый пояс! Я встретился с ним два года назад в его крепости. Он прыгнул мне на спину, когда я проходил под аркой, и я ничего не мог сделать. Он обхватил меня руками вокруг горла и начал душить. Я думал, у меня глаза лопнут!

Чингис скорчил страшную рожу, а Мунке вышел из воды и посмотрел на деда широко раскрытыми глазами.

– Как же ты его сбросил? – спросил он.

Чингис опустил на него глаза и задумался.

– Я не смог, Мунке. Я хотел его стряхнуть со спины, как сейчас Хубилая, но он был сильнее меня. Он сжал мне шею сильно-сильно, и вдруг я вижу, что мои глаза выскочили и покатились по земле.

– А как же ты их увидел, если они выкатились на землю? – тут же спросил Хубилай.

Чингис рассмеялся и опустил внука на землю.

– Ты умный мальчик, Хубилай. Ты прав. Я не мог их увидеть. Но я видел себя, с дырками вместо глаз, а ассасин все еще висел у меня за спиной. Когда мои глаза катились по земле, я увидел, что во лбу ассасина горит большущий рубин. Я тогда не знал, что это его сила, но был в отчаянии. И тогда я протянул руки и вырвал рубин. И ассасин сразу потерял силу, потому что все его могущество происходило из этого камня. Я подобрал глаза и продал рубин, чтобы купить белого коня. Я выжил, но до сих пор слежу, чтобы у меня не выкатились глаза, когда чихаю.

– Это неправда, – дерзко заявил Мунке.

– Нет, правда, – возмути лея Хуби лай, решительно вступившись за деда.

– Да разве вспомнишь теперь все мелочи? Может, и не было у него никакой бороды? – засмеялся хан.

Мунке фыркнул и топнул ножкой, но Чингис сделал вид, что не заметил этого. Когда Хубилай и Мунке подняли глаза, их дед уже смотрел вдаль, откуда двое всадников мчались к нему по галечному берегу озера. Завидев их, хан переменился в лице, а оба мальчика недоуменно глядели на него, не понимая, куда подевалось его веселое настроение.

– Давайте идите-ка к маме. Вечером расскажу вам другую историю, если будет время.

Дед уже не смотрел на внуков, когда те побежали к матери, поднимая босыми ногами песок и мелкую гальку. Встречая гонцов, хан выпрямился в полный рост. Чингис узнал этих всадников. Больше года назад он посылал их из лагеря с приказом для своего пропавшего сына. Их возвращение могло означать либо провал, либо то, что Джучи наконец удалось найти. Чингис не мог понять этого по лицам гонцов, когда те спешились и поклонились ему.

– Великий хан, – начал первый из них.

Но Чингис жаждал новостей и не имел времени на вежливые приветствия.

– Вы нашли его? – перешел Чингис сразу к сути.

Воин утвердительно кивнул головой, стараясь побороть волнение.

– Далеко на севере, повелитель. Мы не стали задерживаться, чтобы проверить, и сразу повернули назад, как только увидели наши юрты и лошадей. Это не мог быть кто-то другой.

– Юрты? Но он не брал их с собой, – ответил Чингис. – Значит, он обзавелся домом подальше от меня. Его люди видели вас?

Оба гонца уверенно закачали головами, сохраняя молчание. Вряд ли хана мог заинтересовать детальный отчет о том, как они, замерзая от холода, ползли по глубокому снегу, чтобы ближе подобраться к улусу Джучи.

– Хорошо, – ответил Чингис. – Молодцы. В награду возьмете шесть лошадей из моего табуна: двух жеребцов, двух кобылиц и пару молодых меринов. До конца недели будете в распоряжении вашего командира.

Гонцы снова поклонились и, довольные своим успехом, сели в седла и вдоль берега озера поскакали к лагерю. Мгновение Чингис, оставшись один, молча смотрел на синюю гладь воды. Никогда в жизни ни один из его военачальников не нарушил его приказа или хотя бы подумал изменить ему. Никто не осмеливался на это, пока не ушел Джучи, уведя с собой семь тысяч драгоценных бойцов. В поисках сына Чингис слал разведчиков во все концы, как в новые, так и в старые земли. Поиски длились около двух лет, и наконец он нашел его. Чингис мрачно покачал головой. Дело кончится кровью. Во всяком случае, с воспитанием чужого ребенка было покончено. Весь народ говорил об исчезнувшей армии, хотя и не в присутствии хана. Джучи не оставил ему выбора.

Чингис окинул взглядом берега озера, занятые юртами на многие мили. Места тут были хорошие, но пастбища бедные. Отарам коз и овец не хватало корма, и каждый день их приходилось сотнями гнать на убой. Пора было трогаться в путь, подумал Чингис, и мысль пришлась ему по вкусу. Его народ был создан не для того, чтобы засиживаться на одном месте с видом на одни и те же равнины и горы, когда перед тобой расстилается целый мир, предлагая увидеть бесконечную череду дивных вещей. Чингис потянулся и почувствовал неприятный хруст. Вдали, отделившись от скопища юрт, показался еще один всадник, и хан устало вздохнул. Хотя глаза видели уже не так остро, как прежде, Чингис все же понял, что это скачет Хачиун, узнав его особый стиль управления лошадью.

Наслаждаясь ветерком с озера, Чингис дожидался брата под безжалостным солнцем. Когда Хачиун поприветствовал Сорхатани и мальчиков, Чингис не обернулся.

– Значит, ты уже знаешь? – спросил Чингис.

Хачиун встал рядом с ним и взглянул туда же, куда смотрел брат.

– Ты о гонцах? Это я отправил их найти тебя, брат. Они разыскали Джучи, но я пришел к тебе не за этим.

Теперь Чингис повернулся, приподнял брови и с интересом заглянул в серьезное лицо брата.

– Не за этим? Я думал, ты хочешь надавать мне кучу советов о том, как поступить с моим сыном-предателем.

– Что бы я тебе ни сказал, это не изменит твоего решения, Чингис, – фыркнул Хачиун. – Ты хан. Быть может, его пример послужит назиданием для остальных, я не знаю. Решать тебе. У меня другие новости.

Чингис смотрел на брата, разглядывая его лицо, некогда гладкое, а ныне покрытое морщинками вокруг рта и глаз. Улыбка выдавала его возраст еще заметнее, хотя с тех пор, как монголы пришли в земли мусульман, Хачиун улыбался все реже и реже. Чингис не пользовался зеркалами наподобие тех, что изготовляли в Китае, но предполагал, что и его собственное лицо выглядит ничуть не лучше.

– Говори, брат, – сказал он.

– Ты слышал об армии на юге? Мои люди некоторое время наблюдали за ней.

– И Субудай, и Чагатай, оба посылали разведчиков, чтобы следить за ними. Об этом сборище крестьян мы знаем даже больше, чем они сами, – пожал плечами Чингис.

– Чингис, они не крестьяне. В любом случае, у этих крестьян есть оружие и доспехи. По последним данным, их около шестидесяти тысяч, если, конечно, мои разведчики научились считать до таких величин.

– Я должен бояться каких-то шестидесяти тысяч? Хотя их становится больше. Мы следим за ними уже больше года.

Они только кричат, молятся и трясут саблями. Или они наконец выступили против нас?

Несмотря на беспечный тон, Чингис чувствовал, как ледяная рука схватила его за кишки. О сборах армии на юге и ее благоверном лидере Чингис впервые услышал почти через год после возвращения из похода на крепость ассасинов. Его полководцы готовились к войне, но время летело, а военные действия все не начинались. Войско мусульман оставалось на юге, и Чингису порой казалось, что лишь угроза вторжения удерживала его в этой стране, где каждый день ему досаждали жара и мухи.

– Мои люди взяли троих, – ответил Хачиун, прервав мысли Чингиса. – Когда они поняли, кто мы, совершенно обезумели, аж пена пошла изо рта.

– Ты заставил их говорить? – спросил Чингис.

– Нет, и это меня удивило. Кричали нам проклятия, угрожали и сдохли, как собаки. Только последний сказал мне кое-что важное. Он назвал имя человека, который возглавил их.

– Мне надо знать его имя? – недоверчиво спросил хан.

– Ты его знаешь. Джелал ад-Дин, чей отец был шахом Хорезма.

Чингис замер, переваривая информацию.

– А он молодец. Его отец гордился бы им, Хачиун. Шестьдесят тысяч войска? Теперь нам, по крайней мере, известно, что он обязательно пойдет на север. За моей головой. А раз мы знаем, что это Джелал ад-Дин, то о походе в Индию не может быть никаких споров.

– Я слежу за каждым их шагом, брат.

– Если подождем их… – задумчиво произнес Чингис. – Меня так и подмывает задавить их вопли нашими мечами.

Хачиун чуть вздрогнул. Он понимал, что все должно выглядеть очень ненавязчиво, если он хочет подтолкнуть Чингиса в нужное русло.

– Армия шаха была намного больше, но тогда мы не имели выбора. Наши с тобой тумены – само собой. Волчата Субудая и Медвежьи Шкуры Джебе – еще двадцать тысяч. Чагатай, Хасар и Джелме – еще тридцать. Семь туменов опытных воинов. Угэдэй еще молодой и неопытный. Я не стал бы брать его людей против такого врага.

– Я дал ему хороших командиров, Хачиун. Они меня не подведут.

Чингис снова перевел взгляд на стоящие вдоль берега юрты. Каждый год у женщин рождались тысячи детей, и многие из них пополняли войска, заменяя убитых и раненых. Сформировать новый тумен для Угэдэя было непросто, но наследник должен был учиться командовать, и другие военачальники не сидели целый год без дела. Чингис пока не объявлял о своих планах собрать еще и девятый тумен для Толуя. Жена младшего сына навела хана на эту мысль несколько месяцев назад. Чингис повернулся и взглянул на нее. Сорхатани беззаботно играла с детьми, бросая их в воду по очереди. Мунке и Хубилай явно не возражали и только весело визжали от удовольствия.

– Хачиун, подыщи хорошего помощника для Угэдэя. Такого, чтоб мог помешать ему сделать глупость, пока всему не научится.

– Все равно, восемь туменов против шестидесяти тысяч? – ответил Хачиун. – Мы потеряем много хороших воинов.

Хачиун замялся, и Чингис повернулся к нему.

– Раньше потери тебя не волновали, брат. Выкладывай, что у тебя на уме.

Хачиун сделал глубокий вдох.

– Ты привел нас сюда, чтобы отомстить шаху за убитых людей. Ты отомстил и вернул долг сторицей. Зачем нам оставаться здесь и рисковать своей жизнью? Тебе не нужны эти земли и города. Сколько времени прошло с тех пор, когда ты в последний раз видел родные горы? – Хачиун показал рукой на вершины, окружавшие озеро. – Это не то же самое.

Чингис долго не отвечал. Наконец он заговорил, взвешивая каждое слово:

– Я сплотил племена, чтобы сбросить цзиньский сапог с их шеи. И когда я сбросил его, мы унизили цзиньского императора в его же столице. Это был мой путь, который я выбрал и который прошел. Я хотел гнать цзиньцев и дальше, Хачиун, до самого моря. Я вообще никогда не пришел бы сюда, если бы мусульмане не вынудили меня. Они сами навлекли беду на свою голову.

– Нам незачем завоевывать весь мир, – тихо сказал Хачиун.

– Хачиун, ты стареешь. Ты знаешь об этом? Ты думаешь о будущем, о своих женах и детях. Не пори чушь, братец, ты знаешь, что я прав. Ты забыл, для чего мы все это делаем. В Самарканде я некоторое время рассуждал так же, как ты сейчас. Я говорил Арслану, что эти люди живут дольше нас, что их жизнь легче и безопаснее. Это так. И они счастливы, как верблюды и овцы счастливы на степных пастбищах. И мы могли бы жить так же. Только волки рано или поздно пришли бы за нами. Мы кочевники, Хачиун. Нам известно, как в действительности устроен мир, а все остальное – только иллюзия.

Он снова взглянул на внуков. Мать пыталась причесать их, но сыновья крутились и вырывались из рук. У Сорхатани были длинные черные волосы, и Чингис подумал, не взять ли ему новую жену, такую же молодую и горячую, как она, чтобы согревала ночью его постель. Хан был уверен, что новый брак укрепит его силы.

– Знаешь, брат, – продолжил он, – мы можем жить в мире, чтобы и наши дети, и наши внуки тоже жили в мире, но какой в этом смысл? Даже если доживем до восьмидесяти на зеленых просторах, ни разу в жизни не взяв в руки лук или меч, мы даром потратим наши лучшие годы. Ты и сам знаешь, что в моих словах правда. Будут ли наши внуки благодарить нас за мирную жизнь? Только если сами будут бояться взять в руки оружие. Я не пожелал бы спокойной жизни своим врагам, тем более врагам моей семьи. Даже города процветают только тогда, когда у них есть настоящие мужчины, готовые подняться на стены, сражаться и умирать, чтобы всем остальным спалось спокойно. У нашего народа воюют все, от первого крика до последнего вздоха. Это единственный способ гордиться тем, чего мы достигли.

– Я и горжусь! – отрезал Хачиун. – Но это не значит…

Чингис поднял руку.

– Никаких «но», братец. Этот Джелал ад-Дин поведет свое войско на север, и мы могли бы уйти раньше его появления. Могли бы отдать ему города, которые захватили, и он стал бы называть себя шахом, как его отец. И возможно, в следующий раз, когда я отправлю к нему послов, он хорошенько подумает, прежде чем даст ответ. Но если человек угрожает мне и я отвожу глаза, то он забирает у меня нечто важное. Поэтому я пришел в эти земли. Когда я дерусь и умираю, единственное, что он может взять у меня, – мою жизнь. Моя смелость, моя честь остаются со мной. Могу ли я сделать меньше для народа, который создал? Могу ли я требовать для него меньшего уважения, чем требую для себя?

– Да, понимаю, – сказал Хачиун.

– Хорошенько заруби это себе на носу, брат, потому что ты пойдешь вместе со мной против армии Джелал ад-Дина. Мы победим или умрем, третьего не дано. Я не отведу глаз, когда придут враги. Я не склонюсь перед ними, не позволю топтать себя. – Чингис задумался и рассмеялся. – Знаешь, хотел добавить, что никто никогда не скажет, будто я отказался от драки, но Арслан напомнил мне кое о чем в Самарканде. Неважно, что будут думать другие о моей жизни. Не имеет значения, войдем ли мы в хроники Тэмуге как тираны или как трусы. Важно только то, что мы делаем сейчас. Мы сами себе судьи, Хачиун. Запомни это. У тех, кто придет после нас, будут свои испытания, свои битвы, свои поводы для волнений.

Хачиун выслушал его и принял понимающий вид. Глядя на брата, Чингис похлопал его по плечу.

– Мы прошли такой длинный путь, Хачиун. Я до сих пор вспоминаю первые дни, когда никого, кроме нас, не было и мы голодали. Вспоминаю, как убил Бектера, и иногда мне хочется, чтобы он тоже был вместе с нами и увидел то, что мы начали создавать. Быть может, плоды наших рук будут существовать тысячу поколений, а может, исчезнут вместе с нами. Я этого не знаю. Да и не хочу знать, брат. Я вырос сильным, чтобы побеждать сильных врагов. И я с радостью встречу эту армию с юга, чтобы стать еще сильнее.

– Ты необыкновенный человек! – воскликнул Хачиун. – Таких, как ты, больше нет. Ты знаешь об этом?

Хачиун ожидал, что брат улыбнется, но Чингис покачал головой.

– Не стоит превозносить мои достоинства слишком высоко, брат. У меня нет никаких особых талантов, за исключением умения подбирать себе правильных людей. Величайшее заблуждение городов состоит в том, что мы все будто бы слишком слабы, чтобы противостоять тем, кто угнетает нас. Я лишь посмотрел сквозь эту ложь. Я всегда дерусь, Хачиун. Цари и шахи зависят от людей, которые считают себя овцами и слишком запуганны, чтобы восстать. Я, напротив, всегда убеждал себя только в том, что могу быть для них волком.

Хачиун кивнул. Его волнения исчезли под взглядом желтоватых глаз брата. Хачиун подвел лошадь, и братья побрели домой, где их ожидала пища и отдых. Пока они с Чингисом шли, Хачиун вдруг вспомнил о прибытии гонцов.

– А Джучи? Ты принял решение?

Услышав это имя, Чингис сжал губы.

– Он забрал семь тысяч моих людей, Хачиун. Этого я ему простить не могу. Если бы он ушел один, может быть, я отпустил бы его искать свой путь. Но, как видишь, он украл десятую часть моей армии, и я хочу вернуть ее назад.

– Ты бы принял их? Честно? – удивился Хачиун.

– Сначала я думал, что всех убью, но у меня было достаточно времени на раздумья, пока ждал известий о нем, Хачиун. Они оставили жен и детей и пошли за ним, так же как другие пошли за мной и отдали мне все, что любили и чем дорожили. Уж я-то хорошо знаю, на что способен вождь. Они позволили увести себя, но они нужны мне теперь, когда Джелал ад-Дин готовит бурю. Пошли гонцов к Субудаю, пусть приедет ко мне. Джучи уважал его больше, чем остальных. Он позволит ему говорить.

Субудай прибыл с камнем на сердце. Новость о том, что Джучи нашелся, гудела по всему кочевью, но полководец надеялся, что хан не призовет его. Субудай нашел Чингиса на тренировочном поле, где Угэдэй натаскивал молодежь под наблюдением отца. Хан поманил Субудая за собой, и оба отъехали в сторону от собиравшихся туменов, держа лошадей рядом, как старые друзья.

Субудай слушал, чувствуя, как тревожно колотится сердце. Он преклонялся перед Чингисом с того самого дня, когда впервые встретил этого человека, сковавшего нацию из непримиримых племен. Субудай был вместе с ним во время штурма их первой крепости в царстве Си Ся. Вместе захватили потом и все царство. И Субудай без ложной скромности знал, что своим успехом хан во многом был обязан ему. Чингис относился к своему военачальнику с особым уважением, и Субудай отвечал ему почтением, на которое не мог больше рассчитывать никто в целом мире. Тем не менее то, о чем его просили теперь, причиняло боль и страдания. Субудай взволнованно перевел дух, когда Чингис посмотрел на него, ожидая ответа.

– Повелитель, я не хочу этого делать. Я сделаю для тебя все, что угодно, но не проси меня об этом.

Чингис потянул поводья и развернул лошадь, чтобы посмотреть Субудаю прямо в лицо. Этот человек был очень талантлив. В военном деле Чингис не знал ему равных, но покорность хан ставил на первое место, и только растерянность помешала ему ответить грубо.

– Если я пошлю Хасара или Хачиуна, боюсь, Джучи окажет сопротивление. Его люди нарушили клятву, когда пошли за ним. Они без колебаний ввяжутся в драку и помешают его схватить. Субудай, ты единственный, кому он позволит говорить. Ты единственный, кому он позволит приблизиться.

Теряя самообладание, Субудай на мгновение закрыл глаза. Должно быть, Чингис понимал, что Джучи доверял полководцу, иначе выбрал бы для этого задания кого-то другого.

– Великий хан, я не нарушил ни одного твоего приказа, ни одного. Не забывай об этом, когда обращаешься ко мне с такой просьбой.

– Ты воспитывал его, когда он был только дерзким мальчишкой, но я предупреждал тебя, что у него дурная кровь и он может предать нас в любой момент. Разве тогда я был не прав? Я доверил ему людей и власть, а он забрал их и сбежал. Ты, мой генерал, скажи мне, как еще мне следует поступить с таким человеком!

Субудай крепко сжал поводья. Он не сказал Чингису, что тот сам виноват в том, что случилось. Его открытое предпочтение Чагатаю медленно съедало Джучи, пока в нем не осталось ничего, кроме ненависти. Но все эти доводы не имели бы никакого значения для хана, который сидел сейчас перед Субудаем. В отчаянии он попробовал другой путь:

– Подожди хотя бы, пока мы не доберемся до наследника шаха, повелитель. Мои люди нужнее там. Если ты отправишь меня сейчас, я вернусь не раньше чем через полгода. Если в это время на нас нападут, я буду бесполезен для тебя.

Чингис нахмурил брови, злясь оттого, что Субудай все еще перечит ему.

– У этого принца всего шестьдесят тысяч войска, Субудай. Я могу отправить два-три тумена, чтобы раздавить его на юге. Джучи беспокоит меня сильнее. Ты единственный, кому Джучи позволит говорить. Он уважает тебя.

– Я знаю, – спокойно ответил Субудай.

У него было тяжело на душе. Он разрывался между необходимостью подчинения хану и дружбой с Джучи. Как бы там ни было, но крепкий ум полководца видел смысл в словах Чингиса. Субудай знал, что может подойти к Джучи ближе, чем кто-либо еще. Положение Субудая было отчаянным. Чингис будто почувствовал его страдания и немного смягчился.

– А ты думал, все твои задания будут простыми, Субудай? Что я никогда не попрошу сделать чего-нибудь трудного? Скажи-ка, когда проверяется человек? Когда хан шлет его в битву, давая отважных и опытных воинов? Или теперь, когда поручают дело, которое ему не по душе? Субудай, у тебя самые светлые мозги из всех моих военачальников. И я всегда буду это ценить. Если видишь иной путь, скажи мне прямо сейчас, и я подумаю над этим.

Перед вызовом к хану Субудай уже обдумал и отбросил десятки возможных решений, ни одно из них не стоило его слов. В отчаянии он попробовал еще раз убедить хана.

– Тумены собираются в поход, повелитель. Позволь мне остаться с ними, и мы будем сражаться с принцем на юге. Там я буду тебе полезнее. Если отправишь меня на север, то потеряешь и мой тумен именно тогда, когда у тебя на счету каждый воин.

– Субудай, я больше года потратил на то, чтобы найти его. Если он заметил моих разведчиков, то давно ушел. Сейчас ты еще можешь пойти по его следу, но удастся ли тебе найти его еще через год? Пока есть время взять его тихо. Ты мой военачальник, но я начну войну без тебя, если на нас нападут. Присоединишься ко мне, как только вернешься, или вернешь знаки отличия, которые я тебе дал!

Гнев хана наконец вышел наружу, едва не заставив Субудая вздрогнуть. Доводы Чингиса были слабы, и оба знали об этом. Чингисом владела навязчивая идея наказать Джучи. Эта простая истина тихонько шептала между словами. Пока сердце хана полнилось горечью, путь к его разуму был закрыт. И побежденный Субудай склонил голову.

– Я исполню твою волю, – ответил он. – Я поскачу, как ветер, хоть на край света, повелитель. Если принц приведет свою армию с юга, ищи меня на холмах.