Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Лекция 14. Человек в домашнем хозяйстве






Человек может включаться в сферы занятости и создавать материальные ценности, вовсе не появляясь на рынке труда. Речь идет о тех, кто трудится в домашнем хозяйстве. В этой особой
сфере, находящейся вне “бюрократического государства” и “свободного рынка”, сконцентрированы значительные массы людей, которые производят весомую долю продуктов и услуг в любом сколь угодно развитом или отсталом обществе. Эта сфера и является предметом анализа в данной лекции.

Понятие домашнего хозяйства. Прежде всего определим, что мы будем понимать под “домашним хозяйством”. Зачастую к нему относят совокупность всех хозяйственных функций, выполняемых членами семьи в рамках их домашнего пространства. В таком понимании, на наш взгляд, имеются два недостатка. Во-первых, трудно определить, где заканчивается “дом” и начинается активность вне “дома”. А во-вторых, домашний труд по натуральному самообеспечению смешивается с формальной и неформальной оплачиваемой занятостью на рынке труда. Поэтому мы будем рассматривать домашнее хозяйство (household) в более узком значении — как сферу занятости, в которой члены семьи или межсемейного клана обеспечивают своим трудом личные потребности этой семьи (клана) в форме натуральных продуктов и услуг. Таким образом, мы противопоставляем домашнее хозяйство рыночной занятости (самостоятельной и организованной) и государственной мобилизационной занятости (армия и т.п.).

Для экономистов сфера домашнего хозяйства является “периферией” не первого и даже не второго порядков. Отчасти это объяснимо, поскольку экономические отношения здесь слишком слабо отделены от прочих отношений. Менее ясно, почему на данную сферу мало обращают внимания социологи (мы постараемся показать далее, что она весьма “социологична”). Видимо, сказывается “общее” увлечение ведущими социально-экономическими укладами и пренебрежительное отношение к “архаике”. Домашнее хозяйство с его относительно низкой технической оснащенностью и неразвитым разделением труда считается сферой деятельности традиционного (докапиталистического, доэкономического) человека. В современном же хозяйстве его функции рассматриваются как второстепенные, ибо целиком увязываются с обеспечением личного потребления. К тому же долгое время домашние занятия не считались трудом, даже если имели прямые рыночные аналоги. В условиях господства “рыночной” и “плановой” парадигм труд ограничивался сферой оплачиваемой занятости.

Неоклассическая экономическая теория проводила жесткое различие между сферой производства, в которой действовали фирмы, и сферой потребления, к которой безоговорочно относились домашние хозяйства. Первые были ориентированы на получение прибыли, вторые — максимизировали полезность. Ситуация начала
меняться с середины 60-х годов, когда появилась новая экономическая теория домашнего производства (Г. Беккер, Я. Минсер и др.). Было предложено рассматривать купленные на рынке продукты не как прямой источник полезности, но как “сырье” для домашнего производства. Это позволило распространить производственную терминологию далеко за пределы собственно производства — в такие, например, сферы, как планирование семьи, рождаемость и многие другие1[362]. Действительно, при желании в домашнем хозяйстве можно найти все основные атрибуты производственного процесса. Здесь есть работники, трудящиеся с определенной производительностью, есть свои средства производства и инвестиции, разворачиваются свои процессы механизации и приватизации.

Тем не менее, уже на пороге домашнего хозяйства мы сталкиваемся с проблемой: человек в таком хозяйстве может быть занят полный рабочий день и полную рабочую неделю, но вправе ли мы считать его деятельность трудом? Как, например, квалифицировать домашний уход за детьми: это затрата трудовых усилий, отдых или внетрудовая деятельность? Вопрос далеко не отвлеченный. В какой мере женщины, всю жизнь занимавшиеся воспитанием детей, могут претендовать на “трудовую” пенсию и прочие социальные гарантии? Может, это зависит от количества детей (т.е. размера совокупных “трудовых” усилий по их воспитанию)? Как вообще отделить домашний труд от свободного времени, а домашнее производство от чистого потребления? Может быть, обратиться к мотивам и установкам самих людей? Ведь многие домашние занятия (например, работа в саду или рыболовство) могут рассматриваться и как труд, и как отдых, в зависимости от наклонностей человека.

Экономисты пытаются решить эту проблему, не прибегая к субъективным оценкам. Для них домашний труд выступает опосредующим звеном между сферой рынка и сферой потребления. Более конкретно домашний труд определяется как форма деятельности, которая может быть замещена рыночной занятостью2[363]. Иными словами, вы можете воспользоваться платными услугами няни,
чтобы она ухаживала за вашим ребенком, или отдать ребенка в платный детский сад. Но никому не придет в голову нанимать человека, чтобы он смотрел за вас телевизор. Следовательно, в первом случае речь идет о домашнем труде, а во втором — о времени отдыха. К видам домашнего труда, соответственно, следует относить весь спектр занятий по самообеспечению жизнедеятельности: изготовление, строительство и ремонт предметов, используемых в домашнем хозяйстве, перевозки, бартерный обмен, уборку, стирку белья, приготовление пищи, совершение текущих покупок, уход за детьми и нетрудоспособными членами семьи. Часть этих занятий совершается в домашнем пространстве, часть — за его пределами, но для нужд домашнего хозяйства.

Неизмеримая экономика. Домашнее хозяйство ныне рассматривается экономистами как единица, которая максимизирует свое благосостояние в рамках двух основных ограничений: денежного бюджета и бюджета времени. Поскольку предполагается, что доход семьи может быть увеличен за счет сокращения домашнего труда или свободного времени в пользу рыночной занятости, постольку ограничение остается одно — дефицит времени3[364].

С измерением временного ресурса сразу возникают трудности. Прежде всего сказывается нехватка систематических данных о семейных бюджетах времени. Но, главное, не ясно, как измерить цену времени, затрачиваемого в домашнем хозяйстве, как оценить продукт труда, который изначально не предназначен для продажи? Предлагаются два пути преодоления этой основной трудности. Первый — исчислять время, затрачиваемое в домашнем хозяйстве, альтернативными издержками (opportunity costs), т.е. величиной заработной платы, которую данный человек мог бы получить за данное время на рынке труда. Второй путь — вменить плодам домашнего хозяйства ту цену, которая установлена рынком на данный вид продукта или услуги4[365]. Всех проблем, впрочем, это не решает. В первом случае рыночная цена труда не всегда оказывается адекватным измерителем. Например, производительность труда в домашнем хозяйстве может совершенно не зависеть от того, имеет ли домохозяйка диплом о высшем образовании и ученую степень. И экономистам приходится все-таки апеллировать к разнице
субъективных оценок, которые представители более и менее образованных слоев дают своему домашнему труду. Во втором же случае чужое время, затраченное кем-то на рынке труда для оказания тебе услуги, и твое время, затраченное в домашнем хозяйстве на самообслуживание, вопреки предпосылкам экономической теории, зачастую оцениваются очень разными мерками.

Влияют ли экономические расчеты на решение домохозяйки, стоящей перед выбором: купить стиральную машину, сдавать белье в прачечную или стирать его вручную? Да, влияют, и серьезным образом. Но из этого не следует, что “рыночный” и домашний труд исчисляются одним эквивалентом. Во-первых, данные виды труда могут оцениваться в разных денежных единицах5[366]. А во-вторых, домашний труд не всегда измеряется деньгами. Зачастую до количественных оценок дело не доходит, хотя человек и взвешивает качественно разнородные альтернативы. Скажем, мать решает, пойти ли ей работать, чтобы получить дополнительный заработок, или посидеть с ребенком, уделив ему больше внимания и заботы. Для нее это не сопоставление двух денежных сумм.

Производимое человеком ранжирование сплошь и рядом остается плодом “качественного” решения. Иными словами, мы можем сказать, “что выгоднее” с точки зрения данного человека, но не можем утверждать, “насколько выгоднее”. Следовательно, возникает сомнение в допустимости математических операций и представления поведенческих характеристик в виде плавных кривых. Конечно, исследователь волен производить калькуляции за своих обследуемых, считая, что они “как будто” исчисляют денежные прибыли и издержки домашнего труда. Но не подменяем ли мы в данном случае главные причины второстепенными? И не проще ли признать, что здесь экономический анализ наталкивается на пределы, за которыми лежат области неизмеримой экономики.

Семейная экономика. Более важное обстоятельство заключено не в измерительных возможностях исследователя, а в качественной специфике самого домашнего хозяйства, где производственное переплетено с личным, а экономическое с социальным. Ведь по существу речь идет о семейной экономике. Субъектом “производства” здесь является не отдельный индивид, а семья или несколько семей, ведущих совместное хозяйство. Семья же отнюдь не является группой индивидов, соединенных пунктиром контрактных обязательств. Это тесная надындивидуальная общность, связанная узами социальных норм и скрепленная обручами кровного
родства. Брачные и прочие контракты существуют далеко не везде и выступают лишь одной из форм урегулирования семейных отношений. Но даже если, например, супруги имеют раздельные счета в банке и сохраняют раздельные права собственности, или если в семье только один кормилец, то и тогда отношения редко строятся на базе независимых индивидуальных решений. “Совместное хозяйство”, “семейный бюджет” — это не пустые абстракции. Помимо принадлежности к местному сообществу, организации, социальным группам, “экономический человек” также принадлежит семье (клану) как узлу “сильных связей”. Здесь определяются пределы и последовательность доступа к ресурсам домашнего хозяйства, дифференцируются хозяйственные права и обязанности его членов 6[367].

Обычно экономист находит традиционный выход из положения: он отождествляет домашнее хозяйство как целостную единицу с отдельным человеком, принимающим рациональные решения (напомним, что подобное проделано и в теории фирмы). Таким образом, сложная внутренняя структура домашнего хозяйства из рассмотрения исключается. Между тем в этой структуре таится немало серьезных проблем, одна из которых связана с взаимоотношениями полов в домашнем хозяйстве. Экономист как правило индифферентен к этой проблеме. Сначала в XX столетии действия “экономического человека” опирались на совокупность собственнических и гражданских прав, которые принадлежали мужчине. В XX же столетии утвердилось демократическое равенство прав мужчины и женщины. И на первый взгляд, оба в равной степени начали претендовать на роль homo economicus. Это позволило вновь избегать постановки щекотливых вопросов.

Между тем, разница гендерных позиций особенно видна именно в разделении функций в домашнем хозяйстве, где работа в значительной степени лежит на плечах женщины. Экономист, уделяющий внимание внутрисемейным проблемам, объясняет это следующим образом. В силу биологических причин женщины больше вовлечены в уход за детьми и сопряженные с этим домашние обязанности. А раз женщины тратят на них больше времени, то у них появляется и больше стимулов делать вложения не в рыночный “человеческий капитал”, а в те его виды, которые повышают
эффективность их труда в домашнем хозяйстве. Соответственно, мужчинам в такой ситуации более рационально инвестировать в рыночный “человеческий капитал” и получать более высокие вознаграждения на рынке, чтобы максимизировать совокупную “семейную” полезность. Так возникает замкнутый круг, в котором биологические различия закрепляются и усиливаются экономическими действиями7[368].

Когда мужчина является основным добытчиком средств существования, тогда закрепление за женщиной домашней работы еще можно посчитать “рациональным”. И относительно более низкая средняя зарплата женщин действительно способствует закреплению их положения как домашних работниц. Но только как, приняв рационалистическую терминологию, объяснить, почему в семьях, где жена работает, а муж безработный, часто не происходит коренного перераспределения домашних обязанностей? 8[369] Нечего делать, приходится, махнув рукой, ссылаться на роль традиции.

Нельзя сказать, что разделение труда в домашнем хозяйстве не реагирует на изменения в занятости на рынке труда. Но модели его приспособления различны. К ним могут относиться:

• Традиционная модель трудовой зависимости (Dependent Labour), когда женская рыночная занятость вторична по отношению к мужской и не затрагивает домашних обязанностей женщины.

• Эгалитарная модель адаптивного партнерства (Adaptive Partnership), когда при увеличении занятости женщины на рынке труда мужчина берет на себя часть ее домашних обязанностей, балансируя тем самым сравнительную трудовую нагрузку.

• Переходная модель постепенной адаптации (Lagged Adaptation), когда перераспределение домашних обязанностей происходит, но с достаточно большим (порою поколенческим) временным разрывом9[370].


И все же вовлечение женщины в сферы формальной занятости, как правило пока не несет ей соразмерного освобождения от домашних обязанностей, а отказ от работы вне дома не сопряжен с адекватным увеличением свободного времени. Это позволяет некоторым социологам-неомарксистам характеризовать отношения между полами в домашнем хозяйстве как прямое продолжение производственной эксплуатации женщины, на которую возлагается тяжелое бремя неоплачиваемого труда10[371]. Возник, таким образом, социологический вариант производственного детерминизма, который, во-первых, низводя женщину на роль “пролетария”, приуменьшает ее реальную социальную роль и внутреннее влияние в домашнем хозяйстве, а во-вторых, закрывает глаза на то, что экономические функции в данном типе хозяйства тесным образом переплетены с функциями естественного воспроизводства. И никакие демократические и феминистские движения не приведут к достижению полного равенства ситуации для членов семьи, если только они не намерены освободить женщину от материнских обязанностей.

Субстантивная экономика. Заземленность домашнего хозяйства на естественные процессы проступает и в форме особых социально-экономических стратегий. Одна из таких базовых стратегий была выявлена на примере крестьянских хозяйств и названа этикой выживания. Она опирается на принцип “безопасность превыше всего” и выражается в избежании риска, пусть даже ценой снижения средних доходов. За столетия была выработана целая система социальных приемов, включающая общинное перераспределение земли, взаимную помощь, добровольное финансирование общих нужд богатыми хозяевами, чтобы гарантировать каждому “святое право на жизнь”, застраховаться от развала хозяйства перед лицом резких колебаний производительности по годам11[372].

Политика выживания важна, разумеется, не только для докапиталистических крестьянских хозяйств. С этой политикой даже увязывается само определение “домашнего труда”. “Критерием отнесения деятельности к “труду”, — считает Э. Минджиони, — является внесение вклада в обеспечение материального выживания”12[373]. Экономисты, напомним, выступали против “субъективизма”
и определяли домашний труд как то, что может быть замещено рыночной занятостью. Здесь же нам предлагается иной объективный критерий, позволяющий относить или не относить конкретные занятия к “труду” по характеру их связи с нуждами домашнего хозяйства.

Дело в том, что в домашнем хозяйства царствует не экономика, сопряженная с рациональным (денежным) просчетом вариантов использования ограниченных ресурсов, а то, что К. Поланьи называл субстантивной экономикой (substantive economy), связанной с жизнеобеспечением человека13[374]. Действия человека в такой экономике обусловлены существенно иными мотивами, нежели конвенциональная максимизация прибыли или благосостояния. А.В. Чаянов неоднократно указывал на то, что, например, крестьянское хозяйство руководствуется преимущественно не стяжательскими мотивами. В противоположность фермерскому хозяйству, стремящемуся к максимизации прибыли, оно ориентируется на “бытовые формы трудопотребительского баланса”, пытаясь уравновесить тяжесть труда и уровень удовлетворения насущных потребностей14[375].

Классический “экономический человек” чаще всего представляется нам в обликах предпринимателя, максимизирующего прибыль, или потребителя, максимизирующего полезность. В домашнем же хозяйстве мы сталкиваемся с другой его ипостасью, не сводимой ни к первому, ни ко второму облику15[376].

Стратегия выживания, однако, не является единственной политикой семейного хозяйства. И вообще не следует изначально квалифицировать все действия его членов как сугубо традиционалистские. Их стратегии могут быть рассчитаны на более длительную перспективу по сравнению с тем, что реально может себе позволить хозяйственная фирма на рынке. Они также по-своему рациональны, включая специфические способы перспективного планирования. Экономические элементы такого планирования тесно увязаны с социально-демографическим воспроизводством: как и
чему обучать своих детей, когда и за кого выдать замуж (на ком женить), где и на какие средства построить дом молодым до того, как у них появятся дети, и т.д. Откладывание сбережений и накопление имущества, получение потребительских кредитов и развитие домашнего производства — все это связано с заботой о том, кто придет на смену, встанет во главе дома, обеспечит его рабочими руками. И трудно сказать, какой субъект ведет себя рациональнее: домашнее хозяйство или фирма. Скорее, они демонстрируют разные типы рациональности.

Принципиальная черта домашнего хозяйства как моральной экономики заключена в том, что здесь тесно сплетаются рациональное с нерациональным, и крайне трудно вычленить из рационального традиционные, ценностные и аффективные элементы. Так, вторжением неэкономических пристрастий и привязанностей объясняется отчасти тот факт, что несмотря на развитость современной сферы услуг, очень многие обременительные обязанности по-прежнему выполняются внутри домашнего хозяйства, хотя экономически эффективнее было бы нанять профессионалов. Многие люди просто не хотят приглашать в дом “чужих” или отдавать личные вещи “на сторону”. Если следовать экономической логике, то при наличии свободных средств почему бы, скажем, не отправить родителей в комфортабельный дом для престарелых. Однако в большинстве семьей так не поступают. В подобных случаях происходит систематическое смещение экономического расчета. В результате в стенах домашнего хозяйства homo economicus чувствует себя весьма неловко. Если где-то и существует “чистая экономика”, то здесь она превращается в изможденную абстракцию.

Неформальная экономика. Следующая характерная черта домашнего хозяйства заключается в том, что в нем мы вплотную сталкиваемся с неформальной экономикой. Неформальные отношения существуют, конечно, и в государственном, и в рыночном хозяйственных секторах. Но в данной сфере они обретают особую силу. Зоны домашнего хозяйства, семейной экономики и неформальной экономики во многом наслаиваются друг на друга. Во-первых, домашнее хозяйство является зоной неформальной занятости. Во-вторых, домашнее хозяйство выступает зоной неформальных трудовых отношений, господства патерналистских и фратерналистских стратегий. Наконец, в-третьих, домашнее хозяйство обрастает плотными сплетениями неформального обмена — родственного, соседского, дружеского, этнического. По ним передается информация, оказывается взаимная помощь, в корне отличающаяся от социальной поддержки государства или фирмы.


Экономист склонен представлять неформальные отношения как системы обмена услугами в рамках своего рода “квази-рынков”. Преследуя свою личную выгоду, рациональные субъекты вступают в “рыночный” торг. Пусть даже в этом торге тебе отплатят не сразу и в иной форме, все равно здесь сохраняется главный принцип: ты оказал услугу сегодня и, значит, вправе ожидать ответной услуги завтра. Впрочем, в разговоре о таких “рынках” снять кавычки скорее всего так и не удастся в силу множества условностей.

Социолог обращает внимание на следующие обстоятельства. Очень часто неформальный обмен не принимает денежного характера, или деньги в нем играют второстепенную роль, причем, неэквивалентность является скорее нормой, чем исключением. Далее. Здесь действует определенный К. Поланьи принцип взаимности (reciprocity), в соответствии с которым возмещение издержек может быть значительно отложено во времени и осуществляться не непосредственным получателем средств, а совсем другим агентом. Более того, весомая часть ресурсов вообще расходуется в форме безвозмездной материальной помощи, что обусловлено существованием нормального жизненного цикла. Конечно, можно представить дело и так: сегодня ты кормишь детей, чтобы завтра они заботились о своих собственных детях, а заодно поддержали в старости и тебя самого. Но сомнительно, чтобы этот обмен можно было счесть экономическим. В большей степени он обеспечивает “право на жизнь” и расставляет статусные позиции в семье и в местных сообществах.

Неформальная экономика часто увязывается с занятостью на микро- и семейных предприятиях, но главной ее отличительной чертой служит отсутствие формальной регистрации, позволяющей не стеснять себя рамками законодательства и не платить налоги16[377]. Тем не менее существуют разные сегменты неформальной занятости. В одном из них хозяйственная активность укладывается в правовые нормы, другой охватывает “полулегальные” виды деятельности, использующие внеправовые зоны или противоречия в законодательстве, а третий включает нелегальную (криминальную) деятельность. Различия между этими сегментами, разумеется, скорее аналитические, в действительности они интенсивно перемешаны.

Структура домашнего хозяйства. Социальная структура домашнего хозяйства определяется двумя группами факторов: его социально-демографической композицией (число членов, их пол и возраст,
процент работников в общем составе)17[378] и социокультурными особенностями (образование, классовая принадлежность, широта и плотность социальных связей, специфика норм и обычаев). Эти группы факторов определяют, с одной стороны, уровень и структуру запросов, а с другой — трудовые возможности данного хозяйства.

Структура домашнего хозяйства сегодня подвергается серьезным изменениям, среди которых можно выделить следующие:

• возрастает доля домашних хозяйств, основанных на нуклеарной семье или одной семейной паре;

• сокращается количество крупных домашних хозяйств, обслуживающих большие семьи и группы семей;

• увеличивается удельный вес домашних хозяйств, где основным работником и кормильцем является женщина;

• все чаще женщины (особенно замужние) сочетают домашний труд с формальной занятостью;

• снижается уровень формальной занятости молодежных групп вследствие безработицы и удлинения сроков образования;

• усиливается географическая мобильность домашних хозяйств18[379].

Все это влияет не только на изменение связей между рынком и домашним хозяйством, но и на перераспределение ресурсов в самом домашнем хозяйстве, которое предстает в растущем многообразии дифференцированных форм.

Происходит и серьезное обновление технологической базы домашнего хозяйства. Ожидалось, что техника “отнимет” у него многие привычные экономические функции. Но процесс оказался нелинейным, что демонстрируется следующим характерным примером. С развитием “общества услуг” в развитых западных странах было обнаружено падение доли занятых в сфере бытового обслуживания, что, разумеется, не означало снижения потребностей в этих услугах. Просто реализация возросших потребностей в бытовых услугах ушла во многом с товарного рынка в сферу домашнего хозяйства. Сначала прачечные освободили домохозяек от значительной части ручной стирки, произошло обобществление данного
вида труда. Затем люди получили возможность купить качественные и относительно недорогие стиральные машины, и многие перестали обращаться в прачечную. Механизация услуг в домашнем хозяйстве способствовала их приватизации19[380].

В крупных городах домашнее хозяйство становится все более атомарным, освобождаясь по крайней мере от части соседских и родственных связей. Одновременно на основе электронных средств коммуникации (домашние компьютеры, электронная почта, факсы и т.д.) домашнее хозяйство втягивается в новейшие информационные системы, осваивая “дальние” и “слабые” профессиональные связи. Для многих квалифицированных профессий вновь начинает стираться былое разделение между домом и офисом, дом становится основным рабочим местом. Совершенствование системы коммуникаций сопряжено и с установлением новых форм контроля за хозяйственной деятельностью домашних хозяйств со стороны крупного капитала (в первую очередь, банков).

Однако в целом, несмотря на важные сдвиги в социальной структуре домашнего хозяйства, технологические изменения, возросшее давление индивидуалистических установок, относительное выравнивание гендерных ролей, домашнее хозяйство оказывается достаточно консервативным. Оно приспосабливается к изменениям, но сохраняет многие принципы хозяйствования.

Заключение. Следует констатировать, что концепции домашнего хозяйства пока оказываются в роли “пасынков” экономической и социологической теории. Признание неоплачиваемой домашней занятости разновидностью труда, а домашнего хозяйства — формой производства вроде бы повысило их статус. Но в основе своей методологические подходы не слишком изменились:

происходящее в домашнем хозяйстве по-прежнему считается продолжением закономерностей материального производства и рынка. Хотя в принципе столь же правомерно принять другую точку зрения: можно рассматривать рыночную занятость как продолжение политики домашнего хозяйства. В любом случае последнее становится живым свидетельством того, что сфера экономики простирается шире рыночного хозяйства. И это понуждает нас ограничивать влияние рыночной парадигмы. Не исчерпывает темы и привлечение парадигмы планового хозяйства20[381].

Конечно, в свою очередь, не стоит преувеличивать и роль чисто социальных факторов, выводя все объяснения из культуры труда
или особенностей национального менталитета, классовой принадлежности или структуры социальных связей. Вообще глупо было бы отвергать экономический подход, дающий, даже в своем традиционном виде, весьма ценные результаты. Но абсолютизация такого подхода тоже до добра не доводит. Существуют тонкие грани, преступая которые “экономический империалист” рискует оказаться объектом насмешек. В самом деле, начинаешь чувствовать себя неловко, когда заходит речь о “качестве детей” (желаемых для родителей характеристиках) и их “скрытой цене” (материальных издержках на воспитание этих качеств); когда целесообразность вступления в брак измеряется экономией на приобретении потребительских услуг, которые теперь можно получить дома и бесплатно; когда встречаются утверждения, что брак, основанный на любви, “более продуктивен”; или что “спрос на детей зависит от относительной цены детей и полного дохода”21[382].

Цитируемый нами Г. Беккер призывает смело рационализировать “непонятные” процессы. И в этом отношении он и его последователи правы: в принципе в экономических терминах можно рассмотреть буквально все. Но на таком пути возникают преграды не только научного характера, связанные со степенью допустимой абстракции, но и барьеры этического свойства, проистекающие из ценностного самоопределения исследователя. Допустим, если тонут свой и чужой ребенок, а у тебя только один спасательный круг, кому его бросить? Экономическая схема в два счета подскажет, как рациональнее использовать “ограниченный ресурс”. Можно далее порассуждать, с какой частотой люди последуют этому варианту в реальной жизни. Но ответ лежит в иной плоскости. Экономист просто не должен браться за эту “задачу”. Все можно подвергнуть голой калькуляции, но не всегда стоит это делать, особенно если речь заходит о жизни людей или высших духовных ценностях.

В заключение подчеркнем, что выбор того или иного подхода диктуется не только характером объекта (последовательно расчленить его на экономическую и социологическую части бывает довольно сложно). Немалую роль играют также чувство меры и творческая интуиция исследователя. Именно чувство меры должно подсказать исследователю, когда он должен остановиться или, как минимум, сменить метод. Пределы социального познания, таким образом, обусловливаются не только несовершенством интеллекта, но и действенностью морали.



Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.011 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал