Глава 26. Похмелье.

Если смотреть «Тревожную Хронику» по какому-нибудь второсортному телеканалу, то можно увидеть репортаж о том, как спецназ врывается в квартиру с бандюганами. Бойцы обычно страшно орут матом при этом, и кумарят от души всех, кто есть дома. Я раньше по скудоумию своему думал – они так кипешат, чтобы жути нагнать. А теперь знаю – от страха это. Очень страшно открывать дверь, если есть шансы, что за дверью той ждут тебя с оружием.

Поэтому в городе Грозном дверей оставалось очень мало.

От Грозного вообще мало чего осталось.

Колонна «Пьяных Винни-Пухов», состоянием своим оправдывая позывной батальона, въехала в город через Старопромысловский район. Утреннюю мглу на узких улицах частного сектора разгоняли импровизированные фонари – пробитые в нескольких местах консервные банки, надетые на сорванные отводы газовой трубы. Газ вытекал из продырявленных банок под низким давлением, и, сгорая, плевался в стороны всполохами. Стекол в окнах домов почти не было, под окнами валялись кучи битой домашней утвари. Возле каждого дома как на смотринах стояли диваны и кресла. «Кто-то из военных хотел у себя быт обустроить», - подумал я тогда.

Дома не должны так выглядеть. Это противоестественно.

Хрущевские многоэтажки с огромными, в два этажа, пробоинами в стенах. Сами стены, закопченые и избитые пулями. Изгрызенные обрубки деревьев. Металлические привидения, состоящие, как казалось, из одних только дырок, в которых уже сложно опознать автобус и трамвайный вагон. И над всем этим, как символ того, что на этом месте уже никогда ничего не будет построено – завязанный в узел башенный кран, пригнувшийся стрелой к самой земле.

Похмелье, так мучившее нас по дороге, забылось. Мы ползли по гигантскому кладбищу. Мы счастливо опоздали с рождением и не успели на пляску смерти. Мы силились понять – как и зачем погиб Грозный?

Всегда чувствительный к запахам, я не мог дышать. В морозном воздухе отчетливо чувствовались затхлость разложения, копоть дизельного выхлопа, пороховая и тротиловая гарь, проссаные и обдристаные углы. Мягкий, пушистый, девственно чистый снег, кружившийся в этой вони, не в силах был скрыть собою грязь, в которую втоптан город.

Громыхая, мы пробирались между завалами, квартал за кварталом, от одного блок-поста к другому. С блок-постов на нас равнодушно глазели такие же точно задрюченые военные, как и мы сами, только еще грязнее, злее и опаснее.

- С Новым Годом, Винни-Пухи.

- Чего вы с утра приперлись? Ночевать оставайтесь – веселее будет.

- Оставайтесь тут, а мы за речкой дембеля дождемся. Как такой вариант?

***

Колонна встала в спальном районе. Командиры ушли на инструктаж.

- Чудное местечко, не правда ли, коллеги? Романтическое…

- Да уж! До самой смерти бы здесь протусил, кабы знать, что не на этой неделе она случится.

- Сомнительное весьма такое счастье.

- Я вот одного понять не могу - какого черта мы тут делаем?

- Всмысле? Тебе же сказали – хоббитов ищем. Кто-то же валит этих вояк на блок-постах по ночам? Значит – надо искать.

- Да я не об этом, - Аксен спрыгнул с брони и принялся ссать на бардюр, - Если грамотный человек не хочет, чтобы его нашли – его не найдут. Ни в лесу, ни в степи, тем более – в этих руинах. Поставил пару – тройку растяжек на подходах, и дрыхни целый день. Будильник сработал: поглядел из-за угла - сколько ищеек полегло, в блокнотик записал, - отошел два квартала в сторону на следующую заготовленную лежку. Темна дождался – опять пошел работать.

- Да неужели! – хоть один одаренный нашелся! – проворчал из броневика контрабас Саша Малкин.

- Так это ежу понятно. Я о другом. Почему нельзя с этим закончить? Весь город же раздолбали! Так и работали бы до конца! Надо то – артиллеристам неделя напряженного труда, потом бульдозерами заровнять – и нет проблемы!

- Мировая общественность строго осудит!.. – не вылезая из броневика, продолжил беседу Малкин.

- Козе в трещину мировую общественность! Это же, черт возьми, не город уже! Это полигон такой большой, чтобы по взрослому пиписьками меряться! Ты же понимаешь, что здесь жить никто уже не станет. Думаешь – кто-то восстанавливать город будет? Так это сколько бабла надо? И откуда оно возьмется? Половина страны последний уд без соли доедает! Просрали и разворовали все что можно!

- Ну-у, Теперь на Нового Президента вся надежда! Он, говорят – КГБшник бывший, а люди, этой конторой воспитанные, проблемы решать умеют. Украл больше нормы – к стеночке. Наведет порядок.

- Видал я вчера этого КГБшника по телевизору. На плакатах в батальоне – еще похож на мужика, а наяву – дрищ тощий. Его же ветер там качал, между елками кремлевскими. И бубнил околесицу какую-то. «Надо подождать чуток! Сейчас жрать нечего, но наши потомки наедятся! У нас ошибки были, но мы исправимся!» Противно слушать!..

- А по тебе – лучше бы Жирик президентом стал? «Все гомосексуалисты кругом! Америка хочет Россию нагнуть, все хотят, но мы их самих натянем! Наведем, кузькина мать, русский порядок и историческую справедливость! Только я один знаю как надо!» Так что-ли?

Увлекательная беседа прервалась с появлением Шулятьева.

- Ну чего там, дядя Валя?

- Ничего! Бардак как всегда. То ли мы потерялись, то ли менты забухали совсем и не приехали. Короче – несколько кварталов сейчас чешем, и уматываем к чертям отсюда. Сынки! Я вас прошу – смотрите под ноги ради Христа. Да вообще лучше в здания не заходить, если кто из руководства не смотрит только. Зашли за угол, покурили, - перебежали к следующему дому. Ну его к лешему, от греха подальше. У меня дембель скоро…

***

Все школы похожи.

На первом этаже – парты маленькие, почти игрушечные. Вот здесь был кабинет рисования – стену возле него какой-то местный талант раскрасил сказочными сюжетами. Вот там – столовая. В ней по утрам должно пахнуть сдобой. Через длинный коридор дети бегали на обед. А на втором этаже безошибочно узнаются кабинеты химии и физики. Здесь в лаборантских на пол сброшены учебные принадлежности – битые колбы, весы, магниты, штативы, оптические приборы… В кабинете математики над доской портреты великих и таблица квадратов. В туалет мы не пойдем. Те, кто был здесь после школьников, за собой не смывали.

Все школы похожи, но не везде перекрашенные на сто раз полы засыпаны гильзами. Я как археолог бродил по развалинам, одновременно наблюдая артефакты мирной жизни и войны. Совсем недавно я и сам сидел за такими же точно партами, а сегодня я могу подновить-подкрасить затоптанные школьные полы кровью своей, если подстрелит меня местный выпускник.

Забредя в очередной тупиковый коридор, наткнулся взглядом на добротный цветной плакат: малыш лет десяти стоит перед раскрытым платяным шкафом. Из-под висящей на плечиках одежды виднеется приклад автомата. Подпись: «Если ты нашел дома оружие – скажи взрослым, чтобы они убрали его подальше».

Это был уже перебор.

***

Заяц, как видно тоже уже нагулявшийся, грел жопу на остывающем капоте броневика.

- Зайка, а водила-то где наш?

- В школу пошел. Думает в столовке кастрюлю найти. И стаканы. Хозяйственный…

Закурили.

- Я от жажды помру сейчас! Хоть бы сугроб намело – снегу сожрать.

- … И подхватить такой неистовый обсер, после которого дизентерия забавным недоразумением покажется!

- И жрать охота.

Сидели рядом, глазели на постапокалиптический пейзаж. Я кое-что вспомнил.

- А знаешь что, друг мой Заяц?

- Что?

- Борются теперь во мне противоречивые чувства!

- Это какие же?

- Ну, одно из них – это трезвое осознание того, какой же я на редкость продуманный пацан!

- И скромный!

- Да. А другое – это грызущая меня совесть.

- У тебя – совесть?

- Ну а почему нет? А дело в том, что давеча в разгар праздничного куража упер я с общего стола бутылку коньяка, и перелил ее без палева в свою флягу, которую заныкал.

- Проказник!

- А вот ты угадай - где теперь эта фляга?

- Да ну на щеку?! – расцвел Заяц.

- Да хоть… Ну ты знаешь куда. Чего сидишь – полезай за кружкой.

Уже налили по одной, уже чокнулись без тоста, ибо и так все было ясно, и набрали в грудь прохлады, когда на перекресток выкатилась такая же машина как у нас. Спешно проглотили, побросали кружки под броню, нахмурились, смакуя послевкусие.

- Не пойму что-то – это чья машина? Номер видел?

- Наша, чья еще. Ты видал у кого БТРД, кроме нас?

- Нет, не видал.

Прикурили, спрятавшись за десантный люк. Когда разогнулись – БТРДшка уже мчалась в нашу сторону.

Коньяк, прокатившийся до желудка, ожег голодные внутренности. Но в пот нас бросило не поэтому – за рычагами сидел целый майор Катаев, главный механизатор батальона.

- Кто старший на машине? – Катаев был зол. Сам я с ним до этого не пересекался, но всем было известно, что мужик он сильно суровый. Алкоголиков он презирал и неоднократно воспитывал ногами за то, что коньяк выменивался на ГСМ.

- Я, товарищ майор.

- Ты комбатовского УАЗика не видел?

- Никак нет. Потерялся что-ли комбат?

- Да заколебал он уже! – с чувством прорычал Катаев, - Замерз в броневике, перелез в батон[23] и укатил куда-то. Ладно, пес с ним. Вы здесь стойте, я до связи доберусь – будем здесь колонну выстраивать. Школа – хороший ориентир.

Майор уже подоткнул передачу, взялся за рычаги, но потом передумал. Снова приподнялся он над люком, пристально взглянул на нас и спросил:

- Слышь, сержант! Коньяк у вас ЕСТЬ ЕЩЁ?

Мы с Зайцем переглянулись. Заяц принялся усиленно хмурить левую бровь, которую Катаев не видел. А мне было уже параллельно.

- Есть, товарищ майор.

Когда комбатовская БТРДшка скрылась за углом и выхлоп ее рассеялся, налили себе еще по одной.

- Я не устаю удивляться в этом зоопарке.

- В каком смысле, Яга? Над тем – что майор штабной со срочниками из одной фляги пьет?

- Нет, Зайка. Над тем, что в комбатовском броневике связи нет. И карты с ориентирами…