Источники и течения йоги

Нельзя рассматривать тексты йоги, не учитывая условий, в которых они складывались и функционировали, их вовлеченности в бесчисленные связи с прошлым и настоящим. И философско-историческая среда, и внутреннее содержание в одинаково важной мере включены в текст и составляют неразъемное единство.

Посему сначала — о месте йоги и упанишад в индийской преемственности. Постараемся указать, может быть, не самое яркое и экзотичное, но самое важное.

Есть одна очень распространенная и почти неустранимая ловушка, поджидающая западных исследователей и последователей йоги: пытаясь понять, объяснить или практиковать ее, они рассматривают йогу через призму западного мировоззрения, в которой она неузнаваемо изменяется. Еще в 50-х гг. нашего века находились крайне невежественные и столь же нетерпимые «ученые мужи», которые объявляли всю тысячелетнюю традицию йоги творением сумасшедших, асаны — состоянием каталепсии, а пранайаму сопоставляли с гипервентиляцией, ведущей к состоянию ауры при эпилепсии¹. В наше время таких «тиранозавров» уже не осталось, но, например, даже симпатизирующие восточным учениям философы и психологи, видящие в их практике великие возможности для гармонизации и совершенствования личности, продолжают писать об «измененных» (относительно нормального) состояниях сознания, «нарушенного снами, употреблением наркотиков или медитацией»². В индийском же мировоззрении именно состояние, называемое на Западе медитацией, и является самым разумным и истинным и более «нормальным», естественным, чем изменчивое обычное.

Весьма соблазнительно было бы использовать в нижеследующем кратком очерке йоги привычный исторический подход. Но мы сознательно избегаем слов «исто рия» или «развитие» по отношению к йоге, ибо эти понятия предполагают некую линейную последовательность причинно-следственных связей внутри общей идеи или концепции, некие количественные или качественные изменения, улучшение, рост, эволюцию и т. д. по сравнению с временами «дикости и невежества».

Но прогрессистское понимание йоги неприменимо по нескольким причинам. Сама индийская традиция ориентирована на древнее, а не на новое, ищет неизменности в пульсирующей цикличности мироздания, а не изменений, считает лучшими древние образцы, а не нововведения.

О какой истории йоги, вечно существующей и совершенной в ее источнике, можно тогда говорить? Различные ее направления вытекают не столько одно из другого, сколько из одного высочайшего источника, вступая между собой в сложные отношения заимствований, взаимодополнений и отрицаний. К тому же, совершенно различные виды йоги существовали и сосуществуют одновременно. И разве ведийские риши и йогины были духовно «недоразвитее» по сравнению с йогинами более поздних времен? Разве достижение неколебимой Свободы не сводит на нет мирские изменения, и не одинаково ли это трудная задача в «раннекласовом» и технологическом обществе?

В какие-то периоды йога как прикладное учение была распространена повсеместно, в другие уходила в тень забвения. Например, в конце XIX в. Макс Мюллер отмечал, что йога наряду с вайшешикой сохраняются в Индии «только в чисто практической и выродившейся форме»³. А уже в начале XX в. после подвижнической деятельности и лекций Вивекананды на Западе началось ее бурное возрождение.

Может быть, для понимания йоги лучше подходит сравнение ее с мозаикой трубочного калейдоскопа, поворот которого меняет узор из тех же элементов? Итак, мы будем поворачивать наш калейдоскоп и рассказывать о появившейся картинке.

Слово йога имеет почти необъятное смысловое поле, и в лучших санскритских словарях — более сотни значений, порой противоположных. Происходит оно от ведийского корня yuj и прежде всего означает «упряжка». Родственно латинскому yugum, английскому yoke,