Работа, пиво, телевизор

Алексей Романенко

Порой вокруг себя замечаю поразительные случаи. Совсем недавно зашёл вечером в бильярдный клуб рядом с домом, чтобы сыграть с женой пять партий.

Встречаю там давнего знакомого по этому же клубу — уже изрядно забалдевшего. Рядом с ним на стойке бара — в ряд четыре пустые бутылки пива, пачка сигарет, пепельница, орешки на тарелке, в зубах окурок, а в глазах светится счастье.

— Серый, — говорю ему, — привет.

— И тебе привет, — отвечает мне он.

— Ты чего уже такой? Вроде бы и время раннее, девять часов только? Ритуал постоянного клиента, что ли?

Хочу отметить, что Сергея этого я встречаю в клубе всякий раз, когда мы туда приходим, и всякий же раз он изрядно напивается и весь вечер метёт языком, как помелом. Похоже, что у человека от алкоголя настежь распахиваются речевые отделы мозга.

— Да я, брат, — отвечает мне Сергей, — не постоянный клиент. Это ты сюда ходишь, как постоянный клиент. А я здесь отдыхаю от работы.

И смачно так затягивается сигаретой, обдумывая про себя свой новый самопровозглашённый статус.

Фиксирую: человек приходит в бар и напивается каждый день или через день, чтобы отдохнуть от работы.

Другой случай.

Сидим с супругой в ресторане, ужинаем. За соседним столиком — две молодые женщины, лет по тридцать с «хвостиком».

Мы в ресторане уже минут сорок, и всё это время из-за соседнего столика доносится живое обсуждение одного из телевизионных шоу. Кто кого и в каком месте поцеловал, кто кого подставил, где была эта в то время, когда там был тот, и всё в таком же духе.

Заходит в ресторан мужчина, окидывает взглядом зал, замечает наших соседок и с приветом подсаживается к ним.

Пара минут у него уходит на то, чтобы обменяться комплиментами с женщинами, ещё минут пять — чтобы определиться с меню и сделать заказ.

Полчаса беседы — ему приносят первое заказанное блюдо и мужчина, взяв в руки вилку, упускает инициативу в разговоре. Зря он, конечно, так. Женщины опять вернулись к обсуждению телешоу.

Через полчаса мужчина не выдерживает и спрашивает у одной из женщин:

— Оленька, вот скажи мне, пожалуйста, а почему вы битый час обсуждаете это телевизионное шоу? У вас, что, других тем для разговора нет?

— Почему же нет? Мы ещё посплетничать про коллег любим, — весело отвечает Оленька.

— А о чём, по-твоему, надо разговаривать? — вставила другая женщина.

— Как это, о чём? О жизни собственной, о планах на будущее, о семье, о детях, о доме, о природе. Много настоящих тем есть для обсуждения. Вы же, почему-то — всё о каких-то телевизионных иллюзиях. Почему? А?

— Ах, Володенька, — грустно так ответила мужчине одна из женщин, — ты бы пришёл к нам на работу, в офис. Поглядел бы на наш рабочий режим. За день так накувыркаешься, что ни сил, ни желания на настоящие, как ты говоришь, темы не остаётся. Хочется только доползти до дома, поужинать и перед теликом посидеть. А ведь, дома ещё муж и дети. Какие, на фиг, серьёзные темы?!

— Да, девоньки, что-то здесь не так. Где-то нас кидают, — подытожил разговор мужчина и опять взялся за вилку.

Женщины ещё почирикали немного, мужчина добил-таки до конца свой заказ и они, расплатившись по счёту каждый сам за себя, вышли из ресторана.

Фиксирую: что-то здесь не так и где-то нас кидают.

Что именно не так и где нас кидают, а главное — кто виноват, что делать и почему же многим хочется после работы напиться или в телевизоре забыться?

Вспомним…

Мама с папой, дорастив ребёнка до определённого возраста, отдают его в ясельки.

Там ребёнок, впервые после роддома (воспоминания о котором уже успели забыться), попадает в коллектив себе подобных.

Он перестаёт основную часть суток быть самым любимым и самым любящим — теперь он такой же, как все. В кругу себе подобных.

Ползаем строем, ходим строем, едим все в одно и то же время по режиму. Одновременно укладываемся спать. На горшок тоже усаживаемся все вместе.

Ясли прошли. Пришло время переходить ребёнку в садик.

У меня бабушка, царство ей небесное, в своё время, называла садиком маленькую теплицу, куда она высаживала из индивидуальных баночек рассаду помидоров.

Здесь маленькие, только-только начавшие набирать силу в собственных горшочках ростки томатов, после купирования, высаживались в ровные рядочки.

Во время купирования росткам немного подрезали корешки и втыкали в землю в садике рядом с другими такими же молодыми ростками.

Первое время рассада поникшая стоит — бабушка говорила, что после купирования в себя приходит.

Затем ростки распрямляются и растут дальше практически одного размера, а если какой-нибудь из них обгоняет другие или, наоборот, отстаёт, бабушка его просто выпалывает — чтобы другим не мешал.

Наши, «человеческие» садики мне всегда напоминали тот самый бабушкин садик для рассады. Я только-только сил набираюсь, быстро расту, мир окружающий познаю, а меня р-р-р-раз — и за решётку.

Отчётливо помню решётки на окнах своего детского садика и решётку вокруг детской площадки, куда нашу группу строем выводили гулять.

Я на море хочу, купаться, в волнах плескаться, а мне р-р-р-раз — под корешок, за ручку и в строй: топай, хороший мой, на обед, тебе кушать надо, режим соблюдать.

Я, было, начал сопротивляться, брыкаться, кричать. Да, кричать — а как ещё я, совсем маленький, могу совладать со здоровенной тёткой в белом халате?

Да не тут-то было. Она меня хлоп — и в строй, к другим детям; я оглядываюсь, а вокруг меня стоят такие же, как я, девочки и мальчики и смотрят на меня. Просто смотрят. И я замолчал и пошёл нога в ногу с идущим впереди пацаном, запевая.

Метров через десять ещё кто-то позади меня дёрнулся прыгнуть на газон за бабочкой, но рык воспитательницы: «Стоять, Иванов, назад, в строй!» — остановил и его.

Он вернулся, оглянулся и тоже запел эту дебильную песенку про кузнечика, который пошёл погулять и попал под лягушку.

Я, помню, злился на несвободу. Во мне копилась агрессия на окружающих. И в один зимний день, когда мы играли в снежки на детской площадке, обнесённой железной решёткой, я взял в ладонь камень и облепил его снегом.

Сам придумал. Сделал снежок и запустил им в мальчишку напротив веранды. Он долго орал, а синяк прошёл только через месяц…

После садика — школа. В школе меня посадили за парту. В садике разрешали двигаться и только час в день заставляли лежать неподвижно (этот час назывался тихим), а в школе надо было не двигаться сорок минут подряд, пять раз к ряду с перерывами в десять минут. Это ужас...

Я сходил с ума. Меня выворачивало наизнанку. Я вылетал на перемене из класса пулей и нёсся по коридору в один конец, затем в другой и обратно.

Бежал и орал во всю глотку. Сталкивался с другими мальчишками, падал, вставал, вернее, подскакивал, как резиновый и опять бежал. Энергия... Её надо было сбросить.

И тут раздаётся сильный звонок. Этот звук помню до сих пор — нет ничего противнее него. Я влетаю на вираже в класс, прыгаю за парту, на ходу пинаю чей-то портфель, дёргаю какую-то девчонку за косичку, бросаю в соседа его же тетрадкой и плюхаюсь на лавку.

Следующие сорок минут я проведу в тоске от бездарной неудачницы музыкантши или слушая седой учительский бред про дважды два четыре, о чём меня родители благоразумно поставили в известность ещё два года назад.

А, что делать? Я уже никуда не рвусь — я терпеливо жду окончания сорока минут и знаю, что у меня будет моя десятиминутка пятнашек по школьному коридору. Теперь я научился терпеть.

Шестой класс — мне уже плевать на лавку, которая за прошедшие шесть лет продавила задницу до кости. Я просто смотрю в окно и мечтаю о том, как когда-нибудь доберусь во-он до того дерева на соседнем с посёлком полуострове.

Учитель что-то бормочет у доски, рисуя мелом геометрические фигуры. И эти фигуры я знаю давно — ничего нового.

Мне скучно и по-прежнему хочется на улицу, на природу, на волю.

Там штаб из веток и досок в кроне дикой яблони на сопке против дома.

Там пустые бараки с их тёмными комнатами и старым барахлом бывших хозяев.

Там подвал и ослепляющие капли расплавленной пластмассы, которые яркими искрами падают в темноте на пол.

На воле — футбол и «казаки-разбойники», «вышибала мячиком», «пекарь» и «войнушка» с пацанами из соседних домов, с луками и ловушками.

Какая может быть геометрия? Этот Пифагор — гениальный, конечно, был мужик, но его штаны уже давно малы для моего понимания — всё проще пареной репы.

Я скучаю и сижу, жду своего звонка, который отпустит меня сегодня из школы.

Выпускные классы — я научился пить пиво и курить сигареты. По телевизору начали показывать интересные передачи и фильмы — таких раньше не было.

Там сильные мужики носят большие пистолеты, убивают плохих, лениво курят сигары и запивают их пивом. Я попробовал сигареты и пиво, мне не понравилось, но пацаны постарше говорят, что это круто, и я пробую ещё раз.

Через неделю научился получать удовольствие. В школе нудятины стало ещё больше. Начинают грузить вступительными экзаменами в институт, который надо окончить, чтобы взяли на хорошую работу, иначе — докером в порту на разгрузке вагонов с углём.

Я начал готовиться, стараться получить какую-нибудь медаль — чтобы взяли в институт, конечно, а не для знаний, ведь это так важно — поступить в институт.

Это правило — покруче, чем строем ходить. Это уже к взрослой жизни относится, и здесь уже всё серьёзно.

Надо обращать большое внимание на то, как ты закончишь школу, так как от этого зависит, поступишь ли ты в институт.

Кроме тебя, туда очень хотят тысячи таких, как ты, и пройти конкурс перед важной приёмной комиссией будет очень сложно.

В институте пять лет в аудиториях проползли, как восемь.

Самое яркое воспоминание — маразм большинства преподавателей, за редким исключением тех молодых, которые, как они сами говорили, пришли преподавать по ошибке.

Очень умиляет, когда преподаватель, прочитав лекцию, в конце занятия с гордостью в глазах за собственную честность, сообщает:

«Это всё уже очень устарело, когда вы появитесь на производстве, вам придётся учиться заново.

К сожалению, система образования осталась старой, программы практически не меняются, и мне приходиться читать вам то, что утратило свою актуальность десятки лет назад».

Спасибо тебе, честный препод, за правду.

В памяти от института осталось постоянное непонимание того, зачем же нужно многое из того, что нам начитывают на лекциях и заставляют понимать на практических занятиях. Зачем?

Никто не мог дать вразумительного ответа на этот вопрос. Самый любимый ответ — для общего развития.

И, для общего развития, я учил вещи, бесполезность которых понимал уже тогда.

Для общего развития, изо дня в день преподаватели вселяли в меня страх перед сессией.

Для общего развития, меня учили работать с литературой в читальном зале.

Ну, кого тогда интересовал размер моей домашней библиотеки и её содержание?

Никого, так же, как и в начальных классах; никому не интересно было, знаю ли я таблицу умножения: слушай, мальчик, все слушают — и ты слушай.

И, опять-таки, для общего развития, всех нас вынуждали приходить по расписанию в корпуса, где снуют туда-сюда тысячи таких же, как ты, с такими же, как у тебя, проблемами.

Для общего развития мне вдалбливали все пять лет, что вуз нужен для того, чтобы получить ЗНАНИЯ.

О чём знания? А, где умения?

Свидетельством качества знаний является диплом государственного образца. Диплом нужен, чтобы найти хорошую работу.

Всё это так... для общего развития?

В конце концов, эта линеечка сводится к простой вещи: чтобы устроиться на работу, нужен диплом. Всё.

Почему в вузе всё сводилось к диплому?

Вспоминаем дальше.

Первая работа.

— Привет, студент. На работу пришёл устраиваться?

— Ну, да.

— А, что умеешь?

Второй вопрос от первого работодателя, а я в тупике.

Что же я умею?

Я окончил вуз, пришёл на производство, а, что же я умею?

Чему меня научили в вузе?

С горем пополам, я сумел сформулировать свои основные навыки для предстоящей работы — в основном, те, которые я приобрёл самостоятельно во время летних подработок там и тут.

Меня приняли на работу. Дальнейшие полгода показали мне полную бессмысленность знаний, полученных в вузе.

Многие предметы приходилось изучать заново по книгам и на рабочем месте на практических примерах.

Помню, ещё удивился однажды чрезвычайной схожести лекционных материалов из студенческих тетрадей и книг. Говорили же преподаватели: читайте такие-то книги, а я их не читал.

Зачем читать, если преподаватель всё равно диктует?

А оказалось, что мы просто переписывали в свои тетради эти самые книги…

Зачем читать книги, если ты их переписываешь под диктовку в тетрадь?

Зачем переписывать книги под диктовку в тетрадь, если их можно купить и начитаться вдоволь?

В чём смысл? В трактовке и понятной передаче содержания книги учителем?

А сам я не могу «допереть» по написанному? Мол, всякий студент смотрит в книгу и видит фигу…

Оказывается, действительно не могу. Да, не могу. Не могу я понять, что к чему, из книги, если стараюсь осознать текст за столом в аудитории.

А даже, если и смогу, то без толку, потому что никакого закрепления знаний на практике до уровня навыков в вузе не происходит.

На работе, когда я искал ответы на возникающие вопросы, мне приходилось перечитывать литературу по несколько раз.

А в вузе — где толк? Прочитал, что-то понял, прошла неделя — забыл.

Экзамен сдал по «шпорам» и получил диплом, как доказательство того, что прослушал курс лекций.

Туфта все эти красные и розовые дипломы: отличники так же мычат при приёме на работу, как и троечники.

Хотя, нет, троечники ещё и прикалываются по поводу своих оценок, чем изрядно веселят работодателя, и это сказывается на его решении.

В общем, взяли человека на работу. Обязали стоять за станком, сидеть за компьютером, над телефоном, бегать по городу с сумкой на плече или с папкой и важным видом — ежедневно с восьми утра до восьми вечера.

Легко. Он даже рад шансу, выпавшему на его долю. Я могу стать менеджером! Я могу стать начальником отдела! Я могу стать начальником филиала.

Ура! Я буду крутым перцем и скоро буду получать классную зарплату! Это — моя работа.

Постепенно, с течением времени, я стал периодически уставать от работы.

Поначалу у меня был и азарт, и энтузиазм, но как-то я заметил усталость во взгляде старшего сослуживца в ответ на моё очередное рационализаторское предложение, как-то бросился в глаза пасьянс на компьютере начальника, когда он изображал чрезвычайную занятость.

Я стал замечать ненужность моих усилий улучшить, увеличить, развить и так далее.

Директор — кстати, отставной прапорщик — как-то вообще сказал: «Инициатива е...т инициатора». И я смирился.

С тех пор я начал пить после работы, вернулось студенческое увлечение травкой.

Свои мечты подняться по карьерной лестнице я совсем забыл и весь рабочий день уходил на усердную имитацию трудовой деятельности.

Жизнь была от зарплаты до зарплаты. Утром — на работу, отсидел за столом, ровно в шесть ушёл, договорился с коллегами, созвонился со знакомыми и вечерком встретился в баре поговорить, поразговаривать.

Пришёл домой, включил телевизор, посмотрел шоу, затем боевичок или комедию. Лёг спать.

Завтра — то же самое в том же порядке. Дожил до субботы, убрал в квартире, созвонился с коллегами и знакомыми, встретился в баре, выпил, покурил, посмотрел телевизор, лёг спать.

Воскресенье: проснулся, поел, выпил, погулял, поспал. Понедельник: проснулся, поел, поработал, выпил пиво, посмотрел телевизор, поспал.

Вторник, среда, четверг…

Дни сменяют друг друга с чудовищной скоростью. Работа, пиво, телевизор. Работа, пиво телевизор…

Всё. Я счастлив счастьем свиньи в загоне. Всё это происходит не только со мной, но, в разных вариациях, с миллионами людей на планете.

Небольшие отличия в деталях не меняют сути: работа, пиво, телевизор. Нас — меня — подготовили к этому с детства. Работа, пиво, телевизор…

Но, в один момент, что-то толкнуло меня в бок. Какой-то знак пришёл извне, но я его не уловил.

Через некоторое время — ещё раз какая-то подсказка, что что-то здесь не так, где-то меня кидают, кто-то здесь не прав.

Прошли годы с появления первого знака, жизнь периодически толкала меня под рёбра, как будто говоря:

«Родной, очнись, ты — не чушка в загоне.

Ты — не робот для исполнения желаний других людей.

Ты живёшь жизнью свиньи в загоне. Ты живёшь, как робот.

Но ты — не то, что ты надеваешь.

Ты — не то, что ты покупаешь.

Ты — это не твоя работа.

Ты — не раб».

Посмотрел фильм «Бойцовский клуб».

Где-то натолкнулся на текст такого рода:

«Хотите изобрести воспроизводящих себя роботов, которые будут всё делать для человека? Ну, разве не понятно, что уже есть такие роботы?!

Совершенные, биологические, саморазмножающиеся и самообучающиеся. Программируемые.

Могут быть боевыми. Или выполняющими черновую работу. Или даже интеллектуальную. Любую, какую захочешь.

Это те люди, которые верят, что их предназначение — выполнять одни и те же трудовые операции каждый рабочий день, а на выходных восстанавливать свои силы для следующей трудовой недели.

И есть уже механизм, который делает из людей таких роботов.

Это наша система образования. Мы вроде пытаемся от этого уйти, но, оказывается, есть люди, которые этот механизм лелеют.

Образ, когда за человека кто-то что-то будет делать — это вредный образ.

Нужно приходить к тому, что всё будет делаться САМО. Без участия каких-то там роботов. Как шишки на кедрах в лесу — сами ведь растут. Сами».

И я понял, что мне нужна свобода. Стал смотреть вокруг.

Оказалось, что есть такие люди, которые живут свободными от тех условностей, что окружают меня на моей работе, в баре, телевизоре.

Где-то начала появляться зависть. Сумел превратить её в движущий фактор, стараясь держать под контролем.

Однажды родилось стихотворение.

Всё это не счастье и даже не радость.

В душе просыпается чёрная зависть.

У него — своё дело, а у тебя — лишь работа,

Но ты понимаешь — необходима свобода.

Ты словно поэт, преданный музой,

Наивно живёшь в рабстве иллюзий.

Точку поставь, начни действовать смело.

Бросай всё к чертям. Создавай своё дело.

Так что, друзья, причины ясны, их источники тоже. Всё — внутри нас самих. Хочешь свободы? Иди и бери!

г. Владивосток

Источник: https://subscribe.ru/archive/country.ru.vedy/200602/12131506.html

«Советник» — путеводитель по хорошим книгам.