Истоки человеческой морали и этики

Рождается ли человек безморальным (с сознанием, как чистый белый лист бумаги), и только воспитание прививает ему некие принципы, выработанные когда-то рационалис­тами? Или же мы появляемся на свет с каким-то набором врожденных чувств и представлений о том, что хорошо и что плохо, а воспитание их только развивает и направляет?

Биоэтику (или сложные поведенческие программы, при­сущие животному миру) следует рассматривать как естествен­ное обоснование человеческой морали. Ведь многие призна­ки, присущие человеку, генетически обусловлены. И только часть человеческих черт воспитания, образования и других фак­торов — продукт внешней среды обитания. Поэтому суть эво­люции составляет процесс передачи генов от поколения к по­колению. Все человеческие действия — это поведение челове­ка. Хронометрия человеческого поведения показывает, в какой значительной степени все оно биологично.

С помощью биоэтики можно ответить на вопрос о проис­хождении таких важнейших проявлений человеческого разума, как мораль и этика.

В какой степени верна данная гипотеза?

Отвечая на этот вопрос, следует учитывать, что этологи (специалисты по поведению животных) открыли у животных (и не только у высших) большой набор инстинктивных запретов, необходимых и полезных в общении с сородичами.

Что мораль не чужда животным, люди могли знать многие тысячи лет, ведь рядом с ними была собака. Каждый, вос­питывая собаку, может убедиться, как легко можно привить ейкоторые наши этические правила, которые ей исходно совершенно чужды, — понятливость и послушность.

Но если бы собаке были присущи только эти качества, мы называли бы ее своим четвероногим рабом. А мы зовем ее другом. Ведь помимо придуманной нами для нее этики, мы чувствуем в хорошей собаке ее собственную мораль, во мно­гом совпадающую с нашей. Многие владельцы этих домаш­них животных могут совершенно спокойно оставить своего ре­бенка на попечение собаки, по сути, страшного хищника способного растерзать даже взрослого человека. А почему? Потому что ей доверяют. Доверяют устойчивым принципам ее поведения. Ведь собака, как и человек с моральными ус­тоями, не может обидеть самку или детеныша, готова рис­ковать жизнью за товарища, уважает смелость и прямоту и презирает трусость и обман. Она очень тонко чувствует, ког­да ее хозяин чем-то расстроен, и способна на проявление чуткости и сопереживания.

Так что же такое мораль животных (или основные принципы биоэтики)? По мнению выдающегося австрийского этолога К. Ло­ренца, это — создание естественным способом врожденного зап­рета выполнять обычные программы поведения, в некоторых слу­чаях возникающие при общении с себе подобными, т.е. полез­ный необходимый инстинкт остается неизменным (у хищника это загонять добычу, убивать ее, рвать на части и пр.), но для особых случаев, где его проявление было бы вредно, вводится специальный механизм торможения.

Любопытно, что культурно-историческое развитие чело­веческого общества происходит аналогичным образом, ведь важ­нейшие требования всех моральных заповедей и кодексов — это не предписания, а именно запреты. Как врожденные механизмы и ритуалы, препятствующие асоциальному поведению живот­ных, так и человеческие табу определяют поведение, аналогич­ное истинно моральному лишь с функциональной точки зре­ния; во всем остальном оно так же далеко от морали, как жи­вотное от человека.

85. Какие запреты у биовидов считаются важнейшими?

Все запреты возникают под жестким давлением отбора ради выполнения задачи сохранения вида. К важнейшим из таких запретов относятся следующие:

1. «Не убей своего» — первый и основополагающий запрет у очень многих видов. Чтобы выполнить его, необходимо без­ ошибочно узнавать своих, безошибочно отличать их от чужих. Интересно, что если, скажем, галки, гуси и обезьяны узнают друг друга персонально, то члены крысиного клана, точно так же как пчелы и другие общественные насекомые, отличают своих сородичей от чужих по общему запаху. У че­ловека тоже есть манера делить всех окружающих на «своих» и «чужих». Причем понятие «они» появляется намного рань­ше, чем «мы». Только ощущение, что есть «они», рождает у
первобытного человека желание самоопределиться по отно­шению к «ним», обособиться от «них» в качестве «мы». Так, у всех маленьких детей налицо очень четкое различение всех
«чужих», причем, разумеется, весьма случайное, без разли­чения чужих опасных и неопасных и т.п. Но включается очень сильный психический механизм на «чужого», а при попытке
контакта со стороны «чужого» возникает комплекс специфи­ческих реакций, включая плач, рев, — призыв к «своим».

Второй запрет непосредственно вытекает из первого — чтобы не убить своего и не быть убитым им, нельзя нападать неожиданно и сзади, без предупреждения и без проверки, нельзя ли разрешить возникший конфликт без схватки. Например, собакам, чтобы познакомиться, важно обнюхать друг друга, а безопасно это можно сделать только четко фиксированным образом. Человеческий ритуал выполняет в целом те же фун­кции, что и ритуализированные инстинктивные действия животных. Следует особо отметить, что ритуал — это специаль ная форма взаимодействия, изобретенная людьми для удов­летворения потребности в признании среди «своих». Потребность в признании — это первая потребность, с которой начинает­ся взаимодействие людей; без ее насыщения невозможно удовлетворить другие потребности. Ведь если потребность в при­знании не реализуется, то начинает развиваться агрессивное поведение по отношению к «нераспознающему» человеку, который становится «чужим». Ритуал (и, в частности, риту­ал знакомства или принятия в число своих) и призван снять «агрессию» и удовлетворить эту необходимость в признании хотя бы на минимальном уровне.

3. У хорошо вооруженных природой животных есть запреты применять смертоносное оружие или убийственный прием в дра­ке со своими. Волк может убить оленя и даже лося одним ударом клыков, разорвав горло или пах. Но в драке с другим волком он этого приема применить не может. Таким обра­зом, возникает удивительный парадокс: наиболее кровожадные звери (и прежде всего волк) обладают самым надежным механизмом торможения, запрещающим убийство или ране­ние сородичей, который только есть на земле.

Этот механизм торможения, препятствующий асоци­альному поведению животных, является врожденным, поэто­му животное, у которого сломали данный механизм, лишь в известном смысле можно назвать «аморальным» по отноше­нию к своим сородичам.

Любопытно, что когда человек пытался одолеть своего са­мого совершенного и опасного биологического противника — крысу, то самые успешные попытки были связаны с возможностью сломать механизм торможения действий, направлен­ных против своих сородичей. Дело в том, что крысы — в определенном смысле самые «общественные» животные, спло­ченные в сообщество «коллективистской психологией», и в своем поведении с членами собственного сообщества явля­ются истинным образцом всех социальных добродителей Крысы непобедимы, потому что внутри большой стаи никог­да не бывает серьезной борьбы, причем наиболее защищёнными себя чувствуют детеныши и слабые животные. Кроме того, крысы пользуются теми же методами, что и человек, — традиционной передачей опыта и его распространением внут­ри тесно сплоченного сообщества.

Известно, что крысы были самым страшным бедствием во времена парусного флота. Иногда голодные крысы целиком сгладывали пьяных членов экипажа вместе с сапогами, ос­тавляя только медные гвоздики и железные бляхи от ремней. Поэтому на корабле единственно эффективным способом борь­бы с крысиным сообществом была возможность «взорвать» его изнутри. Матросы отлавливали несколько десятков крыс и сажали их в какое-нибудь темное замкнутое пространство, где крысы обречены на голодную смерть. Но крысы, даже умирая от голода, не нападали на своих сотоварищей. В ка­честве пускового механизма пробуждения внутрисемейной агрессии использовали чужую крысу, которую подбрасывали через определенное время. Почуяв запах чужака, крысы при­ходили в безумную ярость и убивали его, затем начинали ку­сать друг друга. Запах крови опьяняет их еще больше. Глав­ное — сломать очень жесткий запрет на агрессию против со­родичей. Наконец, обезумевшие крысы начинают убивать друг друга. Остается 20 живых крыс, затем 10, затем 4, и, нако­нец, 2 уцелевшие крысы вступают в последнюю смертельную схватку. Победитель, который выжил, и есть «крысиный ко­роль». Это уже крысиный «выродок» — животное, у которо­го полностью сломлены все запреты и механизмы торможе­ния. Такая крыса способна только убивать и убивать своих сородичей, но у нее свой запах, и «нормальные» крысы не могут ее тронуть, хотя чувствуют этого «кровавого убийцу» на расстоянии, и тогда они предпочитают выпрыгнуть с палубы в море и утонуть, чем встретиться с «королем-убийцей» в трю­ме, который сразу становится очень тесным. Вскоре на судне останется только одна крыса, которая уже никому не опасна.

4. Следующий запрет, опять-таки более характерная для сильно вооруженных животных (в основном хищников), не по­зволяет бить того, кто принял позу покорности. Как более сла­бому и проигравшему в схватке животному остановить распаленного в драке победителя? Это — предложить ему нарушить предыдущий запрет на применение смертельного приема. Проигравшие волк, лев или олень вдруг прыжком отскакивают от противника и встают боком к нему, подставляя для смертель­ного удара самые уязвимые места. Но именно этот удар про­тивник нанести не может. Например, волк подставляет побе­дителю чрезвычайно ранимую боковую сторону шеи, выгну­тую навстречу укусу. Галка подставляет под клюв той, кого нужно умиротворить, свой незащищенный затылок, как раз то место, которое стараются достать птицы при серьезном на­падении с целью убийства. Но именно этот смертельный прием более сильный противник нанести не в состоянии. Любопытно, что когда побежденная собака принимает позу покорности, то победитель сразу остановиться, не может и проделывает движения смертельной встряски «вхолостую», т.е. возле са­мой шеи поверженного противника, но без укуса и с закрытой пастью.

Необходимо знать, что у животных разных видов «принципы морали» закреплены по-разному и проявляются неодинаково. Иногда в одном вольере содержат вместе индюков и пав­линов, чего делать не рекомендуется. Эти птицы относятся к одному отряду куриных и даже к одному семейству фазаньих, но ведут себя различно. Так, если индюк и павлин вступают в драку из-за территории, и павлин, как более легкая птица, принимает позу покорности, подставляя своему противнику темечко, то индюк, не задумываясь, забивает павлина на­смерть. Павлин же сделать уже ничего не может, так как из позы покорности в боевую стойку выйти невозможно.

Почему же у человека нет врожденных ограничений на при­емы драки? К. Лоренц пишет, что «можно лишь пожалеть о том, что человек как раз не имеет «натуры хищника». Большая часть опасностей, которые ему угрожают, происходит оттого, что по натуре он сравнительно безобидное всеядное существо, У него нет естественного оружия, принадлежащего его телу, которым он мог бы убить крупное животное. Именно поэтому у него нет и тех механизмов безопасности, возникших в процессе эволюции, которые удерживают всех «профессиональных» хищ­ников от применения оружия против сородичей.

Когда же изобретение искусственного оружия открыло но­вые возможности убийства, то прежнее равновесие между срав­нительно слабыми запретами агрессии и такими же слабыми возможностями убийства оказалось в корне нарушено. Но хотя вроде бы никаких безусловных ограничений на приемы драки у человека нет, проигравший драку мальчишка вдруг закла­дывает руки за спину и, подставляя лицо, кричит: «На, бей! Бей!». И, несмотря на то, что запрет в нас очень слаб, дей­ствие его впечатляюще.

5. И еще один очень важный принцип поведения, ха­рактерный для многих животных: победа с тем, кто прав. Жи­вотное, защищающее свою территорию, свою нору, свою самку, своих детенышей, почти всегда выигрывает в кон­фликте, даже у более сильного и агрессивного соперника. И не только потому, что отчаянно обороняется и яростно напа­дает, но и потому, что противник заранее психически ослаб­лен. Его агрессивность сдерживается запретом, тем самым, который на юридическом языке называют неприкосновенно­стью жилища, личной жизни и имущества.

Какой же вывод можно сделать из этих любопытных фак­тов и закономерностей? Хотя социальные и нравственные ана­логии в поведении некоторых животных известны давно, но выводы делаются различные и даже диаметрально противопо­ложные. Этологи и их сторонники (К. Лоренц, Р. Ардри, Дж. Скотт и др.) считают, что человек произошел от живот­ного мира и должен обладать всеми теми свойствами, кото­рые присущи животным, включая и биологическую основу мотивации его агрессивного поведения, что человек бесси­лен против инстинктов собственной природы, которые не­отвратимо приводят его к социальным конфликтам и борьбе. Ученые, стоящие на марксистских позициях (В. Холличер), утверждают, что человек далеко ушел от животного мира и обладает характерными, специфическими только для него чертами. Очевидно, что диалектический подход к изучению поведения человека, исходя из двойственности его природы, Должен включать изучение как преемственности, так и про­явлений нарушения преемственности.

86. Сравнительный анализ социальных