Ты здесь. . .

Мы уже шагали в тот самый проходной двор, который, – я надеялся – покинул навсегда! Увы, жизнь возвращает на свои же следы, ничего уж здесь не поделаешь, – размышлял я и автоматически считал количество шагов... Зверик-то мой где? – Или уже количество перешло в качество, – так что и кончика хвоста не осталось от того моего Зверика, который помог мне тогда выйти из этого квартала приговоренных?..
– Смотри за той фигурой в плаще! – сказал мой Зверь рядом. “Ты здесь, мой Зверик?! ” – чуть было не воскликнул я Сам, – но уже не было никакого времени на раздумья, тем более на беседы: мы входили с Та в проходной двор – и навстречу нам медленно шагала та самая фигура, которая накануне прошла во двор перед нами...
“Плащ” шел как-то неуверенно, но по прямой на нас, вернее, на Таумлера, и левая рука его вынимала из-под полы какой-то предмет... “Опять будет кино! ” – подумал я. “Я тебе не мешаю? ” – спросил мой Зверь... “Да пока нет! ” – отвечал я.
“Тогда я тебе говорю, что эта штука есть автомат системы “Узи”, – а дальше поступай как хочешь! Ты меня научил даже днем видеть лучше, чем в сумерках, – на том и спасибо, – прощай! ” – сказал мой Зверик. “Спаси Бог тебя! ” – сказал я своему Зверю и прыгнул вперед – между “плащом” и моим Другом по имени Таумлер, Воин Бога.
Это был большой и долгий Полет в тишине, и сначала был только свет, и это был цвет, – какой-то белый цвет стен... И звук был затем – гром! Я понимал, что такой гром может быть только после блеска величайшей молнии – вспышка которой до белизны накалила эти стены и потолок...
Гром – это произнесение моего Имени, – подумал я, – но откуда это Эхо – как тогда, когда я шел на выход через тех троих... – Длинное, пронзительно-дикое мяукание!

Рассказ тринадцатый

ПОЧТИ ПОСЛЕДНИЙ,
или «Вместо заключения...»

Мяукание дико-пронзительное, длинное! Кот, нашел ты свою “Истину”, что ли? – Март-то уже минул. Созрел муж для жены! Или это ты, миленькая кошечка, выясняешь отношение противоположного пола к себе... Я смотрел в потолок, и белизна его резала глаза. Они у меня были почти закрыты. Эхо мяукания погасло. Я медленно приоткрыл глаза и перевел взор на стену: она была параллельна моему телу: значит – я сидел или стоял. Однако, – подумал я, – душно! Каменность в теле...
Почему такие белые стены? – я скосил глаза направо и увидел ореолящееся зеркало. Уши перестало закладывать... Тело начинало полниться свободой – будто вырвалось из тесного скафандра. Очень ясное сознание хлынуло в голову каким-то новым и чудесным световым потоком... Ликующая энергия раскрутилась и внутри меня, и, мне показалось – вовне!
Одним шагом встав из-за стола, я очутился у этого зеркала и снова окаменел:
внутрь или сквозь меня смотрели ясные глаза, искорки-молнии вспыхивали и меняли их цвет в диапазоне красок рассветного неба: от свинцово-серого до хрустально-голубого. Открытое лицо. Вот говорят: “Печать на лице”, а тут – отсутствие всякой печати! Играющая мысль светилась в глазах, оставляла свой след и на губах: они украшали себя мягкой полуулыбкой, вот-вот готовой расцветить все лицо, окаймленное темно-русой бородой в форме правильного овала.
Над четко очерченными губами выдавался крупный прямой нос, нестандартность которого скрадывалась благородной тонкостью... (Мне бы такую тонкость! – Позавидовал я.) Все было открыто и правильно на этом лице. Как-то странно. И магнетически привлекательно. Правота. Ясность. Да, да! Нет, нет!.. Какая, к черту, улыбка, – вот промелькнула усмешка и отразилась суровость, вернее, намек на суровость: никакой определенной печати! Похоже на то, что сказал... Сен-Жон-Перс: “Как недовольный губ изгиб создателя великих книг, глухое нечто, словно опьянение – внезапно заливает целый мир...”
Да, неуловимо-беспокойное, как тень Иного, колебание Незримого присутствовало на этом лице, предъявляя неопределенность каждого последующего момента: нельзя было предугадать и рассчитать никакой его реакции...
А стать! Сама посадка головы выражала стержень внутренней правоты: правды и спокойствия, и в то же время естественность.
Тихий прохладный ветер (однако душно – откуда же ветер?) играл светлыми волосами пепельно-серого и одновременно странно-золотистого оттенка...
– Ничего себе, шуточки!!! – я двинул кулаком правой руки в сторону зеркала и разжал пальцы в двадцати сантиметрах от стекла: раздался хлопок рукава рубашки – как хлопок флага на ветру! – и вспыхнул зайчик светового луча от ладони до зеркала и от зеркала – до ладони... В тот же миг зеркало рассыпалось мелким серебряным дождем, стекая на пол долгим звенящим водопадом. Какая красота! Луч солнечного и тайного Света ударил по глазам, волной ветра сбились на глаза мои волосы... Зеркала не стало.
Сквозь прядь волос, которые на солнце отсвечивали золотом и серебром, я видел в с ё, видел дальше горизонта – и вопросов у меня не было. Я обернулся вокруг оси. Это же окно! Нет, это дверь! – Стены не стало. Тихий, прохладный ветер сбросил со стола исписанные листки бумаги. Странно и красиво выглядели они, окаймленные светом; аура была и у доски стола, и над верхним ящиком его тонкое пламя стояло куполом: я вдруг вспомнил, что там лежало письмо девятилетней давности.
Я пошел к столу, ноги взлетали легко, как будто паутинки, и в то же время такую печать вдавливали в дубовое волокно паркета... Да, ритмично и четко, можно ставить каменные печати на каменной странице: “Это – Путь”, – подумалось как бы между прочим, как нечто несущественное, как – преодоленное.
Это – написание Имени Бессмертного, это – Твоя Точка, именно – Та! Я вспомнил последние слова моего Друга: “То есть – будет отражение”... Есть, Боже мой! – я Отразил удар Лорда Гибели, я сделал этот фокус. Я достиг точки, называемой –
“Т ы”!!!
Отложив трость, я сел за стол и взял перо: теперь поставим точку. Я был заключен, заключение в Комнате о к о н чилось, теперь – откровение и начало –
“Бабочка летает по цветкам и пьет какой-то там «нектар»: это потому, что она сошла с ума, ” – думает Блоха, пошевеливая своим кровавим хоботком...
Эта книга не для тех, кто сходит с ума: она для тех, с кого сходит ум – как облако тумана с вершины сияющей.
– Вместо заключения!

В м е с т о П о с т с к р и п т у м а:

Рассказ четырнадцатый и самый последний

БЕЗОШИБОЧНЫЙ АДРЕС,
или – «Другому!»

Заканчиваю эти рассказы в декабре 1991 года – начав их ровно год назад, а именно – 8 декабря 1990 года. Надо договорить о том письме, которое находилось девять лет в верхнем ящике стола, над которым увидел я вертикальное свечение...
Письмо я получил 10 декабря 1982 года, отправлено, по дате в штемпеле, 8 декабря! – и думал, что оно попало не по адресу... Теперь я перечитал – текст этого длинноватого послания гласит:
“Брат мой! Ты спрашиваешь, что я такое увидел, встрепенувшись среди ночи, подойдя к окну и долго глядя в небо? Видели Это глаза мои, но не дано Это уму, – чтобы не посилился сказать язык мой слабый...
Но я смотрю в глаза твои, брат мой, ум видит такое в них – что пусть язык попытается рассказать.
Мы уже Встретились, и сначала скажу о нас с тобою... О чем буду говорить после, – ты поймешь вполне, – если сам размышлял об этом: мы окажемся как бы на одной местности, где сможем видеть друг друга. Если услышишь повторение в моих словах уже узнанного тобою, – возрадуешься, что колея сознания делается шире, как от следующих одна за другой колесниц к общей цели. Если же не всё будет понятно тебе, даже из того малого, что умещается во мне, – пусть колесница твоя скользит, как по песчаной поверхности, – но все равно направляй ее к давно выбранной для себя Цели.
Не стану говорить тебе, брат мой, если уподобишься тому, кто требует полной ясности для себя ото всего, что дается ему. Полагая “свою ясную голову” в центре мира, – он прилагает все вещи и явления к размерам своей головы. Стоит его колесница!
Пусть же будут закрыты его глаза и уши, – пока сердце, задыхаясь, не раскроет ставни, – и не увидит, что нужно с любовью вмещать в себя все, что стучится к нему, – или пока проходит мимо него. Чтобы потом сказать справедливо: – “Я понял это, потому что это – во мне! ”
Но есть непонятность, идущая от несовершенства духа говорящего. Если ей внимает более совершенный дух, – такая непонятность ему не повредит. Но менее совершенный духом должен не ошибиться в чувстве... Брат мой! ты боишься упасть в пропасть, подобно слепцам, идущим за незрячим? Нет пропасти между твоим и моим взором, когда глаза наши наполнены Любовью; нам тогда некуда упасть, ибо всё вокруг наполнено нами!
Всегда остерегаюсь говорить не для себя одного, пока не скажу всего – что сам должен сказать себе! Нельзя говорить, когда подвержен еще действию ветра: и слова будут подвержены действию ветра... Ветру не подвержен только свет!
Посмотри, многие скупают все чернила, чтобы писать ими букву “я” на заборах и стенах! Это и х ошибка... Не ошибись ты, брат: не читай эти знаки на белых листах. Если буквой “я” заполняются белые листы, – это уже ошибка общая: ошибка человечества. Не читай их! – Они оскверняют белизну листа и твою невинность... Это не есть “непонятность” их, – это полная ясность их маленькой буквы “я” – которая не может творить.
О, еще не все из того, что исходит из уст наших, – понятно нашим же ушам! Язык во рту нашем, но корни языка вне нас... Творчество – это высоко летящее Эхо, которого не поймать человеку, находящемуся внутри маленькой буквы “я”! Только с помощью Эха можно говорить о чем-то, находящемся внутри и одновременно очень далеком: Великом Непознанном-в-Молчании.
И неискаженным Отражением этого Великого может быть только – безмолвие.
Много сказано тебе: буду далее краток. Глядя в безмолвии в ночное небо, я разделился: на себя и на звезду. И предощущение этого мига заставило, встрепенувшись, проснуться мое тело!
Брат мой, ты спрашиваешь, что я такое увидел, встрепенувшись среди ночи, подойдя к окну и долго всматриваясь в небо?.. Видели Это глаза мои и соединили с сознанием так, чтобы не смог извлечь я это, – не расколов цельности сознания.
Но я смотрю в чистые глаза твои, мой друг, и пусть они видят то, что не дает мне сказать язык!
Ведь и ты долго думал о том, для чего не находится многих слов: стань Светом прежде, чем станешь прахом, – вот итоговая формула Бессмертия, она же начертана и как единственный путь к Нему.
Но приходит к решению этой формулы каждый по-своему, оставляя позади ему лишь ведомую стезю. Так заблудившийся путник с места случайного ночлега бредет, в отчаянии, к дому – отдавшись велению сердца...
Скажу тебе, брат мой, – освободив и свое сердце:
Беги, как обезумевший от радости ребенок в руки матери, – оттуда, где застал его дальний ее зов! Оставь чуждые тебе игрушки для младших братьев: ты прозрел, так напряги ухо. Услышь голос Матери Миров, – Она зовет тебя, возмужавшего, – возвратиться в родной Дом! Спрашивает Она, созрел ли ты для того, чтобы стать мужем жены тебе предпосланной, имя которой – Истина!
Накрыты столы для Пира под сенью Солнца, воссядут на Скамью те – кого не обожжет Его сияние. Подобные Солнцу сидят на Скамье Грядущего, в присутствии Истины, и терпеливо слушают твой шаг...
Твой Путь – от полуночи – через сумерки – к рассвету, где Восходящим Светилом станешь ты!
Готов ли ты, неутомимый путник, стать Восходящим Светилом ни для кого? “Ты покинул нас! ” – затоскуют любимые тобою камни, деревья и люди... Но Любви у тебя столько, – что ты готов разделить ее с каждым живым существом: не должно ни у кого остаться неразделенной Любви!
Ты будешь светить всем – и для этого станешь большим. Но кто увидит тебя? Ты и не будешь бороться за себя – ибо только то борется за себя, кто и что не обладает собой... Но ты Есть! И ни с чем окружающим ты не будешь бороться: ты Есть – как Правда, – и будешь бороться с собой лишь – чтобы не стать ложью в мире – где все заставляет тебя становиться ложью!
Тобою не смогут обладать ни сильные, ни слабые. Все они – нищие, потому что за что-то борются... Ты будешь расплавленным золотом для нищих! Падшие сегодняшние жрецы будут пытаться закупорить и спрятать тебя – как прячут низкие духом всякую правду, которой не могут обладать. А простые люди сами будут прятаться от тебя, – как прячутся от всякой правды, даже “маленькой”, – потому что боятся ее.
Ты будешь изгоняем: “жрецами” – по силе их, людьми – по их слабости... И в одном, и в другом случае ты будешь изгоняем!..
Готов ли ты, брат мой, стать Восходящим Светилом для себя одного? Не нужна ли тебе опора, как слабому ростку для всхода, – из воткнутого в землю колышка – начального Стержня?
Воткнут рядом с тобой этот стержень! Он стоит косо – потому что все равно упадет, – если ты его не выдернешь сам, возвышаясь. И да не будешь ты привязан к его слабому существованию!
Наблюдай же его т е н ь: ты владеешь единственным богатством на Земле – временем: тебе дан Срок... И Стержень этот называется: Солнечные Часы.
Так будет, брат мой! Смотри ночью на звезды. А днем по этим часам измеряй четверичный круг, проходимый каждым живым зерном. Круг, который Время – вечною Силою Господней – вытягивает в спираль Бессмертия.
Вот фазы этого круга: нахождение в земле, рост к свету, цветение и становление Плодом. Продолжение этого Круга – принесение себя, как Плода, в жертву – Высшему... которое и является Началом этого Круга.
Ты будешь наблюдать этот маленький Круг много раз – чтобы раз и навсегда вырваться из своего Большого Круга, по которому кружишься до сих пор. Наполнишься Любовью: Освободишься!
Познавая Истину, – ты так же приносишь себя в Жертву, – завершая Круг Земного Существования.
И тогда Солнце тебе расскажет о дальнейшем Пути...
А пока – внимай тени, брат мой, чтобы узнать – как надо двигаться. Тень постоянно кричит – в какой стороне Солнце!
Свет является Началом тени, и поэтому ты должен стать – светом! Не должен становиться прахом, прежде чем не достигнешь всего, что можно достичь на Земле.
Но достигнув всего – ты и становишься Светом. И приходишь к Причине себя, которая и есть твой Дом... Ты познаешь в это время, что ты Сам – свой Дом. Это есть твое Начало, и это есть Бессмертие, мой брат!
... Господь тебя зовет Внутрь.
Запоминай интонацию, с которой говорю тебе слова, доходящие до самого дна твоего сердца: она суть – Учитель... Подражая этой интонации – будешь наполняться мною. Она же – мера, которую прилагай к вещам, чтобы отбрасывать ненужные.
Нужных тебе в пути вещей меньше, чем носишь, как цепи... Они делают твой путь излишне тяжелым, шумным и долгим.
Запомни главное:
не желай для себя ничего – ни “низкого”, ни “высокого”. Если ты делаешься выше – таково желание Стоящих над тобой. Не желай ничего для себя – ни “хорошего”, ни “плохого”.
Ты должен быть в Земле – землей, но не особой ее “частью”; ты должен быть в Воде – водой, но не особой ее “частью”, – то же самое в Воздухе и Солнце, – ибо:
когда Земля становится Водой – ты становишься “водой”, – если ты не особая часть Земли; когда Вода становится Воздухом – ты становишься “воздухом”, – если ты не особая часть Воды; когда Воздух становится Огнем – ты становишься “Солнцем”, – если ты не особая часть Воздуха...
Три умножения “Любви” на “Любовь” сделай ты! Три превращения сделаешь – будучи чист: если не будешь желать для себя ни высокого, ни низкого, ни хорошего, ни дурного... Если станешь настолько свободен – что предоставишь себя Высшей Воле! Умей же освободиться от смертного – как от неестественного состояния не-любви и разделения.
Уничтожь же, брат мой, свою маленькую букву “я”, или, – что то же самое, – увеличь ее до четверти Целого – став цельной Четвертью, то есть – той стихией, в которой пребываешь в настоящее время. Скажу о том же иным наглядным образом:
Единое Покрывало Мира соткано из четырех Нитей. Стань Началом и Концом одной из них, брат мой, и знай: всякое желание – отделение маленькой частички “я”, – обрывает Нить. Есть такой Закон, который блюдет цельность Нити, но обрывок Нити... становится жителем царства Хаоса. Там нет Царя и Царицы!
Одна Нить переходит в другую. Пребыв Началом и Концом каждой Нити – узришь Начало и Конец всего Покрывала... Любовь будет возрастать – умножаться от Нити до Нити, – достигая Целого!
Достигнешь Целомудрия – и только тогда сможешь снять Покрывало: под ним находится Истина.
Запомни же это, друг мой! ”
Этим письмом и заканчиваю книгу. В письме было слово. У меня же – дело. И больше ничего! – Часы в соседней комнате пробили три... —
Три удара! – сказал я себе. – Через два часа и тридцать минут назначена Встреча: возьму трость и выйду в мир. Да, несомненно, когда-то это письмо было адресовано мне, теперь уже – Другому!