Улица вторая. О том, что оно (первое сущее. – а. С. ) происходит от Всевышнего не путем истечения, как то утверждают философы[42]

О том, что оно (Первое Сущее.– А.С.) происходит от Всевышнего не путем истечения, как то утверждают философы[42], но сотворено Им, и что постичь способ его существования невозможно

Мы скажем: приняв, что бытие сущего происходит от Всевышнего путем истечения, а не путем творения, мы запечатлим в душе своей такую форму его бытия, которая не будет соответствовать истинной сути оного сущего, ибо это с необходимостью влечет существование того, что причинно обусловливает Всевышнего, вознесенного над атрибутами, и что существовать не может. Ведь истечению свойственно принадлежать тому же роду, что и то, из чего оно истекает, а также иметь с ним нечто общее и быть с ним соотнесенным. Истечение как таковое – это как бы воплощенность {82} того, из чего оно истекает, ибо оное есть как бы самость истечения: в том, из чего истекает истечение, заключено столько же от природы истечения, сколько в самом истечении – от природы оного, и в этом отношении между ними нет разницы. Например, свет, истечение воплощенности солнца, является (поскольку он – именно свет) как бы воплощенностью солнца, ибо и солнце есть как бы самость [своего] истечения (т. е. света.– А.С.): в самости солнца заключено света столько же, сколько из нее истекло; в этом между ними нет разницы.

Таким образом, то, из чего истекает истечение, является множественным, ибо одно в нем общее с истечением, а другое отличается от него и не является общим с ним. Тем самым его самость двойственна: одно для них обоих (источника истечения и самого истечения.– А.С.) является общим, и они в этом неразличны, в другом же между ними есть различие и наблюдается та инаковость (гайра), без которой нельзя было бы сказать, что это не есть то, а то не есть это. А множественность множественного проистекает от того, что одна часть сей множественности нуждается для своего бытия в другой ее части, не будь которой, не было бы и обеих частей; если же они обе существуют, то потому, что одна из них опирается на другую и обе они подпадают под действие их обеих охватывающей мощи.

Все это означает, что Всевышний (если от Него произошедшее сущее является истечением) множествен и подпадает в своем бытии под действие мощи кого-то иного и что Ему предшествует то, существование чего невозможно. Если же Всевышний таков, что Его оность не проистекает от иной оности, то Он выше того, чтобы иметь атрибуты малочисленности или множественности, а потому ложно, что Он двойствен. А если ложно, что Он двойствен, то ложно, что от Него произошедшее является истечением, обусловливающим в своем источнике множественность, от которой проистекала бы его самость.

Кроме того, одно из первичных суждений разума гласит, что более простое, более свободное от признаков множественности и более правильное по самости выше иного. Здесь мы находим, что истечение проще того, из чего оно истекает, ибо оно есть нечто единое, источник же ее двойствен: одно в нем является общим с истечением, а другое отлично от него. Отсюда следует, что истечению более {83} пристало предшествовать, нежели его источнику, ибо оно выше его: в нем множественность ничтожна, в источнике же наличествует. Итак, если оно (Первое Сущее.– А.С.) – истечение, то оно выше Того, из Кого истекло, а именно – Всевышнего, вознесенного над атрибутами; где же еще, как не в сем вопросе, следует придерживаться обратного?

Кроме того, истечение бывает только от наполненности (тамамийя) самости того, из чего оно истекает, а Всевышний превыше того, чтобы быть наполненным или полным, когда бы между Ним и иным была бы общность хотя бы в одном этом смысле, и это влекло бы существование того, от кого проистекала бы Его оность. Ведь между наполненным и полным, как и между полным и наполненным, есть общность и соотнесенность, а общность и соотнесенность между двумя означают, что им обоим обязательно нечто предшествует. Если бы между Всевышним и чем-либо иным была бы хоть в чем-то общность и соотнесенность, это обязательно означало бы, что им обоим нечто предшествует; если бы сие предшествующее имело хоть какую-нибудь общность с чем-то иным, это обязательно означало бы, что и им обоим нечто предшествует, на что они оба и опираются в своем бытии. Таковое в конце концов означало бы, что сущее не существует; а коль скоро это ложно и невозможно, то ложно, что существующее от Всевышнего является истечением.

Кроме того, если бы Первое Сущее, которое есть не что иное, как Первый Разум, было истечением от Всевышнего (всеславен Он и велик!), то из этого следовало бы, что переходящие благодаря оному Первому из потенции в акт в царстве Природы разумы (а именно разумы глаголющих, истоков и имамов) относятся к тому же роду, что и Первый разум и схожи с ним в своей актуальности и обретении наполненности; а поскольку Первый Разум – истечение, и это истечение принадлежит тому же роду, что и Всевышний (всеславный, вознесенный над атрибутами!), то они не должны были бы встречать препятствий в постижении Всевышнего и описании Его Ему приличествующими атрибутами. Кроме того, тогда должно было бы прославлять (тасбих) разумы так же, как прославляют и Всевышнего, отрицая у Него атрибуты, ибо они были бы Ему подобны. Однако, {84} поскольку о разумах, обретающих в царстве Природы актуальность (а именно, разумах пророков – да благословит их Бог!), не пристало говорить, что они превыше атрибутов, сопряженностей и имеющего атрибуты – ведь они, среди прочего, описываются атрибутами, – и поскольку установлено, что они не способны должным образом сообщить что-либо о Всевышнем, и это они прославляют Всевышнего, отрицая наличие у Него атрибутов и возможность описания Его с помощью имеющего атрибуты (велико вознесен Всевышний!), из этого следует, что Первый Разум подобен этим разумам в неспособности постичь Всевышнего с помощью атрибутов, сущих среди Им сотворенного, и схож с ними в прославлении и превознесении Его над всеми чертами Им созданного. А коль скоро Первый Разум именно таков, и самость его такова вследствие оной неспособности (велик Всевышний, и имена Его величавы, великолепны, мощны, сиятельны, высоки, блистательны, светлы и вознесенны), то ложно, что возникшее от Всевышнего является истечением; а раз ложно, что возникшее от Всевышнего является истечением, то ему не остается ничего, как быть творением.

Итак, оно – то творение, бытие которого – не из чего-либо, то Первое Сущее, бытие которого – не из материи, такое Первое, что, если спросить о способе (кайфийя) его бытия, ответа не будет: сей способ скрыт завесой от разумов, ибо они – под его сенью, а он превыше их в их бытии. Ведь когда разумы устремляются к обретению знания о сущем, им свойственно обращаться к собственной самости и постигать то сущее постольку, поскольку они улавливают его. Однако объять сие знание не пристало разумам, ибо оно ближе к Тому, от Кого проистекает творение, нежели к Сотворенному (кое есть самость Творения), а также и потому, что оно предшествует самости разума, будучи внеположено ей. Ведь разум – это самость, исходящая в бытие посредством той мощи (кудра), благодаря которой и случилось творение – подлинная душа разума, а потому представляется, что знание о том, как он (Первый Разум.– А.С.) существует и как вообще существует нечто, возникшее не из чего-либо, находится вне самости разума и ей предшествует. Таким образом, здесь мы имеем стремление не к познанию самости творения, когда бы оное творение, а именно Первое Сотворенное, обращалось к {85} собственной самости и обнимало ее, но стремление к познанию Того, от Кого произошло творение и чрез Кого оно возникло. Оное же предшествует творению; а когда разум устремляется к познанию того, что предшествует его самости, он обретает лишь растерянность, ибо тогда ему нужно покинуть собственную самость; покинув же оную, он перестает быть разумом, а перестав быть разумом, впадает в неведение (дмсахль). Итак, если попытка познания предшествующего его самости ввергает его в растерянность и неведение, а способ сотворения предшествует его самости по рангу, то стремящийся к таковому получит лишь неведение и растерянность, а значит, познание, оного невозможно.

Если бы, далее, разумы могли обретать оное знание, то, постигнув таковое знание, объяв и стяжав его, они бы, будучи могущими (кадира), не испытали бы трудности в сотворении воплощенных сущностей не из чего-либо, без посредства чего-либо и не в чем-либо. Ведь объявшему знание о вещи свойственно, будучи могущим, не затрудняться в воспроизведении оной; например, человек, обучившийся какому-либо ремеслу, легко изготовит соответствующую вещь, если ничто не препятствует ему; когда же есть таковое препятствие, ему нетрудно ясно и подробно изложить им познанное. Однако мы не видим, чтобы они (разумы.– А.С.) могли это; если же они не могут этого и не знают этого, значит, нет пути к обретению такого знания; а если нет к нему пути, то нечего и ждать от разумов невозможного.

Итак, коль скоро сей предмет стремлений недостижим, а Сотворенное и есть Первое Сущее (которое возникло не из чего-то предшествующего, к его роду относящегося) и тот предел познавательной деятельности разума, в котором он и восходит к сему Первому Сущему, то необходимо остановиться у сей границы и твердо признать бессилие [познать] прочее, за его (разума.– А.С.) пределы выходящее, дабы превознести и восславить оное: нет бога кроме Него, Всеславного и Всевышнего, неизмеримо вознесенного над измышленным чадами тьмы; к Богу взываю и на Него уповаю, к Его помощи и водительству прибегаю: Он лучшая опора; лишь Бог Всевышний дарует крепость и силу.

{86}