Об уроках чтения и о заговорах

Бром углем нацарапал на пергаменте какую-то руну и, показав ее Эрагону, велел хорошенько запомнить.

Так Эрагон взялся за обучение грамоте. Учиться было трудно и непривычно, у него порой прямо-таки мозги скрипели от напряжения, но, в общем, занятия ему нравились, да и учитель у него был хороший, хотя, может быть, и несколько нетерпеливый. Эрагон быстро делал успехи.

Вскоре установился обычный распорядок дня. После завтрака Эрагон отправлялся в кабинет и старательно повторял буквы и правила их произнесения и написания. Оказалось, что, если закрыть глаза, буквы сами собой начинают складываться в слова, как бы танцуя у него в голове. Это занятие увлекало Эрагона чрезвычайно.

Перед обедом они с Бромом обычно упражнялись в фехтовании во дворе, а слуги и целая стайка соседских ребятишек с круглыми от любопытства глазами собирались, чтобы посмотреть на поединок. Если после обеда оставалось достаточно времени, Эрагон уходил к себе и, старательно задернув в комнате занавески, практиковался в магическом искусстве.

Единственное, что его беспокоило, это Сапфира. Он старался каждый вечер навещать ее, но этого было явно недостаточно. В течение дня Сапфира обычно охотилась где-то далеко от Тирма — рядом с городом ее бы сразу заметили и возникли бы ненужные слухи. Эрагон, как мог, старался облегчить ее существование, но понимал, что единственный способ утолить ее душевный и физический голод — это уход из города.

А в Тирм между тем каждый день приходили все более мрачные известия. Приезжие купцы рассказывали, каким ужасным налетам подверглись многие приморские селения, рассказывали и о том, как богатые и знатные люди по ночам внезапно исчезают из дома, а потом, часто уже на следующее утро, их изуродованные трупы обнаруживают где-нибудь неподалеку. Эрагон часто слышал, как Бром и Джоад вполголоса обсуждают эти новости, но при его приближении они всегда умолкали.

Дни пролетали быстро. Подошла к концу первая неделя их пребывания в Тирме. Знания Эрагона были, конечно, еще очень малы, но он уже мог самостоятельно прочесть целую страницу. Читал он, правда, пока медленно, но знал, что скорость — дело наживное.

Бром всячески подбадривал его:

— Ничего, молодец! Ты справляешься куда лучше, чем я ожидал.

Однажды в полдень Бром позвал их с Джоадом в кабинет и сказал:

— Ну что ж, теперь ты, Эрагон, уже в состоянии помочь нам, так что пора приступать к делу.

— А что мы должны сделать? — с любопытством спросил Эрагон.

В ответ Бром так свирепо усмехнулся, что Джоад даже застонал:

— Господи, что ты задумал? Слишком уж хорошо я знаю эту твою улыбочку! Не сомневаюсь: теперь-то уж мы точно в беду попадем!

— Ты преувеличиваешь, Джоад, — снова усмехнулся Бром. — Хотя кое-какие неприятности я вполне допускаю. Итак, вот что мы должны сделать…

«Мы уходим из города сегодня вечером или завтра утром», — сообщил Эрагон Сапфире, уже ложась спать.

«Так неожиданно? А опасность вам не грозит?»

«Пока вроде бы нет. Но, возможно, нам придется бежать из Тирма, и стражники будут преследовать нас по пятам. — Почувствовав тревогу Сапфиры, он попытался ее успокоить: — Да ничего, все обойдется! В крайнем случае, мы с Бромом можем воспользоваться магией. Да и мечом мы владеем неплохо».

Попрощавшись с Сапфирой, он лег и уставился в потолок. Руки слегка дрожали от волнения, в горле стоял противный комок. Когда его все-таки одолел сон, он даже немного смутился и вдруг подумал: «До чего же не хочется уходить из Тирма! Здесь наша жизнь шла почти нормально… Господи, много бы я дал, чтобы иметь возможность не скитаться без конца с места на место. Остались бы здесь и жили как все — вот было бы здорово! — И вдруг понял: — Я уже никогда не смогу жить как все! Во всяком случае, пока Сапфира со мной».

Спал он некрепко, мимолетные видения посещали его — то страшные, то веселые и смешные. А потом вдруг приснился сон, который он запомнил надолго.

Он ясно видел перед собой молодую женщину, плечи ее согнулись под бременем горя и печали. Женщина была прикована цепью к кольцу, вбитому в стену холодной каменной темницы. Лучик лунного света, пробиваясь в забранное решеткой окно под самым потолком, освещал ее лицо, и Эрагон заметил, как по ее щеке катится крупная слеза, сверкая, точно бриллиант.

И тут Эрагон проснулся. И, случайно коснувшись рукой щеки, вдруг обнаружил, что и сам плачет, не замечая собственных слез. Но вскоре опять уснул, и подобные сны его больше не тревожили.