Михаил Никифорович Катков

Ремнев Анатолий Викторович

д-р ист. наук, профессор Омского государственного университета

Михаил Никифорович Катков

В поисках " сибирского сепаратизма" [*]

Вопрос о месте Сибири в составе Российской империи занимал важное место в дискуссиях пореформенного времени. Определение колониального статуса Сибири и формулировка так называемых " сибирских вопросов" принадлежала областникам, которым посвящена большая литература; наиболее заметные труды на эту тему написаны М. В. Шиловским [1]. Однако исследователей прежде всего интересовали: происхождение сибирского областничества, знаменитое дело " об отделении Сибири от России" 1865 г., а также попытки областников реализовать планы сибирской автономии в период революций и гражданской войны. 1870-м и 1880-м гг. уделяется заметно меньше внимания, хотя именно в это время сибирское областничество приобрело черты научной теории, а колониальный дискурс стал определяющим в сибирской тематике.

В рамках усиливающегося русского национализма, глашатаем которого стал известный публицист и издатель М. Н. Катков, нарастает опасение возникновения конкурирующих национальных и региональных проектов, которые, как казалось, угрожают целостности империи. Со страниц редактируемых им изданий - газеты " Московские ведомости" и журнала " Русский вестник" - он призывал к " внутреннему объединению" России, что представлялось ему более важным, нежели новое внешнее расширение империи [2]. Новоявленный идеолог самодержавия, начинавший как сторонник либерального западничества, Катков попытался модернизировать теорию " официальной народности", придав ей национальный импульс. Его не устраивала роль простого официоза, он претендовал на гораздо большее: стать идейным руководителем правительства, не останавливаясь даже перед его критикой. В этой связи шеф жандармов гр. П. А. Шувалов заметил: " Катков показался мне человеком преданным своему государю и страстно любящим Россию, но фанатик того идеального знамени, которому он считает себя призванным служить. Это знамя превратилось, кажется, в idee fixe" [3].

Вместе с тем, Михаил Никифорович не был ярым реакционером, каким его часто представляли либеральные и леворадикальные оппоненты, а затем многие советские историки; его национализм и консерватизм знаменовали собой новое политическое течение, к которому самодержавие приспосабливалось с большим трудом. Основной вклад Каткова в формирование русского национализма, подчеркивает А. Реннер, состоял не в одном только возрождении " народности", взятой из известной уваровской формулы, но, главным образом, во включении этого понятия в политическую программу, " которая носила как имперский, так и реформаторский характер. < …> Катков сместил акценты лояльности внутри имперского патриотизма не с помощью замены его этническим императивом, но добавлением триады из династии, государственных сословий и монархии к понятию нации. Это предъявляло неслыханные доселе требования к политическим интеграционным силам отсталого и гетерогенного царского государства" [4].

В сложной имперской ситуации единство русского народа, создание " большой русской нации" представлялось Каткову главной ценностью. Все отклонения от провозглашенного им курса, откуда бы они ни исходили, справа или слева, казались ему чреватыми угрозами единству империи. Его взоры были, главным образом, прикованы к западным окраинам, где он видел основную опасность именно в польском национальном движении, способном, как ему казалось, спровоцировать сепаратистские настроения и в других регионах. Поэтому он так забеспокоился по поводу появления, наряду с польской угрозой, украинофильством, еще и сибирского областничества. " Было время, - писал в этой связи С. С. Шашков, - что обер-фискал нашей литературы то и дело бил в " Московских ведомостях" тревогу по поводу разных сепаратизмов - малорусского, кавказского, сибирского и т. д. Насколько было искренности в этом запугиваньи, не знаю, но очень может быть, что обер-фискал сам находился в состоянии галлюцинации, в котором муха казалась ему слоном, а фантазия трех, четырех юношей - новым ржондом народовым" [5].

В связи с 300-летним юбилеем присоединения Сибири к России катковские издания постарались всячески усилить государственное значение исторических событий трехвековой давности, показать, что главным результатом " священного подвига" Ермака стало превращение Сибири в неотъемлемую часть России. " Сибирь не колония только, не окраина, не придаток, - она есть существенная часть России, и таковою ей следует быть во всем ее гражданском устройстве" [6].

В этой обстановке 25 января 1886 г. влиятельная в правительственных кругах газета " Московские ведомости" публикует письмо " Из Томска", автор которого укрылся за литерами Я. Т. О. Томский корреспондент прежде всего высказал озабоченность проявлениями сибирского патриотизма, который проповедуют в Петербурге " Восточное обозрение", в Иркутске " Сибирь", а в Томске " Сибирская газета". " Тенденции их везде одни и те же: самобытное развитие страны, возможная независимость колонии от метрополии, которая так безжалостно эксплуатирует богатый край и т. п.". Газеты эти финансируют сибирские купцы, а за ними прячутся ссыльные поляки, нигилисты и социалисты, которым попустительствуют местные чиновники. А ведь именно с появлением поляков, утверждал анонимный автор, началась в Сибири проповедь местного патриотизма, именно они посеяли зерна " сибирской национальности". Тогда же, напоминая о деле " сибирских сепаратистов" 1865 г., появились первые статьи " о самобытном и независимом от метрополии развитии Сибири". В 1870-е гг. им на смену явились ссыльные нигилисты и социалисты. В этих условиях, предупреждал он, открываемый в Томске университет неизбежно станет своего рода штабом для социалистов.

Донос томского корреспондента не мог не взволновать влиятельного московского публициста со Страстного бульвара. Он охотно поверил в то, что упомянутые газеты издаются в одном и том же духе и проводят одну и ту же линию " какого-то нелепого сибирского сепаратизма", проповедуют независимость " колонии" от безжалостной и захиревшей, " опустившейся" метрополии. Все это Катков готов был объяснить происками ссыльных поляков и анархистов, в руки которых попали сибирские издания.
Конечно, признавал Катков, и это вписывалось в его понимание " народности", пока народ в силу неграмотности далек от этой пропаганды, но с открытием университета появится и новый читатель - студенты, для которых уже готов " целый штаб социалистов, собранных со всех концов Сибири в Томске". " Нам могут возразить, - развивает он дальше свою идею, - что мы слишком много придаем значения бредням какой-то смешной сибирской " национальной партии", которая в силу своей нелепости никакого практического значения иметь не может. К сожалению, такой оптимистический взгляд был бы ошибочен. < …> Единственным средством для теснейшего соединения политических и экономических центров России с восточной окраиной была бы, конечно, Сибирская железная дорога. Поэтому неудивительно, что об этой дороге сибирские " колонисты" и слышать не хотят". При этом он упоминает о публикациях в " Восточном обозрении", которое не раз высказывало опасение, что дорога будет иметь лишь сырьевое значение и пагубно скажется на сибирской торговле и промышленности. Вот почему, восклицал Катков, эта дорога вызывает столько критики у людей мечтающих " о какой-то самостоятельной Сибирской колонии". Этим людям важно выиграть время, " чтобы только затормозить Сибирскую дорогу и не дать теснее соединиться " метрополии" с " колонией", дабы последняя имела время " самостоятельно" окрепнуть, вырасти и развиться". Железная дорога, это новейшее средство стянуть империю и нацию стальными нитями, нужна, считал Катков, прежде всего, для " соединения главного средоточия Русской земли с ее восточною половиной" [7]. Областники же заявляли о том, что это не " сибирская" железная дорога, а дорога " через Сибирь", опасались нашествия хищнической " железнодорожной цивилизации", к чему не готово сибирское общество. " Мало вам всего этого, парировало " Восточное обозрение" нападки Каткова, - так послушайте: в Сибири зародился сепаратизм, который растет не по дням, а по часам; революционные кадры уже готовы, словом светопреставление уже приближается. Сибирские сепаратисты ничего пока не боятся так, как проведения железной дороги, которая тесно свяжет Сибирь с остальною Россиею. Поэтому необходимо ускорить постройку железной дороги, пока зло не разрослось до таких размеров, что с ним будет потом трудно справиться" [8]. Областники даже подозревали, что за этими политическими эскападами скрываются корыстные интересы дельцов, жаждущих поживиться на строительстве дороги.

В том же 1886 г. " Московские ведомости" всполошились в связи с появившимися известиями о так называемой " Желтугинской республике" - золотых приисках, возникших в 1883 г. в китайском Приамурье недалеко от российской границы. Золотоискатели там выработали особое самоуправление, ввели " законы вольных желтугинских промышленников". Это дало Каткову, который так боялся проявлений у сибиряков стремления к самоуправлению, повод еще раз заявить об опасности " сибирского сепаратизма". Не был Михаил Никифорович и сторонником крестьянского переселения в Сибирь, заявляя, что сама Европейская Россия страдает от недостаточной плотности населения. Передвижение же русских людей на восток может иметь даже политическую опасность. " Уйдем в Азию, чтобы предоставить на нашей европейской территории возможно больший простор для чужеземной колонизации! ", - грозно восклицал " Русский вестник", которому уже мерещилось " онемечивание" русских земель [9]. " Говорят, " у страха глаза велики" … - вспоминал И. И. Попов, в том числе и о публикации 25 января 1886 г. в " Московских ведомостях". - Вот и Катков через 20 лет после того, как были осуждены, совершенно без всяких оснований Потанин, Ядринцев и др., по обвинению в сибирском сепаратизме, снова поднял этот вопрос и стал обвинять всю Сибирь в том, что она не сегодня, так завтра подымет восстание и объявит независимость" [10].

Устроенный Катковым переполох вокруг открытого им пробуждающегося сибирского политического самосознания и возможного " сибирского сепаратизма" был направлен не только на то, чтобы осудить сибирский патриотизм. Это было своего рода напоминанием высшим властям, которые не только забыли Сибирь, но и действуют в ней неразумно, учреждая в Томске университет и затягивая строительство железной дороги.

Таким образом, " Московские ведомости" обозначили в своих публикациях четыре ведущие сибирские темы, погруженные в новый имперско-национальный контекст: " сибирский сепаратизм" и его проповедник сибирская печать, " польская интрига" и влияние политических ссыльных, сибирский университет как оплот будущей антиправительственной оппозиции и железная дорога, в качестве новейшего средства скрепления государственного и национального пространства.
С симпатией упомянут в московской публикации томский " Сибирский вестник", который Катков аттестовал как печатный орган, в который вошли " люди здравомыслящие и, конечно, уверенные, что всякое благо для Сибири возможно только чрез тесное единение ее с ядром Русского государства" [11]. В первом номере газеты, который вышел 16 мая 1885 г., в программной статье, написанной Е. В. Коршем, четко декларировалось: " …мы глубоко убеждены, что все будущее Сибири неразрывно связано с будущим всей России. < …> Мы идем далее и утверждаем, что, говоря о Сибири и России, нельзя называть первую колониею, а вторую метрополиею, ибо эти термины, примененные к Сибири и России, вносят в местное общество явную путаницу понятий, которую надо, наконец, устранить". На наших глазах продолжается процесс культурного завоевания Сибири, через строительство церквей, развитие земледелия, ремесла, торговли и т.д. " Все это сделали: или русский крестьянин, или русский священник, или русский кустарь, или русский купец, или русский чиновник. Все эти - хорошие или дурные, это другой вопрос - пионеры русской культуры в Сибири пришли в дикую, неизвестную страну и постепенно превратили ее в русскую провинцию, такую же, как и многие другие провинции России, которых никто не называет ее колониями" [12]. Примечательно, что в развернувшейся газетной полемике упоминалась не только Польша, но и Украина, с которой, по мнению сотрудников " Сибирского вестника", у Сибири нет ничего общего. " Малороссы имеют свой язык, свою литературу, свою музыку, свою политическую историю. Где же у Сибири все эти характерные областные отличия? " [13].

Таким образом, томские консерваторы хорошо усвоили уроки Каткова, а " Московские ведомости" не могли не видеть в " Сибирском вестнике" " родственную душу". Редактор " Сибирской газеты" А. В. Адрианов считал даже томское письмо в " Московские ведомости" результатом происков " Сибирского вестника": " Негодяи не остановились на этом; они послали донос в " Московские ведомости", обвиняющий всю сибирскую печать, а нас в особенности, в сепаратизме и крамоле" [14]. Действительно, помимо полемических статей, в одном из фельетонов (11 июня 1886 г.) " Сибирская газета", в редакции которой состояли не только областнически настроенные сибиряки, но и политические ссыльные, была выведена под названием " Патриотический вздор". В ней фигурировали под вымышленными именами не только ее сотрудники, но и упоминался их " патрон" из Петербурга, " главнейший из патриотов", намекая на Н. М. Ядринцева [15].

Впрочем, чтобы сохранить реноме и не потерять читателей, " Сибирский вестник" стал открещиваться от публикаций в " Московских ведомостях" и уверять, что ему неизвестно имя томского корреспондента [16]. Новоявленный томский официоз попытался смягчить свои оценки, заявив, что в его публикациях речь шла не об обвинении сибирской печати в стремлении к сепаратизму, а всего лишь о квасном характере сибирского патриотизма [17].

" Восточное обозрение" первым откликнулось на нападки со стороны Каткова и его адептов [18]. На следующий день петербургская газета " Новости и Биржевая газета" опубликовала письмо " Сибиряка", где с известной долей иронии также отмечалось, что " Московским ведомостям" вздумалось изобрести " новый сепаратизм и какую-то национальность на нашей окраине" [19]. " В погоне за " измами" и в изыскании признаков крамолы, - давала отповедь Каткову упомянутая в доносе иркутская " Сибирь", - московская печать добралась, наконец, и до наших далеких окраин. < …> Стало быть, теперь есть о чем говорить вам: в Сибири открыта крамола. Занесена она была к нам поляками, внедрилась сначала в губернских ведомостях, потом перешла в сибирскую прессу, где и развивается ссыльными нигилистами" [20]. Впрочем - переходили в атаку сибиряки в этой газетной перепалке - не мы " выдумали нигилистов, - нам их пригнали из России". " Мы, сибиряки, гораздо более русские люди, чем ваши москвичи и ваши сторонники", - открещивалась от катковских нападок " Сибирь" и предлагала свою оценку культуртрегерской миссии русского сибиряка. " Горсть русского населения была брошена в дикие сибирские пустыни среди инородцев. Эта горсть сумела ассимилировать себе последних, сделать их русскими. В заброшенный край, лишенный своей интеллигенции, лишенный гражданских прав, начиная с начала нынешнего столетия, сотнями и тысячами ссылали к нам поляков и, не смотря на их культурность, не смотря на признанную способность ассимилировать себе другие национальности, никаких следов полонизма нет в Сибири" [21].

" Сибирская газета" открыто назвала московскую публикацию " доносом", публично уличив Каткова в мании всюду видеть крамолу. Однако это было не просто разоблачение " гнусной инсинуации", клеветы и лжи, но и стремление объяснить читателю смысл сибирского патриотизма. " Самостоятельное развитие Сибири, как страны своеобразной, - с особенностями ей присущими, действительно составляет предмет обсуждения местной печати, но кого же из образованных представителей каждой области, входящей в состав России, не интересует этот вопрос; кто из людей, одушевленных идеей областности, не работает в этом направлении в многочисленных органах провинциальной печати? Возьмем Малороссию, Вятский край, Поволжье, Пермский край и т.д., - и везде мы найдем таких работников…" [22].

С присущим ему юмором К. М. Станюкович описал ситуацию с московской публикацией в романе " В места не столь отдаленные", который летом 1886 г. начал печататься в " Сибирской газете". Однако не только губернатор Томска (Жиганска, как он назван писателем), рептильные журналисты, " червонные валеты" подверглись осмеянию, досталось и столичным блюстителям политической благонадежности. " Кто не живал в глухих провинциальных захолустьях, тот, разумеется, и не представляет себе впечатления, произведенного в столице Жиганска этой обширной корреспонденцией, напечатанной вдобавок в газете, хорошо известной своим воинственным направлением. Это, собственно говоря, была не корреспонденция, а грозный донос, обличенный в литературную форму, в котором крупицы правды терялись в море самой фантастической лжи. Прочитывая это произведение, человек, хорошо не знакомый с русской жизнью и с литературными приемами известных газет, в самом деле мог бы подумать, что Жиганск находится в состоянии полнейшей анархии и что всевозможные неблагонадежные элементы благодаря необъяснимому попустительству местных властей держат чуть ли не в руках весь город и ждут только благоприятной минуты, чтобы открыто объявить Жиганскую республику". Автор корреспонденции, отмечалось в романе, " серьезно предостерегал против открытия высшего учебного заведения, если только правительство не имеет в виду создать правильные кадры " сибирских патриотов" и " сделать из Сибири будущую Польшу" [23].
Своими публикациями " Московские ведомости" поставили под удар в первую очередь сибирский университет, принципиальное решение об открытии которого было принято еще Александром II в 1875 г. Агитацию за пересмотр правительственной политики в университетском вопросе на страницах подведомственных ему изданий Катков сочетал с " придворной" публицистикой в письмах и записках к царю и влиятельным сановникам. Оценивая свои политические заслуги, он имел все основания заявить о ведущей роли своей газеты: " В ней не просто отражались дела, в ней многие дела делались" [24].
Судя по всему, статья Каткова непосредственно связана с обсуждавшимся 4 января 1886 г. в Государственном совете вопросом об открытии университета в Томске. Министр народного просвещения И. Д. Делянов предложил начать занятия в университете уже в 1886/87 учебном году. Государственный совет одобрил это, признав необходимым в первую очередь учредить физико-математический и юридический факультеты. Однако из Петербурга в Томск конфиденциально сообщали, что при рассмотрении бюджета на 1886 г. в Государственном совете было заявлено и о том, чтобы отложить начало занятий в университете [25].

К. П. Победоносцев на следующий день после выхода злополучного номера " Московских ведомостей" переслал его императору с сопроводительным письмом: " Благоволите, Ваше Императорское величество, просмотреть прилагаемую статью. В тех условиях жизни, кои существуют в Томске, возможно ли идти, так сказать, навстречу вредным элементам и настаивать на учреждении в Томске университета, что уже решено в д[епартамен]те экономии… Мысль об учреждении университета в Сибири (возникшую в период совершенного оскудения и падения наших университетов) я с самого начала называл несчастною и фальшивою…". В подкрепление своих доводов он привел отзыв восточно-сибирского генерал-губернатора А. П. Игнатьева, который при своем проезде через Томск писал Победоносцеву: " …осмотрели пресловутый сибирский университет. Здание чрезмерно-роскошное; не знаю, наполнится ли оно и кем? и что изо всего этого выйдет? " [26]. Позднее Победоносцев уже в своих наставлениях путешествующему через Сибирь наследнику престола, будущему императору Николаю II напишет: " В Томске есть университет. Это, по мнению моему, - ошибка. Задумано дело в. кн. Константином Николаевичем и гр. Толстым, по его желанию. А потом, когда отстроили дом на частные пожертвования, не решились идти назад. Теперь там один только медицинский факультет. В этой глуши каких наберешь профессоров и каких студентов? Томск наполнен ссыльными из всякого сброда. Студентов надо было привлекать всякого рода льготами, и потянулись туда разные неудачники, большею частью из семинаристов" [27].
Александр III 31 января 1886 г. прямо заявил министру народного просвещения И. Д. Делянову, что ввиду приведенных " Московскими ведомостями" сведений, он теперь сомневается в своевременности открытия университета в Томске [28]. В ответ Делянов предложил собрать особое совещание под председательством министра внутренних дел Д. А. Толстого. Однако государственный секретарь А. А. Половцов настоял на том, чтобы совещание возглавил председатель Государственного совета вел. кн. Михаил Николаевич, видимо, опасаясь, что Толстой будет по-прежнему поддерживать сибирский университет. Совещаться были приглашены, помимо Делянова, Победоносцева и Половцова, Д. А. Толстой, министр государственных имуществ М. Н. Островский и министр финансов И. А. Вышнеградский. Примечательно, что Делянов предлагал пригласить в качестве эксперта бывшего томского губернатора В. И. Мерцалова, но тому припомнили увольнение с губернаторского поста за покровительство полякам и политическим ссыльным.

Состав совещания в большинстве своем если и не был настроен против университета вообще, то намеревался его сильно урезать. Половцов взял на себя миссию предварительно переговорить с членами совещания, выяснить их взгляды и, очевидно, настроить против сибирского университета. После разговора с Островским Половцов убедился, что тот будет выступать против университета. Уверен Половцов был и в позиции Победоносцева, с которым он обсуждал этот вопрос еще в ноябре 1885 г. Уже тогда Половцов назвал сибирский университет " выдумкой либерального чиновничества" и " опасной политической ошибкой". " Отчего не открыть в построенном здании, - предлагал государственный секретарь, - горную, инженерную, политехническую школу и т. п.? " [29].
Впрочем, полностью отказаться от создания в Сибири университета было трудно, с этим были связаны память об Александре II, уже фактически закончившееся строительство здания, пожертвования сибиряков, а также публичные заявления Александра III о необходимости уделить внимание краю в связи 300-летием Сибири.

" После упорного отстаивания Толстого и Делянова, - записал в дневнике 13 февраля 1887 г. Половцов, - решают открыть один медицинский факультет и покамест ни о чем не говорить. Оппонируют Толстому Победоносцев и я. Вышнеградский говорит о подробностях, а Островский старается уклониться" [30]. Опасаясь, что Толстой или Делянов могут обратиться лично к императору и переубедить его, Половцов поспешил, пользуясь влиянием вел. кн. Михаила Николаевича, прекратить споры и придти к желаемому, пусть и компромиссному, результату.

Заметим, что позиция Толстого и Делянова в этом деле несколько выбивается из того имиджа реакционеров, который им создала либеральная и демократическая публицистика. Очевидно, это связано с тем, что именно в министерство Толстого было принято решение об учреждении сибирского университета, и он мог чувствовать за него некоторую ответственность. К тому же, после принятия устава 1884 г. университет мог быть поставлен под жесткий контроль администрации. Последнее проявилось, как известно, в отношении к студентам и профессуре попечителя Западно-Сибирского учебного округа В. М. Флоринского. Следует также подчеркнуть, что влияние Каткова на Толстого и Делянова не было абсолютным, и, не смотря на близость их позиций, триумвират " Победоносцев - Катков - Толстой" не был лишен внутренних противоречий. Хотя редактор " Московских ведомостей" готов был взять на себя роль " ментора" как министра народного просвещения, так и министра внутренних дел [31].

Когда поползли слухи о том, что в 1886 г. университет не будет открыт, " Восточное обозрение" попыталось рассеять подозрения, что с основанием университета возникнет какое-то обособление и разъединение образованных людей на окраине. " Нам кажется, - пытались уверить столичных скептиков областники, - что университет может сделать гораздо более к объединению окраин, чем железная дорога, создающая обмен материальный, тогда как при помощи образовательных учреждений является обмен нравственный и духовный. В университете на окраине будет преподаваться та же русская государственная наука; он сам собою явится рассадником и проводником русской гражданственности, культуры, русской славы и величия в Азии…" [32].

За сибирский университет вступился либеральный " Вестник Европы". Наличие группы людей, отстаивающих самобытность окраин, отмечал журнал, высмеивая патологическую страсть Каткова к поискам внутренних врагов империи, вряд ли дает основание " поднять крик о государственной измене или, по меньшей мере, об отсутствии патриотизма? ". " Главное занятие некоторых представителей " национальной" или " русской партии" заключается, как известно, в повсеместном сыске " неблагонадежных" или " неблагонамеренных" элементов. Такой сыск был произведен недавно, в больших размерах, по отношению к Сибири и увенчался, по-видимому, полным успехом; были обнаружены газеты, находящиеся всецело " в руках ссыльных поляков", были разоблачены какие-то крамольные стремления - еще немного, и налицо оказался бы самый подлинный сибирский сепаратизм" [33]. Иронизируя по поводу публикаций " Московских ведомостей", " Вестник Европы" не без основания опасался, что поднятый Катковым шум может серьезно повредить Сибири, скомпрометировав ее в глазах столичных властей.
Женевское " Общее дело", издаваемое русскими эмигрантами, также отметило, что " стоило Каткову написать, что наука способствует лишь сепаратизму", как Министерство народного просвещения " спохватилось" и попыталось приостановить открытие университета. В октябре 1887 г. " Общее дело", продолжая следить за судьбой сибирского университета, упомянуло на своих страницах, что " в Сибири, в этой несчастной дореформенной стране, где бюрократический произвол, царствующий в России, свирепствует с удесятеренной силой < …> до сих пор не решаются даже открыть университета, должно быть из страха все того же сепаратизма, которым пропаганда Каткова заразила наших правителей" [34].

25 февраля 1886 г. решение правительственного совещания было утверждено Александром III. Таким образом, критика Каткова была услышана и поддержана на самом высоком уровне - Томский университет был открыт только в 1888 г. и с одним лишь медицинским факультетом. Приветствуя новый университет в своей речи на его открытии 22 июля 1888 г. В. М. Флоринский в ряду положенных по такому случаю торжественных слов, заявил: " Пусть откроет он в недрах народной жизни источники новых деятельных сил и докажет потомству, что при помощи света, правды и разума можно превратить страну ссылки, скорби и запустения в благоустроенную, равноправную и равносильную с остальными русскими областями, нераздельную часть великого Российского государства! (курсив мой. - А. Р.)" [35]. Не случайно и то, что начало работы университета совпало с закрытием " Сибирской газеты", дальнейшее существование которой Флоринский считал опасным для молодежи, которая заполнит университетские аудитории. Было также принято решение об удалении политических ссыльных из Томска.

Подводя итоги возникшей в связи с демаршем " Московских ведомостей" полемике, С. Г. Сватиков заключал: " Выступление Каткова против сибирского сепаратизма в 1886 г. было первым проявлением серьезного беспокойства в России по этому поводу после дела о " независимости Сибири" (если не считать мелкого эпизода 1869 г. с частью " нечаевцев"). Ядринцев был прав, издеваясь над страхами Каткова: не только широкие массы сибирского населения не думали об отделении Сибири от России, но даже и в среде сибирских патриотов автономизм господствовал в полной мере, и самое сибирское областничество было достаточно слабым общественным течением. Но и Катков был прав, когда, не столько зная, сколько чуя элемент сепаратизма в сибирском автономизме, возвышал против него свой голос…" [36].

В этом идейном противостоянии был еще один важный аспект. Областники решительно отстаивали свой главный тезис о многообразии России и самого русского народа, предложив альтернативный проект достижения государственного и национального сплочения. " Область - вот девиз, с которым мы выходим среди других органов печати, - заявила газета " Восточное обозрение" в своем первом, программном выпуске. - Девиз весьма скромный, но, тем не менее, имеющий известное значение в русской народной жизни в момент, когда слова " народность", " народничество" и " национальная народная программа" в политике встречаются все чаще и чаще" [37]. Областники сознавали, какую влиятельную современную силу представляет национализм, искали с ним компромисс, заявляя, что " русская национальность, дробясь на провинциализмы, опять образует собою новый целый микрокосм", в котором " спаялись" внутренняя неразрывность и внутренняя же разновидность.

За этой газетной полемикой, нервными и хаотичными действиями центральных и местных властей стоял важнейший вопрос о значении Сибири в России, сценариях ее дальнейшей интеграции в единое российское государственное, экономическое и социокультурное пространство. Как и какими методами, при помощи каких сил и средств можно будет скрепить все еще рыхлое национальное тело Российской империи, какова роль в этом процессе государства и общества, а главное - народных масс, действующих пусть стихийно, но уже исторически доказавших свою способность сделать Сибирь русской. Частный случай 1886 года не только вобрал в себя главные аспекты идейного противостояние имперского центра и Сибири, но и вышел на глобальные проблемы обустройства России.

[*] Статья написана при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, грант № 06-01-00417а

[1] Шиловский М. В. Сибирские областники в общественно-политическом движении в конце 50-х - 60-х годах XIX века. Новосибирск, 1989; Он же. Общественно-политическое движение в Сибири второй половины XIX - начала XX века. Вып. 1. Областники. Новосибирск, 1995; Он же. Политические процессы в Сибири в период социальных катаклизмов 1917-1920 гг. Новосибирск, 2003 и др.

[2] Катков М. Н. Собрание передовых статей " Московских ведомостей" 1866 г. М., 1897. С. 58.

[3] Цит. по: Чернуха В. Г. Правительственная политика в отношении печати. 60-70-е годы XIX века. Л. 1989. С. 169.

[4] Реннер А. Изобретающее воспоминание: Русский этнос в российской национальной памяти // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. М., 2005. С. 459-460.

[5] Шашков С. С. Курьезное дело // Дело об отделении Сибири от России. Томск, 2002. С. 10.

[6] Современная летопись (" Московские ведомости". № 342) // Русский вестник. 1882. № 12. С. 996.

[7] Современная летопись (" Московские ведомости", № 342) // Русский вестник. 1882. № 12. С. 999. Еще в середине 1860-х гг. Катков писал, что железнодорожное сообщение будет способствовать обрусению Юго-Западного края. - Миллер А. И. " Украинский вопрос" в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.). СПб., 2000. С. 136. Кавказский наместник вел. кн. Михаил Николаевич в 1869 г. писал о том, что с развитием железнодорожного сообщения " быть может, не в далеком будущем Кавказа не станет, а будет лишь продолжение южной России до азиатской ее границы".

[8] По поводу железной дороги через Сибирь // Восточное обозрение. 1886. 27 февр.
[9] Современная летопись (" Московские ведомости", № 342) // Русский вестник. 1882. № 12. С. 999.

[10] Попов И. И. Минувшее и пережитое. Сибирь и эмиграция. Воспоминания за 50 лет. Л., 1924. С. 97.

[11] Московские ведомости. 1886. 25 янв.

[12] Сибирский вестник. 1885. 16 мая. См. также: Корш Е. Ф. Восемь лет в Сибири // Исторический вестник. 1910. № 6. С. 831.

[13] Сибирский вестник. 1885. 30 мая.

[14] А. В. Адрианов - Г.Н. Потанину, 30 марта 1886 г. // " Сибирская газета" в воспоминаниях современников. Томск, 2004. С. 139.

[15] Автором фельетона " Накануне конгресса патриотов. Драматический разговор" был сотрудник газеты уголовный ссыльный П. М. Полянский // " Сибирская газета" в воспоминаниях современников. Томск, 2004. С. 184-189.

[16] Сибирский вестник. 1886. 27 февр.

[17] Там же. 1885. 30 мая.

[18] Неудачная мистификация // Восточное обозрение. 1886. 6 февр.

[19] Сибиряк. Сибирский сепаратизм (письмо в редакцию) // Новости и Биржевая газета. 1886. 7 февр. Под этим псевдонимом, которым он пользовался в " Восточном обозрении", видимо, письмо направил в газету Н. М. Ядринцев.

[20] Сибирский житель - г. Каткову // Сибирь. 1886. № 13.

[21] Сибирский житель - г. Каткову // Сибирь. 1886. № 13.

[22] Донос " Московских ведомостей" на сибирскую печать // Сибирская газета. 1886. 22 февр.

[23] Станюкович К. М. В места не столь отдаленные. Новосибирск, 1964. С. 173-174.
[24] Цит. по: Щетинина Г. И. Университеты в России и устав 1884 года. М., 1976. С. 103, 106.

[25] Добровольский В. И. - В.М. Флоринскому, 6 янв. 1886 г. // Ястребов Е. В. Сто неизвестных писем русских ученых и государственных деятелей к Василию Марковичу Флоринскому. Томск, 1995. С. 83.

[26] К. П. Победоносцев - Александру III, 26 янв. 1886 г. // Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени. М., 1993. С. 443-444.

[27] К. П. Победоносцев - наследнику, вел. кн. Николаю Александровичу, февраль 1891 г. // Письма Победоносцева к Александру III. М., 1926. Т. II. С. 300.

[28] Дневник государственного секретаря А. А. Половцова. М., 1966. Т. I. С. 382.
[29] А. А. Половцов - К. П. Победоносцеву, 26 ноября 1885 г. // К. П. Победоносцев и его корреспонденты. Минск, 2003. Т. II. С. 103.

[30] Дневник государственного секретаря А. А. Половцова. М., 1966. Т. II. С. 25-26.
[31] Твардовская В. А. Идеология пореформенного самодержавия (М. Н. Катков и его издания). М., 1978. С. 223-224.

[32] Наступило ли время открытия Сибирского университета // Восточное обозрение. 1886. 13 марта.

[33] Из общественной хроники (1 апреля 1886 г.): " Мнимый сибирский сепаратизм в связи с вопросом о сибирском университете" // Вестник Европы. 1886. № 4. С. 902.

[34] Цит. по: Сватиков С. Г. Россия и Сибирь (К истории сибирского областничества в XIX в.). Прага, 1930. С. 79. По мнению Сватикова, автором этих публикаций был Н. М. Ядринцев.

[35] Ястребов Е. В. Василий Маркович Флоринский. Томск, 1994. С. 87-88.

[36] Сватиков С. Г. Россия и Сибирь. С. 91.

[37] Обзор русской общественной и провинциальной жизни // Восточное обозрение. 1882 г. 1 апр.