Глава 72. Поиск

" Истина в том, что наши самые лучшие моменты чаще всего возникают тогда, когда мы чувствуем себя исключительно некомфортно, несчастно или грустим о несбывшемся. Такие моменты создаются нашим дискомфортом и помогают нам выбраться из колеи, и начать поиски новых путей или правильных ответов".

- М. Скотт Пек -

Эдвард Каллен

Если бы кто-нибудь спросил меня год назад, как я представляю себе жизнь своего отца, я, возможно, выдал бы какое-нибудь дерьмовое клише на тему денег, власти и уважения.

Боргата в Чикаго получала примерно сто миллионов долларов от его деятельности, а три сотни долларов заставляют мужчину думать, что их вполне достаточно, тогда как это не так. Пока босс удобно сидит, показывая пальцами и раздавая распоряжения в своем особняке за двенадцать миллионов долларов, поедая охрененных кальмаров и икру каждый вечер, люди на самом дне частенько тревожатся о том, чтобы наскрести мелочь на семидесятицентовые буррито из «Тако Белл», чтобы накормить свои проклятые семьи. Они рискуют жизнью и продают свою свободу людям, которые просто стоят и наблюдают, как те голодают, и плюют на все, что происходит с остальными, пока у самих есть большой кусок торта.

Они называют это дерьмо собиранием дани или уважением старейшин. Если группа из десяти ребят ворует партию груза стоимостью около пятидесяти тысяч долларов, примерно половина этого уходит в карманы копов и администрации. После уплаты организации, которая помогает этим ребятам в реализации, выплат всем, кому требуется заплатить, каждый парень получает столько, что хватит на счета за аренду и вечерний поход с женой или любовницей в ресторан " Оливковая роща", чтобы они могли притворяться, что способны на такое дерьмо.

Вкус – называют они это. Все хотят иметь охрененный вкус, даже если ничего не делают. Они восклицают: «Мы семья, мы все работаем, как один, и смотрим друг за другом». Они говорят, что уважение и честь имеют значение…но, насколько мне известно, все это гребаное дерьмо.

Мужчин внизу никто не знает и все игнорируют, полностью закрывая глаза на происходящее дерьмо. Один пропадет – и черт с ним, новый ублюдок появится на его месте, не пройдет и часа. Его тело даже не успеет остыть, а про него уже полностью забудут, словно он и не существовал.

Какая тут гребаная семья…

Лично я не заботился о деньгах. На моем банковском счету было достаточно, чтобы обеспечить меня на всю жизнь, и я подозревал, что это было одной из причин, по которой Аро хотел меня заполучить в первую очередь. Ему не нужно будет переживать о том, что я начну мошенничать с кредитными картами или подлизываться больше, чем этого потребует мое отчаяние, и я был чертовски уверен, что не буду заключать подозрительные сделки за его спиной или пытаться свалить его. Мне не нужны были чертовы деньги, как большинству парней. Он подумал, что меня больше интересует власть и уважение, и поверил, что может использовать это для своей выгоды, чтобы манипулировать мною.

Проблема была в том, что я больше, блядь, не понимал этого.

Где уважение, когда тебя поднимают с кровати в три часа ночи, чтобы избить до неузнаваемости мужчину, который владеет небольшой пиццерией, только потому, что он взял взаймы деньги, которые не может отдать? Где уважение, когда поджигают дом еще одного парня, забирая у него все, что он заработал за всю жизнь, и оставляя его семью без крова над головой, только потому, что он посмотрел на босса взглядом, который тот посчитал неприемлемым? Где уважение, когда пугают семнадцатилетнюю девочку, угрожая убить всех, кого она любит, и разрушить ее жизнь, потому что она оказалась в неправильном месте в неправильное время и была свидетелем того, чего не должна была видеть?

Насилие, вымогательство, наркотики, грабеж, похищение, разбой, взяточничество, азартные игры, угоны, проституция, коррупция, поджоги, применение силы, фальшивые деньги, подделка спиртного, торговля людьми и убийства…

Где во всем этом уважение?

Я не видел его… и это уж точно, блядь, не было той «силой», которую я хотел.

Все, что я видел – это кучку эгоистичных грубых ублюдков, которые заботятся только о себе, готовые уничтожить любого, кто перейдет им дорогу, убивающие и лгущие на пути к вершине. Они были трусами, притворяясь, что сильны, хотя в действительности были настолько слабы, что прятались за своими титулами, используя угрозы, чтобы получить то, что хотят. Они провозглашали, что заботятся о женщинах и невинных, говоря, что оставляют в покое и тех, и других, но в это было тяжело поверить, учитывая, что они превратили в рабыню единственную девушку, которую я любил. Они требовали уважения, но сами в ответ не уважали никого, и их сила существовала только в головах людей, создаваемая страхом. Мне не надо было задумываться, почему Алек всегда был холоден, а отец таким уставшим: несколько недель – и я уже измучился.

После инициации я проводил каждый час своего бодрствования в поисках Изабеллы. Ройс помогал, когда мог, но ему требовалось контролировать и своих ребят. Хреново, что он один старался помочь мне, учитывая, что в произошедшем частично была и его вина. Он игнорировал свои обязанности, когда его человек спланировал и осуществил похищение моей, блядь, девушки, а, если бы он заметил, что происходит, мог бы предотвратить все это дерьмо. Первые несколько дней я злился, постоянно огрызаясь на него, потому что мне нужно было обвинить кого-то, но, в конце концов, ярость сменилась опустошением.

Я пытался опять засечь чип, надеясь на легкое решение, но это было потерей времени. Ройс сказал, что они были в курсе, что в Беллу зашили чип, потому что Аро упустил этот лакомый кусочек информации, так что прикинул, что они нашли способ блокировать чип, усложняя нам поиски. Они хотели измотать нас, заметая следы, чтобы, когда мы, наконец, найдем их, оказаться в лучшем положении.

Мы проводили бесчисленные часы, пересматривая записи, документы на владение землей, определяя территории, связанные с русскими в Хайланд-парке. Ройс делал дюжины телефонных звонков, и мы навещали людей, которые, как он верил, могли дать информацию, и неоднократно применяли усиленные меры, чтобы выудить ее. Несколько раз я терял контроль, и, как дикарь, набрасывался на людей с кулаками, но по большей части боль причинял Ройс. Я наблюдал, как он пытает людей, слышал, как они кричат в агонии, умоляя его остановиться. Он вытаскивал ногти плоскогубцами, зажимал головы в тисках и сжимал их, пока кости не начинали трещать. Я видел, как он почти утопил мужчину, держа его под водой, пока легкие не наполнились жидкостью, и колол людей всем, что попадалось под руку, от топориков для льда до отверток. Мы не применяли оружие и не забрали ни одну жизнь, но доводили до сведения некоторых, что, к тому времени, как мы закончим с ними, они будут мертвы. Я абстрагировался, мой мозг сконцентрировался только на конечном результате, и мне было наплевать, кому в процессе причинят боль, или что для этого нужно. Мне необходимо было найти Изабеллу, и не имело значения, какой ценой, ценою каких жертв, и, в конце концов, все это привело нас к складу рядом с шоссе номер сорок пять.

Я был развалиной, мой мозг истощился от беспокойства и недосыпа. Ее хрупкое, изломанное тело было одним из самых разрушительных зрелищ, которым я был очевидцем, и я знал, что никогда не забуду этого. Интересно, не чувствовал ли нечто похожее отец, когда нашел на аллее мою мать, хотя его боль была сильнее, ведь Изабелла все еще была жива. Я не мог даже представить, что увижу безжизненное тело Изабеллы, зная, что это из-за моего решения она закончит так. Перед ней была еще вся жизнь, то, за что мы боролись, и потерять ее было бы самой худшей трагедией. Это было похоже на историю моей матери – наконец, свободной, но все равно зло забрало ее в конце.

Если бы это не было так тревожно и огорчительно, может, я и увидел бы иронию в том, что всегда говорила мама. Человек не может избежать своей судьбы, и неважно, как сильно он пытается достичь этого, потому что все идет так, как должно идти. Я предполагал, что всегда был предназначен для мафии, учитывая факт, что неважно, как сильно я пытался избежать этого – я все равно пришел к этому.

И Изабелла была предназначена для свободы… моя мама была уверена в этом.

Я оставался рядом с Изабеллой, пока она была без сознания, но не был там, когда она, наконец, очнулась. Мне было, блядь, стыдно за это, зная, что она беспокоилась обо мне, но Аро вызвал меня этой ночью на первую работу для Боргата. Босс обычно ничего не делает сам, у него уйма народу для грязной работы, но Ройс был мертв, Алек – в коме, а мой отец отошел от дел, и Аро подумал, что лучше всего будет продемонстрировать лично мне казнь через повешение. Он, похоже, гордился этим, словно это могло связать нас, но только наблюдение за происходящим лишь углубило мою растущую ненависть к этому человеку.

Той ночью они напали на владельца пиццерии, человека по имени Джозеф Каталано. Оба его сына были замешаны в этом. Его младший сын, к несчастью, был ребенком, которого убил Алек за связь с Джеймсом. Его старший сын был тем, кто приказал начать нападение, и этот факт вызвал у меня большее отвращение, чем все действо, очевидцем которого я был. Его собственный сын, ради которого отец рвал свою задницу, пытаясь дать ему лучшую жизнь, как дикарь напал на него по причине, не имеющей смысла. Он пошел против собственной крови во имя преданности организации, которая, возможно, когда-нибудь пойдет против него. Это было тошнотворно, но я держался настолько хорошо, насколько мог, понимая, что Аро следит за мной все это время. Часть меня размышляла, не было ли единственное причиной моего присутствия здесь то, что он мог послать мне сообщение, не прибегая к помощи слов. Он хотел, чтобы я знал, что в его власти заставить ребенка уничтожить собственного отца во имя преданности, выбрать его, а не узы крови.

Сообщение ублюдка было получено.

Длительность нашего пребывания в Чикаго была неопределенной, потому что Изабелла плохо восприняла новость о моей инициации. Я надеялся, что со временем она сможет привыкнуть к этому, но правда была в том, что я не был уверен, сможет ли сделать это, учитывая, что и сам не полностью понимал себя. Она обособилась, в ее глазах царила грусть, которую я хотел прогнать, но чувствовал себя гребано беспомощным, потому что знал, что не могу.

Аро вызывал меня еще несколько раз, сообщая, что хочет, чтобы я понаблюдал за кое-какими делами и научился еще кое-чему. Я не принимал личного участия, но стоять и просто смотреть, не делая ничего, чтобы предотвратить это, уже было достаточно дурно. Я всегда думал, что смогу заниматься этим, если приду к этому, думал, что я смогу быть таким человеком, но правда была в том, что я не мог отстраниться от этого. Все, что я мог думать об этом, наблюдая, как разрушаются жизни, это то, что чувствовала бы Изабелла, если бы узнала, или что подумала бы моя мама, если бы осталась жива. Они обе были бы разочарованы, блядь, стыдились бы меня… но я не винил их в этом, потому что сам стыдился.

Было так хреново, что у меня больше нет выбора.

Я поговорил с Аро по поводу возвращения в штат Вашингтон, и он согласился, что это будет лучше всего, сообщив, что я могу сделать для него кое-что, пока буду там. Вещи, которые они хранили в нашем подвале, перевезли в Порт-Анжелес, и ему нужен был кто-то, убравший все оттуда и отправивший по месту требования, раз уж мой отец больше не может работать. Я согласился, не желая заниматься этим дерьмом, но зная, что это был мой собственный гребаный выбор.

Я всегда злился, когда Изабелла говорила " О’кей", соглашаясь со всем, что ей говорили, и не мог понять, почему, блядь, она просто не может честно высказать свое мнение. За короткое время я стал похож на нее – я изображал фальшивое уважение ради выживания, говоря " Да, сэр", когда на самом деле хотел сказать " Твою мать, задница", и делал все, что мне говорили, невзирая на то, хотел я этого или нет.

Это была одна из тех ситуаций, ирония которой могла бы быть изумительной, если бы она не была такой чертовски хреновой.

Я думал, что после нашего возвращения будет лучше, но нет. Аро не выждал и недели, прежде чем начал звонить с приказами, и, хотя я мог с этим справиться, то, что он контролировал мою жизнь, тяжело давило на меня. Я был растерян, проводя все ночи с телефоном в руках и отдавая приказания, пока Изабелла спит. Я надеялся сохранить эту часть моей жизни отдельно от нее, не желая, чтобы мое затруднительное положение причинило ей еще большую боль, но с течением времени я начал осознавать, как чертовски это невозможно. Я рвал себя пополам, отрывая от нее часть себя, и подозревал, что она понимает это. Я пытался улыбаться и уверял ее, что она в безопасности, желая убедить ее поверить, что все прекрасно, но правда была в том, что я больше не был уверен в этом сам.

Могло ли все быть прекрасно?

В конечном итоге, у нас начались ночные кошмары. К ней вернулись ее суровые испытания, ко мне – мои воспоминания. Я не мог спать без того, чтобы меня не навестили призраки, организация, вошедшая в мою жизнь, возродила мое опустошение. Мне опять начала сниться мама, визг покрышек и ее пронзительные крики, когда у нее отнимали жизнь, звук пули, пролетающей по воздуху. Мне много снилась Изабелла, вид ее изломанного хрупкого тела в моих объятиях на том складе в Чикаго. Я начал больше бодрствовать, просто наблюдая, как Изабелла спит, чтобы видеть, как она дышит. Я держал ее, пока она плакала от мучений, и хотел сделать все лучше, хотел исправить все, но не был уверен, что, блядь, делать.

Когда я уже не мог это переносить, то вставал с кровати и спускался к пианино, играя музыку, которая крутилась в мозгу. Моя усталость росла, и я не знал, сколько еще могу вынести, прежде чем сорвусь. Я отчаянно хотел знать, через что прошла Изабелла, желал, чтобы она рассказала мне об этом, но у меня не было права просить. Я хранил свои тайны, и было бы лицемерием требовать от нее рассказа.

Было тяжело признать, но я чувствовал, что мы отдаляемся друг от друга с каждым днем. Она изолировалась, что-то царапая в одной из своих тетрадей, и абсолютно не замечая, как проходит время. И я чувствовал, что тоже тяну время и жду. Какого хрена я ждал, я не был полностью уверен, но точно знал, что скоро что-то надо будет менять. Мы просто не могли продолжать так жить, притворяясь, что все прекрасно, пока продолжали разваливаться на гребаные кусочки.

За несколько дней до Рождества я проснулся от звука сотового. Пронзительный звонок разрушил мою легкую дремоту. Я с усилием открыл глаза и похлопал по кровати, пытаясь найти надоедливую вещицу и остановить проклятый звонок. Я выругался, когда случайно свалил его с тумбочки на пол, и, оторвавшись от Изабеллы, сел.

– Выключи его, – пробурчала Изабелла, даже не пытаясь открыть глаза.

– Блядь, я пытаюсь, – пробормотал я, наклоняясь и поднимая его с пола.

Взглянув на экран, я простонал, протирая глаза.

– Да, сэр?

– Я уже начал размышлять, собираешься ли ты ответить когда-нибудь, – сказал Аро, и тон его голоса сказал мне, что он не был в настроении для шуток.

Я взглянул на часы – было чуть больше четырех утра.

– Конечно, я собирался отвечать, – ответил я, прикрывая глаза, в которых словно песка насыпали, и лег рядом с Изабеллой. – Просто сейчас гребано рано. Я спал.

– Тогда хорошо, что ты проснулся, потому что тебе нужно кое-что для меня сделать, – сказал он. – Мне нужно, чтобы ты забрал пакет у человека в Порт-Анжелесе.

– Сейчас? – недоверчиво спросил я.

Мы, наконец, опустошили все контейнеры в Порт-Анжелесе, так что я думал, что закончил с этим дерьмовым делом, но, очевидно, я не был так удачлив. Он горько рассмеялся, и я стиснул руки в кулаки, загоняя назад раздражение, но этот звук действовал мне на нервы.

– Да, сейчас, – нетерпеливо сказал он, быстро скороговоркой диктуя адрес.

Я выпрыгнул из кровати и бегом направился к столу, чтобы записать на чем-нибудь, и схватил ручку. Я пытался записать на руке, но это не сработало, так что я отчаянно оглядывался в поисках чего-нибудь еще, пока он продолжал говорить. Заметив тетрадь Изабеллы под кроватью, я схватил ее, перелистнул к концу и нацарапал адрес, насколько мог вспомнить. Я поблагодарил его, не зная, блядь, за что, и повесил трубку.

– Просто, блядь, великолепно, – пробурчал я, подкрадываясь к гардеробной.

Вытащив какую-то одежду, я быстро оделся и сел на край кровати рядом с Изабеллой натянуть обувь.

– Куда ты собрался? – пробормотала она.

Я взглянул на нее, увидев, что ее глаза открыты, и она смотрит на меня в растерянности.

– Э-э-э… Мне нужно закончить покупки к Рождеству, – сказал я первое, что пришло в голову, нервно проведя рукой по волосам.

– Сейчас? – недоверчиво спросила она, перекатившись и посмотрев на часы. – А сейчас что-то открыто?

– Пока доберусь, откроется, – сказал я, надеясь, блядь, что она не будет со мной спорить.

Я быстро поцеловал ее и встал, проведя рукой по ее щеке и убирая непослушный локон волос с ее лица.

– Я люблю тебя, tesoro. Поспи еще. Я скоро вернусь.

– Я тоже люблю тебя, – пробормотала она, опять закрывая глаза.

Я собрал свои вещи и тетрадь, выйдя из дома так тихо, как мог, и, забравшись в «Вольво», поехал в Порт-Анжелес. Мне было трудно сконцентрироваться на вождении, зрение затуманивалось от истощения, и несколько раз я съезжал с дороги. Я выругался, разозлился, включил музыку и открыл окна, чтобы шум и холодный воздух не давали мне заснуть.

Я приехал в Порт-Анжелес около пяти, но ездил кругами еще минут двадцать, пытаясь разыскать гребаный адрес, боясь, что все-таки записал неправильно. Это оказалась какая-то грязная крошечная дыра в стенах парикмахерской на другой стороне трассы, с выкрошившимися кирпичами и едва державшейся вывеской. Она выглядела заброшенной, но флуоресцентный знак " Открыто" горел в окне, намекая на обратное.

Я взялся за пистолет, который привез из Чикаго и держал под сиденьем с тех пор, как был принят, и засунул его за пояс, прежде чем выйти из машины. Дверь, которую я толкнул, не поддалась, так что я нажал кнопку дверного звонка под почтовым ящиком. Раздалось громкое гудение, и я поежился от шума, услышав движение внутри, и дверь открылась. Передо мной стоял чернокожий мужчина с серьезным выражением на лице, татуировкой на шее и с наполовину заплетенными в косу волосами. Я заметил блеск золотых зубов, на шее и в ушах сияли алмазы. Он не выглядел человеком, с которым Аро мог вести дела, и на секунду задумался, может, я действительно неправильно записал адрес, но мужчина молча отошел в сторону, приглашая меня войти еще до того, как я начал обдумывать свой уход.

Я вошел, увидев такую же разруху, как и снаружи. Он захлопнул дверь и пошел через комнату.

– Ты опоздал, – сказал он, залезая в карман за сигаретами.

Одну он сунул в рот и протянул мне пачку, предлагая закурить. Я отказался, он пожал плечами, зажег сигарету и бросил пачку на стол.

– Да, – пробормотал я, зная, что это не извинение, блядь, за опоздание, но я не позаботился предложить другое. – Я Эдвард…

– Я знаю, кто ты, – оборвал он меня. – Я бы не впустил твою задницу, если бы не знал. Хотя ты не похож на своего отца. Ты уверен, что ты его сын? С этими волосами я думаю, что твоя мамочка, должно быть, трахалась еще с кем-нибудь.

Он засмеялся, и я гневно сузил глаза, руки начали дрожать. Я инстинктивно потянулся за оружием, злость затопила меня, но он засек мое движение и поднял руки, защищаясь.

– Эй, успокойся. Я просто шучу, – тряхнул он головой и усмехнулся, явно не принимая меня всерьез. – Ты точно сын Каллена. Никто из этих ублюдков не понимает шуток.

– Не говори, блядь, о моей матери, – резко ответил я, когда он повернулся ко мне спиной, открывая шкаф.

– Как хочешь, чувак, – пробормотал он. – А скажи мне, у тебя есть девушка?

– Простите?

– Ты что, блядь, глухой? – спросил он, быстро поворачиваясь.

Я напрягся, увидев, что он достал из шкафа «Глок» двадцать второго калибра, без колебания наводя его на меня. Я быстро выхватил свой пистолет, прицеливаясь ему в голову, от ужаса мое сердце дико забилось. Веселье ушло из выражения его лица, в глазах блеснула ярость.

– Я спросил, есть ли у тебя гребаная девушка.

– Да, – сказал я, пытаясь сдержаться, но он явно был неадекватен, и я не имел понятия, что, черт возьми, происходит.

В голове промелькнула мысль, что это может быть подставой, но я оттолкнул ее, не желая даже думать о том, что Аро может, блядь, сделать это со мной, когда я не совершил ничего плохого.

– Как ее зовут? – спросил он.

Я засомневался, не понимая, почему, вашу мать, он спрашивает о ней, и его нетерпение возросло.

– Я могу, блядь, выяснить это сам, но не думаю, что ты захочешь этого.

– Изабелла, – спокойно сказал я.

– Хорошо, – ответил он, опуская пистолет и вытаскивая пухлую сумку из шкафа.

Он протянул ее мне, и я нерешительно взял, все еще направляя на него пистолет.

– У тебя двадцать четыре часа, чтобы привезти мне деньги. Если их не будет здесь завтра в пять утра, в одну минуту шестого я сяду в машину и нанесу ответный визит Изабелле, заставив ее заплатить за это. Я не выношу опаздывающих ублюдков, когда у нас назначена встреча. Ты меня понял?

– Если ты только коснешься ее…

– Я сказал, ты, блядь, меня понял? – рявкнул он, опять поднимая пистолет и прерывая меня, раздраженный таким отношением.

– Да, – холодно сказал я, но мои руки дрожали.

– Хорошо. Теперь сваливай из моего гребаного дома, прежде чем я выстрелю в тебя, – сказал он.

Я сделал несколько шагов назад, все еще целясь, распахнул дверь и быстро оказался снаружи. Убрав оружие, я рванул к машине, нащупывая ключи и ругаясь, пытаясь открыть дверь.

– Боже, – пробормотал я, скользнув внутрь и бросая сумку на пассажирское сиденье. Заведя машину, я набрал скорость, желая убраться отсюда подальше, пока могу. Я подождал, пока отъеду на несколько миль, и с любопытством открыл сумку, увидев там два нераспечатанных килограммовых бруска кокаина и несколько пакетов с марихуаной.

– Какого хрена?

Я, ошеломленный, нажал на тормоза и припарковался на стоянке у ближайшего ресторанчика. Некоторое время я смотрел на наркотики, не зная, какого хрена я должен с ними сделать. Я не был уверен, говорил мне про это Аро или нет, учитывая, что я не обращал особого внимания на его слова, и вдруг перепугался, что я пропустил что-то. Последнее, что я хотел – это нарваться, и понимал, что пропустить его инструкции значило такое же неуважение, как и примитивное игнорирование их.

Я поколебался, но взял телефон и быстро пролистал список контактов, остановившись на имени своего отца. Я нажал кнопку вызова, ожидая ответа.

– Эдвард? – нерешительно ответил он, очевидно, обеспокоенный звонком в неурочное время.

– Я… Я думаю, мне нужна помощь, – сказал я.

– Что? – нерешительно сказал он. – Где ты?

– Я в Порт-Анжелесе, – сказал я. – Мне утром позвонили, чтобы я забрал кое-что у какой-то долбаной ненормальной задницы, которая наставила на меня пистолет. Он дал мне сумку и сказал, что хочет деньги завтра утром, но я не знаю, что, блядь, я должен с этим делать.

– Похоже, ты повстречался с Гарретом, – вздыхая, сказал он. – Он параноик, я много раз сталкивался с таким его поведением за эти годы. Просто сними деньги со своего счета и заплати ему.

– Сколько? – спросил я, заглядывая в сумку. – Тут много всего.

– Я знаю. Мы пришли с ним к соглашению, что это будет стоить пятьдесят штук за каждый визит, – сказал он. – Когда доберешься до Форкса, позвони Бену, и он заберет у тебя это за восемьдесят. На улицах это будет стоить примерно сотню тысяч, так что он наварит на этом около двадцати штук. Забери деньги, которые ты вложил, а остальное отдай Аро.

– Хорошо, – пробормотал я. – Спасибо.

– Всегда пожалуйста, сын, – сказал он. – Будь осторожен.

– Да, – я повесил трубку и взглянул на часы, понимая, что потеряю еще несколько часов, пока откроются банки, и я смогу снять деньги. Я сунул сумку в багажник для большей безопасности и ездил вокруг города, изредка останавливаясь, чтобы пробежаться по уже открытым магазинам. Я перекусил и купил несколько подарков с помощью карточки «Американ Экспресс», хотя был не в настроении для празднования Рождества. Но я не мог вернуться домой с пустыми руками, иначе Изабелла поймет, что я наврал ей.

Я снял деньги в десять, когда открылись банки, получив больше, чем нужно, просто на всякий случай, и вернулся к парикмахерской, отдав наличные Гаррету, стоя на пороге с рукой, положенной на пистолет, пока он внимательно пересчитывал купюры. Там были и другие люди – в кресле парикмахера развалился еще один мужчина с оружием на коленях, и на маленьком потрепанном диване сидели две девушки. Обе были болезненно худы, одеты в поношенную откровенную одежду, и их волосы были спутаны. На обеих была наложена тонна макияжа, и все выглядело так, словно он остался с предыдущей ночи. Они были под кайфом и втягивали полосочки кокаина с тусклого подноса перед ними.

Одна из девиц встала и, пошатываясь, двинулась в нашем направлении, падая прямо не колени Гаррету. Она выбила несколько купюр из его руки, и тот простонал, подхватывая их для пересчета.

– Следи за собой, сука.

– Да, да, – сказала она неразборчиво, пожимая плечами.

На мгновение она взглянула на меня, и на ее губах появилась слабая улыбка.

– Я раньше его не видела. Он горяченький.

Гаррет посмотрел на меня и заржал.

– У него есть девушка, которой он, очевидно, дорожит, раз так быстро появился здесь с моими бабками. Не думаю, что у тебя есть шанс.

– Раньше это никого не останавливало, – ответила она, опять вставая и направляясь ко мне.

Я напрягся, когда она притормозила передо мной. Ее кожа пахла так, словно водка сочилась из пор, и от этой вони мой желудок дернулся.

– Что ты скажешь, малыш? Как насчет небольшого веселья?

Я простонал, отдернув голову, когда она попыталась провести пальцами по моим волосам, не желая, чтобы она коснулась меня своими проклятыми грязными руками. Я не имел представления, где они были, и не желал знать, основываясь на ее внешнем виде.

– Ты, блядь, издеваешься надо мной, – сказал я.

– Оставь его в покое, Кэти, – сказал Гаррет, вставая и собирая деньги. – Это все. Рад был иметь с тобой дело.

– Я тоже, – пробурчал я, благодарный, что все это дерьмо закончилось.

Быстро вылетев за дверь, я сел в машину, доставая телефон, и двинулся по улицам Порт-Анжелеса. Я набрал номер Бена Чейни и сказал ему, когда он ответил, что у меня есть для него кое-что. Я не стал объяснять, но он понял, на что я, блядь, намекаю, и сообщил, что встретит меня с деньгами на парковке у супермаркета в Форксе.

Я приехал прямо туда, припарковался в стороне от всех, выключил мотор и откинулся на спинку сиденья, ожидая Бена. Я быстро устал, чувствуя себя охрененно неловко, и взял тетрадь Изабеллы с пассажирского сиденья. Мне было неудобно, что я прихватил ее, но больше записать было не на чем, и я даже не подумал, будет ли она искать ее, пока я отсутствую.

Я поколебался, неуверенный, могу ли я действительно заглянуть в нее, но скука смешивалась с любопытством, и, в конце концов, они победили. Я открыл тетрадь на первой странице, проглядел ее, и почувствовал тошноту, читая записи. Она вспоминала все, что с ней было, описывала ночные кошмары и то, что она видела. Она много думала о боли, которую чувствовала, и я пролистывал страницы все в большей ярости. Там были дюжины рисунков, некоторые такие неясные, что я даже не мог понять, что там нарисовано, но были и такие точные, словно я видел это собственными глазами. На некоторые было тяжело смотреть, и я быстро перелистывал страницы, мой гнев становился все больше.

Я был примерно на середине, когда заметил свое имя, и быстро прочитал абзац. Она постоянно писала, что любит меня, но также размышляла, какое будущее нас ждет. Она почти боялась этого, ей не нравилась ситуация, в которой я оказался. И как же сильно я не хотел, чтобы это дерьмо причиняло ей боль! Я хотел только защитить ее, в любом случае, не желал ранить ее, и тот факт, что она боялась неизвестности, заставил меня задуматься – а не делаю ли я еще хуже, не рассказывая ей все. Но я не мог избавиться от мысли, что она, блядь, возненавидит меня, не сможет смотреть на меня без отвращения, если я даже просто расскажу ей, что я стоял и смотрел. И я знал еще тогда, когда поехал в Чикаго, что никоим образом я не признаюсь ей в дерьме, которое был вынужден делать.

Я в смятении перелистнул еще несколько страниц, едва просматрев их, и один набросок с краю привлек мое внимание. Я уставился на него, растерянно нахмурившись. По какой-то причине это лицо казалось мне странно знакомым. Этого человека Белла уже рисовала на предыдущих страницах, но этот набросок был четким, с превосходно прорисованными деталями. Одна сторона его лица была обезображена шрамом, словно от ожога. Я не помнил, где я его видел, но не сомневался, что откуда-то знаю его.

Я был так сконцентрирован на рисунке, что не заметил, как подошел Бен и постучал в окно, заставая меня врасплох. Я подпрыгнул, вздрогнул, быстро отложил тетрадь в сторону и выругался.

– Ты, блядь, испугал меня, – пробурчал я, вылезая из машины.

– Прости, чувак. Ты выглядишь так, словно тебя что-то потрясло. С тобой все в порядке?

– Да, просто у меня в голове много всего, – сказал я, обходя машину и открывая багажник.

– Надо думать. Я тебя уже вечность не видел. Я слышал, что ты вернулся в город, но не вернулся в школу, так что я не знал, что происходит, – ответил он. – Хотя я удивился, когда ты позвонил. Я слышал о том, что было в Чикаго, так что думал, что твой отец на какое-то время отошел от дел.

– Он так и сделал, – сказал я, доставая сумку и протягивая ему.

– Ты? – нерешительно спросил он, осторожно глядя на меня.

Я пожал плечами, нервно проведя рукой по волосам. Я не знал, что буду чувствовать, говоря о таком дерьме с Беном, потому что прежде я не вдавался в разговорах с ним в детали бизнеса моего отца.

– Я делаю то, что должен делать, – сказал я.

– Да, понимаю. Я говорю то же самое последние несколько лет, – сказал он, взяв сумку.

– Держу пари, да, – пробормотал я.

Он подошел и открыл свой багажник, опуская сумку внутрь.

– А как ты справляешься с этим? Я хочу сказать, Анжела знает, что ты как-то связан с этим дерьмом, но я знаю, что она не понимает, насколько глубоко ты завяз. Как тебе удается хранить это в секрете от нее?

Он пожал плечами.

– Это нелегко, потому что я словно живу двойной жизнью. Но то, что я получаю, стоит того, чтобы делать это – цель оправдывает средства. Я чувствую большую вину за то, что вру ей, но я просто спрашиваю себя – а хочет ли она это знать, и, хорошенько подумав, прихожу к выводу, что нет. Невежество слепо, мой друг, и я скорее хочу видеть ее в слепом неведении, чем понимающей и взволнованной. Пока это не ранит ее, не думаю, что это большая проблема.

– А если это ранит ее? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Тогда это того не стоит, – сказал он. – Ничто не стоит ее боли.

– Да, – пробормотал я, прислоняясь к «Вольво».

– Знаешь, когда вы, ребята, уехали, здесь появился федеральный агент и начал задавать вопросы. Он интересовался твоей девушкой больше, чем всеми остальными, спрашивая людей, что они о ней знают, и откуда она взялась, и знаем ли мы – все ли с ней в порядке или нет, – сказал он. – С ней все в порядке?

– Да, с ней все хорошо, – нерешительно ответил я. – Она дома.

– Хорошо. Она прекрасная девушка. Я бы не хотел узнать, что с ней что-то случилось, – сказал он, залезая в свою машину и вынимая маленький конверт. – Ладно, вот деньги. Я могу подождать, пока ты их пересчитаешь.

– Я тебе доверяю, – сообщил я, забирая его.

Он засмеялся, тряхнув головой и протягивая руку для рукопожатия.

– Никогда бы не подумал, что увижу день, в который Эдвард Каллен будет кому-то доверять, – сказал он. – Рад был тебя видеть, парень. Это, наверно, последний наш обмен, раз уж скоро окончание школы, а потом я уеду в Йель.

– Тебе хватит денег на обучение? – осторожно спросил я.

– Да, у меня их достаточно. Как я и сказал, цель оправдывает средства, – ответил он. – В любом случае, не пропадай.

– Да, – пробормотал я, зная, что это глупость, потому что, скорее всего, я больше не увижу его после отъезда.

Наши жизни разойдутся в двух разных направлениях, которые никогда не пересекутся в будущем.

– Удачи в обучении на юриста, Бен. Если тебе что-нибудь будет нужно, не стесняйся обратиться, хорошо?

– Спасибо, и ты можешь сделать то же самое, – ухмыляясь, сказал он. – Я собираюсь специализироваться по уголовному праву.

Я хихикнул и распрощался, скользнув в машину и наблюдая, как он уезжает. Я еще несколько минут посидел, прежде чем завести мотор, и во мне появилось странное чувство. Это было похоже на решимость, словно все, наконец, собралось вместе, и хотя мне все еще не нравилась ситуация, в которой я оказался, похоже, что я, наконец, начал привыкать к ней.

Я бросил конверт с деньгами в бардачок и поехал домой, взяв тетрадь, которую утащил у Беллы, прежде чем зайти внутрь. Я пошел прямо на третий этаж и притормозил, когда открыл дверь спальни, увидев Изабеллу, лежащую на кровати и обнимающую подушку. Ее глаза были закрыты, и слабая улыбка на ее губах возбудила во мне острую боль желания. Она выглядела почти счастливой, лежа здесь, и впервые за долгое время ее лицо не было искажено от волнения, а ее тело не было напряжено и встревожено.

Я тихо прикрыл дверь и подошел к ней, осторожно засунул тетрадь под кровать и сел рядом с ней. Она немного пошевелилась, когда кровать качнулась, и с ее губ тихо слетело мое имя.

Я усмехнулся, до этого момента не сознавая, как сильно я соскучился по этому дерьму. Я вспомнил первый раз, когда она сделала это – удовлетворенно прошептала мое имя. Я хотел, чтобы всегда было так, чтобы я мог остановить этот момент навсегда, но, конечно, я не был так охрененно удачлив.

Так никогда не было, и, конечно, так никогда не будет.

Она быстро зашевелилась и захныкала, ее лицо искривилось от волнения. Я простонал, зная по опыту, что будет дальше. Она начнет плакать во сне, метаться и кричать на каких-то ублюдков, которых видела только она. Я знал, что она будет умолять, чтобы меня оставили в живых, вспоминая момент, когда она просила их, но было просто невозможно сидеть и наблюдать ее мучения.

– Пожалуйста, – прошептала она.

– Изабелла, – сказал я, трогая ее за плечо, потому что не мог слушать это снова. – Просыпайся, tesoro.

Ее глаза резко открылись, и она быстро села с выражением паники на лице.

– Эдвард, – смущенно выдохнула она, неистово оглядываясь.

Она начала протирать глаза, пытаясь проснуться, чтобы все обрело смысл.

– И давно ты дома?

– Минуту или две, – пожал я плечами, сбрасывая обувь. – Ты хочешь посмотреть кино?

– Конечно, – пробормотала она, ложась на спину и зевая. – Выбираешь ты.

Я хихикнул и подошел к ДВД, поставив первый попавшийся фильм. Мне было наплевать, про что он, потому что я подозревал, что усну настолько быстро, что даже не посмотрю тиры до конца. Я устал, мои глаза горели, тело ослабело, но я предложил это, чтобы отвлечь ее от кошмара. Я вернулся к кровати, готовый расслабиться, но застыл, увидев знакомый кожаный переплет книги, лежавшей открытой на покрывале.

– Где, блядь, ты взяла это? – поинтересовался я, быстро поднимая ее, ясно вспомнив, как избавился от нее.

Белла напряглась и осторожно взглянула на меня.

– У твоего отца, – ответила она. – Он мне ее отдал.

Я растерянно нахмурился.

– Почему, блядь, он отдал тебе дневник моей матери? – спросил я, не понимая, потому что мы оба пришли к выводу, что эту вещь он должен держать у себя.

– Он сказал, что это может помочь, – нервно пробормотала она. – Понимаешь, в нашей ситуации, он подумал, что это может помочь мне справиться, ну, со всем, если я узнаю, как она справилась с этим. Я могу научиться у нее и не сделать подобных… ошибок.

Я съежился от этих слов, чувствуя естественное желание оттолкнуть это от себя подальше, но загнал его назад, потому что это не было проступком Изабеллы. Правда, хотя мне не хотелось это признавать, была в том, что это были ошибки моей матери… Но я осмеливался думать, что это не имеет значения, потому что это того стоило.

Как сказал Бен, цель оправдывает средства. Я задумался, какая цель могла оправдать то дерьмо, через которое я прошел, но в одном я был уверен - Изабелла не закончит так, как моя мама.

– Когда он отдал его тебе? – спросил я, собравшись.

– Сегодня, пока тебя не было. Он попросил меня зайти в его офис, и отдал, – пояснила она. – Если ты не хочешь, чтобы я читала его…

– Нет, все нормально, – быстро сказал я, не желая выглядеть полной задницей, хотя не был уверен в этом, если учесть, как она отреагировала, прочитав его в первый раз.

Я не знал, о чем, черт возьми, писала мама, но также понимал, что действовать против отца не приведет ни к чему хорошему, так что в моих интересах верить, что он знает, что делает. Плюс, я слишком устал, чтобы спорить с ней.

– Я просто растерялся.

Я бросил дневник на стол и завалился на кровать, вздохнув, как только мое тело коснулось матраса. Изабелла прижалась ко мне, положив голову на грудь, и я обнял ее.

– Твой отец сказал, что на Рождество приедет вся твоя семья, – пробормотала она.

– Наша, – поправил я ее. – Наша семья, Белла. И да, они приедут, блядь, но я не уверен, счастлив я от этого или нет. Они могут действовать мне на нервы.

– А я рада, что они приезжают, – тихо сказала она. – Я думаю, это здорово.

– Да, может быть, – пробормотал я, закрывая глаза.

Тот факт, что она радовалась тому, что будет рядом со всеми нами, вызвал улыбку на моих губах. Еще не так давно она пряталась от людей, слишком встревоженная, чтобы расслабиться в компании. Это казалось вечностью, но на самом деле прошло всего немногим больше года, и она уже зашла так охрененно далеко и адаптировалась так быстро, что это давало мне надежду, что с ней действительно будет все хорошо.

– Хотя я предпочел бы быть без Розали.

Она засмеялась и игриво ткнула меня локтем под ребра.

– Будь хорошим, – сказала она.

Я промычал в ответ, сказав, что эта сука просто не знает, что такое, блядь, быть хорошим, так что это не имеет значения, и почти провалился в бессознательное состояние, когда услышал громкий стук в дверь. Я раздраженно простонал, просыпаясь, разгневанный вторжением.

– Пошел на хрен, – заорал я, подумав, что это отец, но я слишком устал, чтобы общаться с ним.

Мне нужно было немного отдохнуть после моего дерьмового дня. В дверь опять постучали, и Изабелла оторвалась от меня и, ворча, пошла открывать. Я простонал, схватил подушку и расстроено бросил ее в дверь.

– Клянусь гребаным Богом, я…

Дверь распахнулась, с силой ударившись о стену, и я быстро сел, услышав громкий голос.

– Что – ты? – выплюнула Розали, появляясь на пороге и уперев руки в бока.

– О Боже, – пробормотал я, удивленно проводя руками по лицу и пытаясь загнать раздражение назад.

Она была последним человеком, которого я ожидал увидеть.

– Сейчас для тебя еще рано, блядь.

– Сейчас не рано, придурок, – ответила она, поднимая бровь и глядя на меня, словно я дурачок. – Уже полдень. Пора поднимать свою ленивую задницу с постели.

– Пошла на хрен, – выплюнул я.

– Нет, спасибо, – язвительно сказала она. – Я не коснулась бы тебя, даже если бы ты был последним членом на свете, Каллен.

– Когда вы приехали? – спросила Изабелла, полностью игнорируя нашу перепалку.

– Минуту назад, – ответила Розали.

– Держу пари, что ты сразу же поднялась сюда. Даже не передохнув и, как всегда, начала доставать меня, – пробурчал я. – Rompiballe (Боль в заднице).

– Ты все такой же маленький самоуверенный говнюк, – ответила она, тряхнув головой. – Всегда предполагаешь, что все касается тебя, но я обломаю тебя, Каллен. Ты не особенный. Я здесь из-за Изабеллы.

– Из-за меня? – удивилась Изабелла.

– Да, из-за тебя. Давай, одевайся, потому что Элис будет здесь через несколько минут, а ты хорошо знаешь, что не стоит заставлять ее ждать, – сообщила Розали. – Мы втроем идем на рождественский шопинг.

– Да, но у меня нет… – начала Изабелла.

– Возьми мою кредитку, – прервал ее я, зная, что она собирается сказать, что у нее нет гребаных денег. – Она в бумажнике. И даже не начинай спорить с Розали, потому что это бесполезно. На случай, если ты не заметила, она, типа, сука.

– Ты все еще такая же задница. Я не понимаю, какого черта она делает с тобой, – резко ответила Розали, поворачиваясь и уходя.

Она крикнула через плечо, чтобы Изабелла поторопилась, и я ухмыльнулся, ложась и опять закрывая глаза. Все было, как в старые добрые времена…

Может быть, и хорошо, что рядом опять будут все эти мудаки.

После ухода Изабеллы я провалился в глубокий сон, усталость сломила меня. Я долго спал, прежде чем начались кошмары. Из подсознания вырвалась навязчивая мелодия, дразнящая меня в темноте. Я видел лицо мамы, ее сияющие зеленые глаза и гордую улыбку, сверкающую в темноте, когда она говорила.

– Мое сокровище, – прошептала она, распространяя тепло и свет, которые, как она всегда говорила, я принес в ее жизнь.

Она засмеялась, и это звук был таким потрясающим, что почти заглушил навязчивую песню на заднем плане, но недостаточно, чтобы остановить то, что будет дальше.

Этого никогда не хватало.

В моей голове начали появляться образы, взрываться звуки. Визг тормозов, выражение ужаса на лице матери, когда она увидела, что происходит. Я слышал мужские голоса, их грубые слова, ужасные крики мамы, прогоняющей меня прочь. Громкий хлопок выстрела, последовавший за слепящим белым светом, который забрал мамину жизнь. Я закричал от ужаса, и, как только опять мог видеть, уставился в самые ужасные глаза, которые видел в жизни. Прошла едва лишь доля секунды, прежде чем он поднял пистолет и выстрелил в меня, и второй выстрел заставил меня проснуться, оставляя этот образ гореть в голове.

Это было лицо, которое я знал – лицо, которое я помнил – потому что это лицо я только что, блядь, видел.

Я спрыгнул с кровати, как только проснулся настолько, что мог двигаться. Мои ноги запутались в простынях, и я почти упал на долбаный пол из-за спешки. Я выругался, восстанавливая равновесие, потный и дрожащий, с учащенным дыханием. Я выхватил тетрадь Изабеллы из-под кровати и начал яростно перелистывать страницы, остановившись там, где нашел искомый рисунок.

– Боже милостивый, – сказал я, в шоке глядя на него.

Я вылетел из комнаты и помчался на второй этаж, распахивая настежь дверь кабинета отца, даже не позаботившись постучать. Он сидел за своим столом и инстинктивно выхватил из ящика пистолет, хотя этот ублюдок знал, что по условиям освобождения под залог не должен иметь его.

– Что случилось? – спросил он с паникой в голосе, увидев меня.

– Кто это, блядь? – выплюнул я, бросая тетрадь перед ним на стол и пытаясь успокоиться, но оставаясь на грани гипервентиляции.

Карлайл поднял ее, осторожно взглянув на меня, прежде чем рассмотреть рисунок.

– Где ты это взял? – спросил он, растерянно хмурясь.

– Это Изабеллы, – сказал я, нервно проводя рукой по волосам. – Она несколько недель царапала это в своей гребаной тетради, рисуя картинки того, что видела в Чикаго. Так что это за хрен?

– Это друг, – нерешительно сказал он. – Его зовут Алистер.

– Друг? – недоверчиво поинтересовался я. – Мне он не друг, блядь.

– Но он друг, – надавил он, осторожно глядя на меня. – Он в организации уже много лет, сын, что делает его нашим общим другом. Если я правильно помню, он был первым, кого инициировал Аро в качестве босса после смерти твоего деда, когда тебе было шесть лет. Сейчас он отвечает за казино в Вегасе, с тех пор, как несколько лет назад погиб Свон.

– Его инициировал Аро? – заорал я, тряхнув головой. – Он один из нас? Этот ублюдок убил мою мать! Он, блядь, стрелял в меня!

Я неистово расхаживал по комнате. Мой отец напрягся, быстро встал на ноги и схватил меня за рубашку, чтобы остановить движение.

– Что ты только что сказал? – жестко спросил он с серьезным выражением лица.

– Я сказал, что он, блядь, убил мою мать! Это был он! – резко сказал я.

– Ты вспомнил? – недоверчиво спросил он, и в его голосе была ярость. – После всех лет ты вспомнил эту информацию и ничего не сказал?

– Да, – сказал я, потом растерянно покачал головой. – Нет. Я не помнил, но сделал это сейчас. Это он. Он нажал на чертов курок.

– Ты ошибаешься, сын, – сказал он, отпуская меня и качая головой.

– Я не ошибаюсь. Я, блядь, видел его. Он снился мне каждую ночь все это время! Я, блядь, ел, спал и дышал этими воспоминаниями, и просто не замечал его лица, но десять гребаных минут назад вспомнил, – резко ответил я. – Это был он.

– Ты сегодня первый раз вспомнил его лицо? – стоически спросил он.

Я кивнул, и он вздохнул, разочарованно потирая переносицу.

– Это было до или после того, как ты увидел рисунок в ее тетради, Эдвард?

– Почему, блядь, это имеет значение? – рявкнул я.

– Потому что ты растерян. Ты спроецировал то, что случилось с Изабеллой, и то, что видел в ее тетради, – констатировал он, поднимая тетрадь, – на то, что случилось с тобой.

– Ты думаешь, что я придумал это, блядь? – со злостью заорал я.

– Нет, – твердо сказал он. – Я верю, что ты веришь в это, но это не делает все реальным. Это был сон, Эдвард. Это был сон. Я говорил тебе раньше – люди, которые убили твою мать, мертвы. Я убедился в этом прежде, чем поехал в Вашингтон. Они были никем, наемниками, которых Свон нанял для грязной работы, и я убедился, что последний из них заплатил за все, что они сделали.

– Ты уверен? – спросил я. – Ты поставишь свою жизнь на это? Нет, похрен. Ты поставишь на это мою жизнь? Или Эмметта, или Джаспера, или даже Изабеллы? Ты точно уверен, что этот мужик ни имеет с этим ничего общего?

Он кивнул, осторожно глядя на меня.

– Я убежден в этом, – сказал он.

– Тогда какого хрена он делал в Чикаго? – резко поинтересовался я. – Если он наш друг, что он делал на складе?

Отец покачал головой, возвращая взгляд к рисунку.

– Его там не было, – тихо сказал он, небрежно перелистывая тетрадь и разглядывая новые страницы.

– Ты что, издеваешься? Тогда какого хрена она нарисовала это? Это чудо? – скептически поинтересовался я. – Она просто чудом детально изобразила его лицо?

Он раздраженно громко вздохнул.

– Возможно, так же, как она нарисовала вот это, – сказал он, поднимая тетрадь и показывая рисунок моей матери.

От взгляда на него мою грудь разорвало от боли, я почти потерял дыхание.

– Они рисует свои воспоминания, Эдвард. Ты сам сказал мне, что у нее фотографическая память, и вот так она может делать это. Я понимаю, что твоей мамы не было на складе, и там определенно не могло быть Алистера. Она могла просто помнить его лицо по его приездам в Финикс, точно так же, как помнит все остальное. У него необычное лицо, с родинкой и шрамом. Он должен был запомниться ей.

Я молча стоял пару минут. Его уверенность в том, что я ошибаюсь, заставила меня засомневаться.

– А если ты ошибаешься? – спросил я.

– Если ты не веришь мне, можешь спросить Аро, – ответил он.

– Да, безусловно, блядь, могу, – пробурчал я, покачав головой. – Точно так же, как ты можешь спросить Изабеллу.

Он начал было отвечать, но сигнал его сотового, эхом отразившийся в комнате, прервал его. Он взял телефон и посмотрел на экран, явно напрягшись.

– Мне нужно поговорить, – сказал он. – Мы поговорим позже.

– Как хочешь, – ответил я, выходя и захлопывая за собой дверь.

Спустившись вниз, я услышал смех, как только дошел до фойе, нерешительно заходя в гостиную к братьям. Они оба взглянули на меня, когда я пересек комнату, хлопнулся на диван рядом с Джаспером и забросил ноги на кофейный столик.

– Привет, мудаки.

– Привет, брат, – сказал Эмметт. – Давно не виделись.

– Прошло только шесть недель, Эмметт.

– И ты не думаешь, что это долго? – притворно возмутился он.

– Недостаточно долго, – пробормотал я, все еще чувствуя неловкость от всего.

Он схватил подушку со спинки кресла, на котором он сидел, и бросил в меня. Я прижал ее к груди и уставился в телевизор. Они смотрели «Джеопарди». Я простонал:

– Боже, в вас, парни, ничего, блядь, не изменилось, правда? Эмметт все еще пытается драться со мной, ты все еще смотришь это дерьмо, словно знаешь все ответы. Держу пари, Элис все еще думает, что она знает долбаное будущее.

Джаспер сухо засмеялся.

– Даже не начинай, – пробормотал он. – У нее есть свои теории, и я гарантирую, что ты не захочешь слушать ни одну из них. Как ты вообще держишься?

Я пожал плечами.

– Я здесь, – ответил я, не зная, как ответить на этот гребаный вопрос.

– Надолго? – встрял Эмметт.

Он смотрел на меня, вопросительно подняв брови.

– Ты знаешь это так же хорошо, как и я, – пробурчал я, не зная, ответить ли на это, потому что это был такой гребаный вопрос, что я не был даже уверен в себе.

– Ты понимаешь, что мое предложение остается в силе? – спросил Джаспер. – Я волнуюсь за Изабеллу и не хочу видеть, что ей плохо, так что если есть что-то, чем я могу помочь, просто дай мне знать. И я имею в виду именно это. Все, что угодно. Я просто приеду, Сиэттл не так далеко. Ты знаешь это.

– Я предложил ему то же самое, – опять встрял Эмметт. – И я имею в виду то же самое. Если тебе нужен будет кто-то, когда ты будешь в Чикаго, я твой. И не будь упрямой задницей по этому поводу. Иззи Биззи для меня как сестра. Для этой девочки я сделаю все.

– Я знаю, – пробурчал я. – Я принимаю это, от вас обоих.

В комнате воцарилась тишина. Они больше не давили на меня по этому поводу, и, слава Богу, не пытались читать лекцию о моем поступке. Я знал, что они оба расстроились, что я, в конце концов, вступил в организацию, но мне нравилось верить, что они, по крайней мере, понимают, почему.

Через несколько минут домой после шопинга вернулись девочки, и мы собрались в гостиной, чтобы посмотреть кино. Эмметт заказал пиццу по телефону. Через тридцать минут в дверь громко постучали, но никто не сдвинулся с места, чтобы открыть. Я простонал и встал, тряхнув головой.

– И никто из вас, ублюдки, даже не тронулся с места, – раздраженно сказал я.

– Я могу пойти, – тихо сказала Изабелла. – Но у меня нет…

– Денег, – закончил я. – Боже, я знаю. Не переживай, я схожу.

– Я могу сделать всем выпить, – предложила она, пожав плечами.

Элис сказала, что поможет, и подпрыгнула, обнимая Изабеллу за плечи, направляясь с ней на кухню.

Я подошел к входной двери, доставая бумажник и подсчитывая наличные. В дверь нетерпеливо застучали, громче и еще сильнее, чем прежде, от звука даже завибрировали стены.

– Боже, иду, – со злостью заорал я, раздраженный их грубостью. – Что, блядь, вы о себе думаете, стуча в долбаную дверь, как гребаные…

Я внезапно застыл, распахнув дверь и оказываясь лицом к лицу с человеком в костюме и показывающим мне значок.

– Полиция, – сказал он.

Я коротко взглянул на него, застыв, и заметил, что за этим человеком стоит местный шериф с нервным выражением лица.

– Я ничего вам не скажу, – быстро сказал я.

Мужчина со значком улыбнулся и покачал головой.

– Это хорошо, потому что мы хотим поговорить не с вами, – ответил он, видимо, развеселившись от моей реакции. – Меня зовут детектив Джейсон Дженкс, и я работаю в отделе по поиску пропавших лиц полиции штата Вашингтон. Изабелла Свон здесь?

Я напрягся, от его слов мое сердце усиленно забилось.

– Что вам от нее надо? – инстинктивно спросил я, уже зная ответ, прежде чем эти слова слетели с моих губ.

Мы знали, что это только вопрос времени, когда кто-то начнет задавать вопросы о пропаже Джейкоба.

– Мы хотели бы зайти и задать ей несколько вопросов, – сказал он.

Я быстро покачал головой, внутри быстро нарастали злость и паника.

– Она ничего вам не скажет, – резко ответил я. – И вы в любом случае не войдете внутрь.

– Мы можем получить ордер и вернуться за ней, – небрежно пожал он плечами. – Хотя это не имеет значения. Как хотите.

Мой мозг начал неистово перебирать варианты, пытаясь прикинуть, как, блядь, вывести ее наружу поговорить с ними, но, прежде чем я придумал что-нибудь, сзади раздался голос моего отца.

– Впусти их.

Я быстро повернулся и увидел, что он стоит на лестнице, и открыл рот, удивленный, что отец предложил это.

– Прости? – поинтересовался я, зная, что я, наверно, ослышался, потому что отец никогда не приглашал внутрь представителей закона, если у него был другой выбор.

– Ты слышал меня, Эдвард, – сказал он, спускаясь с последних нескольких ступенек в фойе. – Пусть они зададут ей эти вопросы и оставят ее в покое. Нет смысла затягивать это.

– Никогда, – рявкнул я, покачав головой, и уже собирался спросить отца, не потерял ли он рассудок, когда вмешался Эмметт.

– Где, черт возьми, жратва? Я голоден, блядь! – заорал он, выходя из гостиной и глядя в направлении входной двери.

Он застыл, увидев полицию, и раскрыл от шока глаза.

– Вау, черт, это определенно не парни с пиццей. Что, блядь, ты тут делаешь, Эдвард?

Я разгневанно простонал, прикинув, что он автоматически подумал, что это моя гребаная проблема, хотя я знал, что это недалеко от истины. Справа раздался громкий вздох, за которым последовал звук разбитого стекла, и я быстро повернулся, увидев, что Изабелла стоит на пороге кухни. Она не сводила с нас глаз, явно запаниковав, и у ее ног лежал разбитый стакан в лужице содовой. Я выругался, осознавая, что она уронила гребаный напиток, и поторопился помочь ей, но отец остановил меня.

– Проводи их, – твердо сказал он, поднимая руку, и выражение его лица сказало мне, что он имеет в виду.

Изабелла дрожащими руками начала собирать стекло, и отец наклонился ей помочь. Я поколебался, раздраженный, но вежливо предложил офицерам полиции пройти в гостиную. Детектив сел на диван, а местный шериф встал сзади, нервно переплетая руки вместе. Я знал, что он охрененно боится моего отца, и считал, что у него есть подозрения насчет того, что случилось с Джейкобом. Он явно хотел не иметь с этим делом ничего общего. До этого шериф брал взятки от отца и знал, что его работа, и, возможно, его жизнь, будут под угрозой, если все пойдет неправильно. Мои братья извинились и, забрав своих девушек, поднялись наверх. Я стоял в коридоре, наблюдая, как отец тихо говорит с Изабеллой. Она нерешительно кивнула, все еще нервно собирая осколки, и он улыбнулся, приподняв ей подбородок. Я с любопытством наблюдал за этим, размышляя, в какую игру играет отец, когда они встали и пошли в нашем направлении.

Изабелла аккуратно села в кресло, и я примостился рядом с ней на подлокотнике, не желая оставлять ее. Мой отец сел в другое кресло. Детектив прочистил горло.

– Мы бы хотели поговорить с ней наедине, – сказал он, но отец отрицательно покачал головой.

– Никогда, – безапелляционно заявил он. – Я уже достаточно сделал, пригласив вас внутрь, но не оставлю вас одних. Если у вас есть вопросы, вы можете задать их в моем присутствии.

– Прекрасно, – сказал детектив, раздраженно вздохнув. – Изабелла, вы знаете Джейкоба Блэка?

Изабелла начала нервно сжимать руки, прикусив нижнюю губу.

– Да. То есть я знала, кто он, но на самом деле хорошо не знала его. Или, я хочу сказать, что я не… нет, – панически пробормотала она, и взглянула на меня.

Я вздохнул и начал гладить ей спину, желая, чтобы она расслабилась. Она не сделала ничего плохого, и не было причин так волноваться.

– Когда вы в последний раз видели его? – спросил детектив.

– Двадцать второго сентября, – нерешительно ответила она. – Это был вечер, когда Эдвард играл в футбол.

– На игре не произошло ничего необычного?

– Я пнул его по заднице, – встрял я, желая уберечь ее от воспоминаний. – Хотя в этом нет ничего необычного. Не секрет, что мы с ним ненавидим друг друга.

– И что было после ссоры? Что случилось тогда?

– Он убежал, – пожал плечами я. – Как и каждый раз, блядь, когда мы дрались.

– И вы тоже тогда видели его последний раз, мистер Каллен? – спросил детектив, с подозрением глядя на меня.

– Нет, я видел его неделю спустя, когда сдавал тесты старшей школы, – сообщил я.

– Почему?

– Ради дерьма и смешков. Почему еще люди сдают тесты? – раздраженно спросил я.

– Я не спрашиваю вас, почему вы сдавали тесты. Я спрашиваю, почему он был там, – нетерпеливо задал вопрос детектив Дженкс.

– Он пришел повидать меня, – ответил я, зная, что он и в первый раз спрашивал меня об этом, но не желая отвечать на этот гребаный вопрос.

Я прикинул, что они, в любом случае, знают это, потому что слишком много людей были свидетелями нашей ссоры, чтобы скрыть это.

– Он пришел сказать, что Изабелла хочет, чтобы я сразу поехал домой.

– И что случилось? – спросил он.

– То же самое, что случалось каждый гребаный раз, когда мы встречались.

– Драка, – сказал он, не удивившись и кивнув. – И после драки вы больше не видели его?

– Нет.

– И последний раз, Изабелла, когда вы видели его, это двадцать второе сентября на футбольном стадионе? – взглянул он на нее.

Он поколебалась, но покачала головой.

– Я видела его этим же вечером, но позже. Я позвонила ему, и мы встретились на скале в Ла Пуш, – пояснила она. – Мы поговорили, и я поехала домой.

– И это был последний раз, когда вы его видели?

– Да, – сказала она, переглянувшись с моим отцом через комнату.

Он кивнул, но движение было таким слабым, что я едва заметил его.

– Вы можете рассказать мне о звонке Джейкобу тридцатого сентября? – спросил детектив.

– Да. Я не могла дозвониться до Эдварда, так что позвонила Джейкобу и попросила его позвать Эдварда, – сказала она. – Я… плохо себя чувствовала, и хотела, чтобы он пришел домой.

– И вы считаете, что это было очень умно? – спросил он, вопросительно поднимая брови. – Учитывая, что они двое, очевидно, подерутся, вы не подумали, что это не самая здравая идея?

Она пожала плечами.

– Он был единственный, кого я знала в городе, и кто мог это сделать, – сказала она. – Позже я поняла, что это глупость, и позвонила Джейкобу, чтобы отменить все, но было уже поздно.

– И это был последний раз, когда вы говорили с ним? – спросил он.

Изабелла кивнула.

– После этого дня я с ним не общалась, – грустно прошептала она.

– Вы имеете представление, что могло случиться с Джейкобом? – спросил он.

Я покачал головой, и Изабелла вздохнула.

– Да, – тихо сказала она.

Я напрягся и недоверчиво посмотрел на нее, мое сердце хаотически забилось, пока я размышлял, какого хрена она делает.

– И что?

– Той ночью на скале он сказал, что здесь его ничто не держит, и говорил о том, чтобы уехать, просто раствориться, начать все заново где-то, где никто не будет знать, кто он такой. Я подумала, что, возможно, он говорит это просто из-за того, что расстроен, но сейчас я подозреваю, что он сделал именно это, – сказала она. – Я… Я думаю, что это все из-за меня, потому что я позвонила ему. Если бы я не привлекла его, ничего бы не произошло.

Моя грудь сжалась, и я был ошеломлен виной, когда детектив встал, чтобы уйти.

– Вам не стоит винить себя за действия других, мисс Свон, – сказал он. – Я благодарен, что вы уделили нам время. Если вы вспомните что-нибудь еще, пожалуйста, позвоните.

Он протянул ей визитку, и Изабелла робко взяла ее. Мой отец встал, чтобы проводить офицеров до двери, и мы с Изабеллой остались сидеть. Напряжение в комнате нарастало.

– Ты правда так думаешь? – спросил я, когда больше не мог выносить тишину. – Ты серьезно думаешь, что то, что случилось с Джейкобом – твоя вина?

– Конечно, – тихо сказала она. – Если бы я не…

– Не вини себя, – прервал ее я. – Это нелепо, блядь, Изабелла. Ты – не причина этого.

– Но это я, – сказала она, покачав головой. – Ты что, не видишь, Эдвард? И твоя мама, и Джейкоб потеряли свои жизни, пытаясь помочь мне, и ты отдал свою, пытаясь защитить меня! Сколько еще всего произойдет из-за меня?

– Я не дам тебе тащить этот груз на себе, – рявкнул я. – Ты невинна, Изабелла. Ты не сделала ничего плохого! Сколько раз я должен говорить тебе это, прежде чем ты поймешь? Все, что происходит, происходит по долбаным причинам. Меня злит, что мама умерла, это гребано больно, и я ненавижу то, что Джейкоб умер, но все это не из-за тебя. И не смей брать на себя вину за мою инициацию. Я сделал свой выбор и сам вошел в эту комнату, принимая на себя обязательства, так что, если тебе надо кого-то обвинить, можешь обвинить меня. Я сделал это потому, что хотел защитить тебя, а не потому, что должен был. Я сделал это, потому что люблю тебя, Изабелла, и ты не заставляла меня любить себя. Я сделал это дерьмо по собственной воле. Я не жалею ни о чем и не буду жалеть, потому что это стоит твоей свободы!

– А я? – спросила она, и ее глаза наполнились слезами. – Я свободна, Эдвард?

– Конечно, ты свободна, – сказал я, растерянно хмурясь от ее вопроса. – А почему нет?

– Не знаю, – сказала она, тряхнув головой.

По ее щекам потекли слезы.

– Я даже не знаю, что значит быть свободной.

– Это означает, что ты делаешь то, что хочешь, Изабелла, – сердито сказал я.– Идешь туда, куда хочешь, находишься там, где хочешь быть. У тебя есть выбор, ты можешь идти за своими гребаными мечтами.

– Я могу? – спросила она, и по ее выражению я понял, что она не верит мне.

Я кивнул, и Изабелла горько рассмеялась, стирая слезы.

– А ты можешь?

Я застыл. Ее вопрос застал меня врасплох.

– Нет, – нерешительно сказал я.

– Тогда как я могу? – спросила она голосом, сломавшимся от боли. – Как я могу быть свободной, если ты – нет, Эдвард?

Я смотрел на нее, не представляя, как ответить на этот гребаный вопрос.

– Я… Я думаю… – начал я, но тут в кармане зазвонил сотовый, прервав мои размышления. Я простонал и вытащил его, взглянув на экран. Это был Аро. Я осторожно посмотрел на Изабеллу, и она вздохнула, молча вставая и