Истинная воля

Лу и я были совершенно измучены восхождением; и Царь Лестригонов напомнил нам, что в этом заключалась формула Аббатства Телема в Телепиле ‑ каждый должен достичь вершины, шаг за шагом, благодаря его собственным усилиям. Речь не шла о том, чтобы взмыть в воздух с чужой помощью, и со всей вероятностью снова с глухим ударом шлепнуться на землю.

Мы обнаружили, что время от времени в ходе восхождения у нас перехватывало дыхание, хотя оно заняло только три четверти часа, и мы, несомненно, никогда бы не достигли вершины не прибегая к героину. Но все это время, мы непрестанно изумлялись, наблюдая за поведением мальчиков; за их независимостью, бесстрашием, и инстинктивным умением экономить силы. Нам в голову не приходило, что дети такого возраста способны добиться, хотя бы физически того, что им удавалось, по всей очевидности без особых усилий.

Что же касается их моральной готовности, то это полностью превосходило всякое наше понимание. Я сказал что‑ то в этом роде; и Царь Лестригонов тут же возразил, что именно моральная готовность сделала возможными физические достижения.

‑ Вы обнаружите это на вашем собственном опыте. Это существенно поможет вам отказаться от ваших нынешних привычек. Когда вы энергично примитесь за дело, то должны вынести все до конца, а конца этого вы никогда не достигнете, пока не скажете либо да, либо нет, без разницы, вашим физическим ограничениям.

Но ни я, ни Лу не были в состоянии адекватно воспринять эти слова. Мы были слишком восхищены нашим физическим триумфом над скалой, каким бы пустячным он не казался; и наше поведение во время беседы напомнило о некоторых ощущениях, которые человек испытывает после полета. Та же самая отчужденность от дел этого мира, те же самые надмерные видения повседневной жизни; красновато‑ коричневые крыши домов, пятна возделанной земли, отдаленные склоны холмов с их волшебной отстраненностью, равнина морской глади, уплывающая вдаль береговая линия; все эти вещи были многочисленными свидетелями одной великой истины: только болезненное восхождение на вершину, недоступную для вмешательства общества, поможет обрести точку для наблюдения, с которой можно объективно оценить Вселенную.

Тут же мы провели моральную аналогию к нашему физическому положению, и приложили ее к нашей насущнейшей проблеме. Наперекор тому, что говорил Лам, мы по‑ прежнему были одержимы идеей, что должны прекратить прием героина.

Следующие несколько дней прошли в напряженных попытках сократить число приемов, и именно тогда мы начали обнаруживать животное коварство наших тел. Чтобы мы не делали, всегда находится причина, настоятельный довод для принятия дозы в любое время.

Наш рассудок тоже начал играть с нами шутки. Мы стали ловить себя на споре о том, зачем была нужна та или иная доза. Как только мы начинали сокращать число доз, они становились больше в количественном отношении. В итоге мы дошли до состояния, когда то, что мы считали правильной дозой, нельзя было одолеть как единственную понюшку. Но самое худшее, я понял это в один день, когда я упорно противился соблазну уступить своим желаниям ‑ период между дозами, каким бы длительным он не был, рассматривался единственно как период между дозами и никак иначе. Иными словами, воздержание воспринималось с отрицательной стороны.

Суть жизни заключалась в принятии героина. Интервалы между дозами не считались за жизнь. Это напоминало отношение нормального человека ко сну.

Меня неожиданно осенило, что этот болезненный процесс постепенного приучения к воздержанию был вовсе не лечением в правильном смысле этого слова.

Бэзил оказался прав на все сто. Я должен поставить все с ног на голову и рассмотреть мою жизнь в позитивных понятиях. Именно это он имеет в виду, говоря " Твори, что ты желаешь". Я ломал голову над тем, в чем же заключается моя истинная воля? Существует ли она вообще на самом деле? Мои расчеты говорили мне, что должна существовать. Как много сил не было бы задействовано в процессе, человек всегда способен найти их результирующую.

Но все это были чудовищно общие рассуждения. Желание наше принять героин осознавалось кристально ясно. При приеме героин больше не производил какого‑ либо особенного эффекта. Сейчас, когда я снизил употребление до двух или трех доз в день, по большей части казалось, что у меня нет определенной цели, отсутствовала даже притупленная страстная тяга к веществу. Мне становилось все более и более сложно заполнить вторую колонку.

Царь Лестригонов снизошел до меня однажды утром, сразу после того как я принял дозу, и стал копаться в моем мозгу в поисках причины этого действия. Я попеременно то жевал конец моего карандаша, то делал бессмысленные заметки на бумаге. Я рассказал ему о своем затруднении.

‑ Всегда рад помочь, ‑ отозвался он беззаботно; отправился к шкафу для хранения документов и вытащил несколько отпечатанных листков. Он протянул их мне. Манускрипт был озаглавлен " Причины приема".

1. У меня этим утром сильный кашель.

(Примечание: (а) На самом ли деле силен кашель? (б) Если так, кашляет ли тело, потому что оно больно, или потому что хочет убедить тебя дать ему немного героина?)

2. Чтобы встряхнуться.

3. Я не могу спать без него.

4. Я не могу проснуться без него.

5. Я хочу быть в хорошей форме, чтобы сделать то, что должен. Если бы мне только удалось избавиться от него, я никогда не стал бы принимать его снова.

6. Я должен показать, что я хозяин положения ‑ и волен сказать либо " да", либо " нет". И я должен быть вполне уверен, что могу сказать " да" в настоящий момент. Мой отказ принять героин сейчас покажет мою слабость. Исходя из этого я приму его.

7. Несмотря на знание недостатков жизни героиниста, я на самом деле не вполне уверен, не лучше ли она, чем всякая другая жизнь. Помимо прочего, я получаю от героина экстраординарное удовольствие, которое никогда бы не смог получить иным способом.

8. Бросать резко опасно для здоровья.

9. Я лучше приму небольшую дозу сейчас, чем откладывать ее на более позднее время, потому что если я так сделаю, это помешает моему сну.

10. В действительности для моего сознания вредно находится в состоянии постоянной озабоченности вопросом наркотика. Будет лучше принять небольшую дозу, чтобы избавиться от наваждения.

11. Я все время думаю о наркотике, потому что не принял его. Если бы я принял немного, мое сознание немедленно очистилось, и я смог бы разработать планы, как избавиться от зависимости.

12. Боги могут дать мне какой‑ то новый опыт через его прием.

13. Наверняка не стоит обращать внимание на небольшое недомогание в результате его приема. Вероятно, это почти всецело ‑ иллюзия; то же, что реально происходит, так это из‑ за того, что я неправильно принимаю его. Я просто запугал себя, говоря ему " нет".

14. Для меня морально неприемлемо сказать " нет". Я не хочу оказаться трусом, чтобы решиться бросить его.

15. Совершенно нет свидетельств, что разумное использование героина не продлевает жизнь. Китайцы заявляют, и английские психиатры с ними соглашаются, что курение опиума без ограничений способствует долгожительству. Почему то же самое не может быть верно в отношении героина? В действительности было подмечено, что наркоманы, похоже, обладают иммунитетом к большинству заболеваний, которым подвержены обычные люди.

16. Я принимаю его, потому что он запрещен. Мне претит, чтобы со мной обращались как с глупым школьником, когда я ‑ ответственный человек.

(Примечание: Тогда не веди себя как глупый школьник. К чему позволять глупым правительствам принуждать тебя к приему наркотика против твоей воли ‑ Ц.Л.).

17. Моя подруга любит, когда я принимаю его вместе с ней.

18. Способность принимать его показывает мое превосходство над другими людьми.

19. Большинство из нас копает себе могилу своими собственными зубами. Героин подавил мой аппетит, вследствие этого мне нравится.

20. Я попадал во всевозможные неприятные истории с женщинами в прошлом. Героин уничтожил мой интерес к ним.

21. Героин устранил мою тягу к выпивке. Если уже выбирать, то героин, по‑ моему, лучше.

22. Человек имеет право на духовные дерзания. Он стал тем, кем стал, осуществляя опасные эксперименты. Героин несомненно помогает мне обрести новый духовный взгляд на мир. Я не имею права полагать, что разрушение телесного здоровья губительно; и " кто бы не спасал свою жизнь, потеряет ее, но кто бы не потерял свою жизнь Ради Меня, обретет ее".

23. Такой‑ то употреблял его в течение многих лет и с ним все в порядке.

24. Такой‑ то принимал его в течение многих лет, и все еще принимает его, и он самый замечательный человек своего времени.

25. Я чувствую себя ну так погано, а совсем, совсем немного порошка позволит мне почувствовать себя очень, очень хорошо.

26. Мы не можем остановиться, пока он у нас есть ‑ искушение слишком сильно. Наилучшим путем будет донюхать его весь. Нам, вероятно, не удастся достать еще немного, так что мы принимаем его для того, чтобы бросить.

27. История Клода Фаррера о Рудольфе Хэфнере. Предположим, что я пройду через все эти муки, чтобы бросить наркотики, а потом сразу же заболею раком или чем‑ нибудь еще. Каким дураком я буду себя чувствовать!

‑ Ну как, помогло? ‑ спросил Лам.

Ну, если честно, не помогло. Я размышлял над многими из этих доводов в то или иное время и, похоже, развенчал их все. Любопытно, что когда ты пишешь о причине, то она тут же представляется незначительной. Ты не можешь продолжать, ссылаясь бесконечно на одну и ту же причину. И этим доказывается то, что причина эта надумана и фальшива, и была просто изобретена тобой экспромтом, чтобы оправдать потворство своим слабостям.

Бэзил заметил мою растерянность.

‑ Факт состоит в том, ‑ сказал он, ‑ что вы принимаете это вещество по тому же, почему большинство людей ходят в церковь. Бессмысленная привычка.

Я не хотел заносить его высказывание на бумагу. Это было равноценно признанию в том, что я действовал как автомат. Но что‑ то в его глазах заставило меня записать. И уже записав, я зашелся, как раньше, в припадке душевной ярости. Я вспомнил давнюю историю из времен, когда я работал в госпитале, ‑ историю о человеке, совершившим самоубийство, когда ему сказали, что он никогда больше не сможет двигать своей челюстью.

Между тем, Лам наблюдал за моим средним уровнем приема. Я опустился до двух доз ежедневно. Но оставшиеся двадцать четыре часа проходили в ожидании того момента, когда я смогу позволить себе мою слабость.

Я знал, что Лу опережала меня. Она вышла на тот уровень, который Бэзил называл третьим классом. Она принимала одну дозу в день; но каждый раз принимала ее все позже и позже. Около часа она мучилась от действительно нестерпимого желания, и тогда Сестра Афина или Киприда, или Сестра Кто‑ нибудь Еще всегда вмешивались, будто бы случайно, и предпринимали некоторые активные шаги, чтобы отвлечь ее ум от героина в течение этих критических минут.

Как только человек достигает интервала в сорок восемь часов между дозами, он переходит в четвертый класс, и вслед затем сразу же прекращает прием, за исключением тех случаев, пока для принятия дозы не подвернется какая‑ то особенная причина.

Я был весьма раздражен тем, что Лу продвинулась дальше, чем я. Бэзил сказал, что по его мнению мне нужно больше физических упражнений, хотя я уже сам начал проявлять некоторый интерес к спортивным играм. Я даже прошел через всю игру в Телему ни разу не присев отдохнуть и не переводя дыхания.

Однако, после наркотической жизни во мне засела смутная тоска. Меня терзала мысль, что нормальные интересы не стоят того, чтобы ими заниматься.

Царь Лестригонов брал меня несколько раз полазить по скалам, но в то время как я испытал глубокое физическое удовлетворение, я не мог превзойти своего умственного отношения к этому занятию, которое в самой законченной форме выражено в Экклесиасте: " Суета, суета, все суета сует! "

Мои отношения с Лу были отравлены тем же ощущением. Улучшение нашего физического здоровья, опьяняющее воздействие климата и вся обстановка побуждали нас принять участие в карнавальном шествии природы. Но по‑ прежнему возражением этому звучал в нас настойчивый голос Аидэ Лямурье, утверждавший, что предел всех этих вещей ‑ смерть. Она умышленно отвергала существование как бесполезное, и мы не могли выдвинуть подобающие возражения на занятую ей позицию.

Вдобавок, мой ум съел свою пищу. Я буквально ни о чем не мог думать, кроме героина, и обнаружил, что он взывает ко мне скрываясь под разными масками, и манит меня бегством от жизни.

Человек, сам бывший наркоманом, с трудом свыкается с пустотой и бессодержательностью нормального существования. Он становится мудрее, но это ‑ мудрость отчаяния.

Большой Лев и Сестра Афина истощили свою изобретательность в поисках того, чем я могу занять мои утомительные бесцельные часы. Но ничего, казалось, не могло отвлечь меня от навязчивой идеи, что жизнь ‑ это героин, а интервалы не стоит принимать во внимание.

Примерно через неделю Царь Лестригонов попытался вытащить меня из рутины, дав мне кокаин, и попросив заняться написанием отчета о моих приключениях с того момента, как я начал принимать его. Наркотик мощно подстегнул меня; и какое‑ то время я был преисполнен энтузиазма. Я написал историю моих приключений с той самой ночи, когда я встретил Лу и до нашего возвращения в Англию из Неаполя.

Но, когда эпизод завершился, я обнаружил, что застарелое разочарование в жизни сильно как всегда. Желание жить было по‑ настоящему мертво во мне.

Однако спустя два вечера, Царь Лестригонов на закате пришел выкурить со мной трубку на террасе. Он держал в руке записки о Рае, написанные мной. Сестра Афина напечатала их.

‑ Мой дорогой, ‑ начал он, ‑ чего я не понимаю, так это того, почему вы должны быть так слепы в отношении самого себя. Значение всего этого вполне очевидно. Я боюсь, что вы до сих пор не уловили смысла изречения " Твори, что ты желаешь". Неужели вы не заметили, как применение Закона помогало вам до сих пор?

‑ Ну, разумеется, ‑ сказал я, ‑ совершенно ясно, что я не явился на эту планету, чтобы довести себя до могилы еще до того, как мои силы получили бы возможность окончательно созреть. Я полагал, что необходимо воздерживаться от героина с целью предоставить себе благоприятную возможность совершить что‑ то. Но я выжат, как лимон. Жизнь становится все более скучной с каждым днем, и единственный путь к бегству прегражден огненными мечами.

‑ Точно, ‑ отозвался он. ‑ Вы обнаружили только чего вы не желаете; вам все еще надо найти то, чего вы желаете. Но в вашем тексте содержится целый ряд ключей к разгадке. Я заметил, что по словам вашего командира эскадрильи, который не стал бы командиром, если бы не понимал других мужчин, вы не выдающийся пилот! Как так получилось, что вы стали летать?

Этот простой вопрос вызвал у меня довольно странную реакцию. В нем не содержалось повода для сильного раздражения и, тем не менее, я разозлился.

Бэзил заметил это, сложил свои руки вместе и начал весело насвистывать " Типперери". Смысл его вопроса был очевидным. Он пустил стрелу наудачу, куда придется; и она пронзила Царя Израиля между пластинами его доспехов. Он проворно встал со стула, и ушел, махнув мне на прощание рукой.

‑ Подумайте над этим, дорогой мальчик, ‑ сказал он, ‑ и расскажите мне утром вашу печальную историю.

Я находился в весьма растревоженном состоянии сознания. Я отправился на поиски Лу, но она ушла на прогулку с Кипридой, и когда вернулась, то излучала такую атмосферу мудрости, что я нашел ее нестерпимой. Впрочем, я рассказал ей мою историю. К моему отвращению, она просто кивнула, словно высоко оценила какую‑ то очень тонкую шутку. От нее нельзя было добиться никакого толка. Я отправился в кровать со вконец испорченным настроением.

Почти немедленно в моем мозгу началась обычная борьба, в смысле должен я или не должен принимать дозу героина. В этом случае, спор был кратким. Я был так раздражен самим собой, что специально принял большую понюшку, несомненно не столько для того, чтобы успокоить себя, а столько для того, чтобы косвенно досадить кое‑ кому. Я поступил так впервые за неделю. До этого я обходился кодеином.

Частично из‑ за этого, и частично из‑ за психологического кризиса, я испытал эффекты, подобных которым я еще никогда не испытывал. Я оставался всю ночь в состоянии между сном и бодрствованием, неспособный позвать на помощь, неспособный контролировать свои мысли; и меня унесло в полностью незнакомый мне мир. Я совершенно не существовал там, в любом обычном смысле этого слова. Я был математическим выражением сложной геометрической схемы. Мое равновесие поддерживалось бесчисленным множеством других сил в той же системе, и то, что я называл своим " Я" неким таинственным образом несло ответственность за манипуляцию другими силами, но я не мог с ними совладать. Когда я старался уловить их, они исчезали. Мои функции, казалось, сводились к упрощению сложных выражений, и затем к построению новых комплексов из элементов столь изолированных, чтобы они создали подобие моего собственного выражения в совершенно иных формах.

Этот процесс продолжался, самовоспроизводясь с интенсивностью бреда бесконечных эонов времени. Я переживал нестерпимые муки, утрачивая мою индивидуальность, обескураженный, если можно так выразиться, некоторыми выражениями, которые я же сам и сформулировал. Страдание стало настолько острым, что я почувствовал необходимость призвать Лу на помощь. Но я не мог найти ей место в моей системе.

Но нечто в природе кривых самих моих графиков я идентифицировал с ней. Словно их окончательная форма каким‑ то образом зависела от нее. Она содержалась в них, так сказать, в скрытом виде. Она была присуща самой этой структуре; и как только возбуждение и тревога спали, я нашел любопытное утешение в том факте, что она не была независимой и посторонней сущностью в этом хитросплетении причин и следствий, но являлась основой того, что вся система приняла именно этот вид в предпочтение всем остальным. И по мере того, как ночь длилась, чудовищная сложность видения упорядочивалась сама собой. Я ощущал вращение и подъем, сообщающиеся со всей вселенной моей мысли. Своего рода головокружение захватило мой дух. Словно колесо начало вращаться, постепенно увеличивая свою скорость, так что человек не мог больше различать отдельные его спицы. Оно слилось в неразличимое марево. Ощущение это понемногу овладело всем моим сознанием, пока не стало неизменным и единым; однако это единство складывалось из неоднородных сил, которые находились в постоянном движении. Монотонность терзала сознание, и моя полудрема вскоре перешла в подлинный сон.

Странность всего этого переживания заключалась в том, что я проснулся наутро совершенно новым человеком. Я обнаружил себя поглощенным трудными для понимания вычислениями, внешне бессвязными. Я напряженно работал, захваченный идеей, чего со мной не случалось уже долгие месяцы. Я разрабатывал план построения геликоптера, работа над которым глубоко меня занимала, когда я остался безработным. Геликоптер полностью вылетел у меня из головы, как только я стал наследником состояния Дяди Мортимера.

Как только я заново обрел полную бодрость духа, тут же меня чрезвычайно озадачило мое окружение. На самом деле, я не мог вспомнить, кем я был. Вопрос, похоже, каким‑ то необыкновенным образом потерял свое значение. Чем больше я заново осознавал себя, Телепил, и свое недавнее прошлое, тем больше это казалось мне нереальным. Истинное " Я" было математиком и инженером, работающим над геликоптером, а промежутки между работой казались запутанным ночным кошмаром.

Я отбросил все прочь, отряхнувшись, словно охотничья собака, вылезающая из пруда с палкой в пасти, и полностью отдался своей работе. Изредка меня беспокоили какие‑ то неизвестные мне люди, целующие меня сзади в шею, и кладущие поднос с завтраком мне под нос. Я осознавал со смутной досадой, что еда была холодной.

Когда прозвучал гонг для дневного Поклонения, я поднялся и потянулся. Мой мозг был полностью измотан. Я присоединился к небольшой компании, приветствовавшей солнце, на террасе.

‑ Приветствую тебя, кто есть Ахатор торжествующий; даже тебя, кто есть Ахатор прекрасный; что путешествует над небесами в челне полдневного Солнца. Тахути стоит в своем великолепии на челне, и Ра‑ Хоор правит рулем. Приветствую тебя из чертогов утра!

Одна девушка в этой компании произвела на меня исключительное впечатление. В ее лице было что‑ то непреодолимо монгольское: плоские щеки, высоко поднятые скулы, раскосые глаза; широкий, короткий и подвижный нос; тонкий и длинный рот, словно неровная кривая линия безумного заката. Глаза были зеленые и маленькие, с шаловливым выражением, как у эльфа. Ее густые волосы, уложеные в толстые косы вокруг ее головы, были на удивление бесцветными. Они напомнили мне проволочную обмотку динамо‑ машины. Это смешение монгольской дикости с дикостью нордического типа производило колдовской эффект. Ее необычные волосы очаровали меня. Они были нежного льняного оттенка, такого тонкого, такого изумительного. Лицо ‑ восхитительно молодое и свежее ‑ сияло улыбкою и румянцем.

‑ Питер, мой мальчик, ‑ сказал я себе, ‑ тебе бы лучше напрячься и закончить этот геликоптер, и заработать немного денег, потому что именно на этой девушке ты собираешься жениться.

Эта мысль захватила меня с силой откровения; эта девушка была таинственным образом мне знакома. Словно я видел ее во сне или в каких‑ то грезах. Меня вывела из оцепенения рука, фамильярно тронувшая меня, и голос, сказавший мне на ухо:

‑ Мы можем прогуляться до трапезной на ланч. Вы так и не ответили на мой вопрос, как же получилось, что вы стали летать.

‑ Когда вы спросили меня, мое сознание было еще недостаточно прояснено, но теперь цепь следствий и причин полностью восстановлена.

Я никогда не относился благожелательно к медицине. Ее антинаучные методы, ее высокомерие, снобизм и засилие эмпирики все это вместе отвратило меня от нее. Мне пришлось отправиться работать в госпиталь, просто потому что мой отец сделал все возможное для этого, и не собирался вкладывать деньги во что‑ либо иное. Я же хотел стать инженером. Я быстро схватывал все, что касалось велосипедов и автомобилей. В юном возрасте у меня даже была собственная своеобразная мастерская. Величайшим удовольствием моего детства были редкие визиты к отцу моей матери, который в свое время считался великим изобретателем и в огромной степени способствовал техническому совершенствованию железнодорожных перевозок.

Когда разразилась война, я отправился прямо в инженерные мастерские; но стал пилотом против моей воли, из‑ за моего веса и нехватки летного состава.

Я внезапно оборвал свою исполненную энтузиазма речь, потому что Царь Лестригонов остановился на склоне холма, отделявшего дом для гостей

Аббатства от его основных построек.

‑ Вы запыхались при подъеме, ‑ сказал он. ‑ Примите понюшку вот этого; она приведет вас в порядок за секунду.

Я раздраженно оттолкнул его протянутую руку, и небольшая горстка порошка просыпалась на землю.

‑ О, вот как, оказывается? ‑ спросил, смеясь, Бэзиль.

Я осознал грубость своего поступка и начал извиняться.

‑ Все в порядке, ‑ сказал он. ‑ Но, конечно, вы не сможете избавиться от него так просто. Вы ведь не прекращаете есть баранину, потому что однажды днем съели слишком много и получили несварение желудка. Вы найдете героин довольно полезным, когда поймете, как использовать его. Тем не менее, ваш жест сейчас был автоматическим. Это свидетельство того, что ваша бессознательная или истинная воля возражает против приема героина. С негативной стороной пока все в полном порядке. Но нас волнует вопрос, чего желает ваша истинная воля в позитивном смысле?

‑ Сбить бы с толку этого типа с его вечной метафизикой, ‑ подумал я.

‑ Не имею ни малейшего понятия, ‑ ответил я резко, ‑ и более того, не могу терять время на эти ваши оккультные штучки. Не подумайте, что я груб. Я очень благодарен вам за все, что вы для меня сделали.

Странным образом воспоминания последних нескольких месяцев внезапно вернулись в мое сознание. Однако они оставались лишь фоном для бушующего пламени мысли, переполнявшей мой ум.

Бэзил не ответил, и пока мы вместе спускались с холма вниз, я начал объяснять ему мои идеи по созданию нового геликоптера. Незаметно для себя, мы достигли двери большого дома, которое Аббатство использовало как трапезную, сели на каменные скамьи, стоявшие в ряд у его северо‑ восточной стены, и взглянули на открывшийся нам изумительный вид.

Трапезная располагалась на крутом откосе. Земля резко уходила вниз под нашими ногами. Слева вздымалась огромная скала, которая отсюда впечатляла даже больше, чем с другой стороны; а справа, холмы вдоль береговой линии терялись в багряной дымке. Напротив виднелся странный зубчатый мыс, коронованный фантастическим скоплением скал, а внизу простиралось безбрежное море, слившееся с небом в разводах зеленого, голубого и фиолетового там, где несколько вулканических островов тускло дремали на горизонте.

Бэзиль чрезвычайно меня раздражал своими замечаниями о красоте пейзажа. Я, похоже, совершенно не заинтересовал его геликоптером. Неужели я и в самом деле нес какую‑ то чушь?

‑ Я слишком стар, чтобы обижаться, сэр Питер, ‑ (Ах да, сейчас я был сэром Питером! Ну конечно я им был!) небрежно заметил он, вежливо касаясь моего плеча.

Я молчал, вычисляя в уме размеры одного из вентилей.

‑ И я должен напомнить вам, что вы джентльмен; и что, когда вы приехали в это Аббатство, первое, что вы сделали, это подписались под торжественным обещанием.

Он повторил эти слова:

‑ Я торжественно объявляю, что принимаю Закон Телемы, и посвящу себя всецело, тому чтобы обнаружить мою Истинную Волю и осуществить ее.

‑ Да, да, конечно, ‑ сказал я поспешно. ‑ Я не собирался открещиваться от этого; но на самом деле, я в настоящий момент ужасно занят обдумыванием геликоптера.

‑ Спасибо вам, этого достаточно, ‑ оживленно молвил Царь Лестригонов. ‑ Теперь собрание можно считать открытым.

Я почувствовал легкое раздражение из‑ за его бесцеремонных манер, но все‑ таки последовал за ним на ланч. Он встал за одним концом стола лицом к Сестре Афине, занявшей место за другим.

‑ Сегодня к ланчу подадут шампанское, ‑ сказал он.

Эта ремарка была встречена взрывом бурного веселья, которое показалось мне положительно непристойным, и не соразмерным сделанному объявлению. Все Аббатство словно обезумело от восторга.

Следуя примеру Большого Льва, каждый устремил свой указательный палец по нисходящей линии влево, и резко перевел его направо. Жест был повторен три раза и сопровождался словами:

‑ Эвоэ Хо! Эвоэ Хо! Эвоэ Хо!

Они начали хлопать в ладони, но резко останавливали руки перед соприкосновением и позволяли себе громко хлопнуть лишь на третьем слоге великого восклицания

И А О

За этим последовали очень быстрые хлопки три раза по три в общей тишине.

Я был полностью озадачен этим обрядом, но не имел возможности задавать вопросы, так как Сестра Киприда тут же объявила вместе с Гермесом " Волю", и ланч начался в неизменном молчании, которое каким‑ то немыслимым образом сопрягалось с необычайным весельем всего собрания.

Шампанское не вязалось со всем этим. Необузданное ликование напомнило мне о моих первых впечатлениях от кокаина. Тем не менее, у меня имелось над чем поломать голову.

Что за польза в правиле молчания за едой, когда каждый нарушает суть его, если и не букву? Я был озадачен. Мне стало жарко, я раскраснелся. Все от Большого Льва с бокалом, полным шампанского, до Диониса с ликерным стаканчиком с тем же напитком, протягивали их ко мне, как будто пили за мое здоровье. Я воспользовался правилом, позволявшим нам покидать стол без церемоний. Я собирался перейти в другое здание и продолжить там работу.

Однако неожиданная мысль озарила меня, как только я вышел за дверь. Я снова сел на одно из каменных сидений, вытащил свою записную книжку, и начал вычисления. Я увидел путь к решению задачи, кратко записал идею, и захлопнул книжку в триумфе.

Именно тогда я вдруг осознал, что Большой Лев сует сигару мне в рот, и что все столпились вокруг меня и пожимают мне руку. Что это, очередная глупая буффонада?

‑ Итак, мы прошли весь путь до конца? ‑ спросил Большой Лев, давая мне прикурить.

Я откинулся назад на скамье в своего рода ленивом восторге. Ничто сейчас меня не беспокоило. Я четко видел путь разрешения моей проблемы.

‑ Ты должен сказать " Савершен великий трут", ‑ сказал Дионис тоном величественного упрека.

‑ К черту Великий Труд! ‑ ответил я раздраженно, но мне тут же стало стыдно за свои слова.

Я поднял моего Языческого друга, посадил его на колено и начал гладить по головке. Он восторженно прижался ко мне.

‑ Вы должны нас извинить, ‑ сказал Гермес очень серьезно, ‑ но мы все так рады.