Методика преподавания на юридических факультетах

Модуль 3

Тема 7

Юридическое образование в России в XIX–начале XX вв.

Образовательный процесс на юридических факультетах дореволюционных университетов во второй половине XIX–начале ХХ в.

Учебный план по юридической специальности российских университетов

В соответствии с университетским уставом 1863 г. учебный план юридического факультета предполагал освоение студентами 13 дисциплин: энциклопедии права; истории важнейших иностранных законодательств; истории русского права; истории славянских законодательств; римского права; государственного права; гражданского права, гражданского судоустройства и судопроизводства; уголовного права, уголовного судопроизводства и судоустройства; полицейского права; финансового права; международного права; политической экономии и статистики; церковного законоведения.

Университетские корпорации в этот период обладали широкой автономией. Проведение семестров, интенсивность занятий, тематика и содержание учебных курсов варьировались в очень широком диапазоне. Так, учебные планы юристов в Дерпте были рассчитаны на 36 учебных недель; при этом первый семестр начинался 20 августа и длился до 20 декабря, второй – с 20 января по 10 июня. Учебный год в Московском университете был на два месяца короче: большинство профессоров начинали занятия в первой декаде сентября и вели их до середины декабря, второй же семестр охватывал период с середины января по начало апреля. В Казанском и Киевском университетах студенты учились всего пять месяцев. «При прежнем уставе лекции посещались профессорами аккуратнее, – свидетельствовал один из преподавателей, – вакации слишком продолжительны. Лекции прекращаются перед страстной, а начинаются нередко в октябре».

Еженедельная нагрузка профессоров-юристов также заметно различалась. Каждый из шести профессоров Дерптского университета еженедельно проводил в учебной аудитории по восемь часов; нагрузка их коллег в Москве и Санкт-Петербурге составляла около семи часов, а в Казани, Варшаве, Харькове, Новороссийске и Киеве – менее пяти. Причина этих различий состояла в том, что Устав 1863 г. не определял объемы часов по каждой дисциплине; он содержал лишь требование «правильности и надлежащей полноты преподавания». В соответствии с п. 83 Устава «штатные преподаватели должны употреблять на изложение своего предмета столько часов в неделю, сколько на основании представленных ими соображений и по рассмотрении всех обстоятельств назначит им факультет». Таким образом, каждый преподаватель самостоятельно определял перечень тем, а также степень глубины их изложения; здесь все зависело от его профессионализма. Не случайно, в наиболее благоприятном положении оказались юридические факультеты Дерпта (за счет прочных контактов с немецкими университетами и постоянного притока профессоров оттуда), а также Москвы и Санкт-Петербурга – лучшие научные силы располагались в данный период именно в этих университетах.

Для углубления специализации подготовки предполагалось разделение факультетов на два отделения – юридическое и камеральное. Только два университета в 1868 г. – Казанский и Петербургский – осуществили это разделение. Однако это деление существовало недолго. Уже через десять лет университеты от него отказались. Так, 24 мая 1878 г. юридический факультет Казанского университета обратился в университетский совет с предложением отказаться от специализации, обосновывая это «неудобствами преподавания и отсутствием практической потребности».

Как оказалось, административное отделение не привлекало студентов. В 1866 г. в Петербургском университете 84% студентов юридического факультета обучались на юридическом отделении, в Казанском, соответственно, 78%п. Через десять лет соотношение практически не изменилось. В 1878 г. в Казанском университете 73% студентов юридического факультета обучались по разряду юридических наук.

Предметы учебного плана разделялись на главные, которые преподавались в большем объеме, и дополнительные, «изучавшиеся в сжатом виде». Основанием разделения служило то, что предметы, являвшиеся главными в одном отделении, изучались как дополнительные в другом, хотя это не всегда проводилось последовательно.

Рассмотрим распределение дисциплин в Петербургском университете. Для юридического отделения главными дисциплинами являлись:

1. Энциклопедия права,

2. Государственное право,

3. История русского права,

4. Международное право,

5. Римское право,

6. История важнейших иностранных законодательств древних и новых,

7. История славянских законодательств,

8. Гражданское право, судоустройство и судопроизводство,

9. Уголовное право, судоустройство и судопроизводство.

Дополнительными предметами считались:

1. Финансовое право,

2. Полицейское право,

3. Церковное право,

4. Торговое право и межевые законы,

5. Политическая экономия и статистика.

Для административного отделения (камерального) действовал следующий список главных предметов:

1. Энциклопедия права,

2. Государственное право,

3. История русского права,

4. Международное право,

5. Финансовое право,

6. Полицейское право,

7. Торговое право и межевые законы,

8. Политическая экономия,

9. Статистика.

Дополнительную подготовку обеспечивали:

1. Гражданское право, судоустройство и судопроизводство,

2. Уголовное право, судоустройство и судопроизводство,

3. История русского права.

4. История славянских законодательств,

5. История важнейших иностранных законодательств древних и новых.

Методика преподавания на юридических факультетах

Зачастую преподавание сводилось к изложению системы науки в лекционной форме, после чего принимался экзамен по прочитанному материалу. В итоге подготовка студентов ограничивалась повторением записанных лекций. Вследствие этого юридические факультеты считались «самыми легкими в университете». С. Ю. Витте в своих воспоминаниях об университетских годах писал: «Известно, что как тогда, так и теперь юридический факультет – это такой факультет, на котором меньше всего можно было заниматься. (...) Мой брат (он учился на юридическом факультете — В.З.) обыкновенно в течение года ровно ничего не делал и начинал приготовляться только к экзаменам...».

Ведущей формой преподавания на юридических факультетах были лекции. Практические занятия, широко используемые у медиков и филологов, еще не получили у юристов широкого распространения. С изобретением и распространением литографии лекции стали посещаться крайне нерегулярно. Посещаемость лекций была низкой; большинство студентов обходились литографированными курсами и редко заглядывали в учебные аудитории.

Профессор И.И. Янжул, обобщая сведения по университетам, отмечал, что «академический год фактически для большинства студентов сокращается на несколько десятков лекций в год». По воспоминаниям выпускника Петербургского университета, на лекции можно было не ходить, а заниматься по литографическим курсам, издание которых превратилось в доходный бизнес в изучаемый период. Лекции преподавателя стенографировались, а затем издавались до начала экзамена. За умеренную плату можно было приобрести литографированный курс и по нему готовиться. Некоторые студенты в течение семестра вообще отсутствовали в университете, проживали у себя дома, получая по почте такие издания, и являлись только для сдачи экзаменов.

«Когда я был студентом, – вспоминал один из выпускников юридического факультета, – нас было на первом курсе 300 человек. Но во время лекции я никогда не насчитывал более 70-80 человек, обыкновенно же 30-40». «Аудитории Московского университета блистают отсутствием слушателей!» - такой вывод сделала министерская комиссия в 1875 г.; подобная ситуация наблюдалась и в других российских университетах.

Многие слушатели отсутствовали на лекциях вынужденно. Хотя юридические факультеты считались «аристократическими», большинство студентов были выходцами из обедневших семейств и не могли рассчитывать на помощь родителей. Постоянная нужда, поиск средств к существованию не оставляли времени для систематических занятий. «В Москве нищета между студентами непомерная. Так, студент Д. жил у дьякона на Ваганьковском кладбище и приезжал в город для слушания лекций на дрогах, возвращавшихся с кладбища после похорон. Студент С, не имея сапог, приходил в университет в одних калошах. Третий студент, уроженец Калужской губернии, занимал место писца, чтобы скопить 100 рублей и ехать в университет». Будущие юристы занимались письмоводством в присутственных местах, служили помощниками у мировых судей, давали частные уроки. Это нередко приводило к тому, что вся учеба студентов-юристов порой сводилась лишь к нескольким неделям экзаменационной подготовки. Все вышесказанное не означает, конечно, что «никто совсем не занимался» и что юридические факультеты выпускали лишь неучей. Известны десятки блестящих юристов, подготовленных именно в этот период.

Порядок проведения экзаменов не был единым во всех университетах. Как правило, испытания проводились раз в год, в мае. В Москве, Варшаве, Казани, Харькове и Новороссийске студенты сдавали все дисциплины, которые изучались в течение года. В Санкт-Петербурге и Дерпте на сессию выносились лишь три предмета; их перечень определялся советом факультета. Наконец, в Университете Св. Владимира в Киеве у юристов были не только переводные, но и семестровые испытания.

Чаще всего профессора опрашивали студентов по собственным лекциям; при этом подготовка к экзамену не предполагала чтения дополнительной литературы, решения казусов, представления письменных работ. Если от студентов-медиков требовали основательных практических знаний, юристы «брали памятью» – заучивали тексты лекций почти наизусть. В этом случае и сам экзамен превращался в формальность; он сводился к беглому опросу студента профессором по одной из тем. «Экзамены не достигают цели и не дают возможности следить за успехами студентов», - сетовали преподаватели юридического факультета.

Краткость лекционных курсов и возможность их «заочного» прохождения, отсутствие практических занятий, поверхностная проверка знаний создали иллюзию простоты и доступности юридической профессии. Как следствие, юридические факультеты стали использоваться многими в качестве своего рода лазейки к высшему образованию: «Между молодежью давно распространено и упорно держится убеждение, что юридический факультет принадлежит к числу самых легких в университете, что можно, занимаясь в году месяца 2-3, с успехом переходить с курса на курс и в конце концов получить титло человека с университетским образованием», – писал корреспондент «Отечественных записок». В этом состояла еще одна причина наплыва учащихся на юридические факультеты в течение первого пореформенного десятилетия.

Университетская реформа 1863 г. имела одним из своих следствий изменения в системе преподавания. До реформы в университетах доминировал лекционный метод преподавания. Как отмечали современники, практические занятия со студентами были редкостью. Основная причина состояла в отсутствии необходимой материально-технической базы. Для того, чтобы организовать соответствующие занятия, требовались специальные учебные вспомогательные учреждения: музеи, лаборатории, клиники, библиотеки и т.п. Средств, которые отпускались на содержание таких вспомогательных учреждений в соответствии с Уставом 1835 г., не хватало.

Устав 1863 г. предусматривал увеличение числа учебных вспомогательных учреждений. С 1866 г. началось финансирование соответствующей статьи университетских бюджетов. Несомненно, за короткий срок не могло произойти кардинального улучшения материально-технической базы для практических занятий. Даже в середине 1880-х гг. состояние вспомогательных учреждений характеризовалось как «скудное». Тем не менее, улучшения происходили, правда преимущественно на факультетах естественных и точных наук. В итоге за время действия Устава 1863 г. практические занятия стали обязательным элементом системы подготовки студентов-естественников.

В 60-70-х гг. XIX в. Министерство народного просвещения настойчиво рекомендовало университетам принимать меры по привлечению студентов гуманитарных факультетов к «серьезным занятиям» под руководством преподавателей. Тем самым предполагалось, во-первых, «предупреждать беспорядки» в студенческой среде, а во-вторых, активизировать научную работу студентов. В связи с этим стали проводиться опыты по организации практических занятий. Более всего преуспели историко-филологические факультеты. Практически во всех университетах были введены семинарские занятия, на которых студенты докладывали самостоятельно изученные вопросы, комментировали исторические источники, обсуждали отдельные научные вопросы, разбирали учебники.

Но на юридических факультетах не произошло изменения системы преподавания. По-прежнему преобладала лекционная система, или, как она еще называлась, «ex cathedra». В 1870 г. министр народного просвещения констатировал, что «на юридическом факультете устройство систематических постоянных практических курсов оказалось невозможным».

В это время в Германии и Франции – странах, опыт которых был одним из ориентиров реформирования отечественной системы высшего юридического образования, – активно распространялись различные формы практической подготовки. Например, в Германии вводились семинарии, или организованные занятия со студентами. Семинарий имел собственные помещение, библиотеку, полный комплект памятников права. Занятия проводились один раз в неделю по вечерам. Студентам давалось задание для письменного выполнения к следующему занятию. Работа просматривалась профессором, а затем разбиралась в аудитории. По римскому праву студенты решали казусы и интерпретировали трудные отрывки из Дигестов Юстиниана. По уголовному праву студенты составляли по предложенному казусу мотивированные приговоры. При изучении гражданского процесса требовалось решить случаи из судебной практики, а также составить процессуальные бумаги.

Неразвитость практической подготовки студентов на юридических факультетах была связана не только с отсутствием соответствующей материальной базы. Внедрению практических занятий мешал постоянный рост числа студентов на юридических факультетах.

Тем не менее, несмотря на все рассмотренные трудности, в первые пореформенные десятилетия предпринимались отдельные меры по организации практического обучения студентов юридических факультетов. О необходимости такой подготовки заговорили еще до университетской реформы.

В 1855 г. в Казани вышла работа Д. Мейера «О значении практики в системе современного юридического образования». В ней профессор отмечал, что одной из целей юридического образования является «практическое умение производить дела, решать случаи». Основным средством должна была стать учебная практика под руководством наставника. Мейер выделял два вида практики: 1) судебную, в рамках которой студенты должны были приобретать практические навыки по гражданскому, уголовному праву, о также по гражданскому и уголовному процессам, и 2) канцелярскую, имевшую целью ознакомить с функционированием органов государственного управления.

Однако этим профессор предлагал не ограничиваться. Д. Мейер высказался за введение клинической формы подготовки юристов, которая позволяла применить полученные знания и умения еще в период обучения в ходе оказания юридической помощи. Формой такой подготовки, по мнению Мейера, должна была стать юридическая клиника. Этот термин профессор использовал потому, что «клиника сама по себе означает применение знания к делу». Устройство клиники виделось профессору «весьма простым. Бедные люди, нуждающиеся в советах и помощи по каким-либо касающимся их в присутственных местах делам, обращаются по усмотрению своему к заведующему практикой, в присутствии его учеников сообщают надлежащий случай, который и подвергается обсуждению, результатом чего может быть, смотря по данным, какое-либо одобряемое наставником указание. По желанию советующегося тут же может быть для него безвозмездно сочинена нужная бумага – прошение, докладная записка, проект акта и т.д. Если дело таково, что интересант станет являться неоднократно, то оно может быть поручено одному из практикантов, так что на попечении каждого из них может остаться по одному делу или по несколько, разумеется, под руководством и ответственностью наставника. Практическая деятельность эта отнюдь не должна доходить до ходатайства по делу, несовместимого с назначением учебного заведения, почему строго исключаются всякие сношения с присутственными местами и действия, основанные на верящих письмах».

Однако практического воплощения все идеи Мейера не получили. Сам он попробовал открыть юридическую клинику в Казани. Она действовала на протяжении 10 лет. Мейер устраивал в университете консультации для посторонних лиц, которым давал юридические советы в присутствии студентов. В дальнейшем в печати неоднократно высказывались соображения о необходимости практики для студентов-юристов, но до их реализации дело так и не дошло.

Тем не менее, преподаватели постепенно осознавали необходимость развивать у студентов навыки самостоятельного юридического мышления. С этой целью профессура стала внедрять новые формы учебных занятий. Так, в Варшавском университете с 1873 г. студенту полагалось в течение года подготовить письменную работу на тему, одобренную преподавателем. Оценка за нее учитывалась на экзамене по данному предмету. Такая же система действовала в Киевском университете, где студентам всех факультетов, кроме медицинского, полагалось в течение академического года представить два сочинения. Отметки по ним принимались во внимание при устных испытаниях.

С 1877 г. в Петербургском университете были введены практические занятия по отдельным дисциплинам. Так, в ходе изучения римского права студенты занимались чтением и переводом институций Юстиниана. Затем в рамках дополнительных занятий студенты комментировали свои переводы. По международному праву практиковалась следующая форма работы. Студенты писали рефераты, а затем докладывали их содержание на квартире у преподавателя в присутствии других студентов. После сообщения организовывались прения, которые, как свидетельствуют современники, затягивались иногда до полуночи.

В меньшей степени распространялась такая форма практических занятий, как разбор конкретных случаев. В качестве примера рассмотрим занятия Н.Д. Сергеевского по уголовному праву. За неделю до занятия он предлагал студентам практическую ситуацию и задавал по ней вопросы. Студенты в письменной форме представляли свое решение. После этого в аудитории устраивался разбор. Студент знакомил присутствующих со своим решением, после чего следовало обсуждение и анализ решения.

Несмотря на все эти усилия, в практических занятиях принимало участие меньшинство студентов. Скажем, письменные работы выполняли преимущественно те студенты, которые стремились окончить университет с присвоением звания кандидата, или беднейшие студенты, поскольку успешная работа позволяла либо сократить плату за учебу, либо получить денежное пособие или медаль. Объяснялось это тем, что практические занятия не были обязательными. Большая часть преподавателей не шла на изменение системы преподавания.

Для ознакомления с университетской жизнью начала XX в. лучше всего обратиться к воспоминаниям участника событий тех лет. Ниже приводятся отрывки из книги выдающегося социолога, одного из основоположников теорий социальной стратификации и социальной мобильности, выпускника юридического факультета Санкт-Петербургского университета П. Сорокина (1889–1968), жившего после высылки из России с 1922 г. в США.

«В противоположность американским университетам и колледжам в русских университетах и институтах в то время (1909 г.) не требовалось обязательного присутствия на лекциях семинарах или зачетах. Это было личным делом каждого студента. Точно так же практически не было зачетов в течение всего академического года; вместо этого устраивался один, но очень обстоятельный экзамен в конце семестра... Высшее учебное заведение не интересовало, как студенты приобретают знания, необходимые для строгих экзаменов в конце семестров т. е. у администрации и преподавателей не было мнения, что эти знания можно получить, лишь присутствуя на лекциях, семинарах и зачетах. Вполне резонно считалось, что для этого есть и другие пути, если они удобнее для самого студента. Также вполне справедливо полагалось, что собственное желание студента учиться, подкрепленное одним жестким экзаменом в конце семестра или академического года, является более эффективным стимулом, чем множество контрольных работ и зачетов, сопровождаемых стрессами, которые нарушают систематический ход занятий и излишне обременяют как студентов, так и профессоров. Такая система была более свободной, плодотворной и творческой, нежели современная система с обязательным посещением лекций и частыми, но поверхностными тестами. Я сам не укладывался даже в такую свободную систему, характерную для русских университетов.

Я решил посещать только те лекционные курсы, в которых: а) профессор читает нечто оригинальное; б) эта оригинальная теория или система знаний важна и значительна; в) то, что читается на лекциях, нигде не опубликовано. Следуя этому правилу, я ходил только на половину лекционных курсов. Все остальные дисциплины я изучал, с огромной экономией времени и сил, по трудам известных профессоров или по заслуживающим уважения учебникам. Преимущества моей системы занятий совершенно очевидны. В книгах ученые формулировали свои теории более точно, чем в лекциях; я мог изучать их труды более внимательно, перечитывая при необходимости неясные или трудные места, чего нельзя сделать на лекции; затем, читая книги, я мог делать по тексту самые разные заметки и выписки, что было бы невозможно в процессе слушания лекции... Следуя своему правилу, я управлялся с учебными курсами намного быстрее и с меньшими усилиями, чем, если бы регулярно посещал лекции и семинары. Например, знаменитый курс профессора Петражицкого «Общая теория морали и права», читавшийся им трижды в неделю целый год, я досконально проштудировал за две недели по трем томам, в которых была изложена его теория и введение к ней. На основе своего опыта я настоятельно рекомендую этот метод занятий всем способным студентам: он более эффективен, экономичен и производителен, чем система обязательного посещения, поскольку в большинстве лекционных курсов не содержится чего-либо нового и оригинального, которое нельзя найти в хороших книгах по этой проблеме.

Один значительный недостаток моей системы занятий заключался в нехватке личного общения с профессорами. Однако я легко преодолевал его, проявляя активность на семинарах и консультируясь непосредственно с известными преподавателями. Как и большинство настоящих ученых, они с радостью приветствовали способных студентов на своих семинарах и поощряли их на обсуждение персональных научных проблем. Помимо этих преимуществ моя «укороченная» система занятий оставляла больше свободного времени для заработков на жизнь и давала большую свободу во внеучебной, научной, культурной и политической деятельности.

«Приготовление к профессорскому званию» в российских университетах примерно соответствовало аспирантуре в американских учебных заведениях. Однако схожих черт между ними было едва ли больше, чем различий. От молодых ученых, оставленных для подготовки к профессорскому званию, не требовалось ходить на лекции и семинары, сдавать какие-либо экзамены или выполнять курсовые работы. Им было необходимо лишь сдать устный экзамен на степень магистра. По меньшей мере 99 процентов всех кандидатов на звание профессора должны были вначале сдать этот устный экзамен, а затем представить и успешно защитить магистерскую диссертацию, после того как специальная комиссия уважаемых специалистов-профессоров нескольких университетов допускала их к защите. Только в очень редких случаях, когда выходящий на защиту магистерской диссертации ученый уже был хорошо известен, ему иногда присваивали сразу степень доктора, руководствуясь его значительными достижениями и выдающимися результатами и важностью его диссертационной работы... За этим небольшим исключением все остальные соискатели профессорства должны были успешно выполнить означенные требования на степень магистра.

После моего назначения на подготовку к профессорству преподаватель криминального права Н. Розин дал мне список около 500 названий русских и зарубежных трудов по криминологии. Профессор А. Жижиленко вручил мне подобный список из 250 работ по уголовно-процессуальному законодательству профессор Н. Лазаревский добавил примерно 150 названий по конституционному праву. Некоторые из этих трудов состояли из почти сотни солидных томов. Передавая мне списки литературы, профессора говорили, что я должен показать хорошее знание этих работ, чтобы успешно сдать экзамен на магистра, Их не интересовало, как я буду овладевать этой массой знаний, но овладеть ими я должен. Если время от времени мне понадобятся консультации с ними или другими преподавателями, я могу рассчитывать на их помощь. Вот эти-то списки с такой очень короткой инструкцией и представляли собой все требования к устному испытанию на степень магистра.

После экзамена я получил звание «магистранта уголовного права», что позволяло мне стать приват-доцентом Санкт-Петербургского университета. Что касается степени магистра уголовного права, то я должен был представить одобренную университетской комиссией диссертацию и защитить ее в весьма напряженном диспуте с официальными оппонентами, назначенными университетом, неофициальными оппонентами и любым желающим высказаться из публики. День защиты магистерской или докторской диссертации был праздничным событием, более важным, чем даже день игры университетской команды по американскому футболу или встреча выпускников прошлых лет в США. Дата диспута заранее объявлялась в университетских изданиях и всех солидных газетах. Для диспута специально резервировали одну из самых больших аудиторий университета. На диспуте, который проводился под председательством ректора или проректора, присутствовали все преподаватели соответствующего факультета, некоторые профессора с других факультетов, желавшие послушать защиту, много специалистов извне университета и большое количество заинтересованной публики.

При таком стечении народа диспут открывался и зачитывалось жизнеописание соискателя и список его основных публикаций и научных достижений. Затем каждый официальный оппонент высказывал критику работы, особо выделяя слабые и сомнительные места в ней. На высказанные критические замечания соискатель отвечал по пунктам каждому из выступавших.

Вслед за официальными выступали неофициальные оппоненты – факультетские преподаватели, желавшие участвовать в обсуждении, внешние эксперты и, наконец, любой человек из присутствующих. На каждое из критических замечаний опять-таки диссертант должен был сразу же отвечать. Весь диспут обычно продолжался от пяти до семи часов. По завершении проводилось тайное голосование между всеми преподавателями факультета, пришедшими на диспут, по поводу присвоения соискателю степени доктора или магистра. Вопрос решался простым большинством.

Обмен критикой и ответами на нее представлял собой одно из наиболее волнующих и возбуждающих зрелищ, которым я когда-либо был свидетелем. В этих научных дебатах стороны обнаруживали глубочайшее знание предмета, отличную логику, юмор, мудрость и блестящую оригинальность мысли. Это в самом деле была чудесная баталия зрелых и компетентных умов, столкнувшихся в совместном поиске истины и достоверных знаний. Как для участников диспута, так и для всех присутствующих на нем, она была ярчайшей демонстрацией творческих потенций и настоящим интеллектуальным наслаждением. Понятно, что каждый такой диспут подробно освещался в прессе и служил темой для дискуссий в интеллектуальных кругах еще некоторое время после самого диспута. Я могу только глубоко сожалеть, что в американских университетах не бывает таких праздников мысли.

Получив степень магистранта уголовного права, я рассчитывал в качестве диссертационной работы представить мой солидный труд «Преступление и кара, подвиг и награда», опубликованный в 1913 г... Мои планы, однако, были нарушены происшедшими случаями насилия и беспорядков и начавшейся вслед за ними русской революцией в феврале 1917 г. Беспорядки и воспоследовавший революционный взрыв полностью прервали нормальную университетскую жизнь, включая и процедуру присвоения научных степеней. Коммунистическая революция в октябре 1917 г. и начавшаяся вскоре гражданская война продлили паралич практически всех функций университета до 1918 г. В 1918 г. правительство коммунистов выпустило декрет, полностью отменяющий научные степени и звания во всех вузах. Эти революционные обстоятельства объясняют, почему мое намерение выйти на защиту магистерской диссертации провалилось и почему мне пришлось ждать до 22 апреля 1922 г., чтобы получить степень доктора социологии, защиту диссертацию, в качестве которой я представил два тома моей «Системы социологии», опубликованных в 1920 г.».