Глава 5. День свадьбы Антуана и Беаты остался волшебным воспоминанием не только для них, но и для всех, кто стал свидетелем столь радостного события

День свадьбы Антуана и Беаты остался волшебным воспоминанием не только для них, но и для всех, кто стал свидетелем столь радостного события. Ее подвенечное платье стало предметом обсуждения в деревне на несколько последующих месяцев. Мария помогла Беате завернуть его в тонкую бумагу и уложить в коробку. Беата даже засушила несколько цветков из свадебного букета и спрятала в ту же коробку. После долгих раздумий она все же решилась написать матери и сестре. Бригитта сейчас уже наверняка уехала в Берлин, и Беате очень хотелось описать ей свою чудесную свадьбу и высказать сестре, как сильно она ее любит. Кроме того, она просто должна была сообщить матери, что жива, здорова, очень переживает, что покинула дом при таких ужасных обстоятельствах, но по-прежнему думает о ней и очень скучает.

Ровно через две недели оба письма Беаты вернулись нераспечатанными. На конверте, адресованном Бригитте, стоял черный штамп: «адресат неизвестен». Очевидно, Бригитта, даже живя своей семьей, опасалась выступить против воли отца. Зато на письме матери аккуратным почерком отца была выведена просьба вернуть отправителю. Это означало, что они не желают иметь с ней никаких контактов.

Два дня Беата молча давилась слезами, прежде чем признаться во всем Антуану.

— Рана еще слишком свежа, — спокойно объяснил он. — Дай им время. Через несколько месяцев попробуешь написать снова. К тому времени все утихнет.

Сам Антуан был уверен, что все образуется. Своим родителям он не писал: слишком обозлила его занятая ими позиция. И у него не было ни малейшего желания общаться с братом. Но он был старше Беаты и куда самостоятельнее.

— Ты не знаешь моего отца, — жалобно всхлипнула Беата. — Он никогда меня не простит. На прощание он сказал, что вместе с мамой будет сидеть шиву по мне.

Она объяснила Антуану, что это поминальное бдение по мертвым, чем крайне его шокировала.

— Я просто хотела рассказать маме и Бригитте о свадьбе и заверить, что я по-прежнему их люблю.

Беата ни за что не посмела бы написать отцу, но даже женщины ее семьи не желали с ней знаться: они слишком уважали Якоба и слишком боялись перечить ему. Только она одна на это осмелилась. И теперь убедилась: отец никогда ее не простит. Но может, остальные не будут столь жестоки?

Антуан из кожи вон лез, чтобы утешить жену, и каждую ночь они, как и полагается новобрачным, занимались любовью. При этом они делали все возможное, чтобы не побеспокоить Цуберов, но дом был слишком тесным, и уже через полтора месяца после свадьбы Мария услышала, как Беату рвет в ванной.

— Ты не заболела? — встревожено спросила она через дверь. Мужчины ушли на рассвете, оставив женщин одних. Беата уже собиралась идти на дойку, когда ее скрутила волна тошноты такой силы, что прошло минут десять, прежде чем она, позеленевшая и измученная, вошла в кухню.

— Простите. Я, должно быть, чем-то отравилась. Антуан вчера накормил меня ежевикой, и я сразу почувствовала дурноту, — пробормотала Беата, с трудом садясь на табурет. Очевидно, она еще не совсем пришла в себя. — Я не хотела обижать его, поэтому промолчала.

— А ты уверена, что это ежевика? — добродушно спросила Мария, совершенно не удивленная состоянием Беаты. Мало того, в ней вспыхнула слабая надежда.

— А что же еще?

Мария задала Беате несколько вопросов и, получив ответы, рассмеялась над ее наивностью.

— Если я не ошибаюсь, дорогая, ты беременна.

— Правда? — ахнула Беата, что снова заставило Марию улыбнуться.

— Чистая правда. Советую подождать, пока не будешь твердо уверена. Ну а потом можешь во всем признаваться мужу.

Беата согласилась с Марией. Нет смысла зря волновать Антуана, пробуждая неоправданные надежды. Мария объяснила, что мужчины в этом отношении — народ странный. Лучше все объяснить, когда не останется сомнений.

— А сколько придется ждать? Когда я буду знать точно?

— Через неделю-другую, если ничего не случится и ты по-прежнему будешь себя неважно чувствовать. Сама поймешь, — добавила Мария. Беата, счастливо улыбаясь, отправилась доить коров, но к вечеру она так устала, что, вернувшись домой, проспала два часа до ужина.

— Беата здорова? — двумя днями позже обеспокоенно спросил Антуан Марию. Его обычно столь энергичная жена, казалось, могла спать весь день. Может, это потому, что они ночами напролет ласкают друг друга, но в нем горело почти безумное желание. Лежа рядом с ней, Антуан просто не мог удержаться от соблазна.

— Все в порядке. Видимо, она долго была на солнце. Я попросила ее собрать фрукты, — тихо сказала Мария, стараясь скрыть от него истинную причину состояния молодой женщины.

Через две недели Беата была уже совершенно уверена в своей беременности: дурнота и головокружения продолжались, и даже на этом сроке она не могла застегнуть пояс на юбке. И ее постоянно тошнило. Как-то в воскресенье, возвращаясь вместе с Антуаном из церкви, Беата таинственно улыбнулась, и он насторожился, гадая, о чем она думает. Жизнь рядом с ней была полна восхитительных тайн.

— Ты выглядишь как женщина, у которой есть тайна, — заметил Антуан, с гордостью глядя на жену. Какое счастье, что они нашли друг друга! Какая радость — планировать совместное будущее!

— Я разделю эту тайну с тобой, — тихо пообещала Беата, беря его под руку.

В это воскресенье они решили пойти в церковь пешком, так как погода для конца августа стояла прекрасная. Насколько могла определить Мария, Беата была беременна уже два месяца. По подсчетам Беаты, она забеременела в брачную ночь, а Антуан до сих пор ни о чем не подозревал.

— У нас будет ребенок, — призналась она, глядя на него восхищенно сверкающими глазами. Антуан от неожиданности замер.

— Ты не шутишь? Как это случилось? — изумленно выпалил он. Беата только головой покачала.

— Объясню, когда вернемся домой. А может, просто показать тебе, чтобы напомнить? — поддела она, и Антуан рассмеялся, чувствуя себя полным дураком.

— Я не это хотел сказать, хотя буду счастлив получить такое напоминание, мадам де Валлеран. — Антуан любил повторять ее новое имя, по его мнению, очень ей шедшее. — Я имел в виду, когда это случилось, откуда ты знаешь, уверена ли и когда малыш появится на свет. — И, внезапно встревожившись, добавил: — А тебе не вредно так много ходить?

— Хочешь отнести меня домой на руках? — мило осведомилась Беата, рассмеявшись. — Все хорошо. Правда, меня постоянно тошнит, но Мария утверждает, что это нормально. Помню, я слышала, что некоторые знакомые мне женщины очень болели первые месяцы и даже не вставали с постели.

Сама же Беата жила на свежем воздухе, вела спокойную жизнь и поэтому была уверена, что дурнота скоро пройдет. Она уже чувствовала себя лучше. Первые недели были поистине ужасны, но теперь она была так взволнована самой мыслью о своем новом состоянии, что старалась игнорировать недомогание.

— Думаю, это произошло в нашу первую брачную ночь, и, значит, наш прелестный малыш появится на свет в начале апреля, а возможно, и к Пасхе.

Она по привычке едва не сказала «к еврейской пасхе», но вовремя спохватилась. Согласно католической вере, это было время возрождения и обновления, что казалось Беате поистине прекрасным. Кроме того, лучше, чтобы первые месяцы жизни ребенка пришлись на лето, чем на холодный сезон. Не придется кутать малыша и постоянно держать в доме.

Антуан был на седьмом небе от счастья. Он немедленно заставил Беату замедлить шаг и не торопиться. Если бы она позволила, он действительно отнес бы ее в дом на руках. Беата чувствовала, как взволнован муж. Он даже готов был отказаться от занятий любовью, заявив, что боится ей повредить. Но Беата успокоила мужа, убедив его, что с ней все в порядке и они могут продолжать обычную жизнь.

Однако следующие несколько месяцев Антуан постоянно волновался за нее: как можно чаще забегал домой днем, чтобы проверить, все ли в порядке, делал за жену почти всю работу, хотя та и пыталась возражать.

— Антуан, это совершенно не обязательно, — твердила Беата. — Я вполне здорова. И мне полезно побольше двигаться и заниматься делом.

— Кто тебе сказал? — не соглашался Антуан. Он свозил ее в Лозанну к доктору, желая убедиться, что никаких осложнений нет. Доктор заверил молодых людей, что опасаться нечего, все идет нормально. Сама Беата жалела только о невозможности поделиться своими новостями с матерью. Она, правда, попыталась написать еще одно письмо, но оно вернулось еще быстрее, чем первое. Ее полностью отрезали от семьи. Единственными близкими людьми отныне для нее были Антуан и Цуберы. Правда, через несколько месяцев у нее будет малыш.

К Рождеству, на шестом месяце беременности, Беата едва таскала огромный живот, выглядевший гротескно при ее миниатюрной фигурке. К концу января живот был таким, словно ребенок вот-вот начнет проситься на свет, и Антуан почти не позволял жене выходить из дома, боясь, что она поскользнется, упадет и выкинет младенца.

По ночам, лежа рядом с Беатой, Антуан любил класть руку ей на живот и ощущать, как толкается малыш. Он считал, что у них будет мальчик, и Беата тоже на это надеялась. Впрочем, Антуан уверял, что ему совершенно все равно. Ему просто казалось, что это мальчик, потому что Беату так разнесло. И хотя она был здорова и полна энтузиазма, двигаться ей было трудно. Пришлось сшить специальную одежду, которая могла бы вместить ее расползшиеся формы, и Мария снова поразилась ее талантам. Беате удавалось выкроить блузки, юбки и платья из старых лоскутьев, хранившихся в сундуке, а из отданной ей Вальтером попоны в красную клетку получилось модное пальто. Беата выглядела молодой, красивой и счастливой, а когда приходила по воскресеньям в церковь, отец Андре был всегда рад ее видеть.

Однако Антуана беспокоило, кто примет ребенка. Было бы неплохо отвезти Беату в Женеву или Лозанну, чтобы положить в больницу, но, к несчастью, такие расходы были Антуану не по карману. Доктор жил в тридцати милях от фермы, но ни у него, ни у Цуберов не было телефона, и, когда настанет время, они просто не смогут его известить, а на поездку за доктором и обратно уйдет непростительно много времени. Беата старалась успокоить мужа. Мария рожала дома и ездила во Францию, чтобы принять ребенка у одной из дочерей. Беата говорила, что ничуть не беспокоится: вся округа считала Марию опытной повитухой. Обе женщины уверяли Антуана, что все пройдет как по маслу. Беата не хотела волновать мужа, однако несколько раз признавалась Марии, что тоже боится. Она не знала, что ее ждет, и чем больше становилась в размерах, тем больше тревожилась.

— Ничего не случится, пока ребенок сам не запросится на свет, — объясняла Мария. — Дети знают, когда им приходить, и с места не сдвинутся, если ты устала, больна или расстроена. Они дождутся, когда ты почувствуешь себя готовой приветствовать их.

Беате ее утверждения казались чересчур оптимистичными, но рассудительные речи Марии успокаивали, и Беата была готова забыть о своих сомнениях и поверить пожилой женщине.

И к собственному изумлению, в последние дни марта Беата обнаружила, что обрела второе дыхание. Она даже отправилась доить коров. Узнав об этом, Антуан долго ее ругал:

— Как ты можешь быть такой легкомысленной? Что, если бы корова тебя лягнула и повредила ребенку? Я требую, чтобы ты сидела дома и отдыхала.

Он постоянно терзался мыслями о том, что не способен обеспечить жене комфорт и удобства, подобающие беременной женщине, и ничем не может облегчить ей жизнь, хотя самой Беате и в голову не приходило упрекать его. Но Антуан твердил себе, что Беата — не деревенская девушка и выросла она в роскоши и богатстве. Насколько ему было известно, она при малейшем недомогании обращалась к доктору. А сейчас ей предстояло родить ребенка в сельском домике, даже без помощи акушерки.

В полном отчаянии он написал другу в Женеву и попросил прислать учебник по акушерству, который стал тайком читать по ночам, когда Беата засыпала. Антуан надеялся почерпнуть из книги что-то полезное. По мере того как приближался срок, он все больше нервничал. Особенно его пугала ее тоненькая фигурка. Что, если ребенок окажется для нее слишком большим?!

В книге был целый раздел, посвященный кесареву сечению, которое мог выполнить только доктор. Но даже в этом случае, как признавал автор книги, очень часто подобные случаи заканчивались потерей либо матери, либо ребенка. Антуан не мог себе представить ничего более страшного, чем потеря Беаты. Но он не хотел терять и ребенка. Однако невозможно было поверить, что младенец такого размера сможет благополучно выйти из крошечной матери. Антуану казалось, что Беата с каждым часом становится все меньше, а ребенок — все больше.

В ночь на первое апреля Антуан, беспокойно ворочавшийся в постели, услышал, как Беата встала и направилась в ванную. Она так раздалась, что носила ночные рубашки Марии, достаточно объемные, чтобы вместить ее и ребенка. Через несколько минут она, зевая, вернулась в спальню.

— С тобой все в порядке? — встревожился Антуан, но тут же осекся, боясь разбудить Цуберов.

— В полном.

Беата сонно улыбнулась, укладываясь на бок. Спать на спине она уже не могла: ребенок был такой тяжелый, что Беата сразу же начинала задыхаться. Антуан обнял ее, осторожно положил руку на живот и, как всегда, ощутил энергичный толчок.

На этот раз он так и не смог заснуть. Как, впрочем, и Беата. Она неуклюже поворачивалась с боку на бок и наконец легла лицом к нему. Антуан поцеловал ее.

— Я тебя люблю.

— Я тоже, — счастливо прошептала Беата. Лежа в ореоле разметавшихся по подушке темных волос, она казалась необыкновенно красивой. Чмокнув Антуана в губы, она снова отвернулась, признавшись, что у нее сильно болит поясница, и попросила растереть ей спину. Антуан с готовностью принялся за дело, как всегда, поражаясь изящной фигурке жены. Единственное, что было в ней огромным, — ее живот. Продолжая массировать ей спину, он услышал стон. Странно. На нее это было не похоже.

— Я сделал тебе больно? — с тревогой спросил он.

— Нет… все хорошо…

Беата не хотела признаться, что с самого вечера чувствует странные боли. Сначала ей казалось, что это несварение, но теперь ужасно ныла спина.

Она снова уплывала в сон, когда час спустя поднялся Антуан. У них с Вальтером было намечено на сегодня много дел, и они решили начать пораньше. Беата еще дремала, когда он уходил. Мария хлопотала на кухне.

Часа через два Беата вышла и с испуганным видом направилась к Марии.

— По-моему, со мной что-то происходит, — пробормотала она.

Мария удовлетворенно улыбнулась:

— Точно в срок. Сегодня ровно девять месяцев. Похоже, мы рожаем.

— Я ужасно себя чувствую, — призналась Беата. Спина просто сводила ее с ума, внутренности скручивало тошнотой, а низ живота сильно давило. Почти то же самое Беата испытывала и вечером, но теперь она уже сознавала, что с несварением это не имеет ничего общего.

— Что же теперь будет? — по-детски спросила Беата. Мария осторожно обняла ее и отвела в спальню.

— У тебя будет чудесное дитя, Беата. Больше ничего не случится. Ложись и думай о том, какого красивого малыша ты родишь. Я сейчас вернусь.

Мария уже давно приготовила полотенца, старые простыни и несколько тазиков и сейчас пошла за ними. Вернувшись, она увидела, что растерянная, с обезумевшим взглядом Беата сидит в постели.

— Не оставляйте меня.

— Я только в кладовую — и тут же обратно.

— Где Антуан?

При первой же серьезной схватке Беата запаниковала. Боль застала ее врасплох: никто не предупреждал, что будет именно так… словно мясницкий нож раздирает ее от желудка до промежности. Живот был твердым, как камень, и ей никак не удавалось вздохнуть, несмотря на приказание Марии.

— Ничего, ничего, подожди немного.

Мария бросилась на кухню, поставила на огонь воду, схватила оставшиеся полотенца и простыни и побежала обратно. Беата без сил лежала на спине. Вторая схватка настигла ее как раз в тот момент, когда Мария показалась на пороге, и на этот раз Беата в ужасе закричала и потянулась к ней. Мария сжала ее руки и велела не тужиться. Им предстоит пройти долгий путь, прежде чем появится младенец, и если она начнет тужиться слишком рано, скоро устанет. Беата позволила Марии осмотреть ее. Но головки не было видно. Боли, едва затихнув, вернулись снова, но до настоящих родов было еще далеко. Мария полагала, что Беате придется ждать много часов, прежде чем она приложит младенца к груди. Оставалось только надеяться, что роды не будут слишком тяжелыми. Иногда быстрые роды приводят к осложнениям, но по крайней мере все скоро кончается. Однако поскольку это первый ребенок и к тому же большой, легких родов ждать не приходилось.

При следующей схватке у Беаты отошли воды, промочившие все полотенца, подложенные под нее Марией. Та отнесла полотенца на кухню и постелила новые. Но как она и думала, стоило водам отойти, как боль накинулась на роженицу с новой силой. Уже через полчаса Беата превратилась в обнаженный комок нервов. Перерывы между схватками становились все короче, а боль — все более жестокой. Пришедший на обед Антуан, услышав крики жены, ворвался в спальню.

— Что с ней?! — в ужасе воскликнул он.

— Все идет как надо, — спокойно ответила Мария. Она считала, что мужчинам не место в комнате роженицы, но Антуан все же вошел и обнял Беату.

— Бедная моя девочка… чем я могу тебе помочь? Увидев мужа, Беата беспомощно заплакала. Сама она смертельно боялась неведомого, но Мария упрямо отказывалась выказывать даже малейшие признаки беспокойства, твердо зная, что хотя ребенок и чересчур велик, но сила схваток пока что служит хорошим признаком. Судя по всему, Беата должна была вот-вот родить, но, сколько Мария ни смотрела, головка все не появлялась.

— Антуан… я не могу… не могу… о Боже… какой кошмар… — задыхаясь, бормотала Беата, и Антуан окончательно потерял голову от страха.

— Иди пообедай с Вальтером, — велела ему Мария, но он не сдвинулся с места.

— Никуда я не уйду, — твердо объявил он. В конце концов, это его вина в том, что сейчас творится с Беатой. И он не оставит ее бороться в одиночестве.

Марии такое поведение казалось безумием, но присутствие мужа, похоже, немного успокоило Беату. Она даже постаралась сдержать крик, когда началась следующая схватка и живот заметно напрягся.

Видя, что Беате пока не стало хуже, Мария вышла на кухню, чтобы подать обед Вальтеру. Антуан попросил передать ему, что сам он останется с Беатой, пока не родится ребенок. Вернулась Мария с мокрой тряпкой, которую положила на лоб роженице, но это мало помогло.

Многочасовая пытка продолжалась, Беата охрипла от воплей. Солнце уже почти село, когда Мария издала торжествующий клич: она наконец увидела головку младенца. С каждой потугой головка опускалась все ниже, но Беате уже было все равно. Она чувствовала, что умирает. Мария и Антуан всячески ободряли ее, но она не слышала их и только продолжала почти непрерывно кричать, уже не ожидая облегчения. Мария приказала ей тужиться изо всех сил. Искаженное лицо Беаты побагровело, налившись кровью, но, сколько она ни тужилась, все было напрасно. Антуан был в ужасе от происходящего и мысленно поклялся себе, что больше никогда не подвергнет жену таким испытаниям, никогда не потребует родить еще одного ребенка. Знай он, что ждет Беату, ни за что не отважился бы и на первого. Уже вечер, а Беата по-прежнему изнемогает от боли.

К семи часам Антуан был в отчаянии: Беата отказывалась тужиться, она просто лежала, плакала и уверяла, что больше не может.

— Ты должна! — прикрикнула на нее обычно мягкая и доброжелательная Мария. Она наблюдала, как с каждой схваткой появляется и исчезает головка, зная, что, если упустить время, они потеряют ребенка. — Тужься! — заорала она так оглушительно, что Беата испуганно повиновалась. — Вот так! Еще раз! Давай!

Она велела Антуану держать Беату за плечи, а Беате — упереться ступнями в изножье кровати. Беата кричала так, словно ее резали. Зато головка почти вышла, и Мария отрывисто отдавала очередные команды. И наконец они услышали слабый писк, поразивший всех. Беата по-прежнему кричала, потрясенно глядя на Антуана. Мария приказала ей напрячься еще раз. Теперь освободились плечики. Еще пара потуг — и окровавленный ребенок с громким криком вывалился на постель. Это оказалась девочка.

Простыни под Беатой были ярко-алого цвета. Мария сразу поняла, что роженица потеряла много крови, но для паники пока не было причин. Как они и подозревали, ребенок был настоящим великаном. Под изумленными взглядами молодых родителей Мария ловко перевязала пуповину в двух местах и перерезала ее. Потом быстро обтерла ребенка, завернула в простынку и положила на руки матери. Антуан, не стесняясь, плакал. Для него не было зрелища прекраснее, чем жена с их дочерью на руках.

— Прости, — покаянно прошептал он. — Прости за то, что тебе пришлось пережить такой ужас.

Беата прижала девочку к груди и улыбнулась мужу.

— Оно того стоило, — заверила она. Вид у нее был усталый, но блаженный. Трудно было поверить, что это та самая женщина, которая только что пронзительно кричала от боли. Сейчас она выглядела измученной, но умиротворенной и счастливой. — Она такая красивая.

— И ты тоже, — прошептал Антуан, осторожно касаясь сначала ее щеки, потом щечки младенца. Малышка внимательно смотрела на них, словно радуясь знакомству. Беата крепче прижала ее к груди и бессильно откинулась на подушки. Она оказалась не готова к мукам родов. Почему ей никто ничего не говорил? Женщины вечно болтали на подобные темы, но всегда шепотом, и теперь Беата понимала почему. Будь они откровенны с ней, у нее, возможно, не хватило бы мужества пойти на такое. Да и ее муж все еще не мог оправиться от пережитого потрясения.

Антуан долго не отходил от постели, разговаривая с Беатой, воркуя с младенцем. Наконец Мария, потеряв терпение, попросила его уйти на кухню, поужинать и выпить бренди: судя по всему, ему не помешает подкрепиться. Было уже начало десятого, и Марии хотелось поскорее вымыть Беату, ребенка, перестелить постель и убрать в комнате.

Прошел целый час, прежде чем она пригласила Антуана войти. Его встретила на редкость идиллическая картина. Беата, причесанная, умытая, лежала на накрахмаленных простынях, а дитя спало у нее на руках. Ни следа крови. Ни единственного признака того кошмара, что творился здесь весь день.

Антуан благодарно улыбнулся Марии:

— Ты замечательная женщина.

— Это вы замечательные. Вы оба. Просто молодцы. Кстати, ваша дочь весит почти пять кило, — объявила Мария так гордо, словно сама стала матерью. Правда, не слишком бы ей хотелось родить такого крупного ребенка: уж очень это нелегко, особенно учитывая размеры самой Беаты. К тому же была пара опасных моментов, когда Мария боялась, что может потерять и мать, и ребенка, но она ничем не выдала своего страха. Десять фунтов, подумать только! Даже сейчас, на руках матери, девочка выглядела больше обычного новорожденного. Поистине редкий случай.

— Как вы собираетесь ее назвать? — спросила Мария, посматривая на стоявшего в дверях Вальтера. Тот, в свою очередь, любовался трогательной картиной: молодые родители вместе с мирно спящей малышкой.

Беата и Антуан переглянулись. Они уже давно пытались подбирать имена, но так ничего определенного и не решили. Но едва увидев свою девочку, Беата поняла, что уже знает, как ее зовут. Среди перебираемых ими имен было одно, удивительно ей подходившее.

— А что, если мы назовем ее Амадеей? — спросила она мужа. Тот задумался. Когда-то он предполагал назвать свою дочь Франсуазой, в честь матери, но после того, как та выплеснула свою ненависть на Беату, которую называла не иначе, как «эта еврейка», он отказался от своего прежнего плана. И Беата, и Антуан знали, что «Амадея» значит «любимица Бога», и, конечно, так оно и было, не говоря уже о том, что девочка с первой минуты стала кумиром своих родителей.

— Мне нравится. И ей подходит. Такая красавица должна иметь особенное имя. Амадея де Валлеран, — произнес Антуан, словно пробуя имя на вкус, и Беата улыбнулась. Малышка пошевелилась, издала тихий звук, нечто среднее между вздохом и воркованием, и все присутствующие рассмеялись.

— Смотрите, ей тоже нравится.

— Значит, решено, — заключила Беата. Всего за какой-то час она почти полностью оправилась, пришла в себя и выглядела так, словно сейчас вскочит и закружится в вальсе, хотя Антуан мысленно благодарил Бога за то, что его жена все же вряд ли отважится на такое.

— Амадея, — повторила Беата, счастливо улыбаясь своему первенцу, и восторженно взглянула на мужа.

Этой ночью Антуан, держа Беату в объятиях, про себя поражался событиям прошедшего дня. Малышка мирно спала в корзинке рядом с их кроватью, и глаза Беаты тоже были закрыты. Антуан зажмурился и прошептал короткую молитву-благодарность за чудо, которое сегодня снизошло на них. Амадея. Воистину любимица Бога. И он помолился, чтобы так было всегда.