Глава 25. Шестого июня союзники высадились в Нормандии, и Амадея, услышав новости, долго плакала

Шестого июня союзники высадились в Нормандии, и Амадея, услышав новости, долго плакала. Именно об этом она молилась, за это боролась долгие годы.

Только в середине июня Амадею впервые усадили в инвалидную коляску и вывезли в больничный сад.

Доктора прямо объявили ей, что она вряд ли будет ходить, и хотя прогнозы были самые неопределенные, все они были одинаково неблагоприятные. Но сама Амадея считала, что ее увечье — лишь малая жертва во имя победы и спасения жизней миллионов людей. Миллионы менее удачливых больше никогда не увидят белого света, даже из инвалидной коляски.

Сидя на солнышке, с прикрытыми одеялом неподвижными ногами, Амадея вдруг поняла, что станет одной из тех монахинь, о которых заботятся молодые послушницы. Но она готова была даже ползком ползти в монастырь: как только ее выпишут, она немедленно туда вернется. На Ноттинг-Хилл в Лондоне тоже был кармелитский монастырь, и Амадея собиралась при первой же возможности его посетить. Но о выписке пока не было и речи. Ожоги все еще не зажили до конца, и Амадее было необходимо провести курс физиотерапии. Да она и сама не желала становиться тяжким бременем для остальных монахинь.

Амадея сидела в саду, закрыв глаза и подставив лицо теплым лучам, когда за спиной послышался знакомый голос. Она не сразу поняла, кому он принадлежит, потому что сейчас этот голос звучал на другом языке. Эхо не слишком далекого прошлого…

— Ну, сестра, на этот раз вы, кажется, своего добились?

Открыв глаза, она увидела стоявшего перед ней Руперта в мундире английского офицера. Как непривычно видеть его не в форме эсэсовца! И голос она узнала не сразу, потому что сейчас он говорил по-английски.

Амадея молча улыбнулась и протянула руку.

— Насколько я понял, вы собственноручно пытались уничтожить всю французскую систему железнодорожного сообщения, а вместе с ней и половину германской армии. Прекрасная работа, ничего не скажешь!

— Спасибо, полковник.

Встреча с Рупертом взволновала Амадею. Он был единственным другом, оставшимся с прежних времен. Каждую ночь ей снились жуткие кошмары о жизни в Терезиенштадте. Таких она не переживала даже в самом лагере.

— А как ты поживаешь?

Они уже давно перешли на ты, и Амадея не совсем поняла, почему это вдруг он обращается к ней так официально.

Прошло полгода после завершения их последнего задания, когда Руперт был ранен при вылете из Франции.

— И кстати, как твое плечо?

— Немного побаливает в плохую погоду, но ничего страшного.

На самом деле рана была тяжелой, однако доктора сделали все возможное, чтобы вернуть Руперта в строй. Ему повезло больше, чем Амадее, по крайней мере так утверждали в больнице. Хирург, с которым он поговорил, прежде чем прийти к Амадее, утверждал, что она обречена на неподвижность до конца своих дней, но сказать ей жестокую правду врачи пока не решались. Правда, было похоже, что Амадея смирилась со своей участью. Если верить хирургу, было настоящим чудом, что она вообще выжила. Все-таки чудеса бывают.

— Я получила твою шифровку из Англии. Спасибо. Я очень за тебя волновалась, — призналась Амадея, едва Руперт сел на скамейку лицом к ней.

— И все же, наверное, меньше, чем я за тебя, — серьезно сказал он. — Похоже, тебе здорово досталось.

— Я никогда не умела обращаться с взрывчаткой, — пожаловалась она с таким видом, словно нерадивая хозяйка, испортившая яблочный пирог или суфле.

— В таком случае тебе следует отказаться от работы с ней, — рассудительно заметил Руперт, хотя глаза его смеялись.

— Приехал уговаривать меня отправиться с тобой в Германию в качестве жены? — лукаво осведомилась Амадея. Пусть их задания были смертельно опасными, пусть даже потом, вспоминая, как это было, она дрожала от запоздалого страха, все же ей нравилось работать с ним. — Думаю, теперь ты мог бы выдать меня за свою бабушку и возить в коляске, — чуть смущенно продолжала она, но Руперт не отреагировал на неудачную шутку.

— Вздор, ты скоро поднимешься и будешь бегать, как прежде. Мне сказали, что в следующем месяце тебя выпишут.

Руперт, выполняя данное Сержу обещание, пристально следил за судьбой Амадеи. Но выждал, пока она достаточно окрепнет, чтобы принимать гостей. Первые два месяца она была очень плоха, но, как только ее состояние немного улучшилось, он немедленно приехал.

— Знаешь, я подумываю о монастыре на Ноттинг-Хилл. Не хотелось бы стать для них бременем, но я еще многое способна делать. Придется вспомнить навыки швеи, — скромно пояснила Амадея, на секунду приняв вид истинной монахини. Но Руперт уже слишком хорошо знал ее.

— Полагаю, вряд ли им захочется, чтобы ты взорвала их сад. Это ужасно их расстроит, — улыбнулся он, радуясь, что снова видит ее. Несмотря на все, что ей пришлось пережить, Амадея и сейчас была поразительно красива. Ее длинные светлые разметавшиеся по спине волосы сверкали на солнце золотом.

— Собственно говоря, я пришел с предложением. Должен честно сказать, далеко не с таким волнующим, как миссия в Германии, но все же испытание для нервов не менее, а может, и более тяжелое.

Амадея удивленно подняла брови. Трудно предположить, что британская разведка попросит ее выполнить очередное задание. Ее работа в Сопротивлении закончена, правда, можно было надеяться, что и войне скоро конец. Она долго и честно боролась за наступление этого дня. Дольше, чем многие.

— Я очень прошу тебя помочь мне с детьми. Они растут. За пять лет бывшие малыши стали подростками и горазды на невероятные проделки. Старшие тоже вытворяют бог знает что. Меня почти не бывает дома, я все время в Лондоне. И честно говоря, мне очень нужно, чтобы кто-то приглядел за ними, пока весь этот кошмар не кончится. Тогда я попытаюсь разыскать их родителей, если кто-то из них жив. Работы предстоит немало. Не так легко одинокому мужчине управляться с такой оравой ребятишек, — жалобно протянул Руперт, и Амадея рассмеялась. — Неужели ты не можешь отложить возвращение в монастырь, чтобы помочь старому другу? Вспомни, ведь когда-то мы были женаты несколько дней… да в общей сложности почти неделю! Ты просто обязана разделить со мной мое бремя! У тебя просто не хватит совести вот так уйти и оставить на меня целую дюжину сорванцов!

Амадея не могла удержаться от смеха. Она, конечно, понимала, что он жалеет ее, пытается ей помочь и что это чистая благотворительность с его стороны, но неизменная доброта этого человека до слез ее тронула.

— Ты это серьезно? — вдруг спросила она со странным выражением.

Хотя они не слишком долго были знакомы, их связывало нечто большее: совместно пережитая опасность. Что ни говори, а тогда они защищали друг друга, ежеминутно рискуя жизнью. И добились своей цели. Амадея до сих пор гордилась тем, что они сделали.

— Абсолютно. Я обожаю их, но, честно говоря, они доводят мою несчастную экономку до белого каления. Ей семьдесят шесть лет. Когда-то она нянчила меня, потом моих детей. Детям нужен кто-то помоложе, чтобы держать их в узде.

— Не уверена, что смогу приглядеть за ними. Не слишком я гожусь для такого дела, — покачала головой Амадея, бросив красноречивый взгляд на свою коляску. — Если им не понравится то, что я скажу, они могут столкнуть меня со скалы.

— Да нет, они ребята хорошие, — возразил Руперт, став теперь серьезным. И Амадея вдруг почувствовала, что он действительно ждет от нее помощи. Конечно, Руперт их любит, но он совершенно прав: жены у него нет, а престарелая экономка не в силах справиться с дюжиной озорников, так что те чувствуют себя совершенно свободно и переворачивают все вверх дном. Руперт постоянно отсутствует, либо выполняя задания за границей, либо работая в Лондоне, и приезжает домой только на выходные.

Однако Амадея была настроена как можно скорее вернуться в монастырь. Она слишком долго пробыла в миру и честно выполнила свой долг. Ей давно пора назад, как можно мягче постаралась объяснить она Руперту.

— А тебе не кажется, что там смогут обойтись без тебя еще несколько месяцев? — с надеждой в голосе спросил он. — В конце концов, эти дети тоже жертвы нацистов. После войны беднягам придется несладко, особенно когда они узнают, что случилось с их родителями. Чем и как их утешить? — Слова Руперта разрывали ей сердце, и Амадея, уже начиная колебаться, нерешительно взглянула на него. Судьба постоянно препятствовала ее уходу в монастырь. Девушке хотелось спросить Бога, что он предназначил для нее. Но, глядя в глаза Руперта, она поняла, что ее миссия — позаботиться об этих детях. Может, поэтому Он и послал ей Руперта. Бесконечные, бесконечные испытания…

Но после трех лет вне стен монастыря она, наверное, может подождать еще немного. Похоже, Амадея примет постриг не раньше чем в девяносто лет. Но ничего, главное — сознавать, что это обязательно произойдет. В этом Амадея была уверена.

— По правде сказать, я еще не написала матери-настоятельнице, — с сожалением вздохнула она. — Только собиралась на этой неделе. Но неужели ты думаешь, что я смогу быть тебе полезной? Я же беспомощный инвалид!

Бывали такие моменты, когда Амадея жалела себя. Но на все воля Господня, и она сможет с этим жить. Столько раз ей везло, столько раз Господь спасал ее!

— Как хорошо, что ты еще не вступила в орден. Я боялся, что ты успеешь уйти в монастырь, прежде чем я поговорю с тобой. Конечно, ты вольна сама выбирать свой путь. Но с ребятами ты справишься, я в этом уверен. Все, что нужно делать, — орать на них погромче. Я снабжу тебя толстой палкой. Надеюсь, ты быстро научишься ею орудовать, — пошутил Руперт.

— Когда я должна приехать? — взволнованно спросила Амадея, и Руперт понял, что ей не терпится увидеть ребят. Забота о детях даст ей новую цель в жизни. Не последнюю роль здесь играло и то, что Руперт так часто отсутствовал. Сейчас Амадея чувствовала себя как бы его женой, словно во время поездок в Париж и Германию. Между ними сложились очень странные отношения. Во многом они оставались совершенно чужими людьми, но иногда чувствовали себя близкими друзьями. И она была счастлива помочь ему с детьми. Ничего, в монастырь она всегда успеет. Война скоро кончится. И как только отыщутся родные этих детей…

Амадея уже ни о чем не могла думать, кроме детей, которые ждут ее в доме Руперта.

Она деловито выпрямилась и потребовала записать их имена на листке бумаги. Руперт пообещал все сделать перед уходом.

Они еще долго говорили, и Руперт тихо радовался про себя, видя, как она оживилась, став прежней Амадеей. Она расспрашивала о детях, о поместье, вспоминала два дня, проведенные ими в Париже, и пять — в Германии. Им было о чем поговорить, и Амадея выглядела счастливой и помолодевшей, когда Руперт вез ее в палату. Они решили, что она приедет прямо в его поместье, когда ее выпишут из госпиталя. Руперт заявил, что до этого времени будет каждую неделю навещать ее. Он хотел видеть собственными глазами, что Амадея выздоравливает, но, кроме того, ему очень нравилось с ней беседовать.

На прощание Руперт поцеловал ее в щеку.

После его ухода Амадея помолилась за детей и за него.