Годы учения у Репина.

В первый раз я увидел Илью Ефимовича в 1896 г., когда я держал экзамен в Академии Художеств. Работали мы в одном из античных залов, где был поставлен нам натурщик. К концу нашей работы в зал пришёл Илья Ефимович. Он скромно ходил и осматривал работы экзаменующихся, с некоторыми разговаривал, спрашивал, где учился и т. п.

Конечно, у всякого из нас в душе были какое-то необыкновенные чувство: разговаривать с таким выдающимся художником и в то же время до ушей краснеть за свой рисунок, на который он смотрел.

Илья Ефимович подошёл и ко мне, внимательно посмотрел на мою работу и, улыбаясь, взглянул на меня; спросил, давно ли я занимаюсь живописью и где учился. На все вопросы я отвечал ему с большим смущением. Сказав мне что-то вроде одобрения о работе, он оглянулся приветливо и пошёл к другим.

Я был принят в Академию. Будучи ещё в натурном классе, я не раз слышал его суждение о своих работах и работах других учеников. Хотя он и не руководил в общих классах, но часто заходил на занятия и интересовался работами учащихся, высказывая свои замечания.

По окончании натурного класса, я поступил в мастерскую Репина.
Здесь мне пришлось ближе соприкасаться с Ильёй Ефимовичем, как непосредственным руководителем. Я старался как можно вернее и глубже понять его указания (многие ученики его не понимали и поэтому говорили, что он не умеет учить; но это не верно, он хорошо учил).

Часто на ученических вечерах, беседуя с нами, он рассказывал о своём родном Чугуеве, описывал красоты природы и делился воспоминаниями своих юношеских лет. Оратором Илья Ефимович не был, но говорил всегда с большим увлечением, особенно о произведениях искусства и художниках, часто делал тонкие критические замечания обо всём, что касается живописи. Но иногда он увлекался очень незначительным и произведениями живописи и в это время, действительно, его не всегда можно было понять.

Вспоминаю случай, происшедший в его ученической мастерской. У нас было правило: ежемесячно представлять эскизы, которые Илья Ефимович просматривал совместно с учениками, давая оценку, ставя номера. На одном таком просмотре Илья Ефимович вдруг ставит 1-й номер самому бездарному ученику, эскиз которого не представлял ничего особенного и не заслуживал отличной оценки. Когда ученики спросили Илью Ефимовича, за что он поставил 1-й номер, то он ответил:

- Ах, господа! Ведь если взять и с этого этюда хорошо нарисовать и написать, то получится удивительно интересная вещь!

Такие случаи у Ильи Ефимовича бывали много раз, но всё же он учил хорошо, нужно было только привыкнуть к его манере выражать свои мысли.

Память и наблюдательность у Ильи Ефимовича были поразительные, он очень зорко наблюдал за посещаемостью и работой учеников.

Некоторое время грешен я был и довольно часто пропускал занятия в мастерской; Илья Ефимович это заметил.

Как-то встретив в коридоре, он остановил меня и спросил: почему я не работаю в мастерской? Я сказал, что работаю дома и очень увлёкся этой работой (я тогда писал своего «Скрипача»).

Илья Ефимович взял мой адрес и сказал, что на днях обязательно приедет посмотреть, что я делаю. Это меня удивило и польстило мне, но в душе я всё же не верил, что Репин приедет к такой посредственности, как я, в то время, когда среди учеников есть куда более выдающиеся дарования.

Но я жестоко ошибся в своём неверии, т. к. через два дня Илья Ефимович действительно приехал ко мне и застал моего «Скрипача» на половину сделанным.

Репин долго и молча смотрел издалека, потом подошёл близко, видимо интересуясь моей техникой живописи.

Я с трепетом ждал, когда он заговорит. Он взял стул, сел на расстоянии и сказал: «знаете, Горюшкин! Вы голову у «Скрипача» больше не пишите, она вам очень удалась, ведь если я не ошибаюсь, вам позирует Светлицкий! Ах! Он удивительно хорошо играет на скрипке! Я его слышал на ученических вечерах. Он у вас очень похож. Рука на грифе вам трудно даётся, но я верю в вас, Горюшкин, вы напишите». Затем он спросил, нет ли у меня эскизов. Я показал ему один из начатых эскизов к «Слову о полку Игореве». Илья Ефимович сразу определил тему этого эскиза: «Ах! Это если я не ошибаюсь, «Прощание Ярославны». Вот вам прекрасный сюжет для конкурсной вашей картины, ведь вы уже скоро должны выступить на конкурсе. И я советую вам непременно писать эту картину».

Просмотрев ещё ряд моих работ, он уезжая сказал: «Я очень доволен, что вы так много и серьёзно работаете дома».

С этого момента Илья Ефимович не раз посещал меня и много говорил мне такого ценного, что осталось в душе моей на всю жизнь.

«Скрипач» мой потом был куплен Академией и в настоящее время находится в Ташкентском музее.

Конкурсные работы мне не удалось написать так, как хотелось; сюжеты я взял совсем другие и «Прощание Ярославны» так и не написал, за что Илья Ефимович очень меня бранил и говорил, что я ему не верю и т. п. Но я убедил его, что мне ещё трудно браться за такие непосильные вещи.

Конкурсные работы свои я все изрезал. Конкурсные работы был возмущён моим поступком, и в эту беседу с ним я глубоко чувствовал его теплое отношение ко мне и сочувствие моим душевным переживаниям.

Переехав в Пензу, я продолжал связь с Ильёй Ефимовичем письменно. В 1913 г. он прислал мне в подарок свой автопортрет (репродукцию) со следующей надписью: «Проникновенному искренним глубоким чувством к родной красоте, деятельному художнику – Ивану Силовичу Горюшкину – Сорокопудову. Илья Репин, 1913 г. 30 апр.».