Вы познакомились с ним 31 страница

Александр пребывал в мрачном смятении. В чем бы ни заключалась причина верности Хадассы этой эгоистичной, жестокой женщине, эта верность была искренней и честной. Он поймал себя на мысли о том, как было бы хорошо, если бы все было так, как того хочет Хадасса.

Ее слезы коробили его. Ради нее он еще раз тщательно осмотрел Юлию. Она похудела даже по сравнению с тем днем, когда он видел ее в последний раз, — кожа да кости. Больные места стали еще хуже, поражено было практически все тело. Впервые с того дня, как Александр познакомился с Юлией Валериан, в нем проснулась жалость к ней. Какой бы она ни была и что бы она ни сделала, она все же была человеком.

Отойдя от постели, Александр увидел поднос с нетронутой пищей.

— Если она очнется, не давай ей есть ничего тяжелого. Бульон или кашицу — не более, — сказал он, не подумав о том, что поднос принесли для Хадассы. — Но я думаю, что надеяться уже не стоит.

Он взял из своей сумки небольшую коробку с лекарствами и протянул Хадассе. Она повертела ее в руках и рассмотрела, что в ней.

— У меня еще есть мандрагора, — сказала она и вернула ему коробку. Александр взял коробку и, глубоко вздохнув, сунул ее обратно в сумку, после чего отставил сумку в сторону.

— Нам надо поговорить, — сказал он, взял Хадассу за руку и помог ей подняться. Когда они вышли на балкон, он повернул ее к себе. — Ты сделала все, что могла, Хадасса. Теперь тебе надо дать ей спокойно уйти.

— Я не могу. По крайней мере, не сейчас.

— Когда?

— Когда она поверит в Христа...

— Если она не сделала этого до сих пор, она не сделает этого никогда.

— Не говори так!

Александр обнял ладонями лицо Хадассы.

— Но ты же не можешь спасти весь мир, дорогая моя.

Она схватила его за тунику.

— Я не могу спасти никого, — сказала Хадасса, прильнув к его груди. Она чувствовала себя такой уставшей. Ее сердце болело, она была просто опустошена.

— Я решил отправиться в Рим и поступить на службу в римское войско, — неожиданно сказал Александр.

Хадасса, поразившись услышанному, отпрянула от него.

Александр не был готов сказать ей все, поэтому сказал только то, что она была готова воспринять.

— У военных врачей больше свободы, чем у меня, а находясь в походах вместе с легионом, я смогу пополнять свои знания и опыт. У меня будет возможность собирать новые травы, больше узнавать о них. Ты только подумай о таких перспективах, Хадасса. Ты же знаешь, что кровоостанавливающие средства были открыты в военных походах. Радикс британника тоже. Это средство помогает при цинге. Нам нужно больше узнавать, но у меня нет такой возможности здесь, в Ефесе.

Он схватил ее за плечи, его глаза горели.

— Ты сделала в этом доме все, что могла, Хадасса. Я хочу, чтобы ты отправилась вместе со мной.

Глядя на него и видя его любовь к ней, Хадасса испытала искушение. Перед самым приходом Александра она слышала, как Лавиния говорила с другими женщинами из прислуги о том, что Марк встретил Ездру Барьяхина и сейчас беседует с ним. Она не сомневалась, что Ездра Барьяхин пришел, чтобы предложить Марку взять в жены его дочь. И если Марк согласится, это будет в его же интересах, и в этом браке он обретет наконец долгожданное счастье.

И вот теперь, когда кончина Юлии была уже вопросом времени, Хадасса подумала о том, что теперь удерживает ее в этом доме. Ей было порой непонятно, зачем Бог вообще привел ее сюда.

— Пойдем со мной, — повторил Александр. Ей хотелось согласиться. Ей хотелось убежать от своей боли и от осознания неудачи, которые охватили ее сейчас. Что еще она могла сделать для Юлии? А та любовь, которую она испытывала к Марку, приносила ей только страдания, потому что ничем хорошим она кончиться не могла. У Бога есть Свой план относительно его жизни, — тот план, который предусматривает прекрасную юную иудейку из Иерихона, а не какую-то хромоножку с ужасными шрамами.

— Подумай обо всех тех, кому ты сможешь помочь, — уговаривал ее Александр, воодушевленный той нерешительностью, которую он увидел в ее глазах. — Ты провела в этом доме много месяцев, заботясь об одной умирающей женщине, хотя в это время ты могла бы помочь десяткам людей. Зачем тебе оставаться здесь, когда надеяться уже не на что?

Хадасса закрыла глаза, дрожа так, будто ее продувал ледяной ветер.

— Идем со мной, — Александр приподнял ее покрывало и обнял ее лицо. — Прошу тебя, Хадасса. Идем.

«О Боже, почему я не могу согласиться? Почему Ты удерживаешь меня здесь?» — кричало ее сердце. Но она знала, независимо от своих чувств и от своей боли, что свой выбор она сделала уже давно.

Она внимательно вглядывалась в лицо Александра, всем сердцем желая, чтобы он понял ее.

— Я не могу ее оставить, Александр. Пока она не перестанет дышать, я должна оставаться с ней.

На его лице отразилась боль. Он убрал от нее руки.

— А может быть, ты не можешь уйти отсюда из-за Марка Валериана?

Она снова закрыла лицо, ничего не ответив.

Но Александр не хотел ее отпускать просто так. Он снова взял ее за руки.

— А что ты ответишь, если я скажу, что я люблю тебя? Это действительно так! Хадасса, я люблю тебя! Это что-то меняет?

— Я тоже люблю тебя, Александр. — Услышав эти тихие слова, он воспрянул духом, но в следующую же секунду понял тщетность своих надежд, когда она продолжила: — И я всегда буду любить тебя за твою доброту ко мне, за твое сострадание к бесчисленному множеству других людей, за твою жажду знаний...

— Я говорю не о братской любви.

Она протянула руку и прикоснулась к его лицу. Наступило долгое молчание, потом она грустно улыбнулась.

— О Александр, как бы мне хотелось дать тебе то, чего ты хочешь. Но я не люблю тебя так, как люблю Марка. — Эти слова отдались болью в сердце Александра, и ему хотелось отвернуться, но она продолжала касаться ладонью его щеки, и он продолжал смотреть в ее добрые глаза. — И ты не любишь меня так, как ты любишь медицину.

Ему хотелось возразить ей. Но он не мог. Он знал, что она права. Тихо вздохнув, Александр отвернулся.

— Ты всегда умела проникать в самую суть вещей.

— Не всегда, — возразила Хадасса, подумав о Юлии. Если бы она обладала таким умением, разве ей трудно было бы достучаться до сердца Юлии?

О Боже, если бы не Ты, как мне было бы одиноко!

Александр решил рассказать ей все остальное. Он отошел в сторону.

— Марк Валериан приходил ко мне вчера вечером.

Ее сердце забилось чаще.

— Что ему было нужно?

— Он хотел больше узнать о тебе. Не сегодня-завтра он все поймет, Хадасса. В самый неподходящий момент появился Рашид.

— Марк видел его?

— Да, и наступил момент, когда мне нужно было напомнить Рашиду о его клятве. Так или иначе, Марк все о тебе узнает, Хадасса. И я не знаю, что он сделает, когда поймет, кто ты на самом деле. Не забывай, что эти люди когда-то бросили тебя на растерзание львам. — Просунув руку под покрывало, Александр погладил ее по щеке. — Со мной ты будешь в безопасности.

— Я все равно должна остаться здесь.

Александр смотрел на нее, и ему хотелось согласиться с ее словами и принять их с уважением. Но он не мог этого сделать. Он продолжал настаивать на своем, делая все, чтобы уговорить Хадассу уйти отсюда. Если бы он не спрашивал себя постоянно, почему она так упорна в своем решении, он бы просто подумал, что им движет беспокойство за нее...

Он бы просто представить себе не мог, что все гораздо глубже и сложнее.

— Но если я покину Ефес? — спросил он. — Куда ты пойдешь тогда, когда Юлия умрет? Если меня здесь больше не будет, что ты будешь делать?

Она покачала головой, не в силах думать о том, что будет дальше.

— Подумай, Хадасса. Нам суждено быть вместе. Подумай о том, что мы могли бы узнать нового и что мы могли бы сделать для других людей. Как только Юлии не станет, тебе придется уйти отсюда.

— Когда ты отправишься в путь?

— Через несколько дней, — сказал Александр, впервые в жизни солгав ей и нисколько об этом не жалея, поскольку был уверен, что это для ее же блага. — Всех своих больных я передам на попечение Флегона и Троя. — Он скривил губы в улыбке. — Представляю, как они удивятся, узнав обо мне. У нас много разногласий, но они все равно остаются самыми знающими и опытными врачами в Ефесе. Уж лучше пусть мои больные идут к ним, чем к жрецам Асклепия.

Хадасса покачала головой и прошептала:

— Здесь я сделала все, что могла.

Александр не понял, говорила ли она это ему или себе самой, но он чувствовал, как она устала. И какая-то неведомая сила заставила его воспользоваться этой возможностью:

— Ты сделала все, что известно людям. Что же ты можешь сделать еще?

— Положиться на Бога.

Он отошел от нее, разочарованный.

— Я отправлюсь в путь, как только решу все дела со своей практикой здесь.

— А как быть с Рашидом?

— Он останется, чтобы присмотреть за домом.

— Возьми его с собой.

Александр удивленно посмотрел на нее.

— Даже если бы я захотел взять его с собой, он бы не пошел. Ты это прекрасно знаешь. А теперь, когда Марку известно, что на него напал именно Рашид, он может поплатиться за это жизнью. Ты ведь знаешь, что делают с рабом, который поднимает руку на римлянина.

— Тогда тем более возьми его.

— Он не пойдет, если не пойдешь ты.

Хадасса пребывала в нерешительности; ситуация с Рашидом, казалось, стала для нее гораздо важнее, чем ее забота о Юлии.

Это придало надежды Александру, посчитавшему, что он все же сможет ее убедить.

— Сообщи мне о своем решении. — Он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку сквозь покрывало. — Здесь ты больше ничего не сможешь сделать. Пусть эта несчастная женщина покоится с миром, Хадасса. Она все равно умрет.

Хадасса смотрела, как он уходит, и ей было не по себе от сказанных им слов. Смириться с тем, что Юлия умрет? Смириться с тем, что она отправится в ад? Как всегда, Хадасса обратилась с молитвой к Господу. Что я могу сделать? Покажи мне, где истина.

Она понимала, что Александр искренне беспокоится за нее и за Рашида. И при этом она продолжала молиться, так как чувствовала, что в его словах не все гладко.

И тут ей все стало понятно. Она ясно увидела, что стояло за его беспокойством, потому что Дух, живущий в ней, открыл ей это. Не все было потеряно. Для Бога нет ничего невозможного. Даже приближающаяся смерть не может лишить Его тех, кто принадлежит Ему... И Юлия может стать одним из чад Божьих. А если бы Хадасса ушла из дома прямо сейчас, она бы бросила Юлию именно в тот момент, когда та нуждается в ней больше всего.

О Господи Боже, прости мне мои сомнения, укрепи Твой Дух, живущий во мне, чтобы я могла исполнить Твою волю здесь. Помоги мне не полагаться только на собственное понимание или на мнение Александра.

После этой молитвы Хадасса уже осознавала, что Александр не понял, какие невидимые силы стоят за всем тем, что он пытался сделать. Он не видел ни семян сорняков, ни темных сил, ни коварного врага, который диктовал ему слова, сеявшие в ней сомнения и ослаблявшие ее.

Эти силы могли добиться своего. Едва не добились. Но, по Божьей благодати, безграничной и великой, Хадасса снова заняла свое место возле постели Юлии, славя Бога за Его защиту.

* * *

Вошла Лавиния с подносом, на котором была разложена еда. Она посмотрела на нетронутую еду, которую она приносила еще днем, и взглянула на Азарь.

— Тебе не понравилось, как было приготовлено, моя госпожа?

— Нет, я знаю, что все сделано превосходно, Лавиния, только, пожалуйста, унеси эти подносы. Я пошлю кого-нибудь, когда буду готова. — Служанка тут же сделала все, как ее попросили, поняв, что госпожа Азарь будет поститься и молиться, пока Юлия не умрет. Потом Лавиния пришла за вторым подносом.

— Может, принести вина, моя госпожа?

— Сосуда с холодной водой из фонтана будет достаточно.

Лавиния ушла и вернулась с тем, что просила Азарь.

— Спасибо, Лавиния. — Хадасса опустила в воду кусок чистой материи и отжала его. Потом она осторожно обмыла Юлии лицо. Юлия не пошевелилась.

Марк пришел в покои сестры на следующий день. Хадасса встала, уступая ему место, и он сел возле постели. Он выглядел погруженным в свои мысли, и Хадассе было интересно, о чем он думает: о том, о чем они говорили с Ездрой Барьяхином, или о чем-то еще. Марк взял безжизненную руку сестры в свои руки и вгляделся в лицо Юлии. Когда он заговорил, Хадасса поняла, что он обращается уже к ней.

— Юлий сказал, что мама отказывается есть. Просто сидит на балконе с закрытыми глазами. Он говорит, что не знает, то ли она молится и постится, то ли просто без сознания. — Марк опустил голову. — Мой Бог, — произнес он голосом, полным боли, — неужели я потеряю их обеих одновременно?

На глазах Хадассы заблестели слезы, потому что его лицо было отмечено горем и бесконечной усталостью. Ей стало его безумно жалко.

— Не нужно терять надежды, мой господин.

Она говорила совершенно искренне, но ее слова в этой тихой комнате, где в постели неподвижно лежала Юлия, прозвучали как-то неестественно.

— Надежды... — глухо произнес Марк. — Я думал, что обрел надежду, но теперь ничего не знаю. — Склонившись, он нежно провел по темным волосам, раскинувшимся по подушке. Потом он медленно встал, наклонился и поцеловал Юлию в лоб. — Пошли за мной, если будут какие-то перемены.

Хадасса снова села возле постели Юлии.

Марк вошел в спальню Юлии, когда утренние солнечные лучи осветили стены комнаты. Хадасса взглянула на него и заметила, какое у него бледное и напряженное лицо. Она встала со своего места возле постели Юлии, чтобы он мог сесть рядом с сестрой.

— Никаких изменений? — спросил он.

— Нет, мой господин.

— Прошло уже три дня, — мрачно сказал он. — Пожалуйста, Азарь, поговори с моей мамой. Она по-прежнему не хочет ничего есть и большую часть ночи не спит. Я боюсь за нее. У нее просто не хватит сил, чтобы поститься.

— Я помолюсь вместе с ней, мой господин. — Больше Хадасса ничего делать не будет, потому что, если Феба почувствовала, что Бог призвал ее поститься и молиться, значит, так тому и быть. Марк устало сел. Хадасса почувствовала, как ему тяжело, и опустила руку ему на плечо, слегка сжав плечо своей ладонью. — Доверься Господу, Марк. Мы все в Его власти, и Он все делает во благо.

— Во мне нет твоей веры, Азарь.

— В тебе достаточно веры.

Он протянул к ней руку, но она отошла от него. Он смотрел, как она, хромая, направилась к двери и вышла. Чувствуя себя совершенно подавленным, он положил локти на край постели. Охватив голову руками, он запустил пальцы в волосы.

«Иисус...» — прошептал он, но больше никакие слова на ум не приходили. «Иисус...» Он так устал и упал духом, что у него уже не было сил не только молиться, но и вообще о чем-то думать. За те три дня, что Юлия пребывала в таком состоянии, его мать тоже, судя по всему, угасала. В любой момент он мог потерять их обеих, и эта мысль была ему невыносима.

«Иисус...» — снова воскликнуло его сердце.

* * *

С балкона в покои подул легкий ветерок, который, подобно нежному шепоту, коснулся бровей Юлии. Почувствовав это дуновение, Юлия вдохнула его, повернув к нему голову. Открыв глаза, она увидела Марка сидящим возле ее постели, опустив голову на руки. Глядя на него, она поняла, что он глубоко подавлен, и слабым движением протянула руку и прикоснулась к нему, желая как-то его утешить. Марк слегка вздрогнул и поднял голову.

— Юлия, — прошептал он, не сводя с нее глаз.

— Я так рада, что ты вернулся, — тихо сказала она. Марк схватил ее руку и стал нежно целовать ее пальцы. Из ее глаз полились слезы, она едва различала его лицо. В нем снова проснулась любовь к ней. О Боже, Марк любит ее!

Легкий ветерок снова коснулся ее лица. Юлия чувствовала в себе такую слабость и легкость, что ей казалось, что этот ветерок вот-вот подхватит ее и понесет, как осенний лист. Но она еще не была готова к этому. Ей было страшно при мысли о том, куда он ее может унести. У нее было такое ощущение, что на нее надвигалась какая-то тягостная тьма, а тяжесть в сердце по-прежнему ее не оставляла.

— Я хочу у тебя за все попросить прощения, Марк, — прошептала она.

— Я знаю. Я прощаю тебя, Юлия. Я все простил тебе.

— О, если бы это было так просто.

— Это действительно просто, хорошая моя. Ты послушай меня, Юлия. Я совершил столько глупостей, и сейчас мне нужно столько тебе сказать. — А времени осталось так мало. — Ты помнишь, как Хадасса часто рассказывала тебе истории? И вот сейчас я хочу рассказать тебе историю, мою историю. — И Марк начал рассказывать ей, начав с тех дней Риме, когда в течение года империей правили три императора, а половина его друзей погибла. Он рассказывал о своей жажде удовольствий, о своих многочисленных любовных похождениях, о бесконечных пирах, попойках, зрелищах — обо всем, к чему он тогда стремился, чем наслаждался. Он жил по принципу: «Ешь, пей и веселись, ибо завтра мы все умрем». Но ничто из этого не приносило ему удовлетворения, ничто не заполняло в нем болезненную пустоту.

А потом в их жизнь пришла Хадасса, которую они впервые увидели в связке с другими иудеями, выжившими в этой иерусалимской бойне.

— Мама купила ее и отдала тебе. С самого начала она чем-то отличалась от остальных. Ей столько довелось пережить, а в ней был какой-то покой, мир. Я часто видел ее ночью в саду, при лунном свете, молящейся Богу. За тебя. За меня. За всех нас, — Марк вздохнул, сжимая в своих руках руку сестры. — И далеко не ты одна насмехалась над ней...

* * *

Хадасса, хромая, шла по верхнему коридору из покоев Фебы. Приближаясь к двери Юлии, она услышала, как Марк что-то невнятно говорит. Она тихо вошла в покои, и ее сердце подпрыгнуло, когда она увидела Юлию с открытыми глазами. Она прислушалась к тому, как Марк рассказывает сестре о развалинах Иерусалима, о старике, который стоял и плакал рядом с руинами стены храма.

Когда Азарь вошла в покои, Марк повернулся к ней. Затем он стал дальше рассказывать сестре о том, как на пути в Иерихон на него напали грабители. О том, как Ездра Барьяхин и его дочь, Тафата, спасли ему жизнь.

— Я рассказал ему все то, что Хадасса говорила мне о Господе, и видел, как в нем происходили перемены, Юлия.

Хадасса услышала, с каким чувством Марк описывает свое путешествие в местечко Наин. Ее рука, сжимавшая палку, побелела.

— Я нашел тот дом, где жила Хадасса, был в нем. Я бродил по тем холмам. Потом купил вина и напился до беспамятства. Люди там, наверное, подумали, что я сошел с ума. Они оставили меня одного. Никто не осмеливался общаться с римлянином. Кроме одной пожилой женщины, которая постоянно меня донимала. — Марк усмехнулся, вспомнив о ней. — Ее звали Дебора.

Хадасса тяжело опустилась на другой край постели Юлии. Не отрывая глаз от Марка, Юлия протянула свою руку к руке Хадассы. Хадасса смотрела на Марка сквозь свое покрывало... и сквозь слезы.

А Марк говорил дальше о том, как Дебора вывела его на вершину холма и отправила к Галилейскому морю, где он потом встретился с Параклетом, а затем отправился в Капернаум и встретился там с Корнелием.

— Я никогда не испытывал такого чувства, какое испытал тогда, Юлия, — сказал Марк. — Это была свобода. Необъяснимая радость. Ощущение было такое, будто я всю свою жизнь был мертв и вдруг ожил. — Марк нежно положил руку ей на лоб. — Ты тоже можешь испытать такое чувство.

— Ты не делал того, что сделала я, — печально сказала Юлия. — Ты никогда не совершал тех грехов, какие совершила я.

Хадасса легко сжала ее руку.

— Мы все грешим, Юлия, и все грехи одинаково ужасны. Бог на все грехи смотрит одинаково. Вот почему Он послал Иисуса на землю, чтобы очистить нас. Он сделал это ради всех нас.

Юлия заморгала, чтобы смахнуть слезы, и посмотрела в потолок.

— Вам этого не понять. Вы хорошие люди. А меня простить нельзя.

— Юлия, — сказала Хадасса. О Боже, сделай так, чтобы она слышала истину всем своим сердцем! — Ты помнишь историю о самарянке у колодца? Ты помнишь историю о Марии Магдалине? Самарянка первая узнала, что Иисус есть Мессия, а Мария первая узнала, что Иисус воскрес из мертвых.

— Азарь не понимает, — сказала Юлия, обращаясь к брату. — Она не знает. О Марк, я знаю, ты никогда не хотел, чтобы я снова говорила о ней, но я ничего не могу с собой поделать. Я все время думаю об этом. Не могу...

— Тогда скажи то, что должна.

Юлия снова посмотрела в потолок, чувствуя себя самой несчастной и покинутой на свете.

— Она была моим лучшим другом, — прошептала она, и ее губы тряслись, когда она исповедовалась в грехе, который лежал на ее сердце самым тяжелым грузом. — Она любила меня, а я отправила ее умирать на арену, потому что завидовала ей. Когда я убила Хадассу, я, наверное, убила саму любовь.

Азарь отпрянула назад, как будто поразившись услышанному. Марк взглянул на нее, чувствуя ее смятение.

Юлия снова сморгнула слезы и повернулась к Марку.

— Марк, ты любил ее. Я слышала, как ты просил ее выйти за тебя замуж. На зрелищах я сказала тебе, что отправила ее на смерть, потому что она ответила тебе отказом, но дело было не только в этом. Я убила Хадассу, потому что она обладала всем тем, чего не было во мне. Она была верна. Она была добра. Она была чиста. Как бы я к ней ни относилась, как бы к ней ни относились Калаба или Прим, она не менялась.

Юлия снова прикоснулась к руке Марка и слегка сжала ее.

— Ей нелегко было отказать тебе, Марк. Я знаю, что ты не подумал об этом. Ты тогда был настолько зол, что даже не заметил меня, когда уходил. Но я все видела. Я видела, как она потом стояла на коленях и плакала. Мне не хотелось тебе об этом говорить.

Марк опустил голову.

Юлия тоже заплакала, предавшись воспоминаниям.

— Да простит меня ее Бог. Я сидела и бесновалась, когда она умирала, а когда все было кончено и она была мертва, а ты ушел, я кричала и кричала. В ушах стоял рев львов, а перед глазами была она, мертвая, лежащая на песке. Я знала, что натворила. Я знала. О Боже, я знала. А Калаба и Прим после этого только насмехались надо мной.

Она тряслась от плача.

— Меня невозможно простить! Как можно просить прощения за то, что кого-то убил? Хадасса мертва. О, она мертва, и все из-за меня. Из-за меня.

Чувствуя, что у него разрывается сердце, Марк посмотрел на Азарь.

— Дай ей мандрагоры, — сказал он, не зная никакого другого средства утешить свою сестру или не страдать от ее боли самому.

Хадасса, дрожа от волнения, попросила:

— Оставь меня с ней наедине, мой господин.

— Умоляю тебя, дай ей что-нибудь!

— Пожалуйста, — сказала она, и в ее тихом голосе слышались просьба и повеление. — Сделай так, как я тебя прошу.

— Не уходи, — заплакала Юлия, когда Марк отпустил ее руку и встал. — Я боюсь.

— Выйди!

Марк вышел, не столько подчиняясь тому, что сказала ему Азарь, сколько по причине того, что не в силах был больше выносить весь этот эмоциональный груз. Он вышел и ухватился за перила, пытаясь совладать со своими эмоциями. Насколько он сам виноват во всем происходящем?

Дорогой Боже, сколько смертей придет в этот дом из-за его слепоты?

* * *

Хадасса сидела на краешке постели.

— Ты только не бойся, моя госпожа, тебе надо успокоиться, — сказала она, поглаживая лоб Юлии. — Я позову Марка через минуту, но сначала мне нужно поговорить с тобой наедине.

Ее сердце забилось чаще, когда она отпустила руку Юлии.

— Я прощаю тебя, Юлия, — сказала Хадасса, увидев, как Юлия слегка нахмурилась. — Я прощаю тебя, — повторила она, снимая с себя покрывало.

Поначалу Юлия смотрела на нее, не узнавая, видя перед собой только лицо, изуродованное ужасными шрамами. Но потом она посмотрела в глаза Азари, и ее собственные глаза округлились, пока они, казалось, не затмили половину ее бледного лица. Затаив дыхание, она вся вытянулась.

Хадасса сама жила в страхе, и ей хорошо была известна сила этого чувства над другими людьми.

— Не бойся меня, Юлия. Я не призрак, — сказала она. — Я жива, и я люблю тебя.

Юлия лихорадочно задышала.

— Но ты мертва. Я же видела льва. Я видела твою кровь.

— Да, я была сильно изранена. Но Бог заговорил с Александром, и он выбрал меня у ворот смерти, чтобы я жила дальше. — Хадасса положила свою руку на руку Юлии. — Я люблю тебя.

— О... — произнесла Юлия, дрожащими руками потянулась к Хадассе и прикоснулась к ее лицу. — Прости меня. О Хадасса, прости меня. Прости. Прости.

— Юлия, тебе больше не нужно просить у меня прощения. — Голос Хадассы был ясным, хотя и дрожал от нахлынувших чувств. — Я простила тебя еще до того, как вышла на арену. Я благословила твое имя, потому что именно через тебя и через мой выход на арену Бог освободил меня от моего страха. — Она рассказала Юлии о том, как ей было страшно в Иерусалиме, как она боялась того, что ее могло ждать, узнай хоть кто-нибудь, что она христианка. Она рассказала о том, как она боялась поделиться Благой Вестью с Юлией и с ее семьей, потому что ей было страшно сообщить кому-либо о своей вере в Иисуса.

— А потом я избивала тебя, — сказала Юлия, страдая от невыносимого стыда. — Я оскорбляла тебя, поносила. — Ну как после всего этого Хадасса может говорить, что любит ее? Как?

Хадасса взяла руку Юлии и поцеловала ее.

— Не вспоминай больше об этом. Сейчас у нас куда более серьезные дела. Ты должна сделать свой выбор. Я всегда молилась за тебя. Я всегда просила Бога, чтобы Он открыл тебе глаза и сердце. Ты веришь в Иисуса?

— О Хадасса, — сказала Юлия, чувствуя, как тяжесть, которая столько времени не давала ей покоя, покидает ее. — Как же я могу отрицать Его существование, если спасти тебя от смерти мог только Он? — Юлия прикоснулась к ее подбородку и губам. — Как я рада. Как я рада, что твой Иисус так любит тебя, что не дал тебе умереть.

На глазах Хадассы снова показались слезы.

— Не мой Иисус, Юлия. Наш Иисус. Разве ты не понимаешь? Бог сохранил мою жизнь не ради меня. Он сохранил мне жизнь ради тебя.

На лице Юлии отразилось недоумение.

— Несмотря на все, что было?

Хадасса засмеялась тихим радостным смехом.

— Ну конечно! Бог всемогущ. — Она сжала руку Юлии в своих руках. — Несмотря ни на что, Он любит нас! Ты исповедалась в своих грехах, Юлия. А ты готова исповедаться в своей вере в Него? Всю твою жизнь Он стучался в дверь твоего сердца. Дай же Ему войти, родная моя. Пожалуйста, Юлия. Пусть Он войдет в твое сердце.

— Как же я могу Его не впустить? — сказала Юлия, сжав руку Хадассы и увидев в ее глазах столько любви. — О Боже, о Иисус, прошу Тебя. — Уже когда она произносила эти слова, у нее было такое ощущение, будто что-то ворвалось в нее, наполнило, преобразило ее. Ей стало невообразимо легко. Она почувствовала себя свободной. Потом она почувствовала слабость, неимоверную слабость.

— Так легко, — произнесла она, вздохнув.

Хадасса погладила ее по щеке и улыбнулась.

— «Встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос».

Юлия прижала руку Хадассы к своему сердцу.

— Не может быть, чтобы это было так легко.

— Все это сделал Иисус.

— Ее нужно крестить, — раздался голос за спиной Хадассы, и она слегка вздрогнула. Марк! Она отпустила руку Юлии и быстро закрыла лицо своим покрывалом.

— Да, — произнесла она дрожащим голосом и встала, почувствовав, как боль пронзила ее больную ногу. Взяв свою палку, она отошла от постели. Видел ли он ее лицо? Ей невыносима была мысль о том, что он все-таки видел.

— Хадасса жива, — сказала Юлия, радостно улыбаясь Марку, когда он склонился над ней.

Он никогда не видел ее глаза такими сияющими.

— Я знаю, Юлия. Я все слышал. — У Марка не было сил взглянуть на Хадассу, потому что он понимал, — стоит ему это сделать, как он забудет все на свете и захочет узнать, почему она скрывалась от него. Его сердце забилось чаще, во рту пересохло. В душе у него радость чередовалась с гневом, и не давал покоя только один вопрос: Почему?

Почему она не сказала ему всю правду о себе? Почему она не говорила ему, что жива? Почему она оставила его столько времени пребывать в состоянии безысходности и отчаяния?

Но сейчас не время было находить ответы, которые он так хотел получить. Сейчас нужно было думать о Юлии. Стоит ему взглянуть на Хадассу, и он забудет о Юлии и о том, в чем она сейчас так нуждается, поэтому он не смотрел в сторону Хадассы и не говорил с ней. Он просто взял свою сестру на руки и прижал к своему сердцу. Юлия была такой легкой, что в его руках была подобна ребенку.

Юлия протянула руку к Хадассе.

— Пойдем со мной.

— Да, я пойду, — ответила Хадасса, не в силах смотреть Марку в глаза. — Он остановился в дверях и оглянулся на нее. — Не жди меня, мой господин, — сказала она. — Иди. Прямо сейчас.

Марк понес Юлию по верхнему коридору и вниз по ступеням. Потом он прошел по залитому солнцем перистилю в другой коридор, который вел в семейные бани. Не снимая сандалий, он спустился вниз по мраморным ступеням. Он вошел в холодную воду по пояс, и в воде оказалась и Юлия в своем тонком одеянии.