Суббота, 26 августа 2006 года

В выходные Восточную Англию еще раз посетило лето. И хотя утром и вечером бал правила осень, днем было так тепло, что люди потоками устремились в открытые бассейны и на морские пляжи. Надо всем царствовало небо – безоблачное, нестерпимо-синее. Цветы в садах, играя всеми оттенками радуги, боялись уронить даже один лепесток. Это был прощальный подарок уходящего лета, последний горячий привет. Уже со следующей недели зарядят дожди и повеет холодом, как говорилось в прогнозах погоды.

Во второй половине субботнего дня Вирджиния отвезла Ким к одной из школьных подружек. Та пригласила друзей на свой день рождения с ночевкой, поэтому каждый должен был захватить с собой спальный мешок. Масштабный детский праздник планировалось завершить лишь на следующий день, в воскресенье, после прощального угощения в виде огромной пиццы.

Матери детей, приехавших в гости к имениннице, негромко обсуждали друг с другом трагический случай, произошедший с маленькой Сарой, который потряс всю округу. Одна из женщин знала кого-то, кто был знаком с родителями Сары – «шапочно знаком», как усиленно подчеркивала она.

– Весьма асоциальные типы, – сообщала она направо и налево. – Папаша этого несчастного ребенка – безработный балбес, которому не было никакого дела до собственной дочери. Мать – сопливая свистушка, которая только и заботилась о собственном удовольствии. Ребенок для нее был лишь обузой. А бабка – так та вообще хоть стой, хоть падай! Самая Что ни на есть алкоголичка. В общем, безнадежно опустившаяся особа!

– Ужас, ужас, – качала головой другая дама. – Вы, конечно, в курсе, что эта мамаша оставила ребенка на пляже одного, и довольно надолго? А знаете, что она делала в это время? Бегала в закусочную, чтобы знакомиться с мужиками! Как представлю себе это, у меня волосы дыбом встают. Оставить такую крошку.

Всеобщее возмущение не знало границ. Вирджиния в подобных ситуациях предпочитала держать свое мнение при себе, и хотя то обстоятельство, что мать бросила ребенка одного на пляже, находилось за пределами ее понимания, все-таки она считала, что нельзя судить молодую женщину вот так, с непоколебимой уверенностью в собственной правоте. Все эти дамы принадлежали к «лучшему» слою общества и состояли в благополучном браке или, по крайней мере, были благополучно разведены, то есть в любом случае получали неплохую финансовую поддержку от отцов своих детей. Беременность была для них желанной, известие о ней не оглушило их как гром среди ясного неба, и растущий живот не пугал их, словно жуткая внезапная болезнь. Наверняка молодая мать-одиночка столкнулась с огромным количеством проблем, неведомых столь успешным во всех отношениях дамам, и ей пришлось бороться со своими страхами и мириться со множеством разбитых надежд.

– Ах, это вы, миссис Квентин. – Одна из родительниц улыбнулась Вирджинии так, словно только что заметила ее присутствие. – Я читала в «Таймс» интервью с вашим мужем. Значит, он хочет пройти в парламент?

Взгляды всех присутствующих устремились к Вирджинии. А ведь ей всегда так невыносимо было находиться в центре внимания.

– Да, – ответила она сухо.

– Это доставит вам лично массу хлопот и волнений, – заметила другая женщина. – Подобная деятельность мужа, хочешь не хочешь, отражается на жизни всей семьи!

В этот момент Вирджиния почувствовала себя тигром, загнанным в клетку.

– Значит, такова моя судьба, – ответила она холодно.

– Господи, как я рада, что у моего мужа нет никаких политических амбиций! – воскликнула третья дама. – Спокойная, размеренная семейная жизнь мне дороже всего на свете.

– Но ваш муж не управляет собственным банком.

– Послушайте…

Вирджинии казалось, что высокие женские голоса, окружившие ее плотным кольцом, причудливо переплетаются и липнут к лицу, как лесная паутина. Внезапно женщине стало трудно дышать. Ей всегда казалось, что люди так и норовят влезть к ней в душу, а этого она просто не выносила.

– Мне надо идти, – сказала она с нервной поспешностью. – Сегодня вечером у меня гости, а еще ничего не готово.

Вирджиния подошла к Ким, чтобы попрощаться, но та уже настолько увлеклась общением с другими детьми, что лишь мимоходом помахала матери рукой.

Женщина шла через сад к выходу и чувствовала, как множество любопытных глаз смотрят ей сейчас вслед. Едва она отойдет на несколько шагов, как все дамы тут же примутся сплетничать о ней. Внезапное отступление Вирджинии выдало ее панику, и только слепой не заметил этого. Ее отговорка насчет занятости выглядела довольно неуклюже, и нарастающую нервозность утаить было нельзя.

«Что за черт! – в бессильном гневе на саму себя выругалась Вирджиния. Она подошла к своей машине и постояла несколько мгновений, облокотившись на нагретую солнцем крышу кузова. – Ну почему я так и не научилась бороться со своими приступами паники?»

Выруливая со стоянки, женщина раздумывала, чего же именно она боится, отчего ее душат эти ужасные приступы.

Необъяснимый страх подстерегал Вирджинию и полностью охватывал ее в те моменты, когда она оказывалась среди малознакомых людей, в самом центре всеобщего внимания. Всевозможные расспросы и комментарии, касающиеся ее лично, всегда казались ей слишком настойчивыми и навязчивыми. В такие моменты Вирджиния внутренне терялась. Она чувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, дыхание становится сбивчивым, словно кто-то берет ее за горло. В такие мгновения она мечтала только лишь о побеге, о том, чтобы спрятаться в своей скорлупе и оказаться одной, одной, одной…

«Чудесно, – с грустью думала она, – я просто идеально подхожу на роль женщины, способной помочь мужу сделать политическую карьеру. Приступы паники – это как раз то, что придает жене политика особый шарм».

Сворачивая в ворота своей усадьбы, Вирджиния вздохнула с облегчением. Она опять находилась на собственной территории и чувствовала себя прекрасно в этом уединенном доме, окруженном громадным лесопарком, и поблизости не было ни души, кроме двоих помощников. Благодаря особому социальному статусу, закрепившемуся за ее имением, Вирджиния получила отличную возможность отгородиться от внешнего мира. Находясь здесь, особенно вдвоем с Ким, она с радостью отмечала, что ее страх отступает, улетучивается бесследно. Она снова чувствовала себя молодой, энергичной, спортивной, ей доставляло удовольствие встать ни свет ни заря и совершить пробежку по утреннему лесу. Ей легко было заботиться о дочери, поддерживать порядок в доме и каждый день вести бодрые телефонные разговоры с мужем, вечно находившимся на работе. Тогда все было в порядке.

Она не позволяла себе размышлять о том, правильна ли такая жизнь для женщины, которой всего тридцать шесть. Она вообще не любила размышлять о своей жизни.

Вирджиния затормозила у дома, вышла из машины и с блаженством подставила лицо мягкому теплому ветерку, веющему вслед уходящему лету. После кондиционированной прохлады в салоне ее машины это тепло было особенно приятным. «Бархатный сезон! Надо как следует им насладиться», – решила Вирджиния. На часах было почти шесть, как раз подходящее время для того, чтобы выпить рюмочку чего-нибудь вкусного. Можно сделать себе яркий фруктовый коктейль, сладкий, с большим количеством льда, и устроиться на террасе со свежей газетой, потягивая напиток и провожая уходящий день. И как бы безумно она ни любила дочь, все-таки неплохо было иногда побыть совсем одной, в полной тишине, без неумолчной детской болтовни и миллиона вопросов в минуту. Это был вечер, принадлежащий только ей. Другая женщина при таком раскладе обязательно почувствовала бы себя очень одиноко, но Вирджиния к таким женщинам не относилась. Ей было просто хорошо.

Привычными движениями управляясь на кухне, смешивая ликер «Кюрасо блю» с лимонным соком, она машинально включила небольшой телевизор, что стоял на полке под потолком. В передаче рассказывалось о родителях, потерявших детей, и Вирджиния уже хотела переключиться на другой канал, чтобы не слушать эти душещипательные истории и поберечь нервы. Но тут телеэкран возвестил: «Сара Алби», – и Вирджиния насторожилась. Это имя в последнее время было у всех на слуху.

Выяснилось, что в передаче участвует Лиз Алби, мать Сары. Вирджиния впилась взглядом в экран и увидела очень молодую, весьма привлекательную женщину, почти девчонку, едва оперившегося птенца. По понятным причинам Лиз выглядела сильно растерянной. Создавалось такое впечатление, будто она сама еще толком не осознала, что с ней случилось. Безо всякого сомнения, Лиз находилась не в том состоянии, когда человека можно ставить перед бесстрастно-циничным объективом телекамеры, но, видимо, в ее ближайшем окружении не нашлось ни одного разумного человека, который сумел бы предотвратить эту публичную порку.

Ведущий телепередачи беседовал с Лиз в исключительно бестактной форме. Он лишь делал вид, что считается с ее шоковым состоянием, но на самом деле бесстыдно пользовался беспомощностью молодой женщины, чтобы вытрясти из нее все самые сокровенные мысли и чувства. Лиз бесхитростно отвечала на все вопросы, даже отдаленно не подозревая о том, насколько безжалостно препарируют на глазах у тысяч людей ее и без того истерзанную душу.

– Что же получается, – стрекотал ведущий, – теперь родителям нужно сожалеть о каждом случае, когда им приходится наказывать детей или демонстрировать им, кто в доме главный, да? А ведь мы спорим с нашими детьми каждый день, и не по разу, согласны? Скажите, теперь по ночам вас мучают такие картины: заплаканное лицо вашей малышки Сарочки, которая рыдает только потому, что мама сердится на нее и ругает, или потому, что у мамы нет времени заниматься с ней?

Вирджиния видела, что такие вопросы для Лиз все равно что нож в сердце, и неодобрительно покачивала головой.

– О-о, как он может?! – громко возмущалась женщина, стоя перед своим телевизором. – Какое он имеет право так разговаривать с ней?

– Да, сейчас я постоянно думаю о той карусели, – сдавленно отвечала Лиз.

Ведущий окинул ее фальшиво-сочувственным взглядом и в то же время сделал жест, активно приглашающий Лиз исповедоваться дальше.

– О карусели? Расскажите нам об этом, Лиз! Мы ждем.

– В тот день, когда… когда пропала Сара, – выговорила Лиз запинаясь, – мы с ней ездили в Ханстантон, на пляж.

– Это всем нам прекрасно известно, – мягко перебил ведущий. – И я уверен, каждый из наших телезрителей понимает, что вы уже миллион раз пожалели о той поездке. Дальше, Лиз!

– Там есть карусель, – продолжала молодая женщина, – и моя… моя дочь так хотела прокатиться на ней. Она молила меня об этом и… и… плакала, но я категорически сказала «нет».

– Вы сказали «нет» потому, что не хотели тратить на карусель время? Или билеты показались вам слишком дорогими? Или по другой причине?

– А вот это – не твое собачье дело! – стукнула кулаком по столу Вирджиния.

– Я… я и сама толком не знаю, – отвечала Лиз робко. – Это было… все сразу. Да, в кошельке у меня было не густо, и торчать там на жаре и ждать мне не хотелось. К тому же… я чувствовала, что конца-краю этому не будет, ведь дети не знают меры, и в конце концов все равно начнутся крики и вопли. Это было… просто…

Лиз беспомощно подняла руки, будто сдаваясь.

– И теперь вы страдаете из-за того, что все так получилось?

– Я не могу думать ни о чем другом. Постоянно, каждую минуту эта карусель безостановочно крутится в моем мозгу. Знаю, что это далеко не самое важное, но меня терзает мысль: почему я не позволила ей сделать два-три круга… почему я… почему я не доставила ей этой последней радости…

Лиз опустила голову и заплакала. Телекамера безжалостно наехала на молодую женщину, крупным планом показывая ее страдальческое лицо.

– Ну уж это ни в какие ворота не лезет! – раздраженно буркнула Вирджиния и рывком выключила телевизор.

Во внезапно наступившей тишине женщина отчетливо услышала настойчивый стук в парадную дверь.

Кого там принесла нелегкая? Гости были Вирджинии совсем некстати. Может, затаиться, будто дома никого нет, и не открывать дверь? … Да, но тогда она рискует быть замеченной на террасе, и ей придется быть настороже и оглядываться весь вечер.

Вирджиния со вздохом отставила в сторону бокал с коктейлем и пошла открывать.

На пороге стоял Натан Мур. Вирджиния была так ошеломлена, что в первые мгновения не могла вымолвить ни слова. И сам Натан слегка вздрогнул в тот момент, когда перед ним распахнулась дверь.

– О-о, – выдохнул он. – А я уже подумал, что никого нет дома. Я стучу тут, наверное, уже полчаса.

– На кухне громко работал телевизор, и я ничего не слышала, – выговорила Вирджиния, как только снова обрела дар речи.

– Наверное, я помешал вам смотреть…

– Нет-нет. Я как раз его выключила.

– Понимаю, что по идее я должен был сначала позвонить, но…

Натан замялся, не закончив фразы, поэтому Вирджиния так и не узнала, что же помешало этому человеку сделать предупредительный звонок.

– Простите, пожалуйста, – смерила его взглядом Вирджиния, – но мне казалось, что вы еще на Скае. Честно говоря, я удивлена. Весьма удивлена.

– Это очень долгая история, – вздохнул Натан, и Вирджиния наконец сообразила, что по правилам этикета вообще-то нужно пригласить гостя, пусть и незваного, в дом.

– Проходите. Туда, на террасу. Я как раз сделала себе коктейль. Может быть, и вы хотите?

– Только глоток воды, пожалуйста, – попросил Натан, следуя за Вирджинией.

Они вышли на террасу и сели друг напротив друга. Хозяйка держала перед собой бокал лимонно-зеленоватого кюрасо, а Натан по-сиротски сжимал в руках стакан воды.

– Где же ваша жена? – осведомилась Вирджиния.

– В больнице, – ответил Натан. – Именно по этой причине нам пришлось уехать со Ская. Ливии нужно было в больницу, а тамошним врачам я не доверяю.

– Что с ней?

– Трудно сказать. Предположительно, сказался шок после перенесенной катастрофы. Или же у нее началась депрессия, я не знаю. Ливия внезапно замолчала, перестала есть и пить. Мне показалось, она полностью ушла в себя, в свой собственный мир, куда мне хода нет. К среде я понял, что, если ничего не предпринять, она погибнет голодной смертью. Поэтому в четверг с самого утра мы покинули Данвеган.

– Жаль, что никому из нас не пришло в голову позаботиться об этом раньше, – со вздохом произнесла Вирджиния. – После того что с вами произошло, Ливии просто необходима была помощь психотерапевта.

Натан кивнул:

– Да, это я виноват. Я не до конца понял тогда, что творится у нее в душе.

– Еще в тот день, когда я навестила вас у миссис О'Брайан, Ливия не понравилась мне. Она выглядела как… лунатик. Ничего удивительного, после такой истории… – Вирджиния помолчала. – Надо было отнестись к этому серьезнее. И что теперь, Ливия лежит в больнице здесь, в Кингс-Линне?

Ее внутренний голос вопрошал настойчиво и строго, почему же горе-путешественники так и не вернулись к себе в Германию, но идти на поводу у этой мысли Вирджинии не хотелось. Слава богу, что Фредерика не было дома.

– Да, в Кингс-Линне. Ливию положили в пятницу утром. Только там медсестрам удалось ее немного накормить, хотя она ослабела большей частью от обезвоживания. Ливию кормят через зонд, иначе никак. У нее полностью потеряно чувство голода.

– Кошмар! Я обязательно схожу к ней в больницу, завтра же.

– Она ни на кого и ни на что не реагирует, – грустно улыбнулся Натан. – Но если вы хотите навестить ее – чудесно. Быть может, это поможет ей вернуться к жизни… Она очень любит вас, Вирджиния. Она всегда говорила о вас с такой теплотой.

– Как вы нашли нас? – с некоторым усилием спросила женщина. – И зачем…

Вирджиния слегка смешалась, но Натан будто бы прочитал все ее мысли.

– Зачем мы приехали вслед за вами? Вирджиния, надеюсь, вы не думаете, будто мы с Ливией преследуем вашу семью. Дело лишь в том, что на обратную дорогу в Германию нам просто-напросто не хватает денег. Вы тогда так любезно одолжили нам небольшую сумму…

Фредерик, который стоял перед мысленным взором Вирджинии, наморщил лоб, однако не проронил ни слова.

–…и этих денег нам как раз хватило на билеты сюда. Если бы вы знали, как тяжело мне дался этот путь – отмахать столько километров на поезде со слабой, полностью безвольной женщиной на руках… Один добрый турист сделал нам одолжение и подбросил на машине до Форт-Уильяма, но там мне пришлось рассчитывать только на себя. Мы пересели на поезд до Глазго, и по прибытии нам пришлось переезжать с одного вокзала на другой. Представляете, как это было сложно в моей ситуации? Затем мы доехали до какого-то глухого полустанка и промыкались там полночи до первого поезда на Кингс-Линн. Мы приехали сюда рано утром в пятницу. Ночь на субботу я провел в какой-то гадкой ночлежке недалеко от больницы, и на это ушли мои последние деньги. Я прочно сел на мель. У меня нет больше ни гроша, Вирджиния.

– Как вы…

– Как я нашел вас? Логичный вопрос! В одном из шкафов там, на даче, лежало адресованное вам письмо. Видимо, вы когда-то захватили его с собой отсюда в Данвеган. На нем и стоял этот адрес. И тогда я подумал: а может быть…

Да уж, еще на Скае Вирджиния заметила, что ума и сообразительности Натану не занимать. У женщины начала болеть голова, пока еще слабо, еле ощутимыми толчками. Головную боль вызывали в первую очередь мысли о Фредерике.

– Надо думать, ваш муж не обрадуется, если застанет меня здесь? – усмехнулся Натан.

– Мой муж сейчас в Лондоне. Он вернется на следующей неделе.

– Он сразу же нас невзлюбил, – сказал Натан жалобно. – Ваш муж нам не доверяет. И ведь по большому счету это его право. Он считает нас чем-то вроде сорняков, репейника, надоедливых мух… Теперь наши с ним дороги пересеклись снова… – Натан помолчал несколько мгновений. – Вирджиния, самое страшное в моем положении это то, что у меня нет выбора. Иначе я ни за что не решился бы докучать вам всякими просьбами. Но мы… мы стоим на краю пропасти. У нас не осталось ничего, абсолютно ничего – ноль! В моем кармане нет ни единого пенни. Глоток воды, – он приподнял свой стакан, – тот, что я получил из ваших рук, вот и весь мой сегодняшний завтрак, обед и ужин. Ночевать мне придется, скорее всего, на скамейке в парке. Понятия не имею, что со мной будет дальше. А вы – единственная, кого я знаю в этой стране.

Женщине пришли на ум слова Фредерика, сказанные еще на даче, когда между супругами разгорелась очередная дискуссия о судьбе незадачливых мореходов.

«Послушай, Вирджиния, они в любой момент могут обратиться в германское консульство! Оно находится в Лондоне, – нетерпеливо прервал тогда Фредерик ее рассуждения по поводу отчаянного положения Натана и Ливии. – Консульства всегда помогают в подобных случаях. Они организуют для своих граждан возвращение домой, оформляют бумаги, утрясают все вопросы. Поэтому у твоих подопечных нет никакой нужды держаться за нас бульдожьей хваткой».

И вот теперь наступил самый подходящий момент для того, чтобы указать Натану его место. Надо просветить его насчет консульства, вложить ему в руку еще несколько фунтов, которых ему хватит на первое время, и объявить спокойным тоном, что семейство Квентинов снимает с себя дальнейшую ответственность за судьбу Муров. Но Вирджиния не сделала этого, и даже по прошествии долгого времени она так и не смогла объяснить себе почему.

Было ли тому причиной ее внутреннее одиночество? Или то, как смотрел на нее Натан? В его взгляде не было любопытства, а лишь живая человеческая заинтересованность.

– Спать на скамейке? Ну что вы, – сказала Вирджиния вместо того, чтобы показать Натану на дверь. – Ночи сейчас очень холодные. У нас есть гостевая комната. А теперь я приготовлю ужин, иначе у вас будет голодный обморок и вы тоже угодите в больницу, как и ваша жена.

– Я помогу, – ответил он, поднимаясь.

Когда Вирджиния возвращалась на кухню в сопровождении Натана, она боролась с тревожной мыслью о том, что впутывается в какую-то мутную, темную историю, что маленький ручеек проблем постепенно превращается в бешеный ревущий поток, и когда-нибудь она не сумеет противостоять ему.

Однако, к собственному удивлению, Вирджиния уже не жалела о пропавшем субботнем вечере и об украденном у нее одиночестве.