Глава 11

Звездное небо поэзии

Джим Кэролл: Как-то ночью я шел к себе в отель «Челси». У входа в отель встретил Патти Смит и Роберта Мэплторпа — стоят перед входом в отель и собачатся… Патти меня увидела, прекратила ругань, подошла и сказала: «Ты ведь Джим Кэролл? А я — Патти. Привет».

Мы встречались и раньше — я замечал, что она разглядывала меня в «Максе» и на чтениях Поэтического Проекта в церкви святого Марка. К тому времени за мной уже успела закрепиться репутация поэта.

И она сказала: «Давай я к тебе завтра зайду? Тут есть книжечка одна, хочу ее тебе дать».

Я говорю: «Ладно, давай. Я живу в номере…»

Патти перебила: «Я знаю, в каком ты номере».

На следующий день она зашла. Насколько я помню, именно в этот день мы толком познакомились. С собой у нее была книга. Кажется, о каком-то индейском племени.

Патти пыталась заставить меня переехать на чердак, где они жили с Робертом. Это откровенно пугало. Она знала, что я встречаюсь с Деврой, манекенщицей — настоящей моделью в духе шестидесятых, в стиле не какой-нибудь Твигги, а настоящей Джин Шримптон — и я реально ее хотел. Патти же говорила: «Чувак, это пустая трата времени, забей на нее. Ты с ней встречаешься только потому, что она смотрится отличным дополнением к твой персоне. Я — та девушка, которая тебе действительно нужна».

Писательница Патриция Морисроу в биографии Мэплторпа пишет, что Патти все-таки затащила меня к себе. Ну, в общем, да. Но только с манекенщицей я все равно встречался.

Наши отношения не затянулись надолго. Я был первым парнем, с которым она встречалась там, на чердаке. И Роберт Мэплторп абсолютно не напрягался по этому поводу. Наоборот, мы с ним нашли общий язык. Он постоянно задавал кучу вопросов о самых разных вещах — он хотел знать, как можно изменить социальный статус. Он был в курсе, что я как раз парень с улицы, который раньше ходил в престижную частную школу.

Он знал, что у меня есть богатые друзья, но никогда не просил с ними познакомить. Он просто хотел научиться быть более утонченным. Но я не мог его этому научить, я лишь посоветовал ему читать больше книг. Прикинь, он вообще не читал. Дальнейшие его потуги оказались чудовищно нелепыми, как мотоцикл в шелках и бархате. Как свадебный торт мисс Хэвишем в «Больших ожиданиях». Но на самом деле он просто искал себя — собственную сущность и свое творческое «я».

Роберт постоянно разговаривал со мной вот о чем: почему я решил, что я не гей, несмотря на то, что время от времени выхожу на панель ловить мужиков? Мол, разве мне это не нравится? Я ответил: «Да, но я сначала беру с них деньги, Роберт. Так вот. А потом говорю, что больше не буду с ними встречаться».

Так что я признавал только один трах в одни руки. А Роберт все пытался успокоить себя, мол, он хотя бы бисексуал. Но в душе твердо знал, что он — гей. И пути назад уже нет.

Я просто принимал это как данность. Патти никогда при мне не говорила о Роберте, как о своем парне. В ее рассказах они больше были похожи на брата и сестру. Сама по себе Патти была очень старомодной. До того, как я перебрался на чердак, она каждое утро приносила мне в «Челси» завтрак — кофе, шоколадные пончики и пинту шоколадного итальянского мороженого. Бриджит Полк пыталась снять меня с героина, заменив его спидом, и это было нелепо. Тем летом мне стало хуже в десять раз. Я был вынужден вернуться к героину, чтобы не двинуть копыта. Патти работала в книжном магазине Скрибнера и воровала там деньги, чтобы я мог затариться герой. В общем, это был один из моих самых страшных наркоманских периодов. Но как же было здорово! Помнится, я был уверен, что она тотально сидит на спиде. Но Патти никогда не принимала никаких наркотиков. И это удивляло еще больше. Казалось, что Патти берет на себя часть моих страданий.

Патти постоянно смотрела, как я сплю. Представь, просыпаюсь и вижу, что она на меня смотрит. Кстати, кто-то еще рассказывал, что ей нравилось смотреть на спящих парней…

Я знал Патти с лучшей стороны: очень преданная и любящая. Короче, я так и не расстался с этой манекенщицей. Поэтому когда вдруг появился Сэм Шепард, я подумал: «Ну что ж, hasta la vista!»

Ленни Кай: Я написал заметку в Jazz and Pop и назвал ее «Лучшее из а капелла». Патти позвала меня, потому что она ее сильно воткнула. Я работал в «Виллидж Олдис», и она стала заезжать туда субботними ночами. Мы заводили Deauvilles или Moonglows и танцевали и в итоге близко сошлись. Она поинтересовалась, не подыграю ли я ей на гитаре на предстоящих поэтических чтениях в церкви святого Марка.

Джерард Маланга: Терри Орк познакомил меня с Патти Смит и Робертом Мэплторпом. Патти прислала мне несколько стихов, и я ответил ей в весьма восторженном тоне. Должен признаться, она была панком в последней стадии: от мозгов до кончиков ногтей. В ответном письме она написала: «Я все равно считаю, что пишу стихи лучше тебя». В какой-то степени это было шуткой. Но с другой стороны, она говорила вполне серьезно.

Я тут же заинтересовался этой особой, у нее был настоящий талант. Поэтому я организовал наши с ней совместные чтения на Поэтическом Проекте в церкви святого Марка.

Ленни Кай: В первую очередь мы представили «Мэкки-Ножа», потому как был день рождения Бертольда Брехта. А потом Патти прочитала целую пачку стихов, в том числе и «Богохульство», то, где «Иисус умер за чьи-то грехи…»

Потом мы сыграли ее песенку про Джесси Джеймса, потом «Балладу про плохого мальчика», где заводится гитара, нарастает громкость, темп все ускоряется и ускоряется, а в конце я должен был сыграть атональный зубодробительный соляк. Мне кажется, это именно тот набор, который нам всем необходим: твой любимый хит, немного попсы и атональный соляк.

Мы сорвали банк. Казалось, Джерард не сводил с нас глаз. Смена поколений «У Макса» не могла остаться незамеченной, а Джерард был представителем компании Уорхола, он помогал поднимать «Макс» на самом старте. Но в семидесятых там плотно осели рокеры, и порядки поменялись.

Джим Кэролл: Кто-то спросил Нико, не хочет ли она поучаствовать в чтениях Поэтического Проекта, поэтому она сказала мне: «Ты у нас вроде как молодой поэт? Меня тут зовут читать стихи в церкви святого Марка. Ты там выступал?»

Я ответил: «Да, было дело». Я был поражен до глубины души. Прикинь, чувак, эта тевтонская красавица спрашивает меня о моих стихах и читает наизусть свои.

Они были ужасны, ха-ха-ха!

Джерард Маланга: После того, как мы с Патти выступили вместе, я помог ей издать книгу через «Телеграф букс». Виктор Бокрис и Эндрю Вайли заигрывали со мной на тему издать сборник моих стихов, а я, в свою очередь, посоветовал им издать сборник Патти. И точно так же порекомендовал им издать «Книгу шрамов» Бриджит Полк. Я договорился с ними на две-три книги.

Виктор Бокрис: У Эндрю Вайли была книжная витрина на Джонс-стрит. Там и расположилась штаб-квартира «Телеграф букс». Эндрю жил в задней комнате, и я приезжал к нему из Филадельфии раз в неделю.

По телефону же мы общались каждый день. Он звонил мне в Филадельфию и говорил: «Я тут отвисаю с Патти Смит, она офигительная, ля-ля-ля, ее парень — из Blue Oyster Cult.

В конце концов, Эндрю познакомил меня с Патти. Мы встретились Двадцать третьей стрит, где она жила с Робертом Мэплторпом. Похоже было, что она там тупо отвисает. У Мэплторпа на стенах была развешана огромная коллекция полароидных фотографий сексуального толка. Не сказать, что на всех был голубой секс, но и таких было предостаточно, и это выводило меня из себя. В те дни я очень плохо относился к голубым. Они меня бесили.

В следующий раз я встретился с Патти в Нью-Йорке, когда приехал передать ей экземпляры ее первого сборника, изданного нами. Он назывался «Седьмое небо». Обычно, если кто-то печатает свою книгу, ему выдаются шесть авторских экземпляров. Но тут мы решили выдать Патти сорок, догнав, что она — настоящая рекламная машина и что сама раздаст книги нужным людям.

И вот я забрался на ее чердак с мешком книг под мышкой. Патти сильно напряглась, кто-то ей наплел ерунды, мол, «Дура, на фига ты с ними связалась? Как ты могла им позволить тебя издавать, не заключив никакого договора? Когда ты станешь знаменитой, они продадут миллионы экземпляров и сделают кучу денег!» Так что она на меня набросилась буквально с порога. К сожалению, в тот момент хладнокровие и дипломатичность оставили меня, и я сказал Патти: «Что ты за хуйню порешь?!»

Я был обижен до глубины души. Ведь я положил массу сил на то, чтобы эта книга вышла. Патти же сказала: «Да вы собираетесь наварить на этом вагон денег!»

Я ответил: «Патти, никто не покупает сборники стихов. Даже за гроши. Поэтому у нас с этого не будет никаких ДЕНЕГ. К сожалению, тут все совсем по-другому работает. Мы выпустили книгу потому, что считаем тебя достойной этого. И потому что нам самим это в радость».

Она вроде как расслабилась. Тут я сделал эдакий финт ушами — мы проделывали его миллионы раз, чтобы польстить людям. Я сказал: «Слушай, есть отличная идея. Я хочу взять у тебя интервью. Более того, я могу потом опубликовать его в одном хип-журнале в Филадельфии!»

Патти ответила: «Отлично», и, по-моему, мы устроили интервью той же ночью. Скорее всего, это было первое интервью в ее жизни. Оно получилось очень длинным и интересным: Патти рассказывала свою историю.

Патти Смит: Я работала на фабрике, проверяла детско-колясочные бамперо-бибикалки. Пришло время ленча. В это время к нам приходил чувак с маленькой тележкой, развозил обалденные сэндвичи с сосиской. Мне захотелось сэндвич. Он стоил чего-то вроде доллара сорока пяти. Захотелось мне, значит, сэндвич… А этот чувак приносил только две штуки в день. И тетки, которые командовали нашей фабрикой, Стелла Дрэгон и Дотти Нук, уже купили оба.

Больше я ничего не хотела. Бывает такое: хочется чего-то — хоть плачь! Я буквально помирала от тоски по горячему сэндвичу. Чтобы развеяться, решила пройтись на ту сторону железной дороги, к маленькому книжному магазинчику. Иду и высматриваю: чего бы такого почитать? Вдруг вижу: «Озарения». Ну, знаешь, дешевенькая такая книжка, в мягком переплете, «Озарения» Рембо. По-моему, эта книжка была у каждого ребенка. В ней — грубая крупнозернистая фотка самого Рембо. Я подумала: «Неужели он так изящно выглядит?» Этот тип выглядел как гений. Я буквально вцепилась в эту книгу. Даже не знала, о чем она, мне просто понравилось это сильное имя: Рембо. Я, кажется, даже назвала его «Римбод» и думала, что он очень крутой.

И вот иду обратно на фабрику. Читаю книжку. С одной стороны она была на французском, с другой — на английском. И это чуть не стоило мне работы. Дотти Нук увидела, что я читаю что-то на иностранном языке, подошла и спросила: «Зачем ты читаешь всякую иностранщину?»

Я отвечаю: «Да нет, это не иностранщина».

Она говорит: «Иностранщина! И наверняка коммунистическая. Вся иностранщина — про коммунистов!»

Она орала так громко, что народ подумал, будто бы я читаю «Коммунистический манифест» или типа того. Все сбежались, начался страшный бардак. В порыве бешенства я свалила с фабрики и пошла домой. Так что я поняла, что это очень важная книга, еще до того, как ее прочла.

Я буквально влюбилась в нее. Благодарение богу, что так случилось, потому что это было очень здорово.

Джим Кэролл: Моя бывшая прислала мне ротаторный журнал из Филадельфии. Там было интервью с Патти. Один из вопросов звучал так: «С какими тремя поэтами ты бы хотела отправиться в турне?». И Патти ответила: «Мохаммед Али, Джим Кэролл и Бернадетт Мейер». Она сказала, что я — «единственный настоящий поэт в Америке».

Патти подарила мне экземпляр «Седьмого неба» и, конечно же, рассказала, какие стихи посвящались непосредственно мне. Правда, я думаю, что она говорила то же самое куче народу. И уверен, что именно мне посвящены только те стихи, которые она показывала мне сразу.

Джерард Маланга: Книжка вышла. И я прихуел от Патти. Потому что в ней она благодарила какую-то Аниту Палленберг, которую даже не знала, Бобби Ньювирта и кого-то еще.

Не то чтобы мне хотелось благодарности или признания… Но я один из тех, благодаря кому эта книга увидела свет. В продвижение таланта Патти я вложил дикую тучу сил. Что она собой представляла? А ничего, и звать ее никак! Но я поддерживал ее, потому что видел в ней искру художественного таланта. Бросил все дела, выкручивал людям руки, принес ей популярность на блюдечке. И что в итоге? Она поворачивается ко мне спиной и выражает благодарность Бобби Ньювирту?

В самом деле, что за черт? Я никогда с ней этого открыто не обсуждал, но всю дорогу бесился, как дьявол. Она написала эту благодарность Бобби Ньювирту наверняка потому, что крутила с ним шашни. Да и пускай, но что он для нее сделал? Разве что познакомил с Диланом… Короче, тут дело нечисто.

Эд Фридмен: Однажды вечером на чтениях Патти представляла Рут Клигмен, подружку Джексона Поллока. Вступление было такое: «Когда я росла в Джерси, представьте, пределом моих мечтаний было стать подружкой великого художника, музыканта или артиста, представьте, и поэтому первое, что я сделала, когда свалила из дома, — стала девушкой Роберта Мэплторпа. Прикинь, Рут Клигмен, насколько больше возможностей у тебя? Насколько больше?!»

Думаю, Рут прихуела. Я бы не выдержал: подаешь себя как поэта с серьезными намерениями, а тебя представляют как подстилку для художников.

Гораздо позже я сказал: «А, Патти. Как ты тогда представила…»

Патти тупо взглянула на меня: «Че, я плохо выглядела, да?»

Джим Кэролл: Патти жаловалась, что никак не может договориться об участии в очередных чтениях Поэтического Проекта, говорила: «Они просто завидуют… Я так всем понравилась тогда». Думается мне, так оно и было. Короче, я им заявил, что на следующие чтения выйду вместе с Патти.

В тот день я отвисал в Ри, в Нью-Йорке, у моего приятеля Вилли, персонажа «Дневников баскетболиста». Вилли был типа один из немногих нарков в районе. Тем утром ебаный местный шериф решил, что пора его брать. И как раз во время рейда, на рассвете, мне посчастливилось сидеть у Вилли дома. Они нашли только коповскую дудку с остатками внутри, но нас повязали все равно. Пришлось переться в местный обезьянник. Но чуть раньше я заказал в местном ресторане одно из лучших на моей памяти блюд итальянской кухни. И только потом они отвезли нас в Уайт-плейнс, чтобы завести дело. А еще позже судья отклонил его рассмотрение.

Время шло уже к полуночи. Хвала небесам, нам не грозила ночевка в обезьяннике. Не так уж плохо для него получилось, для обезьянника-то. Серьезно. Но я пропустил чтения. Никто не знал, где я. А Патти начинала свою часть, предварив ее словами «Ну, все мы знаем, что у Джима кое-какие проблемы…»

Думаю, что Энн Уолдмен и все остальные в Поэтическом Проекте обалдели: ты ж прикинь, «Джим—то, оказывается, такой ненадежный чувак!».

Патти ответила что-то в духе: «Вам нравится, что он бунтарь, да? Но как только дело касается вас самих, вам сразу перестает нравиться? Ну что же, за Джима Кэролла…»

В любом случае, вечер был за ней. И она могла распоряжаться им, как хотела. Сам хорош — попал к мусорам и тем самым дал ей в два раза больше времени на выступление.

Патти Смит: Все поэты в церкви святого Марка — сплошные рохли. Эти пиздоболы писали что-то типа: «Сегодня в 9: 15 мы с Бриджит на пару загоняли по вене спид…» Клево получалось. На словах. Но стоило Джиму Кэроллу под кайфом ввалиться туда и начать блевать, как их тут же воротило. Видите ли, это уже не стихи, и типа так не катит.

Пока ты просто умеешь играть словами — все отлично. Но если ты на самом деле живешь этим — все, труба. Стоять к тебе лицом им не по кайфу. Джим Кэролл был единственным шансом Поэтического Проекта церкви святого Марка подружиться с реальностью, он был единственным настоящим в этой тусовке. В смысле, настоящим поэтом. Наркоман. Бисексуал. Его выебали насквозь, это сделал каждый гений Америки — и мужчины, и женщины. Он все пропускал через себя. Его образ жизни отвратителен. Иногда приходилось выволакивать его из канавы. Он сидел в тюрьме. Он — настоящий торчок. Но кто из великих поэтов не таков? Я тащилась от того, что Джим Кэролл написал свои лучшие поэмы в двадцать три — в том же возрасте, что и Рембо. И та же бравада, то же склад ума, что и у Рембо.

Но эти уроды его завернули. Потому что он, видите ли, накосячил. Видите ли, не пришел на собственные чтения. Сидел в тюрьме. И пусть его. Все так и запищали: «Ой, ну мы не можем больше приглашать его на чтения». Полный бред.

Дункан Хана: Про Патти я знал еще до переезда в Нью-Йорк. Чудо-смесь рок-цыпочки, девчонки-поэтессы и чего-то вроде историка, битницы. Экзистенциализм и рок-н-ролл, как раз по мне. Я думал: «Черт, круто!»

Еще в Патти торкал безудержный фанатизм. Ее стихи больше похожи на фанатские письма. Записки поклонника Рембо. Мне это было знакомо, потому как я сам делал то же самое, хранил журналы, строчил послания мертвецам. А она делала все куда увереннее, по-взрослому, так ведь? И ей удавалось делать из этого искусство.

Мы всегда пытались отстраниться от происходящего, быть сбоку припека. Маргиналы, мать твою. Никогда не забуду, как приехал в Нью-Йорк, увидел Патти и сказал: «Эй, тебе, должно быть, нравится Эгон Шиле? [38]»

Эгон Шиле — венский экспрессионист с чумовой прической. Отсидел за порнографию, умер в двадцать восемь. Короче, почти идеал.

И Патти ответила: «О да! Он супер».

«Хе, тебя, наверное, натурально плющит от него?»

«Да вообще пиздец просто».

Один огромный культ личности, да? И все окутано тайной. Блин, круто было!

Джим Кэролл: Помню, крепко заторчал в комнате у Сэнди Дейли, в отеле «Челси». Где-то спустя год после разрыва с Патти. И вот стою, приобняв ее за талию, и говорю: «Нам стоит держаться вместе, Патти!»

Сдается мне, она уже успела втюриться в Сэма Шепарда. Потому что они с Сэнди переглянулись и нервно захихикали — не иначе как уже успели посудачить, бабы. Ну, и ответ звучал так: «Чувак, ты чего, издеваешься? Сказал бы ты это год назад — и я бы выпрыгнула из окна, малыш. Теперь поздно. Звиняй, Джим».

Прикинь, еще и добавила: «Я же тебе говорила, что ты еще пожалеешь. Надо было оставаться со мной».

Так и случилось, чувак. Может, конечно, получилась лажа с моей стороны. Но, учитывая то, как Патти постоянно шарахалась туда-сюда, вряд ли я мог держать все под своим контролем. В книге Мэплторпа сказано, что она меня бросила после того, как узнала о поэзии все, что знал я, и получила некоторую известность. Но это не совсем так. Мы просто разошлись… Ну, это, блин… Она говорила что-то типа: «Я была верна тебе, а ты продолжал трахаться с манекенщицей!»

Но о поэзии мы говорили очень много. Стихи Патти сильно отличались от моих. У нее было полно дионисийских штучек, я же, скорее, придерживался аполлонической эстетики. Кстати, именно поэтому Патти так удачно пробилась в рок-музыке: ее сумасшествие здорово оттенялось ее очаровательной сентиментальностью. И все это сочеталось с причудливой гневно-очаровательной манерой, также ей присущей.

Она могла пустить все на самотек. Правда, нельзя сказать, что у нее проблемы с внутренней дисциплиной. И для меня это было очень важно. Патти впитывала все, что я говорил о форме, о длинных строках. Но ведь это все чушь, технические заморочки, и никто из нас не собирался меняться. Мне не нравились ее стихи, но некоторые строчки были действительно хороши.

Виктор Бокрис: Джон Калдер, возглавлявший «Калдер и Боярс» — что-то типа английского «Гроув пресс» — согласился издать антологию авторов «Телеграф». Поэтому мы вместе — Эндрю Вайли, Джерард Маланга, Патти Смит и я — в 1972 году отправились в Лондон.

Приезд Джерарда описан в New Musical Express. В статье сказано, что Джерард Маланга выступал на чтениях вместе с Патти Смит и Эндрю Вайли.

Джерард Маланга: Великое выступление. Мы выложились на полную мощь. Я уходил со сцены последним. Место было шикарное. Все обито красным бархатом, как в ковбойском фильме. Я был одет во все белое. Период исключительной духовности, я находился в поиске, как Дон Хуан. Читал Сэлинджера и Кастанеду и возбуждался, ха-ха-ха!

Виктор Бокрис: Джерард в те дни носил все белое. Он только что вернулся из Индии или типа того. Представь: вокруг дикий гвалт, а он садится на землю, скрестив ноги, и начинает декламировать стихи без предупреждения. И вдруг все шикают друг на друга: «Тссссс! Джерард читает!»

Он читал поэзию в духе Роберта Крили, что-то там: «Я смотрел и не видел ТЕБЯ в этом МЕСТЕ. Ты была, словно СВЕТ, льющийся из окна…»

Потом вышла Патти. Она была великолепна. Знала, что делает. К слову, одевалась она тоже с умом. Мешковатая футболка, отлично подчеркивающая грудь — а у нее здоровые такие титьки. На обложке Time Out была фотка, где Патти, обнаженная по пояс, держит молоток наперевес. Из всей одежды — только ожерелье. И прическа а-ля Кит Ричардс.

В ту ночь она читала что-то из своего «Седьмого неба». Но потом она рассказала историю в стихах, начав ее словами: «Я еще не совсем ее закончила… Но там приблизительно так: мальчик смотрит на Иисуса, как он спускается по ступеням…» Потом запнулась где-то в середине и сказала: «Бля, ебать. Забыла…»

Народ оценил: «О, как это прелестно, она забыла стихи». Но Патти выдала: «Бля, ну что за хуйня… Ща все будет», — и дальше придумывала прямо на ходу.

Патти смотрелась, как панк — как панкесса. И это очень, очень хорошо работало. Слушатели были просто ошеломлены. Никто никогда не видел ничего подобного.

После Патти вышел Эндрю Вайли. Поскольку он очень хотел выступать последним, то ему досталось гораздо меньше времени, чем нам. Потому что владельцу порнотеатра пора было уже сворачивать лавочку, а не то его могли загрести. Чувствовалось, что время давит на Эндрю. И, наверно, он понимал, что Патти — гвоздь программы. А когда ты уже увидел выступление звезды, на других смотреть не станешь.

Выходим потом на улицу, решили промочить горло. Вокруг народ завел шарманку: «Парни! Сегодня ночью вы изменили Лондон, все дела». Патти с Джерардом исчезли. Джерард вообще жил в собственном мирке, а Патти была слишком независимой особой, чтобы тусоваться с нами. Думаю, она провела остаток ночи с Сэмом Шепардом.

Джерард Маланга: По странному совпадению Сэм Шепард оказался в Лондоне в одно время с нами. Поэтому, когда я понял, что Патти нужно место, где бы они могли встретиться, я дал ей ключи от своей комнаты в отеле: «Эй, держи. Сегодняшний вечер твой».

Утро после поэтических чтений мы провели вместе за завтраком в Найтсбридже, прямо напротив церкви, куда ходил Эзра Паунд.[39]А потом отправились на фотосессию для «Телеграф букс».

Виктор Бокрис: Джерард сказал: «Только никому! Сэма Шепарда здесь не было!». Я ответил «Понял», хотя даже не знал, кто такой этот Сэм Шепард. Оказалось, что это вызывающего вида чувак с длинными волосами, который держался поодаль от нас с видом «Никому не говори, что я здесь». Он был женат и не должен был встречаться с Патти.

Есть целая пачка всем известных фотографий — Эндрю в своем берете и кожаной жилетке. Я с длинным белом шарфом. И Патти с черными, как уголь, волосами. Ну что поделать? У каждого в голове живет свой белый таракан.

Джерард Маланга: Вернувшись в Нью-Йорк, Патти Смит и Сэм Шепард написали пьесу под названием «Уста ковбоя». Это были два писателя, у них была связь, и они вместе написали эту пьесу. Это почти как заниматься любовью на сцене.

Терри Орк: Сэм Шепард и Патти Смит репетировали «Уста ковбоя», когда я привел к ним Ника Рэя. Он ставил «Бунтаря без причины». Нужно было, чтобы он оценил постановку. Я изо всех сил пытался найти деньги, чтобы снять спектакль на пленку. Но сразу после премьеры Сэм вдруг простудился и покинул город. Не выдержал напряжения: фактически это была измена на глазах у собственной жены и ребенка… Это было чересчур для него. В-общем, он спекся.

Эд Фридмен: Я видел Патти на групповых чтениях Поэтического Проекта в церкви святого Марка. Она была на голову, да еще и целые плечи выше всех остальных. В первую очередь я говорю о том, как она умела очаровывать публику. Она действительно могла быть звездой и была ей среди поэтов: помесь Рембо и Кита Ричардса, The Velvet Underground и Дженис Джоплин. И она говорила об этих людях. Ее работы звучали романтически. Но она умудрялась совмещать романтизм с характерными чертами попсы. В выступлениях она могла играть, словно настоящий мужчина. Помесь мужчины и женщины. Этакий гермафродит.

В поэме «Изнасилование» она избрала точку зрения мужчины, а объект изнасилования назвала «Душка Гомик».

К тому времени феминизм уверенно набирал обороты. Не думаю, что они считали Патти одним из своих символов, ха-ха-ха. Но, сдается мне, это было частью ее имиджа — она вполне могла бы родиться мужиком.

Как-то раз Патти сказала мне: «Аллен Гинзберг думал, что я — смазливый мальчишка. И пытался меня снять. А я ему сказала: «Смотри на сиськи, Аллен! Обрати внимание на сиськи!»

Патти Смит: Мне особо скрывать нечего. Поэтому я пишу про девчонок, которые прощаются с девственностью. И пишу об этом так, как это делал Лорка. У меня есть одна вещь, там рассказывается, как брат изнасиловал мертвую сестру при свете белой луны, называется «Древо Пениса». Так вот главный герой посмотрел на тело сестры и произнес: «Ты так холодна в смерти. И ты еще холодней ко мне, чем была при жизни».

Большинство моих стихов посвящено женщинам, потому что женщины меня вдохновляют. Лучшие художники — кто? Мужики. А кто их на это вдохновляет? Женщины. Дух мужественности во мне вскормлен женским началом. Я влюбляюсь в мужчин — и они овладевают мной. Мне плевать на эмансипацию. Так что писать о мужиках не получается, поскольку я у них на крючке. Но с бабами я могу быть мужественной, могу сделать их своей музой. И я использую женщин.

Джоуи Рамон: Я встретил Патти в «Кеннис Кэствейс», в самом начале. Она читала стихи. Каждый раз, дочитав стихотворение, она комкала лист и швыряла его на пол. Или, например, читает, читает… Вдруг хватает стул, кидает его через всю комнату, он врезается в стену и разлетается в щепки. Меня так вставляло… Никогда о ней не слышал, но впечатлился будь здоров.

Ричард Хелл: Я решил посмотреть на Патти, когда узнал, что она выступает в гей-клубах, в частности в «Le Jardin». И что она сводит этих чертей с ума. Это меня убило. «Неужели эта публика сходит с ума от стихов какой-то девчонки?»

Патти выворачивала их на полную, это было обалденно, она была очень жестокой, но очаровательной и ранимой одновременно. Абсолютный вперед, без сомнений.