Тупик полового просвещения.

Кризисное состояние современной системы воспитания в целом и полового воспитания в особенности выдвинуло на передний план вопрос и о том, следует ли заниматься " половым просвещением" детей, приучая их к виду обнаженного человеческого тела, точнее, половых органов человека. Хотя существует согласие — по меньшей мере в кругах, не слишком подверженных влиянию церкви, — насчет того, что утаивание половых проблем приносит бесконечно больший вред, чем пользу, хотя проявляется настоящая воля к устранению безотрадного состояния сферы воспитания, в группе приверженцев реформы воспитания дают себя знать серьезные противоречия и препятствия, объясняющиеся двумя причинами — индивидуального и социального свойства. Я ограничусь лишь анализом трудностей принципиального характера, возникающих при одной только постановке целей " воспитания нормального отношения к обнаженному телу" и " полового просвещения".

Среди названных половых влечений особенно хорошо известны стремления к созерцанию и показу, направленные на рассматривание и, соответственно, демонстрацию эротически подчеркнутых частей тела, в особенности половых органов. В существующих сегодня почти повсеместно условиях воспитания это влечение, обычно очень скоро после своего проявления, оказывается жертвой подавления. Ребенок быстро усваивает на собственном опыте, что он не должен ни показывать свои половые органы, ни рассматривать гениталии других, и отсюда развиваются двоякие ощущения. Во-первых, если он все-таки следует своей потребности, то появляется ощущение совершения чего-то предосудительного, в результате формируется чувство вины, во-вторых, из-за манипуляций со скрытыми и " запрещенными" гениталиями все сексуальное приобретает таинственный характер. В соответствии с этим желание созерцания, первоначально естественное, превращается в сладострастное любопытство.

Чтобы избавиться от конфликта между желанием и запретом созерцания, ребенку приходится вытеснять стремление из сознания. В зависимости от широты и интенсивности процесса вытеснения сильнее развиваются страх и стыд или сладострастие. Обычно они сосуществуют, в результате чего на место старого конфликта приходит новый.

Имеются две крайние возможности дальнейшего развития рассматриваемого процесса — нанесение ущерба любовной жизни и появление невротических симптомов в результате сохраняющегося вытеснения стремления к демонстрации или возникновение полового извращения — эксгибиционизма. Никогда нельзя с уверенностью предсказать, какой из двух возможных выходов будет реализован на практике. Развитие сексуальной структуры, не нарушающей ни социальное бытие, ни субъективное самочувствие, является в результате полового воспитания, отрицающего сексуальность, почти исключительно делом случая и взаимодействия многих других факторов, как то: протекания полового созревания, освобождения от родительской власти и частичного преодоления власти общественной, но прежде всего обретения пути к здоровой половой жизни.

Итак, мы видим, что подавление стремления к созерцанию и показу ведет к результатам, которые не может счесть желательными ни один воспитатель.

Существующее до настоящего времени половое воспитание всегда исходит из негативных оценок сексуальности и из этических, а не гигиенических аргументов. Результатом такого воспитания является возникновение неврозов и половых извращений. Отрицать воспитание нормального отношения к обнаженному телу означает соглашаться с обычным половым воспитанием, так как одно нельзя рассматривать в отрыве от другого. Напротив, признавать воспитание нормального отношения к обнаженному телу, оставляя в неприкосновенности цели воспитания, означало бы конструировать противоречие, которое с самого начала сделало бы иллюзорной попытку своего разрешения или ввергло ребенка в еще более тяжелые ситуации. Компромисс же в области полового воспитания, исходя из противоречий, присущих половому влечению едва ли возможен. Сначала, прежде чем вообще ставить вопрос о половом воспитании, надо принять однозначное решение: поддерживаете ли вы сексуальность или против нее, против существующей сексуальной морали или за нее. Любая дискуссия оказывается бесплодной без такого прояснения собственного отношения к половому вопросу. Именно ясность является предпосылкой согласия в подобных проблемах. Здесь, однако, следует показать, куда ведет такая ясность в формулировке предпосылок.

Итак, мы предполагаем, что отвергаем воспитание, отрицающее сексуальность, из-за опасностей, которые оно несет здоровью, и высказываемся в пользу противоположности, то есть воспитания, одобряющего сексуальность. Возможно, нам скажут, что отрицание сексуальности вовсе не так уж опасно, ее ценность признается и надо лишь " поощрять сублимирование сексуальности". Но в данном случае речь идет вовсе не об этом, то есть не о сублимировании. Ставится вполне конкретный вопрос: должны ли представители обоего пола потерять свой страх перед обнажением гениталий и других частей тела, вызывающих эротические представления? Еще конкретнее: должны ли воспитатели и воспитанники, родители и дети, купающиеся и играющие, появляться друг перед другом обнаженными или в купальных костюмах, должна ли обнаженность стать чем-то само собой разумеющимся?

Тот, кто безусловно признает как саму собой разумеющуюся обнаженность при купании, во время игр и т.д., — а признание на определенных условиях имеет место в союзах нудистов, где обнажаются, чтобы практиковаться в половом воздержании, — тот, кто стремится не к созданию островков в океане общественной морали, а к тому, чтобы сделать воспитание одобрительного отношения к обнаженному телу, нормальной сексуальности всеобщим, должен будет проверить отношение обнаженности к остальной половой жизни и решить, соответствуют ли выводы из таких стремлений (не будем пока говорить о возможности их осуществления) его намерениям.

Опыт врачей, занимающихся лечением половых расстройств, учит, что сексуальное угнетение порождает болезни, извращения или сладострастие. Попытаемся теперь установить последствия воспитания, основанного на одобрении сексуальности. Если не внушать ребенку мысли о том, что половые органы являются чем-то стыдным, то, хотя в его сознании и не сформируется робость или сладострастие, не будет сомнения в том, что после удовлетворения, а значит, и снижения своего сексуального любопытства он захочет удовлетворить и свою сексуальную любознательность. Ему будет трудно отказать в таком удовлетворении, ведь в противном случае возник бы гораздо более тяжелый конфликт, вытеснение которого стоило бы ребенку гораздо больших усилий. Кроме того, значительно выше была бы опасность возникновения полового извращения. В этом случае ничего нельзя было бы возразить против занятия онанизмом, который давно уже признан естественным явлением, но нельзя было бы обойтись без объяснения ребенку процесса зачатия.

От выполнения требования ребенка позволить ему наблюдать этот акт можно было бы увильнуть, если отношения взрослых с ребенком таковы, что в семье руководят взрослые. Однако это, несомненно, означало бы уже определенное ограничение одобрения сексуальности — ведь что можно было бы возразить какому-нибудь циничному приверженцу сексуальной этики, спроси он, почему, собственно, ребенок не может видеть половой акт. Ведь и без того едва ли не любой ребенок, даже из самой благополучной семьи, украдкой наблюдал за ним, о чем свидетельствует психоаналитический опыт, так почему же не разрешить смотреть открыто?

Наш приверженец сексуальной этики мог бы поставить нас в особенно щекотливое положение, если бы ему пришло в голову спросить, что, собственно, можно возразить, с точки зрения ребенка, против наблюдения за актом, если он не раз мог видеть этот процесс, совершаемый на улице собаками, при условии, что ему затем объяснят происходившее. Если бы у нас хватило мужества быть честными, нам надо было бы признать, что мы не можем привести против сказанного ни одного аргумента, пусть даже этического, а это вновь укрепило бы позицию противника полового просвещения. Или, может быть, нам понадобился бы героизм, чтобы признать: не желая, чтобы ребенок смотрел, мы действуем так вовсе не в его интересах, а руководствуясь своим стремлением к ненарушаемому наслаждению. Нам, загнанным в угол, осталась бы, следовательно, лишь такая альтернатива — возвращение к сексуальной этике, которая с неизбежностью должна отрицать сексуальность, или обращение к самому щекотливому вопросу, к вопросу об отношении к половому акту. Если же мы сделаем выбор в пользу того или другого решения, то нам следовало бы убедиться в том, что о нем ничего не знает прокуратура, которая, в противном случае, неизбежно воспользовалась бы параграфом, карающим за преступления против нравственности.

Того же, кто вознамерился бы утверждать, что мы преувеличиваем, мы просим пройти с нами еще часть пути, чтобы убедиться, что по-деловому и разумно продуманное воспитание нормального отношения к обнаженному телу и половое просвещение подчас приводят воспитателей и детей в тюрьму^1[7].

Предположим теперь, сделав уступку, что мы, руководствуясь нашими сексуальными интересами, заставили ребенка отказаться от намерения наблюдать за половым актом. В этом случае мы запутались бы в неразрешимом противоречии и выбросили за борт все, что начали делать и сумели создать ценой больших усилий, если бы не дали четкий и правдивый ответ на неизбежный вопрос ребенка о том, когда ему можно будет делать то же самое. Он ведь уже узнал, что дети растут в теле матери и очень хорошо понял, что для этого отец вставил свою " палочку" или " штуку" в отверстие в теле матери. Если родители были мужественны, они рассказали ему также, что " это хорошо", так же как его игра со своей " палочкой". (Не стоит забывать, что мы, если уж вступили на стезю просвещения, хотим действовать разумно, то есть последовательно, а не бессмысленно.)

Если же ребенок будет об этом знать, то мы, возможно, утешим его лишь на краткое время перспективой " стать взрослым", а когда придет пора созревания, то начнутся половые возбуждения, эрекции, семяизвержения и, соответственно, менструации, так что, вне всяких сомнений, будет предъявлен к оплате вексель, выданный в детстве. Если бы мы попытались и в этом случае отсрочить платеж, то сторонник сексуальной этики, который во что бы то ни стало хочет довести нашу позицию до абсурда и которому это очень хорошо удается, может задать логичный и иронически звучащий вопрос о том, что, собственно, мы могли бы возразить против полового акта в пору половой зрелости. Он будет с полным основанием ссылаться на то, что среди промышленных рабочих или у крестьян начало половой жизни само собой разумеется с достижением полной половой зрелости, то есть на 15 — 16-м году.

Мысль о том, что наши сыновья и дочери в 15 или 16 лет, а может быть, даже и раньше, могли бы жестко настаивать на своем праве иметь естественные сексуальные потребности, несомненно, болезненно задела бы нас и заставила после некоторого колебания и замешательства искать аргументы для защиты не столь уж многообещающей позиции. Нам придет в голову, например, аргумент " культурной сублимации", в соответствии с которым аскетизм в период созревания необходим для духовного развития. Кроме того, будем стремиться к тому, чтобы оказывать на молодежь, которая до тех пор росла в условиях ничем не стесняемой телесности, разумное влияние, рекомендуя ей в ее собственных интересах воздержание " на некоторое время".

И тогда наш злонамеренный и хорошо ориентирующийся сторонник сексуальной этики использует два аргумента, с которыми мы уже не сможем поспорить. Первый из них будет заключаться в том, что утверждение об аскетизме несостоятельно, так как есть сексологи и психоаналитики, со всей серьезностью утверждающие, что онанизмом занимаются чуть ли не все 100 % юношей и девушек в пору половой зрелости, и он не может усмотреть принципиального различия между сексуальностью и онанизмом. Напротив, онанизм не только снимает сексуальные напряжения в обычных условиях таким же образом, как половой акт, он даже связан с гораздо большим числом конфликтов, то есть, несомненно, еще более мешает жить.

Во-вторых, опираясь на это соображение, он возразит нам, что если верно утверждение о всеобщем характере онанизма, то не может быть верен тезис о необходимости аскетизма для духовного развития. Он слышал, как утверждают, что не онанизм, а напротив, его отсутствие в детстве и в период созревания свидетельствует о тяжелой патологии. Еще не удалось установить, что молодые люди, ведущие в период созревания аскетической образ жизни, в длительной перспективе обнаруживают более высокую духовную активность. Наоборот, истинно обратное утверждение.

В этой ситуации мы вспоминаем, что Фрейд однажды объяснил общую духовную отсталость женщин большими препятствиями к мышлению, обусловленными характером их сексуальности, и утверждал, что половая жизнь является образцом и для достижений в социальной жизни. Он противоречил самому себе, подчеркивая культурную необходимость сексуального угнетения. Фрейд не проводил различия между удовлетворенной и неудовлетворенной сексуальностью. Первая стимулирует культурную активность, вторая препятствует ей. Дело в конце концов не в нескольких плохих стихах, случайно возникших под пером приверженца аскетизма.

Убежденные теперь доводами рассудка, мы вспоминаем и о мотивах своей несостоятельной аргументации и при этом обнаруживаем всякого рода интересные и не особенно приятные нам тенденции, которые, к изумлению, ну никак не хотят подходить к нашим прогрессивным стремлениям. Наш аргумент о духовном развитии окажется попыткой придать рациональную форму нашему подсознательному страху, который вызывается мыслью о предоставлении сексуальности ее естественному ходу развития. Об этом мы предусмотрительно умолчим, отвечая нашему стороннику сексуальной этики, но честно признаем ничтожность нашей аргументации и приведем ему более серьезный довод. Что должно произойти с детьми, которые появятся в результате этих первых связей? Нет ведь никаких экономических возможностей, чтобы растить их.

Наш противник удивленно спросит, почему, собственно, мы не хотим просвещать всех школьников, переживающих половое созревание, относительно применения противозачаточных средств. Призрак параграфа, предусматривающего наказание за сводничество, снова поставит нас на почву действительности. При этом нам представится многое, например, как мы, движимые своими стремлениями к воспитанию нормального отношения к обнаженному телу, к половому просвещению — насчет оплодотворения людей, а не цветов! — и к другим прекрасным целям, намереваемся извлечь камень за камнем из здания консервативной морали, как затем идеал девственницы, невинной вступающей в брак, теряет свою опору вместе с вечной моногамией, а с ними — и идеал брака как такового. Ни одна трезвомыслящая личность не вознамерится всерьез утверждать, что люди, получившие настоящее, бескомпромиссное, научно обоснованное, то есть подлинное, половое воспитание, подчинятся принуждению со стороны адептов ныне господствующих нравов и морали.

Наш специалист по этике, который привел нас туда, где он хотел нас видеть, с торжеством спросит, считаем ли мы теперь, что требования, автоматически следующие из нашей первой серьезной посылки откровенного сексуального воспитания, выполнимы в существующем обществе, отдаем ли мы себе в этом отчет и считаем ли все это желательным. И снова он с полным основанием добавит, что хотел всего лишь доказать нам: необходимо оставить все как было, то есть сохранить воспитание, отрицающее сексуальность, сохранить вытеснение сексуальности, неврозы, половые извращения, проституцию и венерические заболевания, если, как он ожидает от нас, будут оставлены в неприкосновенности высокие ценности брака, целомудрия, семьи и авторитарного общества.

Иной фанатик полового просвещения вслед за этим обратится в бегство, и это будет более честное и сознательное действие, он скорее поймет свою подлинную точку зрения, чем тот, кто, чтобы не утратить ощущения своей прогрессивности, примется упорствовать, утверждая, что все это-де преувеличено, что половое просвещение вовсе не может вызвать таких последствий, оно вовсе не столь важно. Но теперь спросим мы: к чему же тогда все усилия?

Отдельная родительская пара может строить воспитание своих детей в соответствии со своими вкусами и убеждениями. Однако при этом родителям надо будет ясно сознавать, что, осуществляя последовательное, научно обоснованное половое воспитание, им придется отказаться от многого, что они привыкли высоко ценить в отношениях с детьми, например от привязанности к семье, выходящей далеко за рамки периода полового созревания, " порядочной", в соответствии с современными понятиями, половой жизни детей, от влияния на решения, имеющие жизненно важное значение, хорошего — опять-таки в соответствии с современными понятиями — замужества дочери и от многого другого. На это решатся, надо думать, немногие родители. А если и решатся, то им придется подумать и о том, что они, занимая такую позицию, подвергают детей опасности тяжелого конфликта с существующими общественным строем и моралью, даже если — что возможно — такая позиция позволяет избежать невротических конфликтов.

Тот же, кто, испытывая недовольство обществом, полагает, что ему удастся с помощью крупномасштабного воздействия в области полового воспитания, например используя школы, потрясти устои существующего порядка, скоро почувствует, что у него могут отнять возможность дискутировать о приемлемости его метода изменения общества. Эту возможность могут отнять как с помощью лишения средств к существованию, так и с помощью гораздо более жестких мер (психиатрия или тюрьма).

Нам не надо здесь приводить доказательства того, что общественный слой, материально заинтересованный в существовании нынешнего строя, терпит и даже поощряет реформистские стремления, представляющие собой малозначащие игры. Он, однако, сразу же ожесточится и пустит в ход все имеющиеся у него средства, чтобы помешать осуществлению серьезных замыслов, цель которых — нарушить прочность его материального существования и неприкосновенность его духовных ценностей.

Я убежден, что половое воспитание создает в высшей степени серьезные проблемы, чреватые гораздо более тяжелыми последствиями, чем ошибочно полагает большинство приверженцев сексуальной реформы. И как раз поэтому, несмотря на все средства и выводы, которые предоставила в наше распоряжение сексуальная наука, в этой сфере нет прогресса. Нам приходится бороться с могущественным общественным аппаратом, который до поры до времени осуществляет пассивное сопротивление, но при первых же серьезных стремлениях с нашей стороны перейдет к сопротивлению активному. И все колебания и осторожничанье, вся нерешительность и склонность к компромиссам в вопросах полового воспитания объясняются не только вытеснением сексуальности из собственного сознания, но и страхом оказаться в серьезном конфликте с консервативным общественным строем.

В заключение приведу два типичных случая из практики сексуального консультирования, которые должны показать, что врачебная совесть заставляет принимать меры, находящиеся в диаметральном противоречии не только с консервативной моралью, но и с сексуальной реформой охарактеризованного типа.

Первый пример. В консультационный пункт робко и боязливо входят 16-летняя девушка и 17-летний юноша, оба крепкие и хорошо развитые. После долгих уговоров юноша задает вопрос, действительно ли вредно жить половой жизнью раньше 20 лет.

— Почему ты думаешь, что это вредно?

— Это говорил нам руководитель нашей группы " Красных соколов" (социал-демократическая молодежная организация в Австрии. — Прим. пер.), и так считают все, кто у нас говорит о половом вопросе.

— Так у вас в " Красных соколах" говорят об этих вещах?

— Конечно, мы все ужасно мучаемся, но никто не набирается смелости высказаться открыто. Теперь группа ребят и девушек вышла из нашей секции и основала свою группу, потому что они не ладили с руководителем группы. Он ведь все время говорит, что половой акт вреден.

— Вы давно знаете друг друга?

— Уже три года!

— Вы уже были близки?

— Нет, но мы очень любим друг друга и нам приходится расставаться, потому что мы ужасно возбуждаемся.

—Чем?

— (Долгое молчание.) Ну, мы целуемся и делаем еще много чего. Но так поступают очень многие. А мы теперь почти свихнулись. Хуже всего, что у нас такая работа в союзе, из-за которой мы всегда должны быть вместе. Последнее время она то и дело ударяется в слезы, а я не успеваю в школе.

— Ну а как вы сами думаете, что было бы для вас лучше всего?

— Мы хотели расстаться, но ничего с этим не получается — ведь распалась бы вся группа, которой мы руководим, да и с другой девушкой у меня повторилось бы, конечно, то же самое.

— Вы занимаетесь спортом?

— Да, только толку никакого. Когда мы вместе, мы не можем ни о чем другом думать, кроме этого. Скажите нам, пожалуйста, действительно ли это вредно?

— Нет, это не вредно, но часто вызывает серьезные проблемы в отношениях с родителями.

Я разъяснил молодым людям физиологию полового созревания и полового акта, рассказал о препятствиях социального характера, с которыми они могут столкнуться, об опасности беременности и о противозачаточных средствах. После этого отпустил их, посоветовав еще раз прийти ко мне.

Две недели спустя я снова увидел ребят, теперь радостных, преисполненных благодарности и готовности трудиться. Они преодолели все внутренние и внешние трудности. Я наблюдал за этими пациентами еще несколько месяцев, пока не уверился, что уберег двух молодых людей от болезни. Мою радость омрачало только сознание того, что эти успехи простого консультирования представляют собой разрозненные исключения из-за невротической фиксации на своих проблемах, свойственной большинству юношей и девушек, ищущих совета.

В качестве второго примера приведу случай с 35-летней, еще очень молодо выглядевшей женщиной. Она вышла замуж в 18 лет, имела взрослого сына и была очень счастлива в браке. Но года три назад у ее мужа возникла связь с другой женщиной. Моя пациентка, нуждавшаяся в совете, знала об этом и терпела ситуацию, хорошо понимая, что после столь долгой совместной жизни может появиться потребность во внешних объектах страсти. Она до сих пор оставалась верной, хотя муж в течение примерно двух лет не вступал с ней в половые сношения. Она уже несколько месяцев мучилась от воздержания, но была слишком горда, чтобы побудить мужа к близости. В последнее время появились боли в сердце, бессонница, раздражительность и депрессии. По моральным соображениям она не решалась нарушить супружескую верность и пойти на связь со своим давним другом, хотя и понимала бессмысленность этих соображений. Муж постоянно хвастался верностью своей супруги, и она точно знала, что он не захочет предоставить ей право на сексуальное удовлетворение, которым пользовался сам как само собой разумеющимся. " Что мне делать? " — спрашивала пациентка. Выдерживать эту ситуацию она больше не могла.

Стоит вдуматься в этот случай. Дальнейшее воздержание означало бы для нее верное невротическое заболевание. Разорвать связь мужа и вернуть его в лоно семьи было невозможно. Он не дал бы сделать это, сославшись на отсутствие у него чувственного интереса к супруге, да и сама она больше не желала иметь с ним ничего общего. Оставалась только супружеская измена с другом, которого любила женщина. Но тут имелась определенная сложность. Женщина не была экономически независима, и если бы супруг узнал о ее проблемах, он сразу же потребовал бы развода. Я изложил пациентке все эти возможности и дал ей время, чтобы обдумать решение. Через несколько недель она мне сообщила, что решила вступить в интимную связь со своим другом, но делать это незаметно для мужа. Прошло совсем немного времени, исчезли ее жалобы невротического характера. Такое решение она приняла благодаря моей успешной попытке рассеять ее сомнения, вызванные причинами морального свойства. Но по закону я был, конечно же, не прав, сделав возможной супружескую измену для неудовлетворенной женщины, находившейся на грани невротического заболевания.