Где обедал воробей.

Кино.

Камера с трудом пытается угнаться за крупным планом роликовых коньков, мчащих по мостовой одной из небольших улочек Санкт - Петербурга. Конец мая, белая ночь, тепло. Но пока не до того. В поле нашего зрения мелькающий мокрый асфальт и несущиеся по нему вседорожные, крепкие, лихие ролики. Дорога не безупречна, но выносливые коньки, не теряя скорости, то подпрыгнув, то честно приняв на себя дробный удар, то объехав опасно торчащий люк, то ловко просеменив по рельсам, держат свой, пусть микроскопический, но полный событий и драматизма путь. Идут титры.

Камера постепенно обобщается, и мы, по невзрачным джинсам и серо-коричневой куртке, следуя за почти истошным, измученным гонкой дыханием, поднимаемся на осмотр главного персонажа предстоящей картины. Он мал ростом, абсолютно лыс и полон решимости догнать своих. По всему видно, что это доставляет ему много труда. Впереди, уже довольно далеко, безжалостно уменьшаясь, летят его друзья. Они, легко и размашисто, словно стайка летучих мышей, несут неведомо куда свои тельца, по рукавам маленьких и узких улиц, сворачивая в арки проходных дворов, сливаясь обратно в потоке на ярком и пустом проспекте, и снова исчезают в темном лабиринте городского сна.

Вдруг герой наш притормаживает, разворачивает коньки и возвращается к ближайшему перекрёстку. Немного замешкав, в поиске дороги, проносится до следующего поворота, и там останавливается, не в силах вспомнить обратный путь. А это надо. Ибо он кое-что потерял. По меньшей мере, одну сандалию, которая выскользнула сквозь разошедшуюся молнию, туго набитого рюкзачка. Но это, похоже, не всё. Молодой человек (а его ещё, хоть и с некоторой натяжкой, можно так называть) шарит рукой в рюкзаке, хлопает себя по карманам и озабоченно смотрит по сторонам.

Неподалёку, в его направлении идёт нескладная, долговязая, худая девушка. Он двинулся ей навстречу. Когда они поравнялись, разница в росте стала почти комической.

--- Девушка, извините меня, ради бога, я тут немного запутался… (у девушки в руках звонит телефон) Надо же, у вас такой же… и звонок, как у меня…

--- Это ваш телефон.

--- Круто… Аллё, Жора, я отстал… да где тут… хрен его разберёт, не знаю какая улица … Ну, куда там... нет, я уж до дому… Ну, всё…Да тапки выронил, и мобилу, из рюкзака… (подмигивает) Мобилу?.. Ну, нашёл, кажись (вертит пальцем у виска)… Ага, ну, всё – пока!

Парень щёлкает раскладушкой, но та разваливается на несколько, впрочем, небезнадёжных запчастей. Девушка помогает ему собирать.

--- Обувь твоя вон там лежит (показывает в сторону переезда на следующем перекрёстке, где сандаль бодро подпрыгивает под колесом шальной машины)

---Признайтесь, сударыня, когда вы его впервые увидели… (пыхтит, пытаясь разобраться, она подаёт ему детали) Он был цел и невредим… И только женское любопытство… помноженное на полную безнаказанность…

---Да ты, дурак что-ли!.. Он таким и валялся!.. На, забирай, потом склеишь…

--- У меня юмор такой, прости…те, те-те-те, ти-та-та… Меня, Лёня зовут.

--- Ну.

--- Можно Лео…

--- …

--- Можно Лев.

--- Ты чо подумал, мужик… Езжай откуда приехал!

--- Если б знать откуда приехал… И что я при этом думал… Погоди, погоди, я должен тебя отблагодарить!.. за эти куски … Блин, дурак, это у меня юмор такой… всё молчу, ну реально, заткнулся, больше не буду… просто эта труба у меня -- всё. Там друзья, работа, любимая девушка… Я вообще-то рок-музыкант… я без стёба…ну, я должен тебя как-то отблагодарить (роется в кармане, достаёт измятый флаерс). Вот, если интересно… Приходи 22-го, это послезавтра. Скажешь к Лео, тебя пропустят (уезжает, возвращается) Может, по пиву? Как тебя зовут?

--- Каланча… Ехай давай!

--- Понял, Пятый! (уезжает)

***

День. Кухня Карины. Посреди залитого солнцем стола неотпитая чашка горячего растворимого кофе на блюдечке, сахарница с ложечкой. Лео, сгорбившись, сидит за столом, пультом листает телевизор, попадая, как на зло, или специально, на абсурдную рекламу, телемагазин, дебильные шоу, убогие мульты или поющие гадкие рожи. Входит Карина с пустой леечкой для поливки цветов, наполняет лейку, ставит на подоконник.

--- Да ты и не собирался мне звонить (Лео выключает звук, в кухне воцаряются мирные шёпоты летнего двора и периодическое ворчание стиральной машины) Это в твоём вкусе исчезать тогда, когда от тебя чего-то нужно (пауза).

--- Я же не исчез.

--- А толку…

--- Каринка, прости, несу всё, что есть… (пытаясь пошутить) и всё, что можно есть…

--- Тьфу. Трепло.

--- У меня завтра концерт, там еще что-нибудь будет (пауза) А где Аня?

--- Гуляет с Ольгой Анатольевной… А тебе-то что?

---Сука, если ты будешь настраивать против меня дочь, я тебя убью. Ну, выгнала, ну, надоел, но она-то здесь причём. Ненавижу! Эту мерзкую, лживую манерку, этот притворный тон: «Анечка, иди пообщайся с отцом, он пришел о тебе заботиться. Получи у него жевачку…» (пауза)

--- Всё?

--- Ну, да (пауза, уходит)

***

Спустя час, усталый и разбитый, Лео въезжает в прихожую своей квартиры. Его встречает старый, рыжий, орущий кот, он вертится под ногами и не даёт проехать. Лео бережно вынимает из куртки, разваливающийся телефон, кладёт на тумбочку, плюхается на стул, кряхтя нагибается, чтобы снять коньки. Рыжий кот при этом ластится, тычется и орёт, требуя немедленных даров за досадную, томительную разлуку. Лео следует за котом на кухню. На столе, придавленная немытой кофейной туркой, красуется записка. В кухне как-то не прибрано.

Он открыл форточку, потянулся и немного застыл у окна, любуясь на смешного, прыткого, очень любопытного пуделя, и его пожилого, мешковато одетого хозяина. Повернулся, глянул в раковину, там жирная сковорода, в ней посуда и чашки. Вытащил всё из сковородки, пустил воду, взял записку, развалился на угловом диванчике, взгромоздив ноги на стол, начал было читать записку, но потянулся за туркой. Заглянул внутрь и, медленно цедя, закрыв глаза, жадно допил остатки. На губах нарисовались петровские усы. Лео, картинно, по дуге, ещё не открывая глаз, водрузил на место турку, и поворотился к депеше. Приподнял бровь, оценил взглядом текст, вставил воображаемое пенсне и начал вещать, интонируя и кобенясь.

--- Лёнька, ешь, что найдёшь. В холодильнике банка трески, яйца, пара огурцов и тушёнка. Тушёнку ты, правда, не ешь, так что не предлагаю. Я уехал на дачу. Вернусь во вторник-четверг. Полей фикус. Господин старший брат.

Читает он это, комментируя, делая жирные оценки, пропевая что-то как ораторию, коверкая и исправляя текст, положив его на одно и тоже физическое действие, например: открывание холодильника и восхищённое лицезрение изобилия. Которое, впрочем, отличается от вышеперечисленного ешё наличием высохшей суповой кости на тарелочке, что немедленно летит в помойку, и котовой еды в маленькой вонючей кастрюльке.

За сим безобидным фиглярством Лео взбодрился, усталости как не бывало. Он швырнул в сковородку пару грязных кошачьих тарелок, наполнил свежее блюдце едой, закрыл кран на кухне, поставил еду коту и, судя по звукам (а мы любуемся пока жадным котом) включил воду в ванной.

Оратория явно удалась. И он, продолжая вокальные импровизации, совершает сакральное омовение под душем. Душем это, впрочем, назвать нельзя, ибо на шланге отсутствует лейка, и оттуда просто бьёт сильная струя. К кафельной сетке, прямо внутри ванной загородки, на уровне лица, приклеено небольшое квадратное зеркало для бритья. Крупный план. Лео смотрится в зеркало, корчит гримасы, изучая отражение струй от своего лица и лысой головы. Он скалится, направив струю прямо в оскал, грозно рычит, сопротивляясь бешено бьющей воде, выпучивает глаза, вываливается из кадра, громко и заразительно смеётся. Потом направляет струю в открытую пасть. Раздуваются, как у парашютиста в свободном полёте, щёки, а изо рта изрыгается и нескончаемо бьёт поток, напоминающий знаменитый петергофский фонтан Самсон.

***

Чуть захватив предыдущую сцену, слышится нарастающий звук трубы. В кадре – краснолицый, мокрый от пылу, рыжий трубач изливает лирическое соло. Соло внезапно взрывается архитемпераментной, a`la Кустурица, с безбашенным текстом песней. Неподалёку от трубача месит барабанщик, ближе к краю сцены -- бас-гитарист. Нижняя струна у него порвана и болтается на грифе. Качество не страдает, главное здесь – завод. И публика, практически все – это подростки от 14 до 18, беснуется внизу так, что пресловутые английские болельщики кусали бы от зависти себе локти. Где-то в толпе, немного в стороне, одиноко возвышается Каланча. Она, конечно, в шоке от происходящего, однако нельзя сказать, чтобы ей это совсем не нравилось. На самом деле тусовка только с первого взгляда кажется агрессивной. У самой сцены колбасит фанклуб. Они вторят тексты, размахивают конечностями, устраивают безобидные потасовки, некоторые, самые наглецы, взбираются на сцену и падают на руки своим друзьям, иногда трюк не получается и тогда несколько человек весело барахтаются на полу. Вокруг фанклуба, и у краёв сцены несколько менее экспрессивных групп поддержки. Одна прилично пьяная девица, всучив своему парню бокал с пивом, тщетно пытается вскарабкаться на сцену, но кавалер, смекнув, чем это грозит, тащит её назад.

Каланча, исчерпав первые впечатления, решила пройтись по клубу. Позади танцпола – столики, занятые более взвешенной и возрастной публикой, они пьют всё, что положено – пиво, кофе, вино, закусывая сухарями и чипсами. Кто-то попал сюда случайно, и это видно по сардоническим ухмылкам и большему числу закусок на столе. Кто-то, восхищённо внимая, цедит свой кофе. Кто-то что-то орёт в контуженное ухо своего соседа. Кто-то, роняя стул, тащит пассию танцевать. В углу за недопитым бокалом, невзирая на шум, дремлет упитанный господин. Официантка машинально заменяет ему пустую пепельницу.

Каланча двинулась дальше, в другой зал. Там немного потише, барная стойка, столики и просто диваны, на которых оттягивается и отдыхает взопревшая от танцев молодёжь. Широченными шажищами Каланчу обогнал невысокий, серого цвета пиджак «на вырост» с торчащей из него спутанной влажной копной волос. Хозяин костюма, разгорячённый крепыш, лет 16-ти, торжественно неся перед собой бокал пива, проследовал в ватерклозет. За одним из столиков, оживлённо и весело общаясь, сидят очень прилично одетые девочки-старшеклассницы. За другим -- два умника-интеллигента, лет 35-40, и озирающаяся от скуки барышня.

--- Мы живём только мифами. Сама попытка узнать всю правду в мире иллюзий ведёт к богоборчеству. Ведь и Господь на нашем этаже знает не всё, а только то, что мы ему докладываем. А что, собственно, может доложить этот человек, например? Вряд ли что…

Каланча села в свободное кресло и стала смотреть любопытный сюжет: за одним из столиков официант учил мужчину лет 30-ти правильно пить абсент. Выпив, как было велено, в два приёма и дважды затянувшись из трубочки горячим винным паром, мужчина с выпученными, полными слёз глазами, беспомощно глотал воздух и пялился то на официанта, то на свою хохочущую спутницу.

Тем временем, из туалета, всё с тем же бокалом в руках, мчался обратно наш 16- летний танцор. И мы, оставив Каланчу, устремимся вслед за ним. Там Лео дарит публике новую композицию. На сцене подбавили дыма, звучит первый аккорд, фанклуб заламывает над головами руки и жжёт огни, и камера растворяется в лирической, протяжной, пронзительно взвывающей песне «Что с нами, а?»

***

Первые слова: «Нам понравился вчерашний вечер…», и ещё несколько тактов, мы наслаждаемся клубным дымом. Но потом, как с небес на землю, спускаемся в самое пекло пыльного, жаркого, наводнённого людьми и машинами города. Продолжает звучать песня. А Лео, на роликах, с туго набитым рюкзаком на плечах, продирается сквозь муравейник привокзальных улиц. Он спешит, и от этого неудачен. Часто спотыкается, наталкивается на людей, заставил резко тормозить автомобиль. Ему надо успеть на поезд, но до этого кое-что купить. За батоном проковырялся, вниз по ступенькам, в магазин. С трудом, на ходу, впихнул добычу в рюкзак. Метнулся к одному ларьку, к другому – закрыто. Наконец, купил стопку стильных сигарет «Прима» без фильтра, и рванул к вокзалу.

К этому времени, очевидно, музыка будет исчерпана и нас целиком наполнит городской шум. Несмотря, на спешку, Лео почему-то задержался у латка «Всё по десяточке». Задумчиво осмотрел штопор, швырнул на место и помчался дальше. На вокзале занял очередь в пригородную кассу, но, взглянув на расписание, ринулся на перрон. Он вскочил в последний вагон, так что рюкзак застрял в закрывающихся дверях. Несколько мгновений Лео просто переводил дух, даже не пытаясь высвободиться. Вдруг позади две огромные лапищи раздвинули двери, и Лео был внесён в тамбур добродушно лыбящимся, громадного роста, взопревшим от спешки гражданином. Поезд тронулся.

Во втором вагоне нашлась пара свободных мест. Лео приземлился, развернулся в проход и стал стягивать коньки. Пожилая женщина, сидевшая неподалёку, с явным неодобрением наблюдала за ним. Вдруг она перевела взгляд чуть вверх, и мы видим огромный баул, надвигающийся на Лео. Лео подвинулся. Мимо него, с трудом приподнимая ношу, пропыхтел, долговязый, усталый, в близоруких, несовременных очках мужчина. Лео переобулся, кинул коньки под сиденье, обнял рюкзак, нахохлился и закрыл глаза. Но отдохнуть не удалось. Мужчина с баулом, обосновался в начале вагона и принялся занудно торговать, без разбору доставая из своей необъятной сумки самые заурядные и несочетаемые товары.

--- И снова вас приветствует транспортная торговля Октябрьской железной дороги. Сегодня вашему вниманию предлагаются следующие товары. Самое краткое, самое свежее издание атласа автомобильных дорог Санкт Петербурга и Ленинградской области. Журнал «Лиза», «Телевик», свежие «Анекдоты», детский еженедельник «Понимашка». Справочник садовода. Семена: редиска, петрушка, морковь, сельдерей, укроп, огурцы, помидоры, кинза, топинамбур и др. Удобрения. Универсальный уничтожитель вредителей «Ревит –2». Таблетки, спрей, мазь от кровососущих. Уничтожитель плесени. Всякое может получиться -- лейкопластырь может пригодиться. Фонарик-тренажёр без батарей. Набор гелевых ручек. Расписание поездов Октябрьской ж.д. Мини-лампа на 200 часов непрерывного света. Шерстяные носки ручной работы. Раскладной стакан, незаменимая вещь в дороге. Бельевая нить, прищепки. Вечная мочалка. Батарейки «Космос», «Дурасель». Влажные салфетки. Губочка для обуви. Крем для обуви. Зубная паста, щётки. Набор крышек для стеклянной посуды и т.д.

Лео по инерции некоторое время слушал и смотрел по сторонам. Поезд небыстро, раскачиваясь на стрелках, скрежеща колёсами, покидал чумазые железнодорожные разъезды и вливался в царство серых кустов, бетонных заборов, мрачных графити, гаражей и хлама, вечных спутников городских выездных путей.

Из прикрытой марлей корзинки, стоявшей на сиденье напротив, скромно мяукнуло животное. Только сейчас Лео разглядел странную мизансцену. У окна сидит приятная, интеллигентного вида женщина, одну руку опустив на корзину, в другой держит старую, с жёлтыми выцветшими листами книгу. Напротив, непроницаемо глядя перед собой, -- русоволосая, 20-ти летняя девушка в чёрных, узких, облегающих очках, её дочь. Она сняла обувь и примостила одетые в шерстяные носки ноги прямо на юбку, между коленями матери. Человек-лотошник продолжал душить изобилием. Но Лео, всё-таки, заснул. Он видит сон:

Маленькая 5-ти летняя девочка путешествует между лап крылатого льва на Банковском мосту.

--- Папа, а как ты думаешь, Велимир Хлебников читал Маршака?

Папа, пыхтя, оклеивает конфетной и шоколадной фольгой ограду, в чём преуспел. Он довольно далеко от дочки, почти у центра моста, но говорят они, как будто рядом друг с другом.

--- Конечно.

--- Мне тоже так кажется, иначе как бы он смог написать:

Крылышкуя золотописьмом

Тончайших жил,

Кузнечик в кузов пуза (смеётся) уложил.

Прибрежных много трав и вер.

-- Пинь, пинь, пинь! – (смеётся) тарарахнул зинзивер.

О, лебедиво!

О, озари!

Девочка заливисто смеётся, папа тоже вместе с ней. В воду падает коробка с фольгой. Папа, одной рукой держась за зелёный стальной трос, нависает над водой, и странным образом почти достаёт до уплывающей коробки. Мимо него, невесть откуда, летят фантики. Тогда он тщетно пытается ловить их свободной рукой. Девочка смеётся. Хотя папе не до смеха. Девочка кричит отцу.

--- А как ты думаешь, негры в Африке много зарабатывают?

--- Конечно.

--- Я бы, наверное, вышла за него…

--- За кого?..

Девочка начала, что-то неодносложное отвечать, но папа не разберёт, ибо уже погрузился в воду. Под водой он улыбается, как завзятый туземец, в руке копьё -- обломок стального троса. Да и кожа у него чёрная. В сон пробивается нарастающий писк мобильного звонка. Исполняют «Тореадор смелее в бой».

Лео очнулся. В вагоне стало битком. Напротив уже сидела женщина с какой-то огородной ботвой. Рядом её 10-ти летний внук держал на коленках вверенную ему давешнюю корзинку с кошкой. Ещё дальше, у них за спиной, продолжал неистовствовать «Тореадор», и Лео, вскоре, вычислил у кого. Маленький телефон принадлежал тому самому человеку, чтодоставилзастрявшего Лео в тамбур. Его гигантские натруженные лапы, так легко справлявшиеся с тяжёлой работой, были бессильны перед этой визжащей, требующей немедленного ответа техникой. Наконец, нужная кнопка была найдена, бережно нажата, и ухо проследовало к трубе. Именно ухо, ибо мужчина, как-то вжав голову в плечи, пригнулся вперёд, будто он в окопе и его бомбили, и стал громко на весь поезд кричать:

---Алё!.. Алё!.. Зоя!.. Алё!.. Да, это я…Я еду!.. Что?.. Алё!.. Я в поезде! Пока!.. Да!.. Ну, всё, всё! Пока!

Лео переглянулся со стоящим рядом мужчиной, обменялся улыбками, и стал смотреть в окно. Там было чудо. Поезд проезжал дивный пейзаж: залитое солнцем озёро, впадающую в него речку, домики вдалеке, несколько лодок, камыши, селяне. Вскоре это скрылось за монотонным лесом, и Лео опять утонул в сон.

Ему снились прекрасные, любящие глаза Карины, яркое солнце, водная пыль, радуга, белоснежные античные колонны, петергофский фонтан «Самсон раздирающий пасть льва», смех, брызги, ещё смех, и водопад брызг, а затем -- скрывающаяся в подземелье река и тёмное, гулкое подземное озеро.

Когда Лео проснулся, в вагоне стало свободней. Он, было, всполошился, что проспал, но, завидев за окном знакомые столбы, успокоился, стал вспоминать сон и вновь задремал.

На этот раз он бежит, не разбирая дороги, по закулисным лестничкам и коридорам филармонии. За ним попятам следует человек пятнадцать из фанклуба, и все они в панике бегут от чего-то ужасного. Лео упёрся в какой-то тупик, развернулся и побежал обратно, в противоход толпе, свернул в сторону, увидал дверь с надписью WC, шмыгнул туда и спрятался в пустой кабинке. Из-под двери снаружи были заметны его ноги, поэтому он орлом взгромоздился прямо на унитаз и притих. В кабинку, как ни в чём не бывало, с незажжённой сигаретой во рту зашла Каланча. Лео подвинул её дальше от двери, и стал зачем-то рыться в поисках спичек. Беготня в коридоре смолкла, но неумолимой бедой навис звук приближающихся шагов. Дверь приоткрыли, некий строгий, похожий на конферансье, господин протянул руку и пригласил Лео на выход. Выход был прямиком на сцену. Спиной к Лео сидел полный состав филармонического оркестра. В зале раздались сдержанные аплодисменты. Лео поскорей прикрыл за собой кабинку и, спотыкаясь, стал пробираться к дирижёрскому пульту. Музыканты явление дирижёра, который оказался теперь в мешковатом фраке и пыльных, драных, расшнурованных кроссовках совершенно игнорировали. Кое-кто, глядя в пюпитр, сардонически ухмылялся.

Не успел он дойти до пульта, как вдруг заиграла разухабистая гармонь, растянула несколько тактов из популярной французской песенки и замолкла. Из зала, из первого ряда, с гармонью наперевес, встала и поднялась на сцену невысокая, крепкая, простоволосая женщина в русском костюме и буфетном кокошнике, с полным рядом золотых зубов. Поклонилась в пояс и держала речь. Сначала в зал, а потом -- к музыкантам.

--- Здравствуйте, господа русские люди. На данном этапе исторического развития мы проигрываем в идеологической борьбе, а ведь народ потерявший корни культуры уже не существует как нация. И будем без роду и племени -- американцами. А во всём мире уважают людей, знающих свои культурные ценности, песни…

Женщина, сымпрвизировала несколько сумбурных пассажей, повернулась к скрипачам, поклонилась им в пояс и продолжала.

--- День добрый, господа. Это гармонь, её придумали немцы 2 века тому назад. А на Руси она стала колоколом народного духа. Научиться играть можно легко, нужно усердие и терпение. Вот так ставишь 3 пальца рядком правой руки, находишь левой рукой бас, созвучный аккорду, и нажимаешь. Мех раздувается, и появился звук. Теперь нужно тренироваться в синхронности.

Женщина опять обратилась в зал. Зрители стали потихоньку расходиться. Лео кто-то сбоку толкнул. Это виолончелист протискивался со своим инструментом на выход. За ним последовали ещё несколько музыкантов.

Лео стал просыпаться. Люди в вагоне почти все скопились у тамбура, возле дверей которого вещала, сопровождая свою речь вступительными аккордами, вышеописанная гармонистка. Одета она была, конечно, попроще, да и зубы вполне нормальные.

--- Мы, музыканты особая каста на земле, вы тоже можете стать музыкантами, -- все умеют кричать, а отсюда и петь. Достаточно собраться трём, и можно учиться петь. А если есть коллектив, то можно решить другие жизненно важные вопросы – денежные (запросто раскрутить свой бизнес). Творчество сделает жизнь интереснее, можно ездить на фестивали за границу, Прибалтику, Финляндию. Можно самим организовывать платные концерты, и это всё будет работать на Русь, на наши семьи. Пока наши песни поют все кому не лень. Только мы русские у сцены стоим, хлопаем нашему же богатству... Так что бизнес по-русски это круто. Вот я перед вами... Подняться с колен -- это и есть конкретные дела.

Когда Лео вышел из вагона женщина так и не начала петь, зато жалобно загудел трогающийся поезд.

***

На дачной линии, при подходе к своему участку, Лео остановился возле спящего под древом человека. Начал его тормошить. Человек, признав Лео, стал немедленно подниматься, пытаясь сохранить трезвый вид.

--- Дядя Женя, эй, дядь Женя, привет, это я, Лёня.

--- А, Лёнька…Да… Щас… (встаёт) Всё под контролем…Всё в норме… У тебя как? Порядок?..

--- Да.

--- Смотри… Мы их в бараний рог…

--- Кого, дядя Женя.

--- Я их быстро…укорочу…

--- Ты бы шёл домой. Пойдём.

--- Не, Лёнька… я только вышел…

--- Ну, смотри.

--- Прорвёмся…

Лео оставил его и пошёл к участку. Калитка была не заперта, он поднял валявшийся на дорожке грязный пакет, выбросил его в ведро возле крыльца, поднялся в дом и прошёл на кухню.

Там дымно, грязно и шумно. Из засаленного со спутанными проводами радио орут новости, на сковородке жарятся и коптят шкварки, рядом кастрюля, в ней что-то кипит. Господин старший брат, нежирный, но с большим животом, человек лет 50-ти, читал спортивную газету, и даже не заметил, как кто-то вошёл.

Лео поставил рюкзак на табуретку, выключил газ под сковородой, убавил радио, и стал распаковываться.

--- О, привет! Ты голодный? У меня пока только горох, но он ещё не сварился. (Господин старший брат свернул газету и с досадой ковырял пригоревшие шкварки) Могу сходу бутербродик. Чайник сейчас закипит. Можно банку фасоли открыть. Или вот селёдочная икра, я специально выбирал рыбки потолще. Смотри, это из двух рыбин столько набралось!

--- Угу.

--- А я компостом с утра занялся, кабачки пора сажать. Я нашёл тут какие-то семена, но были ещё. Ты не знаешь, куда Карина прячет семена, она тебе не передавала? Тут только прошлогодние.

--- Нет. Ко мне завтра тусня приедет. В лес сходим, веников наберём.

--- А кто?

--- Женька-рыжий, Самоед, Кеза…

--- Кеза это кто?

--- Татарин, он баянист и на варгане играет.

--- Разместимся.

--- Там ещё две девицы будут, одна женькина, и ещё одна. Да мы скорей всего у костра заночуем.

--- Можно и тёти Кирину хату открыть.

--- Да, ну, на два дома топить…Ладно, это потом (достаёт из рюкзака красивое заграничное ведёрко с краской, гордо потряс им в воздухе, и водрузил на стол) Я сегодня вплотную буду решать половой вопрос.

--- Ого! Дорогой?

--- Если сегодня покрыть, к завтрему можно будет ходить. Только босиком. Может, и музыку поиграем здесь…

--- Я тебе нужен?

--- Надо будет, скажу.

--- Чайник скоро закипит (собираясь уходить)

--- Ага, я щас.

Лео бежит на второй этаж, а там, особенно по контрасту с тёмным, тесным, обжитым, но недостроенным, первым этажом, -- большая, белая, совершенно пустая, солнечная зала с красивым чердачным сводом, окнами во все стороны и даже выходом на балкон. Эта комната – мечта и идея фикс Лео. Он любовно и фанатически строит её для какой-то другой, лучшей и светлой жизни. В общих чертах уж и всё готово. Вот только пол лаком покрыть, да гостей назвать…

Лысая голова Лео, торчащая из черного лестничного проёма, рифмуется с лаконичной простотой интерьера. Он не спешит подняться выше, а издалека, как истинный архитектор, придирчиво оценивает соразмерность главных пропорций, -- остаётся доволен, потом переходит на частности, -- тоже ничего, и, наконец, тема сегодняшнего дня – пол. Лео проводит рукой по гладкой, проолифленной доске, и начинает хмуриться. В некоторых, и далеко не редких, местах олифа липнет к ладошкам. Глаза художника исполнились тревогой.

--- Сеня, а ты топил?

Семён верноподданно остался последить за чайником и заодно уж мазал бутерброды. По тону господина младшего брата он понял, что что-то не то, и отвечать не стал. Лео ринулся вниз.

--- Лёнька, я открыл банку мойвы, и бутербродики… Чай, кофе делай сам.

--- Ты дом-то топишь?

--- Ну, да…

--- Нужна баня, постоянная баня, пол холодный, олифа не сохнет, надо, чтобы было очень жарко, надо топить без передыху, без передыху… Олифа, сука, -- говно… я неделю назад покрыл…на сырое нельзя новым слоем крыть, нельзя… Ну, почему!..

Лео смахнул со стола ведёрко с фирменным лаком и, чуть не плача, опустился на стул. Ведро помялось, но лак не потёк. Семён поднял его, переставил на табурет и пошёл на выход.

--- Ладно, мне пора на грядки (и уже с улицы в открытую дверь добавил) Я затоплю.

***

Белоснежная простыня разрывается перед камерой и делит кадр пополам. Камера – это взгляд Семёна. Одну половинку простыни продолжают удерживать его руки. Другую оторванную часть делит на ветошь Лео.

--- Всё, Сень, мне этого хватит.

Камера вместе с Семёном спускается вниз, где на раскаленной печке кипит бак с водой. Сеня со скрежетом отодвигает в сторону бак, открывает топку, подкидывает дров. Потом, выпрямился и уныло оглядел комнату: некогда крашенный, но уже протёртый до дерева, грязный пол, пыльные стены, усталая занавеска с одной стороны окна, большой, заваленный хламом, круглый стол, тумбочка и кровать в углу, две облезлые приоткрытые двери в спальни. Семён увидел в кухне на табуретке банку с лаком и понёс её наверх.

А там уже закипела работа. Лео со стахановским энтузиазмом, тряпками, смоченными керосином, стирал с пола невысохшую олифу. Семён аккуратно поставил банку на последнюю ступень лестницы, скептически пожал плечами, и пошёл в свой огород. По пути, из прихожей, прихватил лопату, от неё отвалился ком земли и упал на пол, но Семён этого не заметил и побрёл на грядки. Там он воткнул лопату в борозду, принялся было копать, но передумал и побежал в туалет, на ходу расстёгивая ремень. Добежал до серого, характерного строения, вскочил в него, прикрыл за собой дверь. Несколько секунд мы тупо смотрим на закрытую дверь, но вдруг, откуда ни возьмись, слышится быстро нарастающий вертолётный треск. В самый кульминационный момент, когда кажется, что уже война, и должны посыпать снаряды, Семён, едва придерживая, штаны выскакивает из туалета, и, задрав голову, смотрит на небо, вслед улетающему стальному хищнику. В глазах Семёна ни тени тревоги, а наоборот – восторг, восхищение и детская зависть летчикам. Штаны спали, и Семён ретировался за дверь.

***

Мокрый от жары и беспощадной работы Лео, в одних трусах, босиком, коленки перемазаны прилипшей олифой, дотирает последнюю половицу, бросает тряпку в лестничный проём, сурово оглядывает ристалище, недовольно щурится на горящую под потолком крупную яркую лампочку. Уже стемнело, и её света не хватает. Лео бегом ринулся вниз, и приволок торшер. На ступеньках лестницы набросаны использованные тряпки. Посреди зала красуется фанерка, пробитая четырьмя гвоздиками-ножками, на фанерке – открытая банка лака и кисть. Всё готово к покраске. Лео, шатает от усталости, но он решительно окунает кисть в лак и начинает красить. Дойдя с кисточкой по доске до лестничного проёма, мы натыкаемся на озабоченный взгляд господина старшего брата. Он тоже налегке: в одной вытянутой протёртой майке и семейных трусах. В руках сигарета и чашка чаю. Лео присутствия не заметил, хоть и брызнул в его сторону лаком. Семён стёр капельки с лица, вздохнул, затянулся сигаретой, глотнул чаю, бессмысленно оглядел потолок и снова ушёл на дно.

Внизу по-прежнему гудит печь, неподалёку, у входа, в полутьме маячит, не решаясь войти, дядя Женя. Семён знаком пригласил его на кухню. Дядя Женя помялся, для порядку, смахнул кирзачи и босиком по грязному полу прошёл за Сеней. На кухне горит свет. Сеня, как водится, поставил чайник. Помолчали. Дядя Женя принюхивается, хмурит брови, и негромко заводит беседу.

--- Чё он там химичит, жарища у вас (расстёгивает ватник), хоть топор вешай.

--- Лак купил за тыщу рублей, пол кроет, а топим, чтоб сох быстрее.

--- Вонь-то от него завидная, клопов точно не будет.

--- Клопов в России теперь нет, это исторический факт. Клопы остались только на пересылках и КПЗ.

--- Дожили. До чего страну довели… (пауза) А ты где саморезы берёшь?

--- У Лёньки вон попроси.

--- Я, вишь, допёр чем каблук прихватить, пару саморезов нужно. Удержится, как тебе?

--- Это у него и спроси, он у нас на все руки, от скуки. Мал клоп, да вонюч.

--- Эт, ты зря, Лёнька -- кремень, я его люблю.

--- Угу.

Дяде Жене жарко, он расстёгивает ворот, распахивает ватник. Обнаруживает в кармане ватника поллитровку и, с робкой надеждой, предлагает Сене.

--- Может, по пять капель?

--- Мне пока нельзя, я ж подшился месяц назад.

--- А, святое дело. Ладно, пойду за ворами глядеть, жарко тут.

--- Саморезы-то?

--- Мне не к спеху. С осени без каблука хожу, а на кладбище и босиком возьмут.

Дядя Женя ушёл, а Семён опять решил подняться наверх. На лестничном марше мимо него вниз стремительно проскальзывает Леонид. Сеня высоко подниматься не стал, а смотрит, как и прежде, высунувшись по грудь. Внизу что-то загромыхало, и со словами: «Пардон, я не помешал?», вновь протиснулся Лео. В руках бутылка растворителя, которую он на ходу открыл, и, подойдя к ведёрку с лаком, отмерил, как пьяницы, «на два пальца» и шикарным жестом, с большой высоты, подмигнув братцу, влил в открытое ведёрко. Тут, видимо, стоит укрупниться на струю и на бульканье. Растворение.

***

Светает. В спальне Лео на первом этаже не так грязно, как в проходной комнате или на кухне. Даже уютно. Хотя старые обои давно потрескались, наличники только на одном из двух окон, занавеска тоже одна. Зато рядом с кроватью стоит ажурный круглый столик и на нём ваза с сухим букетом. На подоконнике, печально склонив голову в окно, безвольно скрестив лапки, сидит плюшевый медвежонок. Выцветший, с пятнами зелёной краски на щеке, полысевший и сникший от времени, назойливых игр, смены хозяев, любви, предательств, нежностей и халатной небрежности, но по прежнему готовый бескорыстно служить всякому одиночеству, что возьмёт его в руки.

Лео улыбнулся ещё во сне, но от улыбки, видать, и проснулся. Из соседней комнаты раздавался храп. Лео приоткрыл томные глаза, потом снова закрыл, но какая-то мысль мгновенно вернула, ускользнувшее было, сознание, и вот он уже на ногах, и ноги несут на второй этаж. Тихо, как кошка, он поднялся по лестнице, и мягко, почти не прикасаясь, провел ладошкой по доскам. Потом уверенней и сильнее. Лак высох. Это победа. Затаив дыхание, очень аккуратно, чтобы не оставить следов, он прошёл на середину комнаты и сел на пол, скрестив ноги. Ладошки сами по себе сомкнулись, как у Будды, и несколько секунд он так и сидел, сияя радостью, как начищенный чайник, пока восторг не взорвал его торжествующим: «ВАУ» При этом он подскочил чуть не до потолка, скорчил невообразимую гримасу, согнул руку в локте и показал кому-то кулак. Надо отметить, что всё это было совершенно бесшумно. Чтобы унять остаток безумия он сделал ещё несколько кругов по комнате, и так же крадучись, боясь разбудить братца, вернулся к себе. Он забрался под одеяло, свернулся калачиком, но вдруг вскочил, взял с подоконника своего медведя, уложил, как в детстве, рядом с собой, накрылся одеялом и сомкнул глаза. В соседней комнаты раздавался храп брата. Из-под века Лео выкатилась слеза, потом ещё. Он заморгал, не раскрывая глаз. И вдруг, в унисон храпу, нота в ноту, мы слышим нарастающий звук далёкого самолёта. Теперь Лео чуть не подавился от смеха. И мы уже смотрим в предрассветное небо, и там летит белоснежный самолёт.

***

Дядя Женя в лесу заламывает неимоверных размеров сухостойное дерево. Треск. Дерево рушится. Дядя Женя берёт самую значимую часть и тащит на свет, к костру. Уже ночь, но питерская, майская, и потому почти белая. От костра раздаются барабанный бой, губная гармошка и громкие голоса.

Каланча с видом орнитолога дефилировала неподалеку в кустах и травах. Кеза втирал что-то такое на гармошке, что Самоед периодически сбивался с ритма и принимался ржать. Остальных это тоже иногда забавило. Рыжий возлежал на лапнике и смотрел в небеса. Лёнька кашеварил вместе с подругой Рыжего, субтильной Офелией.

--- Велимир Хлебников считал, что Россия – женщина. В незапамятные времена был у неё любимый муж, Океан, который и покоился на всех необъятных её пределах. За это я люблю крупных женщин (протягивает Офелии ложку для дегустации) Ну, как?

--- Надо ещё этой дряни насыпать.

--- О-кей! (добавляет специй) Но злые силы разлучили их. Океан исчез, и Россия овдовела. С тех пор ищет и ждёт повелителя своего, а его всё нет и нет, нет и нет (даёт дегустировать). А щас?

--- Клёво.

--- Но найдёт она его в Сыне своём. И тогда, люди, наступит золотая эра.

Рыжий потянул носом в сторону еды.

--- Ищет и ждёт, говоришь… Ну, да, а пока даёт всем, кому не лень (пауза)

--- Дело не в блядстве, а в доверчивости.

Дядя Женя приноравливал бревно под распил.

--- Лёнька, подсоби-ка!

--- Дядь Жень, хватит нам дров, мы ж не зимовать…

--- Всё, родненькие, больше не буду, не буду.

--- А мы, если чё останется, дядя Женя, здесь землянку заложим.

--- Может, споёте что?..

--- Да уж, пожалуй. Где ж репетировать, -- только на лесоповале (смеётся). А я пароходы ещё люблю, зафрахтуемся на Силья-лайн лабухами, и, как в Весёлых ребятах … (играет на трубе похоронный марш, бьёт комара), а потомнашу, камаринскую.

--- У меня наверху теперь можно играть, там есть всё, что нужно… (пауза)

--- Нет уж, лучше вы к нам…

Самоед перестал играть, и немного извиняющимся тоном вмешался в разговор.

--- Малыш, ну кто сюда попрётся в такую даль (пауза).

--- Лёнька, а хочете, я вам баню под музыку отдам. Надо только хлам оттудова выкинуть, и играй, сколько влезет.

Рыжий переглянулся с народом.

--- Хорошая мысль, дядя Женя, хрена нам эта Силья-лайн. В банях надо мастерство точить.

--- Может, начнём уже.

--- Лео, ты хотел предъявить нам свой шедевр. Не ссы, мы сильно глумиться не будем, если чо, и подыграть можем.

--- Можем?

--- Мы то?

--- Ты то.

--- Круто.

--- То-то.

--- Что -- то?

--- Это.

--- А то!

--- Поехали!

Лео берёт первый аккорд, задаёт ритм, друзья пробуют инструменты, начинают ему подыгрывать. Рыжий пока игнорирует процесс. Лео на мгновение замолкает, будто на распутье. Потом неожиданно, вместо обещанного нового, берётся за вполне известный мотив: это вступление к песне Шнура «Мне бы в небо». Барабанщик и баянист, полагая, что это просто цитата, внимают солисту и ждут развития. Но Лео педантично, с какой-то скрытой и нарастающей яростью, жарит каноническим текстом.

--- Руки, ноги денс, голова бум-бум-бам,

Мои мозги похожи на кусок бабл-гам

Можно жить так, но можно ускориться,

Я лично бухаю, а кто-то колется.

Мне бы, мне бы, мне бы в небо,

Здесь я был, а там я не был…

Да здравствует, человек-труба-пароход-сильё-лайн! Самоё труботрупочеловечное сильё в поднебесье-бесье-бесье-бесье-бесье!

Новые районы, дома, как корабли,

Хочешь жить – набивай кулаки.

Кто-то жрёт таблетки, а кто-то колется.

Я лично бухаю, но могу ускориться…

Тут вступил Рыжий. Он тоненьким, жалким голоском спародировал лёнькину интонацию, а потом стал расти, расти, и уже завис над всеми какой-то нестерпимой, протяжной, тоскливой нотой, но следом стал развивать мотив мощно, энергично и зло. Потом сменил гнев на милость, и из трубы полилась необыкновенная, кристальная чистота, после которой ссора показалась чем-то совсем далёким, мелким, словно её и не было вовсе… Рыжий, бил без промаха, и зря Лео связался с ним. Но Лео тоже был в ударе, тоже зол и отступать не мог. Песня же от этого становилась только лучше, словно родилась она вот-вот сейчас, и никогда такое больше не повторится.

Всё это похоже на какую-то разводку,

Наркотики нельзя, но можно водку.

Газеты и журналы печатают муру,

Дельфин будет жить, а я умру.

Мне бы, мне бы, мне бы в небо,

Здесь я был, а там я не был…

Путёвка в небо выдаётся очень быстро,

Вышел на улицу – случайный выстрел.

Можно ждать его, но можно ускориться.

Я лично бухаю, а кто-то колется.

Мне бы, мне бы, мне бы в небо,

Здесь я был, а там я не был…

Им давно не удавалось так хорошо играть, поэтому, когда всё закончилось, они избегали даже взглянуть друг на друга, будто стыдясь происшедшего. Воцарилось неловкое молчание. Его прервал дядя Женя. Сдавленным, писклявым голосом он завыл: «Протопи ты мне баньку по беллому, я от беллого свету отвык…», потом смешался, хлюпнул носом и бросился целовать Лёньку. Лёнька кое-как высвободился. Но дядя Женя в немом восторге держал его за плечи, бормотал какие-то междометия и пожирал глазами, будто не Лёнька это был, а второе пришествие.

--- Это не моя песня. Это Шнур написал.

--- И ты напишешь, и ты напишешь…

--- Шнур – гений…

--- «…От него сияние исходит»…

--- Зачем такое говоришь, и ты – гений, и трубач у тебя – гений, вы все – гении… Ух! Кабы я так умел…ух! (Рыжему) Тёзка, дай, расцелую тебя! Ангел!..

--- Только не это, дядя Женя. Ты, кстати, как насчёт бани-то, а? Разгребай. А мы к тебе подтянемся, ещё пару «шедевров» отрепетируем тут, а потом там порепетируем, а где же ещё. В бане, конечно, в бане.

--- Замётано, парни! Я мигом … (исчезает)

--- Э, дядь Жень, погоди… Ты чего его слушаешь…

--- Клёво, во -- человечище!

--- Он что, в натуре пошёл баню воевать?

--- Пошёл воевать.

--- Ему без войны никак (Рыжий напевает) «Как начнётся война, слепим пушку из говна, жопу порохом набьём, всех фашистов перебьём» В беде такой чел просто незаменим (пауза). Была б его воля, он не дровами бы топил, а снарядами. В мирной жизни ведь думать надо, а тут -- печку зарядил, бабах! (смех) Есть, чем жить: всё село заново строится. Это человек-караул! Он являет собой предшествующий homo sapiens отживающий и скорбящий тип: homo razruhios. Для него, чем хуже, тем лучше. Он никогда не попросит у джинна счастья, потому, что знает, что счастья нет. Зато водкой затарится, и вот оно – счастье!

Лёнька достал из костра горящую головешку, прикурил и бросил возлежащему Рыжему на живот. Рыжий вскочил.

--- Ты ошалел, кретин? Ты мне куртку прожёг?

Лёнька не реагирует и смотрит в костёр, Рыжий двинулся к нему

---Ты охуел, парень?

Рыжий замахнулся ногой, как бы метя в лицо недвижно сидящего Лео.

---Мозги птичьи свои встряхни, или я помогу!

--- Э, вы чё, петухи!..

Кеза и Самоед ринулись их разнимать. Женька навис над Лео, но тут же отпрянул от неожиданности. У Лео в руках был кухонный большой тесак.

--- Отойди!.. Не подходи ко мне!.. Никогда!

Женька недоумённо, беспомощно развёл руками, сплюнул и ретировался. А Лео ещё некоторое время стоял, дрожа. Потом воткнул нож в землю и ушёл в темноту.

--- Мы сюда вообще-то музыку играть приехали…

--- Весёлые ребята.

--- Мудак ты, Рыжий…

Каланча окликнула в темноте Лео. Он брёл недалеко, но не отозвался. Лео уже шёл по тропе через поле по направлению к деревне. В доме дяди Жени зажёгся свет. Лео побежал.

Дядя Женя кряхтел, выдирая из крапивы длинный моток старого электрического кабеля. Когда подошёл Ленька, он всучил ему конец провода и метнулся в дом.

--- Держи! Ножик принесу.

Спустя некоторое время открылось окно, и из глубины дома раздался шёпот дяди Жени. Лёнька подтянул провод к окну.

--- Лёньчик, подь сюда! Может, махнешь стопочку?.. (Лёнька жестом показывает, что не хочет) А я тяпну, пожалуй… (протягивает нож, Лёнька принимается зачищать провод) Вы ж только чай исповедуете, а у меня другая категория... (наливает, робко предлагает Лёньке выпить, тот отказывается, выпивает сам) А ведь я мог музыкантом стать. Мне мама в четвёртом классе баян купила. Неделю проходил, как фраер, с нотками, на уроки. А потом драка была, так один чмырь мне меха балалайкой проткнул. Ну, а я его за это баяном отмудохал. И больше не ходил… и инструмент там оставил… А мать даже и не порола... Но плакала, я видел… (наливает ещё, выпивает) А вы молодцы!.. Женька твой больно хорош, ты держись его, он талант, редкий… уж, я то в этом…ух!

--- Дядь Жень, насчёт бани мы пока передумали. Ты не обессудь.

--- А что?

--- Да не надо, пока.

--- Ну, смотри… Вам видней… (показывая на провод) Брось в траву, я потом подберу.

***

На обратном пути Лёнька встретил поджидавшую его в поле Каланчу. Подходя к ней, споткнулся, остановился, замешкав, и пошёл дальше по тропе. Каланча двинула за ним. Они некоторое время шли молча. Начинало светать. Лёньке не везло, он споткнулся ещё, а потом так ударился об корягу, что запрыгал вокруг неё, растирая ушибленную ногу. В сердцах он выдрал корягу из травы и запустил со всей силы в сторону.

--- Ну, почему!.. Почему!.. Я не буду с ними играть!.. Не хочу, не хочу!.. Будь они семь пядей во лбу… Не хочу!.. Он – пустой человек!.. Злое, ничтожное, пустое, непроходимое, бесчувственное существо! Он же не чувствует ни-че-го!.. Он слышит только себя и свою спесь. Разве можно так... Он только нотки свои вонючие может слышать… Ноты – это говно! Ноты – это гов-но!.. Людей надо слышать!.. Лю-дей!.. Слы-шать!..

--- Ну, всё, всё… перестань, перестань…

--- Они же все мизинца его не стоят…

--- Не стоят…

--- Дядя Женя, он.. он – человек!.. А этот -- что?..

--- Человек, человек…

--- Этот что?..

--- Оставь их, оставь… они просто дурачки ещё…ты хороший, ты хороший… Ты лучше всех… мне с тобой хорошо…мне с тобой хорошо…

Высокая и сутулая, словно спадающая ветвь, Каланча притянула его к себе. Он и не сопротивлялся, а только вздыхал и всхлипывал ещё некоторое время. Но потом притих, почуяв женское тепло. И началось другое.

Раннее, солнечное утро. Самоед бежит по полю, кличет Лёньку. Возле дяди Жениного забора, из стога сена вырастает фигура Каланчи. Самоед направился к ней.

--- Малый с тобой?

--- Не ори, детей разбудишь.

--- У Рыжего ночью трубу спёрли.

Из-под сена раздался Лёнькин голос, потом вынырнула голова.

--- Мне-то она на кой?

--- Вот и я думаю… (осторожно) Может у твоего соседа спросить… (вдалеке, из лесу появились ещё фигуры, Рыжего и Офелии)

--- Слушайте, вы!.. дядя Женя здесь каждый кол сторожит. Пусть сам (показывает на Рыжего) свою трубу и ищет.

Вдруг издалека послышался трубный глас. Скорее напоминающий волчий вой. Звук доносился, от лесной косы. Там в поле торчала высоченная геодезическая вышка. Почти на самом её верху пошатывалась фигура дяди Жени. Лёнька вскочил, смахнул с себя сено и побежал туда. Остальные потянулись за ним.

Дядя Женя тем временем, лез наверх, одолевая последний пролёт. Он взглянул на бегущих к нему вдалеке людей, улыбнулся всем ртом, что-то пробормотал, типа: «Обождите, ребятки… малость осталась …», помахал им трубой и чуть не свалился вниз. Однако выровнялся и полез дальше. Дядя Женя был пьян.

Лёнька бежал быстрее всех и задыхался от бега, но до вышки было ещё далеко, а дядя Женя уже балансировал на самом верху. Каким-то непостижимым образом он вскарабкался на крохотную площадочку, где едва помещались его ботинки, которую венчал невысокий железный штырь с реперной отметкой. Дядя Женя, держал равновесие, ухватившись за штырь. Но потом, зажав его коленями, осторожно освободил руки, выпрямился, и, словно лихой наездник, раскрыл объятия ветру. Он жадно глотал воздух, озирая окрестность. А потом запел, как всегда нескладно, писклявым, неумелым, слишком высоким для него голосом: «Россия, Россия, Россия – Родина моя…» Затем вложил в уста инструмент и стал в него дуть. Просто дуть. Издавая только шёпот.

Лёнька стоял уже внизу, задрав голову вверх, не зная, что предпринять. Подбежали Рыжий и Каланча, остальные ещё плелись. Вдруг из-за леса послышался звук стремительно приближающегося вертолёта. Лёнька испуганно обернулся. Звук нарастал с такой силой, что становилось страшно не только за дядю Женю. Вертолёт промчался над ними, и, казалось, вся природа дрожала всесокрушающей мощью стального хищника. На бреющем полёте он пронёсся прямо над ними, и также быстро, как появился, исчез. Лишь на мгновение парализовав всё вокруг.

Дядя Женя и не качнулся, а только проводил взглядом улетающую махину, отвёл в сторону горн, сплюнул и прокричал вниз:

--- Не ссыте, ребятки! Наши полетели!

Раскрасневшаяся Каланча, заворожено смотрела в небо.

В начале сцены, ещё когда Лёнька увидел дядю Женю на вышке, еле заметным фоном звучат аккорды гармошки, этакими редкими вздохами. Теперь они выросли, и за кадром полилась песнь, исполняемая той самой женщиной, что Лёнька встретил в вагоне, и что несла околесицу про гармонь, Россию и колокол народного духа. А мы уже летим с «нашими», в военном вертолёте, патрулирующем подведомственное ему пространство. Можно, как трюк, вернуть немного хронологию назад, и показать поле, бегущих по нему людей, человека с трубой на вышке, его родную деревню, дорогу, лес… озёра, реки и долы необъятной отчизны, потом сделать круг над заливом, увидеть Петергоф и знаменитый фонтан и повернуть к солнцу.

Позабылися морозы, и расцвёл мой палисад.

Сани выгнули полозья, на завалинке лежат.

Я гадала, устилала под подушку цветы.

Всю-то ночку снился ты, грудь да плечи – круты.

Домик в дальнем хуторке,

Да хуторок на бугорке,

Да флюгерок на ветерке,

Да петушочек на коньке,

Да паучок на потолке,

Да Божья Матерь в уголке,

Да листья мяты в кузовке,

Да нет колечка на руке…да…

Да был застенчивый ты…

Я иду к тебе, иду, поторапливаюсь,

Сквозь мокрицу-лебеду, прокарабкиваюсь.

Помнишь, пел мне под дуду, про какую-то звезду,

Говорил всё ерунду, да ты мой, лапчатый гусь. Ой…

(атор песни – Царёва Валентина)

***

Майское, погожее утро. Невский проспект у площади Александра Невского. День города. Невский забит нескончаемыми колоннами демонстрантов. Каждый район города представлен своей колонной, которая состоит из больших и малых артистов, взрослых и детских самодеятельных коллективов, ростовых кукол, разукрашенной техники, передвижных сцен, флагов, транспарантов, воздушных шаров и пр. и пр. Кто во что горазд. Петродворцовый район «горазд» был на старинное авто, a`la «Антилопа Гну», детский танцевальный коллектив «Песенка», несколько небритых статистов в камзолах и париках, и столько же женщин в кринолинах. Режиссёр этой группы даёт последние наставления.

--- Так! Деточки, «Песенка», вы меня слышите, внимание! Первым трогается (деточки, что постарше, вертят пальчиком у виска и смеются) раритетное авто с надписью «Петергоф», следом идёте вы. Петровская ассамблея! Сюда внимание! Вы стоите на месте, пока не вклинится передвижная сцена. Передвижная сцена, Настя, слышишь меня?

С боковой улицы к ним пытается примкнуть передвижная сцена в виде грузовика, густо обклеенного листами, на которых изображен Петергофский дворец. Центральную часть сцены занимает громадный фанерный Самсон (льва пока нет), по краям несколько фривольных танцовщиц со стеками в руках. Справа и слева от грузовика – полосатые караульные будки на маленьких колёсиках, внутри - по часовому.

--- Да!..

--- А где лев? Настя, где лев, твою мать? Я же сказал не уходить никому! вот-вот всё пойдёт, а он где-то шарится!

--- Ищем, Илья Фомич, только что ведь был!..

Настя испарилась, а из караульной будки выскочил Лео, в зубах только что прикуренная сигарета.

--- Спасибо, браток!

Лео выплюнул фильтр, смачно затянулся и полез на сцену.

--- Куда ты ушёл, каналья. Не уходить никуда, готовность номер один! Настя! Где Настя, мать твою? Этой теперь нет! Вы репетировали свою роль?

--- В смысле?..

--- Ясно… где голова?

Лео достаёт заныканную за фигурой Самсона львиную голову.

--- Так… Там всё просто… Ты должен изобразить этапы победы человека над живой природой. Понял?

--- Понял…

--- Вот тебе Самсон, надевай голову, работай. Я смотрю. В конце он должен разорвать тебе пасть.

---?

--- Ну, это условно, условно. Конечно, условно… Основные действия: крадись, потом рычи и набрасывайся, потом яростная борьба, и финал! Поклоны и опять, по-новой. Понял?

--- …

--- Действуем! … Ну… ничего, неплохо… Куда он пошёл!.. девочки, верните его, он сейчас упадёт или сломает декорацию…

--- Не надо так извиваться, лев – это не червяк. Легче надо, ты – животное.

--- Павел Никитич, я его обыскалась, нет нигде.

--- Ну,.. уже лучше… (Насте) А я чем могу помочь?

--- Он и на трубку не отвечает, и не видел его никто…

--- Дай мне сценарий.

--- Вот.

--- Так, теперь пошла борьба!.. Что вы всё рыскаете, Настя?

--- ….

--- Не уходите никуда, я вас не отпускаю. Вот ваш артист, вот сценарий -- творите. Почему я за вас это делаю. Где вы только таких находите …

--- Он не актёр… просто -- единственный, кто поместился в костюм.

--- В нём львиного, как во мне голубиного (ухмыляется) … А эти, профурсетки, что?..

--- Это музы… у них танец отрепетирован…

--- …Круто…

--- Сценарий не я писала, Илья Фомич…

--- Попросите их, чтоб не лыбились, что-ли, не кабаре ведь… Впрочем, пусть лыбятся.

Дали сигнал к движению. Стоявшие впереди колонны тронули.

--- Внимание! Колонна Петродворца! Приготовились! Козлевич, заводи мотор! Поехали! «Песенка», выравниваемся, следуем за авто. Остальные стоят на месте! На месте, вам говорят! пока не вырулит передвижная сцена!

Павел Никитич даёт отмашку водителю передвижной сцены.

--- Настя, репетировать по дороге! До телевизоров есть ещё время.

Передвижная сцена завелась, потарахтела и быстро заглохла. Лицо режиссёра застыло в невесёлом предчувствии. Антилопа Гну и её команда уже заметно прошли вперёд. Остальные притихли и ждали указаний. Водитель сделал ещё несколько попыток. Тщетно. Пауза становилась напряжённой. Откуда-то из неведомого мегафона проследовала команда.

--- Петродворец! Не задерживайте движение! За вами ещё семь районов!

Водитель сцены сошёл на землю.

--- Трам-блёр!

--- Это всё?

Водитель плюнул под ноги, сунул руки в карманы и пошёл куда-то вдаль.

--- Ты куда пошёл? Ты куда пошёл, подлец? Заводи машину, я тебя под суд отдам…

--- Это к начальству. Ручки убери…

--- Так, барышни – на панель, догоняем колонну! Будки, вперёд!

Настя с танцовщицами ринулись догонять колонну. Караульные будки, спотыкаясь маленькими колёсиками о неровный асфальт, загромыхали следом. Одна из будок безнадёжно отставала, всё время подруливала в сторону, то и дело норовя сшибить обгонявших ёё демонстрантов. Наконец, к вящей радости окружающих, она споткнулась и с грохотом повалилась на земь. Из неё выскочил, потирая бок, взбешённый караульный и со всей силы стукнул будку ногой.

Лео, тем временем, честно вживался в роль. В своей глухой маске он не видел и не слышал о всеобщем бегстве, и теперь вплотную подступил к развязке мерлезонского балета. Златокудрое существо жертвенно изогнулось и отдало свою пасть на растерзание царю природы.

***

Лео и шофёр сидят в кабине передвижной сцены. Мрачная пауза.

--- Суки!

Шофер философски закуривает. Предлагает Лео. Лео качает головой.

--- Догони их, не поздно ещё.

--- И чё, я в этом гондоне должен народ смешить? у меня знакомых полгорода.

--- Голову надень.

--- Да в ней не видно ни хера! Легче ведро надеть, там хоть дышать можно, и рожу не натирает… Кто только это говно делал… (берёт с торпеды шофёрскую сигарету, вытаскивает зубами фильтр, прикуривает)

--- Я слыхал, что артистам и ряженым, сегодня пиво халявное разливают.

--- Вот только, что я не пью… Тьфу, блядь!.. Нет, пусть эта Настя сама меня ищет и шмотки мои домой доставит… Так ведь и ни трубы, ни денег, ни курева, как Адам… в городском райке… Да-а, бля… попал, бля. Ладно, браток, спасибо за приют. (Открывает дверь машины, озирается, спрыгивает на асфальт) Пойду ль, выйду ль я да, пойду ль, выйду ль я да. Во дол во долинушку, да во дол во широкую… Арриведерчи! Сорву ль, вырву ль я да, сорву ль, вырву ль я да. С винограда ягодку, да с винограда винную…

***

Лео с фальшивой улыбкой заходит в кафе, дефилирует к барной стойке. Девушка за стойкой трясёт в руках скрежещущий магнитофон. Лео, несколько подождав, обращается к ней, пытаясь перекрыть музыку.

--- Девушка, здравствуйте! Я – бездомный артист, я отбился от стада, и денег нет. Но, нет ли у вас, для нас, хоть глотка воды, или квас? Приём!

--- На каком основании?

--- Губернатор приказал бесплатное пиво артистам всем. Приём!

Девушка подозрительно подняла бровь и выключила магнитофон.

--- Я спрошу у администратора. Саша, выйди, пожалуйста!

Выполз жующий Саша.

--- Тут один бездарный артист …

--- Бездомный, сударыня! У барной, не побоюсь этого слова, стойки, если можно так выразиться, просит не пива даже, а что-нибудь просто от жажды: кофе иль чай… Нам сегодня велено подавать…

--- Дай ему пива.

--- Кофе, если можно …

--- Пиво только.

Девушка равнодушно налила пиво, и включила магнитофон. Лео отвернулся и, несолоно хлебавши, вышел на улицу. Там несколько летних столиков. Он кинул на стул тяжёлую, львиную голову, и взглядом искал, у кого бы стрельнуть закурить. Из двери кафе выходит мужчина с двумя неполными бокалами в руках.

--- Откуда такая гордость? Дают – бери, бьют – беги! Тебе сегодня подарили праздник. (Разглядывает голову льва) Это ж золотое дно!

--- Дай закурить.

Мужчина протягивает Лео бокал. Тот берёт и начинает пить.

***

Другое кафе. День. К столику, где сидит Лео, обставленный пустыми бокалами, возвращается давешний незнакомец, Гена, с двумя пачками сухарей. Одну передаёт Лео.

--- Я тебя кормлю, потому…

--- Ты пьёшь моё пиво…

--- Оно не твоё, пиво нынче принадлежит народу. А я взял над тобой шефство, потому что… ты мне интересен. Вот ты артист…

--- Я музыкант.

--- Тем хуже… А пиво не берёшь. Почему?..

--- Я не пью.

--- Не в этом дело!..

--- Почему?

--- Потому что ты русский!

---?

--- И за себя просить не умеешь! О-ох, мне это знакомо. Я и сам такой… (официанту) Мишенька, друг! Артист просит ещё два бокальчика…

--- Не хватит ли с вас?

--- Ты же видишь, мы ждём сигнала. А это тошно, особенно в такой день! Праздник, весь народ гуляет и пьёт, а он, как поэт Маяковский, стоит на горле своей песни… и ждёт сигнала. Мучительно, что уж тут говорить…

--- Ладно. (Миша уходит)

--- Миша, ты меня знаешь… ты святой! Россия мать, когда б таких людей ты иногда не посылала миру, заглохла б нива жизни! Что есть исконно русское? Это ведь мы не помним, но весь мир за нас терзается в догадках. Ты вот гордый, но добряк и начальство слушаешь. А начальство тебе, исконно русскому, всяк новый кафтан рядит. Непременно заморский. Да чтоб при нём и валенки смотрелись, и рожа красной не была. И ходит русский человек в эдакой нахлобучке. И носит её до дыр, до старости. Когда уж и кафтан, и валенки, и рожа станут одинаково глупого цвета. Из мести и с одной только неумолимой целью: доказать барину, что на русской хвигуре заморский кафтан завсегда колом стоять должон.

--- Гена, мне надо в туалет.

--- Вот ваше пиво, ребята, ждите сигнала, но только уже не здесь.

--- Последний вопрос: а можно артисту воспользоваться вашим заведением в смысле туалета.

--- Уже нет.

--- Та-ак, пиво за счёт губернатора, а туалет за счёт артистов… Это ловушка! (Лео выходит из-за стола, Гена оглядывает комбинезон с ног до головы) А как ты собираешься это делать?

---?

--- У тебя нет ширинки, твой начальник это не учёл! Опять западня. Миша нам нужны ножницы!

--- Расстегнёшь ему молнию на спине.

--- Самородок! Как же я это не допёр. Пойдём, Лёва! Доссым на улице.

***

Поздний вечер. По пояс голый Лео стоит лицом к глухой стенке и писает. Гена прикрывает его своей спиной, провожает взглядом что-то движущееся.

--- Не ссы, никто на тебя не смотрит!

--- Я уже ссу.

--- Вот и молодец!

--- Да я и не ссу.

Гена с подозрением развернулся к Лео и предательски открыл его обнажённую, пошатывающуюся фигуру.

--- Вот это ты зря!..Надо делать то, что велит природа! Чего бы это ни стоило. (Сам пристраивается к стенке, расстёгивает ширинку) Природа велит – ссы! Не велит – не ссы. Но! никого не бойся! Ты всё?

--- Угу.

--- Слушай, ты как-то сильно сдал, постарел что-ли… Куда ж мне тебя такого… Домой, к моей стерве, нельзя, сам знаешь. Лучше уж сразу, самим сдаться… У-ух…

***

Гена у приоткрытого окна отделения милиции. Лео неподалёку шатается у стенки.

--- Паша! А, Паша! Можно тебя на секунду!

--- Ну?

--- Паш, тут такое дело…

--- Я по праздникам не подаю.

--- Это понятно… Но моя стерва опять шумит, хотя ты ж видишь, я нормальный…

--- У меня чо, богадельня, что-ли? Разбирайся с ней сам как-нибудь.

--- Дык она опять вас вызовет.

--- А у нас что, богадельня что-ли? Ночуй где хочешь.

--- Это да! Но я не один. Со мной артист, очень порядочный человек, в газете работает.

--- Хорош гусь!.. В газете, говоришь?

--- Статьи пишет.

--- Откуда ты, чучело? Документы у тебя есть?

--- Какие документы, Паш, у него ничего нет. Кроме поруганной любви и таланта.

--- И чё ты хочешь от меня, веди его домой.

--- Это невозможно… во всех вариантах.

--- У меня обезьянник кишит, сегодня день города. Куда я вас, на колени себе посажу?..

--- А бабская?

--- Не готова ещё.

--- Нам лишь бы клопы не жрали.

--- Клопы в тюрьме.

--- Паш, только без протоколов, а?

--- Делать мне нечего. Ремонт изгадите, убью.

--- Паша, ты святой!..

--- Богадельня.

***

В женском обезьяннике – ремонт. Как ни странно, довольно чисто и даже по-своему красиво. Всё выбелено, но ещё не покрашено в цвет, оттого есть ощущение не камеры, а чего-то медицинского. Хотелось бы, чтобы эта обстановка по цвету, освещению, и некоторым другим приметам, рифмовалась с той залой, что у Лео на даче на втором этаже. Пол застелен белым полиэтиленом, на нём небольшие козлы, в углу банка иностранной краски (такая же, как у Лео), прикрытая фанеркой, в углу малярный инструмент. Гости отвернули кр