Продолжение следует

На Мельничной улице, у ворот особняка, который занимал командующий особыми войсками на Украине генерал Ильген, всегда стоял часовой. «В один приличный день» около этого особняка назойливо стал вертеться мальчишка в коротких штанах и с губной гармошкой. Несколько раз он попадался на глаза часовому.

– Што ты тут шукаешь?

– Так, ничего.

– Геть! Це дом генеральский, тикай. Як спиймаю, плохо буде!

Мальчик убежал, но из-за угла он продолжал наблюдать за домом.

Вскоре к особняку подошла Валя с папкой в руках.

– Здравствуйте! Не приезжал господин генерал? – справилась она у часового.

– Нет.

– А кто там? – И Валя взглянула на дом.

– Денщик.

– Я пойду и подожду генерала. Для него срочный пакет из рейхскомиссариата.

Валя не раз приносила Ильгену пакеты, и часовые ее знали.

В особняке ее встретил денщик, который начал работать у Ильгена лишь несколько дней назад.

Валя это хорошо знала, но, сделав удивленное лицо, сказала:

– Я из рейхскомиссариата. А где же старый денщик?

– Та вже у Берлини!

– Зачем он туда поехал?

– Поволок трофеи. Прошу, фрейлен, до хаты, там обождете.

– Нет, я дожидаться не стану. Мне тут надо отнести еще один срочный пакет. На обратном пути зайду. Генерал скоро будет?

– Должен быть скоро.

Сказав часовому: «Я скоро опять зайду», Валя ушла. За углом она увидела мальчика.

– Беги скорее и скажи, что все в порядке. Пусть едут!

Коля Маленький стремглав побежал на квартиру, где его с нетерпением ждали Кузнецов, Струтинский, Каминский и Гнедюк. Все они были одеты в немецкую форму.

– Валя сказала, что можно ехать, все в порядке! – выпалил он.

– Хорошо. Беги сейчас же на «маяк». В городе сегодня опасно оставаться. Беги, мы тебя догоним, – сказал Кузнецов.

– Тикаю! Прощайте, Николай Иванович!

Коля замешкался минутку, потом подошел к Кузнецову и поцеловал его в щеку.

– Ай, стыд какой! Ты же не маленький! – смеясь, заметил тот и сам поцеловал Колю. – Беги скорее!

Через несколько минут они уже были у особняка Ильгена. Кузнецов в форме гауптмана первым вышел из машины и направился к особняку. Часовой, увидев немецкого офицера, отсалютовал: – Господин гауптман, генерал еще не прибыл.

– Знаю! – резко кинул ему по-немецки Кузнецов и прошел в особняк.

Следом за Кузнецовым шел Струтинский. В передней сидел денщик и дремал.

– Я советский партизан, – отчетливо сказал ему Кузнецов. – Хочешь остаться живым – помогай. Не хочешь – пеняй на себя.

Денщик опешил: немецкий гауптман… партизан!.. Дрожа и стуча от испуга зубами, он бормотал:

– Да я зараз с вами… Мы же мобилизованные, поневоле служим…

– Ну смотри!

Обескураженный денщик, все еще не веря, что немецкий офицер оказался партизаном, застыл на месте,

– Как твоя фамилия? – спросил Кузнецов.

– Кузько.

– Садись и пиши, – приказал Кузнецов.

Под диктовку Николая Ивановича денщик написал: «Спасибо за кашу. Ухожу к партизанам. Беру с собой генерала. Кузько».

Эту записку положили на видном месте на письменном столе в кабинете генерала Ильгена.

– Ну, теперь займемся делом, пока хозяина нет дома, – сказал Кузнецов Струтинскому. Кузнецов и Струтинский произвели в особняке тщательный обыск, забрали документы, оружие, связали все это в узел.

Струтинский остался с денщиком, а Николай Иванович вернулся к часовому. Около того уже стоял Гнедюк. Кузнецов, подходя, услышал:

– Эх, ты! – говорил Гнедюк. – Був Грицем, а став Фрицем.

– Тикай, пока живой, – как-то вяло и неуверенно отвечал часовой. – Какой я тебе Фриц!

– А не Фриц, так помогай партизанам!

– Ну как, договорились? – спросил подошедший сзади Кузнецов.

Часовой резко повернулся к нему.

– Гауптман тоже? – выпучив глаза, спросил он.

– Тоже, тоже! Идем со мной! – скомандовал Кузнецов.

– Господин офицер, мне не положено ходить в дом к генералу.

– Положено или не положено, не важно. Ну-ка, дай твою винтовку. – И Кузнецов разоружил часового.

Тот поплелся за ним в особняк.

На посту за часового остался Коля Гнедюк.

Из машины вышел Каминский и начал прохаживаться около дома. Все это происходило в сумерках, когда еще было достаточно светло и по улице то и дело проходили люди.

Через пять минут из особняка вышел Струтинский, одетый в форму часового, с винтовкой, и стал на посту. Гнедюк пошел в особняк.

Все было готово, но Ильген не приезжал. Прошло двадцать, тридцать, сорок минут. Ильгена все не было.

Часовой, который стоял на посту, а сейчас сидел в передней особняка, опомнившись от испуга, сказал вдруг Кузнецову:

– Может произойти неприятность. Скоро должна прийти смена. Давайте я опять стану на пост. Уж коли решил быть с вами, так уж помогу.

– Правда должна быть смена? – спросил Кузнецов денщика.

– Так точно, – ответил тот.

Гнедюк позвал Струтинского. Снова произошло переодевание, часовой пошел на пост и стал там под охраной Каминского, а Струтинский сел в машину.

В это время подъехал Ильген. Он быстро вышел из машины, отпустил шофера и направился в дом.

– Здоров очень, трудно будет с ним справиться. Пойду на помощь, – сказал Струтинский Каминскому, когда увидел генерала Ильгена.

Как только денщик закрыл дверь, в которую вошел Ильген, Николай Иванович, наставив на него пистолет, сказал раздельно:

– Генерал, вы арестованы! Я советский партизан. Если будете вести себя, как полагается, останетесь живы.

– Предатель! – заорал во всю глотку Ильген и схватился за кобуру.

Но в это время Кузнецов и подоспевший Струтинский схватили Ильгена за руки:

– Вам ясно сказано, кто мы. Вы искали партизан – вот они, смотрите!

– На помощь! – заорал снова Ильген.

Тогда его повалили, связали, заткнули рот платком и потащили. Когда вталкивали в машину, платок изо рта выпал, и он снова заорал. Часовой подбежал.

– Смена идет! – крикнул он Кузнецову.

Николай Иванович поправил китель и, кинув на ходу: «Заткните ему глотку», пошел навстречу подходившим людям. Но это не была смена: шли четыре немецких офицера. Кузнецов подошел к ним, показал свою бляху (пригодился «личный трофей»!) и сказал:

– Мы поймали партизана, одетого в немецкую форму, который хотел убить генерала. Позвольте ваши документы.

Те дали документы. Бляха, взятая когда-то у гестаповца, обязывала офицеров подчиниться. Николай Иванович записал в свою книжку их фамилии и сказал:

– Вы трое можете идти, а вас, господин Гранау, – обратился он к четвертому, – прошу вместе с нами поехать в гестапо.

По документу Кузнецов увидел, что Гранау был личным шофером рейхскомиссара Эриха Коха. «Пригодится», – подумал он.

Когда Гранау подошел вместе с Кузнецовым к машине, Каминский и Гнедюк, по знаку Николая Ивановича, быстро втолкнули его в машину и обезоружил.

«Оппелек», который вмещал только пять человек, повез семерых.

Ночью и в особенности утром в городе поднялся страшный шум. Пропал генерал! Немцы сбились с ног в поисках партизан. По улицам ходили патрули, жандармы рыскали по квартирам.

Но в то время, когда немцы, высунув язык, искали «преступников», а на «зеленом маяке» часовой и денщик рассказывали нашим ребятам о том, как они вчера сначала испугались, а потом помогали связывать Ильгена, Кузнецов, развалившись в кресле, сидел в приемной Функа, заместителя Коха, главного судьи на Украине.

Альфред Функ имел гитлеровское звание: «обер-фюрер СС». До назначения на Украину он был главным судьей в оккупированной немцами Чехословакии и безжалостно расправлялся с чешскими патриотами. Прибыв на Украину, Функ продолжал свое кровавое дело. По его приказам поголовно расстреливали заключенных в тюрьмах, в концлагерях, казнили тысячи ни в чем не повинных людей.

Недавно, в связи с убийством Геля, Кнута и ранением Даргеля, Функ издал приказ о расстреле всех заключенных в ровенской тюрьме. Тогда и было решено казнить этого палача. В подготовке участвовали Кузнецов, Струтинский, Каминский и парикмахер, у которого каждое утро брился Функ.

Кузнецов знал, что через пятнадцать минут придет Функ. В приемной была только секретарша, и с ней Николай Иванович завел разговор о погоде. Разговаривая, он то и дело поглядывал через окно на улицу, где прогуливался Ян Каминский.

А Каминский наблюдал за занавеской парикмахерской. Согласно выработанному плану, парикмахер должен был отодвинуть занавеску, когда побреет Функа, и он отправится в помещение главного суда. Каминский, в свою очередь, должен был снять фуражку и почесать себе голову, когда Функ пойдет из парикмахерской в здание суда.

– Я вас буду ждать в шесть часов на углу Фридрихштрассе и Немецкой. Мы славно проведем время. Придете? – спрашивал Кузнецов секретаршу.

– Да, приду.

В этот момент Кузнецов заметил сигнал Каминского.

– Не найдется ли у вас стакана чаю для меня? Безумная жара! – попросил он секретаршу.

– Одну минутку, господин гауптман, и сейчас принесу.

Когда секретарша вернулась, в приемной уже никого не было. Она удивленно пожала плечами и села за свой стол. Тотчас же вошел Функ. Буркнув секретарше «гутен морген», он прошел в свой кабинет.

Через минуту там раздались два выстрела. Испуганная секретарша вскочила. Но тут она увидела, что из кабинета вышел гауптман и, не глядя на нее, скрылся на лестнице.

В помещении главного суда было много народу. Выстрелы всполошили всех, но Кузнецов, никем не заподозренный, вышел на улицу. У самого подъезда стояли только что подъехавшие две машины с гестаповцами и фельджандармами. Гестаповцы вышли из машины и с удивлением смотрели на второй этаж здания, где раздались выстрелы.

Кузнецов остановился рядом с ними и тоже удивленно, как и те, посмотрел на окна главного суда. Когда раздались крики «Убили, ловите!» и все бросились к зданию, Кузнецов пошел за угол, потом во двор, прыгнул через один забор, другой и очутился около своей машины, где за рулем сидел Струтинский.

Каминский со своего поста наблюдал, как гестаповцы и жандармы, оцепив дом, лазали по крыше и чердаку в поисках партизана, а затем вывели из помещения суда десятка два людей, в числе которых были и немецкие офицеры, и увезли их в гестапо.

А Кузнецов и Струтинский были уже далеко за городом.

Это событие произошло в то время, когда мы после боя с «мастером смерти» шли на север.