Главная страница Случайная страница
КАТЕГОРИИ:
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава l
Сетования мистера Тутса В мансарде в доме Деревянного Мичмана пустовала комната, которая вбылые времена служила Уолтеру спальней. Разбудив капитана рано утром, Уолтерпредложил перенести туда из маленькой гостиной наилучшую мебель дляукрашения комнаты, чтобы Флоренс, проснувшись, могла вступить во владениеею. Так как для капитана Катля ничего не могло быть приятнее, чемраскраснеться и запыхаться, потрудившись ради такого дела, то он (пособственному его выражению) приступил с охотой. И часа через два мансардапревратилась в своеобразную каюту на суше, украшенную избранными вещами изгостиной, включая даже восточный фрегат; капитан повесил его над камином ипришел в такой восторг, что в течение получаса ничего не мог делать и толькосозерцал его с восхищением, то отступая от камина, то снова подходя к нему. Никакие увещания Уолтера не могли заставить капитана завести большиечасы, взять назад чайницу или прикоснуться к щипцам для сахара и чайнымложкам. - Нет, мой мальчик, - неизменно отвечал капитан на такую просьбу, - этомаленькое имущество я передал в совместное владение. Эти слова он повторял торжественно и внушительно, очевидно предполагая, что они имеют силу парламентского акта и что в такой форме передача будетокончательной, если он сам не испортит дела, вновь признав себя владельцем. Переселение Флоренс в другую - более уединенную - комнату было удобнодля нее и в то же время давало возможность водворить Мичмана на обычный егонаблюдательный пост, а также снять ставни с окон лавки. Хотя ничего неподозревавший капитан придавал мало значения этой последней церемонии, онабыла отнюдь не лишней: ставни, оставшиеся накануне закрытыми, вызвали такоеволнение в этих краях, что дом мастера судовых инструментов удостоилсянеобычайного внимания, и с восхода до заката солнца на него таращили глазагруппы зевак, расположившихся на противоположном тротуаре. Бездельники игуляки были чрезвычайно заинтересованы судьбой капитана; они ползали погрязи, заглядывая сквозь решетку в погреб под окном лавки, и воображали, будто могут разглядеть фрак капитана, повесившегося в углу. Однако такоерешение его участи энергически оспаривалось противной партией, полагавшей, что он убит молотком и лежит на лестнице. Вот почему все почувствовалинекоторое разочарование, когда предмет этих толков появился рано поутру вдверях лавки, бодрый и жизнерадостный, словно ничего с ним не случилось.Бидл из этого квартала, человек честолюбивый, который надеялсяприсутствовать при взламывании двери и в полной парадной форме даватьпоказание перед коронером *, не удержался, чтобы не сказать соседу, чтолучше бы этот парень в глянцевитой шляпе не проделывал таких штук - какихименно он не объяснил, - присовокупив, что он, бидл, будет за ним следить. - Капитан Катль, - задумчиво сказал Уолтер, когда они стояли в дверяхлавки, отдыхая после трудов и глядя на знакомую старую улицу; час был ещеочень ранний, - все это время не было никаких известий о дяде Соле? - Никаких, мой мальчик, - ответил капитан, покачивая головой. - Отправился разыскивать меня, добрый, славный старик, - сказал Уолтер, - а вам ни разу не написал! Но почему? Вот здесь, в этом письме, которое выпередали мне, - он достал из кармана пакет, вскрытый в присутствии мудрогоБансби, - он говорит, что вы можете почитать его умершим, если ни разу неуслышите о нем до того дня, как вскроете этот пакет. Сохрани нас бог оттакого несчастья! Но, ведь вы бы услыхали о нем, даже если бы он и в самомделе умер! Конечно, кто-нибудь написал бы вам по его просьбе, если бы он самне мог этого сделать, и сообщил бы: " Такого-то числа умер в моем доме", или" у меня на руках", или еще что-нибудь в этом роде " мистер Соломон Джилс изЛондона, который просил передать вам свой последний привет и последние своипожелания". На капитана, который доселе никогда еще не достигал таких высотумозаключений, произвела огромное впечатление открывшаяся перед ним широкаяперспектива, и он ответил, глубокомысленно покачивая головой: - Хорошо сказано, мой мальчик, хорошо сказано! - Вот о чем я думал, - впрочем, о многом я думал в эту бессонную ночь, - краснея, сказал Уолтер - и я твердо верю, капитан Катль, что мой дядя Соль(да благословит его бог!) жив и вернется к нам. Я не очень удивляюсь тому, что он уехал! Не говоря уже об этом тяготении ко всему чудесному, котороевсегда было ему свойственно, и о горячей его любви ко мне, перед которой всев его жизни отступало на задний план, - а ведь никто не знает этого лучше, чем я, нашедший в нем самого доброго отца (голос Уолтера стал невнятным ихриплым, и он отвернулся, глядя куда-то вдоль улицы), - так вот, не говоряуже обо всем этом, мне часто приходилось читать и слышать о том, как люди, укоторых близкий и дорогой им родственник потерпел кораблекрушение, переселялись в такие места на берегу моря, куда вести о пропавшем суднемогли дойти хотя бы на час или на два часа раньше, а иногда они дажесовершали весь рейс до места назначения судна, словно это путешествие моглодоставить им какие-нибудь сведения. Мне кажется, я бы и сам так сделал, и, быть может, даже скорее, чем многие другие. Но почему дядя не написал вам, хотя он несомненно собирался написать, или как мог он умереть где-то начужбине, а вы об этом не узнали, - я решительно не понимаю! Капитан Катль, покачивая головой, заметил, что даже Джек Бансби этогоне понимал, а ведь он-то мог высказать хорошо оснащенное мнение. - Будь мой дядя легкомысленным юношей, которого веселая компаниявздумала бы заманить в какой-нибудь трактир, чтобы там расправиться с ним изавладеть находящимися при нем деньгами, - сказал Уолтер, - или будь онбесшабашным матросом, сошедшим на берег с жалованием за два-три месяца вкармане, я бы мог допустить, что он исчез. Но я не могу этому поверить, зная, каков он был... и каков он есть, надеюсь. - Уольр, мой мальчик, как же это ты в таком случае объясняешь? -осведомился капитан, глядя на нею пристально и пребывая в глубоком раздумье. - Капитан Катль, - ответил Уолтер, - я не знаю, чем это объяснить.Должно быть, он ни разу не написал. Ведь это не подлежит сомнению? - Если бы Соль Джилс что-нибудь написал, мой мальчик, то где же егодепеша? - осведомился капитан, приводя веский довод. - Допустим, он дал кому-нибудь поручение, - сказал Уолтер, - а тотзабыл о письме, или выбросил по небрежности, или потерял. Даже такая догадкакажется мне более вероятной, чем то - другое предположение. Короче говоря, капитан Катль, я не в силах обсуждать другое предположение, не могу и нехочу этого. - Это надежда, Уольр, - глубокомысленна заметил капитан, - надежда! Этоона тебя воодушевляет. Надежда - это буй, а чтобы найти это место, перелистай свою " Певчую птичку" *, раздел чувствительных песен: но знаешьли, мой мальчик, надежда, как и всякий другой буй, только плавает на одномместе, а направить ее никуда нельзя. Кроме изображения надежды на носукорабля есть еще якорь, - продолжал капитан, - но какой толк от якоря, еслия не нахожу дна, чтобы бросить его? Капитан Катль произнес эту речь не столько от своего собственногоимени, сколько от лица разумного, рассудительного гражданина, который обязануделить крупицу своей мудрости неопытному юнцу. Но при этом лицо его сияло, озаренное новой надеждой, которой он заразился от Уолтера, и в заключение онвесьма кстати похлопал его по спине и с энтузиазмом воскликнул: - Ура, мой мальчик! Я разделяю твое мнение. Уолтер ответил ему веселымсмехом и сказал: - Еще одно слово о дяде, капитан Катль. Я думаю, быть не может, что онпослал письмо обычным Порядком - через почтовую контору или с почтовымпароходом. Понимаете?.. - Да, да, мой мальчик, - одобрительно сказал капитан. - И вы не могли прозевать письмо. Не так ли? - Уольр, - сказал капитан, тщетно стараясь принять суровый вид, - развея не был начеку в ожидании вестей от человека науки, старого Соля Джилса, твоего дяди, разве я не был начеку день и ночь с той поры, как его потерял? Разве не было у меня тяжело на сердце, и разве я не поджидал все время и егои тебя? Во сне и наяву разве не стоял я на своем посту и разве унизился быдо того, чтобы его покинуть, пока этот Мичман еще дел и невредим? - О да, капитан Катль! - воскликнул Уолтер, схватив его за руку. -Знаю! - И знаю также, сколько преданности и искренности во всем, что выговорите и чувствуете. Я в этом уверен. А вы не сомневайтесь в моейуверенности так же, как и в том, что я переступил через порог этой двери иснова держу в своей руке эту честную руку. Ведь вы не сомневаетесь? - Нет, нет, Уольр, - ответил капитан с сияющей физиономией. - Больше я не рискую делать никаких предположений, - сказал Уолтер, горячо пожимая жесткую руку капитана, который в свою очередь с не меньшейохотой пожал ему руку. - Добавлю только одно, капитан Катль: боже менясохрани, чтобы я прикоснулся к имуществу моего дяди! Все, что он здесьоставил, находится на попечении честнейшего из всех управляющих и лучшего извсех людей, и если этого человека зовут не Катль, то, значит, нет у негоимени. А теперь, лучший из друзей, поговорим о... мисс Домби. Что-то изменилось в манере Уолтера, прежде чем он вымолвил эти дваслова; а когда он их произнес, доверчивость и бодрость как будто покинулиего. - Я полагал, прежде чем мисс Домби остановила меня вчера вечером, когдая заговорил об ее отце... вы помните, как было дело? - начал Уолтер. Капитан прекрасно это помнил и кивнул головой. - Да, прежде я полагал, - продолжал Уолтер, - что на нас лежит тяжелаяобязанность убедить ее, чтобы она вступила в общение со своими друзьями ивернулась домой. Капитан слабым голосом пробормотал: " Стоп! ", или " Держись крепче! ", илиеще что-то подходящее к случаю; но вследствие величайшего смятения, вызванного подобным сообщением, голос у него был такой слабый, что можнобыло только строить догадки. - Но с этим покончено! - сказал Уолтер. - Теперь я думаю иначе. Я быскорее согласился вновь очутиться на том обломке разбитого судна, на которомя со дня своего спасения так часто плавал во сне по волнам, остаться на нем, пойти ко дну и умереть! - Ура, мой мальчик! - воскликнул капитан в порыве неудержимоговосторга. - Ура! Ура! Ура! - Подумать только, что она, такая юная, такая добрая и прекрасная, -продолжал Уолтер, - которой уготована была другая судьба, должна вступить вборьбу с этим жестоким миром! Но мы видели ту пропасть, какая отрезала ее отвсего прошлого, хотя никто, кроме нее самой, не знает глубины этой пропасти.И возврата нет. Капитан Катль, не совсем понимая смысл этих слов, отнесся к ним свеличайшим одобрением и заметил глубоко сочувственным тоном, что ветер дуетпопутный. - Ей не следует оставаться здесь одной, не так ли, капитан Катль? - сбеспокойством осведомился Уолтер. - Право же, мой мальчик, я этого не знаю, - ответил капитан. - Тытеперь здесь и можешь составить ей компанию, и раз вас соединяет... - Дорогой капитан Катль! - перебил Уолтер. - Вы говорите - я теперьздесь! Мисс Домби по чистосердечию своему и невинности смотрит на меня, какна брата; но каково было бы мое коварство, если бы я притворился, будто верюв свои права на родственные отношения... если бы я притворился, будто забыло том, что долг чести запрещает мне так поступать! - Уольр, мой мальчик, - сказал капитан, снова обнаруживая некоторыепризнаки смятения, - разве не может быть никаких прав, кроме... - О! - воскликнул Уолтер. - Неужели вы бы хотели, чтобы она пересталаменя уважать - она! - и между мною и ее ангельским лицом навсегда опустиласьзавеса, если я стану добиваться ее любви, пользуясь тем, что она, такаядоверчивая и такая беззащитная, нашла здесь приют? Да что же это я говорю! Ведь нет в мире никого, кто бы осудил меня с большею строгостью, чем вы, если бы я мог это сделать! - Уольр, мой мальчик, - сказал капитан, все больше и больше омрачаясь, - если есть какая-нибудь помеха, препятствующая двум людям соединиться узамиво храме - а ты перечитай это место и отметь его, - я бы объяснил это тем, что они уже помолвлены с кем-то еще. Но, стало быть, не может быть никакихиных прав? Неужели их нет, мой мальчик? Уолтер махнул рукой, давая отрицательный ответ. - Знаешь ли, мой мальчик, - медленно проговорил капитан, - не стануотрицать, что меня это ошеломило, и я растерялся. Но что касается маленькойледи, Уольр, то, как бы я ни был разочарован, почтение и уважение к ней япочитаю своим долгом, а потому я иду за тобою в кильватере, мой мальчик, ичувствую, что ты поступаешь надлежащим образом. Так, стало быть, нет никакихиных прав? - снова повторил капитан, с удрученным видом созерцая развалинысвоего рухнувшего замка. - Мне кажется, капитан Катль, - сказал Уолтер, переходя к новой темеразговора с большей бодростью, чтобы развеселить капитана, хотя его ничто немогло развеселить, так как он был слишком озабочен, - мне кажется, мы должнынайти какую-нибудь особу, которая была бы подходящей компаньонкой для миссДомби, пока она живет здесь, и которой можно было бы доверять. Никто из ееродственников для этого не подходит. Мисс Домби несомненно понимает, что всеони пресмыкаются перед ее отцом. А где Сьюзен? - Молодая женщина? - отозвался капитан. - Мне кажется, ее уволилипротив желания Отрады Сердца. Я о ней запрашивал сигналом, когда маленькаяледи только что пришла сюда, и маленькая леди дала о ней прекрасный отзыв исказала, что она давным-давна уехала. - В таком случае, - сказал Уолтер, - спросите мисс Домби, куда онауехала, а мы постараемся ее найти. Время идет, и мисс Домби скоро проснется.Вы - ее лучший друг. Позаботьтесь о ней там, наверху, а мне предоставьтенавести порядок внизу. Капитан, впавший в полное уныние, ответил вздохом на вздох, с какимУолтер произнес эти слова, и повиновался, Флоренс пришла в восторг от своейновой комнаты, горела желанием увидеть Уолтера и рада была бы встретиться сосвоим старым другом Сьюзен. Но Флоренс не могла сообщить, куда уехалаСьюзен, знала только, что в Эссекс, и, - насколько она припоминает, - никтоне мог бы этого сообщить, кроме мистера Тутса. Получив эти сведения, загрустивший капитан вернулся к Уолтеру и поведалему, что мистер Тутс - тот самый джентльмен, которого он встретил у двери, -друг его, капитана Катля, богатый молодой джентльмен, безнадежно влюбленныйв мисс Домби. Капитан рассказал также о том, как привело его к знакомству смистером Тутсом известие о предполагаемой гибели Уолтера и как между нимибыл заключен торжественный договор, обязывающий мистера Тутса не заикаться опредмете своей любви. Затем возник вопрос, может ли Флоренс доверять мистеру Тутсу, а когдаФлоренс с улыбкой ответила: " О да, всем сердцем! " - оказалось необходимымустановить, где живет мистер Тутс. Этого Флоренс не знала, а капитанпозабыл. И в тот самый миг, как в маленькой гостиной капитан говорилУолтеру, что мистер Тутс несомненно будет в скором времени здесь, появилсясам мистер Тутс. - Капитан Джилс, - сказал мистер Тутс, вез всяких церемоний вбегая вгостиную, - я нахожусь на грани помешательства! Мистер Тутс выпалил эти слова словно из пушки, прежде чем заметилУолтера, которого затем приветствовал каким-то жалостным хихиканьем. - Вы меня простите, сэр, - сказал мистер Тутс, схватившись за голову, -но в настоящее время я нахожусь в таком состоянии, что рассудок меняпокидает, если уже не покинул, и всякая попытка быть учтивым, принимая вовнимание мое положение, была бы пустым притворством. Капитан Джилс, смеюпросить разрешения побеседовать с вами наедине! - Приятель, - ответил капитан, беря его за руку, - как раз вас-то мы иподжидали. - О капитан Джилс, - сказал мистер Тутс, - поджидать такого субъекта, как я! Я не рискнул побриться - вот в каком я взбудораженном состоянии! Волосы у меня всклочены. Я сказал Петуху, что укокошу его, если он вздумаетвычистить мне башмаки! Все эти признаки умопомешательства подтверждались внешним видом мистераТутса, диким и непонятным, - Послушайте, братец, - сказал капитан, - вот это Уольр, племянникстарого Соля Джилса. Тот самый, которого мы считали погибшим в море. Мистер Тутс отнял руки от головы и, выпучив глаза, посмотрел наУолтера. - Господи, помилуй! - пробормотал мистер Тутс. - Вот не было беды! Какпоживаете? Я... я... боюсь, что вы очень промокли. Капитан Джилс, разрешитемне сказать вам словечко в лавке? Он схватил капитана за фалду фрака и, выходя вместе с ним, прошептал: - Так, значит, капитан Джилс, это и есть тот самый человек, о которомвы говорили, что он и мисс Домби созданы друг для друга? - Да, приятель, - сказал безутешный капитан, - так думал я когда-то. - И вот теперь!.. Как раз в такой момент!.. - вскричал мистер Тутс, снова хватаясь за голову. - Ненавистный соперник! Впрочем, нет, для меня онне является ненавистным соперником, - запнувшись и поразмыслив, сказалмистер Тутс, отнимая руку ото лба. - За что мне его ненавидеть? Нет! Еслилюбовь моя поистине бескорыстна, капитан Джилс, позвольте мне доказать этотеперь! Мистер Тутс снова ринулся в гостиную и сказал, схватив Уолтера за руку: - Как поживаете? Надеюсь, вы не простудились. Я... я... буду очень рад, если вам угодно будет со мной познакомиться. Поздравляю вас от всей души! Клянусь честью, - сказал мистер Тутс, разгорячившись после того, какпристальнее всмотрелся в лицо Уолтера, - я очень рад вас видеть! - Благодарю вас, большое спасибо, - сказал Уолтер. - Я бы и пожелать немог более сердечного и искреннего приветствия. - Да неужели? - воскликнул мистер Тутс, все еще пожимая ему руку. - Этоочень мило с вашей стороны. Я вам чрезвычайно признателен. Как вы поживаете? Надеюсь, вы оставили всех в добром здоровье там зато есть на... я хочу, понимаете ли, сказать, там, откуда вы приехали. На все эти добрые пожелания и еще лучшие намерения Уолтер отвечал, какподобает мужчине. - Капитан Джилс, - сказал мистер Тутс, - я бы хотел строгопридерживаться правил чести, но, надеюсь, мне разрешено будет упомянутьтеперь об одном предмете, который... - Да, да, приятель, - отозвался капитан. - Смелей, смелей! - Так вот, капитан Джилс и лейтенант Уолтерс, - заговорил мистер Тутс, - известно ли вам, что устрашающее происшествие случилось в доме мистераДомби, что мисс Домби покинула своего отца, который, по моему мнению, - свеличайшим возбуждением присовокупил мистер Тутс, - является поистинезверем? Назвать его э... мраморным памятником или хищной птицей значило быпольстить ему... И никто не знает, где она находится и куда ушла. - Разрешите спросить, откуда вам это известно? - осведомился Уолтер. - Лейтенант Уолтерс, - сказал мистер Тутс, который прибег к такомуобращению по особой причине, понятной ему одному (может быть, потому, что онсвязал его имя с морской профессией и предположил какую-то родственную связьмежду ним и капитаном, каковая должна была, разумеется, простираться и на ихзвания), - лейтенант Уолтере, я могу ответить вам напрямик. Дело вот в чем: будучи крайне заинтересован всем, что касается мисс Домби - отнюдь не изэгоистических соображений, лейтенант Уолтере, я прекрасно понимаю, чтонаибольшее удовольствие, какое я могу доставить всем окружающим, это -положить конец своему существованию, которое можно рассматривать только какпомеху... Ну, так вот, я приобрел привычку давать время от временикакую-нибудь ничтожную сумму лакею, весьма почтенному молодому человеку, некоему Таулинсону, который давно уже служит в этом доме. И вчера вечеромТаулинсон сообщил мне, каково положение дел. С той поры, капитан Джилс илейтенант Уолтерс, я совсем лишился рассудка и всю ночь валялся на диване, атеперь предстал перед вами такой развалиной. - Мистер Тутс, - сказал Уолтер, - я счастлив, что могу успокоить вас.Прошу вас, не тревожьтесь. Мисс Домби цела и невредима. - Сэр! - вскричал мистер Тутс, вскакивая со стула и снова пожимая емуруку. - Я испытываю такое безграничное и невыразимое облегчение, что, еслибы вы даже сказали мне теперь: мисс Домби вышла замуж, я мог бы улыбнуться.Да, капитан Джилс, - сказал мистер Тутс, взывая к капитану Катлю, - клянусьдушой и телом, я мог бы улыбнуться. Вот какое облегчение я почувствовал.Хотя и неизвестно, как бы я поступил с самим собою немедленно вслед за этим. - Такому великодушному человеку, как вы, - сказал Уолтер, не замедливответить на рукопожатие, - доставит еще большее облегчение и удовольствиеузнать, что вы можете оказать услугу мисс Домби. Капитан Катль, будьте такдобры, проводите мистера Тутса наверх. Капитан поманил мистера Тутса, который с недоумевающим видом последовалза ним, и, поднявшись в мансарду, был введен без всякого предупреждения вновое убежище Флоренс. Изумление и радость бедного мистера Тутса, когда он увидел ее, моглинайти себе исход только в сумасбродных поступках. Он подбежал к ней, схватилее руку, поцеловал, выпустил из своих рук, снова схватил, опустился на одноколено, расплакался, захихикал и нимало не помышлял об опасности, грозившейему со стороны Диогена, который вообразил, будто в этих поступках есть нечтовраждебное его хозяйке, и вертелся вокруг него с таким видом, как будто ещене выбрал местечка для нападения, но твердо решил причинить мистеру Тутсувеликое зло. - О Ди, скверный, забывчивый пес! Дорогой мистер Тутс, как я рада васвидеть! - Благодарю вас, - сказал мистер Тутс, - я здоров, очень вампризнателен, мисс Домби. Надеюсь, все семейство в добром здоровье? Мистер Тутс произнес эти слова, понятия не имея, о чем он говорит, уселся на стул и принялся смотреть на Флоренс, причем лицо его выражалосамую ожесточенную борьбу между восторгом и отчаянием. - Капитан Джилс и лейтенант Уолтерс сообщили мне, мисс Домби, -задыхаясь, произнес мистер Тутс, - что я могу оказать вам какую-то услугу.Если бы я мог как-нибудь стереть воспоминание о том дне в Брайтоне, когдапоходил скорее на разбойника, чем на человека, обладающего состоянием, -продолжал мистер Тутс, вынося себе суровый приговор, - я бы с радостью лег вбезмолвную могилу. - Пожалуйста, мистер Тутс, - сказала Флоренс, - не просите меня забытьхоть что-нибудь, связанное с нашим знакомством. Поверьте, я не могу этосделать. Вы всегда были бесконечно добры ко мне. - Мисс Домби, - ответил мистер Тутс, - ваше внимание к моим чувствамсвойственно вашей ангельской природе. Тысячу раз благодарю вас! Это не имеетровно никакого значения! - Мы хотели спросить вас, - сказала Флоренс, - помните ли вы, кудапоехала Сьюзен, которую вы так любезно проводили в контору почтовых карет, когда она ушла от меня? - Видите ли, мисс Домби, - подумав, сказал мистер Тутс, - я, конечно, не помню названия города, которое было написано на карете, но я помню, чтоСьюзен, по ее словам, не собиралась там останавливаться, а хотела ехатьдальше. Но, впрочем, мисс Домби, если вам угодно, чтобы ее отыскали идоставили сюда, то мы с Петухом привезем ее весьма скоро, чему порукой мояпреданность и удивительная сообразительность Петуха. Мистер Тутс был столь явно обрадован надеждой оказаться полезным, абескорыстная и искренняя его преданность казалась столь несомненной, чтобыло бы жестоко ответить ему отказом. Флоренс с присущей ей деликатностьюпостеснялась выдвинуть какое-нибудь возражение, но не преминула осыпать егоизъявлениями благодарности, и мистер Тутс с гордостью взялся исполнить этопоручение безотлагательно. - Мисс Домби, - сказал мистер Тутс, прикасаясь к протянутой ему руке, терзаемый безнадежной любовью, которая пронзала его насквозь и светилась наего лице, - до свидания! Разрешите вам сказать, что ваши невзгоды делаютменя поистине несчастным и что вы можете доверять мне едва ли не так же, каксамому капитану Джилсу. Мои недостатки, мисс Домби, прекрасно мне известны -они не имеют ни малейшего значения, благодарю вас, - но на меня можновсецело положиться, уверяю вас, мисс Домби! С этими словами мистер Тутс вышел из комнаты в сопровождении капитана, который все это время стоял тут же, держал под мышкой свою шляпу, приглаживал крючком растрепавшиеся волосы и не без интереса следил запроисходящим. А когда дверь за ними закрылась, свет, озаривший жизнь мистераТутса, снова угас. - Капитан Джилс, - сказал этот джентльмен, останавливаясь на нижнейступеньке лестницы и оглядываясь, - по правде сказать, сейчас я нахожусь нев таком расположении духа, чтобы встретить лейтенанта Уолтерса с темидружескими чувствами, какие я хотел бы к нему питать. Мы не всегда можемвластвовать над своими чувствами, капитан Джилс, и я сочту за особуюмилость, если вы выпустите меня с заднего хода. - Братец, - ответил капитан, - можете наметить себе любой курс. Какойбы курс вы ни избрали, он будет честным и достойным моряка, в этом я уверен. - Капитан Джилс, - сказал мистер Тутс, - вы очень любезны. Ваше доброемнение служит мне утешением. Еще одно слово, - добавил мистер Тутс, стоя вкоридоре за приоткрытой дверью, - надеюсь, вы это запомните, капитан Джилс, и мне бы хотелось, чтобы об этом, было доведено до сведения лейтенантаУолтерса. Я теперь, знаете ли, окончательно вступил во владение своимимуществом, и... и я не знаю, что мне с ним делать. Если бы я мог оказатьсяполезным в смысле денежной помощи, я бы сошел я безмолвную могилу спокойно ибезмятежно. Мистер Тутс ничего больше не сказал и, потихоньку выскользнув за дверь, захлопнул ее за собою, чтобы предотвратить возражения капитана. После его ухода Флоренс долго думала об этом добром создании. Он былтак честен и добросердечен, что повидать его и убедиться в его преданностидоставило Флоренс невыразимую радость и утешение. Но вместе с тем и по тойже самой причине ей мучительно было думать, что она хотя бы на секундусделала его несчастным, или нарушила мирное течение его жизни, и глаза еенаполнялись слезами, а сердце сжималось от жалости. Капитан Катль в своюочередь много думал о мистере Тутсе; думал о нем и Уолтер, а когда насталвечер и они сидели все втроем в новой комнате Флоренс, Уолтер стал с жаромего расхваливать и сообщил Флоренс, что сказал мистер Тутс перед уходом; приэтом он со свойственным ему великодушием подчеркивал все заслуживающеепохвалы и одобрения. На следующий день мистер Тутс не пришел и не приходил в течениенескольких дней; тем временем Флоренс, словно тихая птичка в клетке, жила, никем более не тревожимая, в мансарде дома старого мастера судовыхинструментов. Но по мере того, как шли дни, Флоренс все больше грустила, ина лице ее, часто обращенном к небу, видневшемуся из высокого окна, появлялось то самое выражение, какое было на лице умершего мальчика, словноона искала там его ангела на светлом берегу, о котором он говорил, лежа всвоей кроватке. За последнее время Флоренс стала хрупкой и бледной, пережитое еюпотрясение не могло не отразиться на ее здоровье. Но не от телесного недугастрадала она теперь. Она тосковала, а виновником ее тоски был Уолтер. Он заботился и беспокоился о ней, был горд и счастлив возможностью ейуслужить и выражал это со свойственным ему энтузиазмом и горячностью, ноФлоренс видела, что он ее избегает. В течение целого дня он редкоприближался к двери ее комнаты. Если она звала его к себе, он приходил, и насекунду снова становился таким же веселым и оживленным, каким запомнился оней, когда она в детстве заблудилась на шумных улицах; но затем им начиналоовладевать смущение и чувство неловкости - ее зоркий любящий взгляд не могэтого не подметить, - и он спешил уйти. Без зова он никогда не приходил втечение целого дня. Правда, но вечерам он всегда был тут, рядом, и для нееэто были счастливейшие часы, так как она почти верила, что прежний Уолтер, которого она знала в детстве, не изменился. Но даже в такие минутыкакое-нибудь ничего не значащее слово или взгляд напоминали ей, что ихразделяет какая-то черта, через которую нельзя переступить. Она не могла не видеть, что эту перемену в себе он не в силах скрыть, несмотря на все свои старания. Она полагала, что, руководимый заботой о нейи нежеланием наносить ей раны своею ласковой рукой, он прибегал кбесконечным маленьким хитростям и уловкам. Чем живее чувствовала Флоренсзначительность происшедшей с ним перемены, тем чаще оплакивала онаотчуждение между нею и ее братом. Флоренс казалось, что добряк-капитан - ее неизменный, нежный иревностный друг - тоже видит это и сокрушается. Он был не таким радостным ибодрым, как в первое время, и по вечерам, когда они сидели все вместе, украдкой печально поглядывал то на нее, то на Уолтера. Наконец Флоренс решила поговорить с Уолтером. Ей казалось, что оназнает теперь причину его отчуждения, и она надеялась почувствоватьоблегчение сама и успокоить его, сказав ему, что ей все известно, что она сэтим вполне примирилась и не упрекает его. Флоренс приняла это решение в воскресенье днем. Преданный капитан визумительном воротничке сидел возле нее и, надев очки, читал книгу, когдаона спросила его, где Уолтер. - Должно быть, внизу, моя маленькая леди, - ответил капитан. - Я бы хотела поговорить с ним, - сказала Флоренс, поспешно вставая исобираясь идти вниз. - Я его мигом пришлю сюда, красавица, - сказан капитан. С этими словами капитан проворно взвалил на плечо книгу; он считалсвоим долгом читать по воскресеньям только очень громоздкие книги, ибо у нихболее солидный вид, и несколько лет тому назад купил в книжной лавкегромадный том, любые пять строк из которого неизменно приводили его в полноенедоумение, так что он до сей поры не мог установить, о чем идет речь в этойкниге. Затем он удалился. Вскоре явился Уолтер. - Капитан Катль сказал мне, мисс Домби... - с жаром начал он, входя, но, увидев ее лицо, запнулся. - Вам сегодня нездоровится? Вы чем-тоогорчены? Вы плакали? Он говорил так ласково и с таким волнением, что при звуке его голосаслезы выступили у нее на глазах. - Уолтер, - тихо сказала Флоренс, - мне нездоровится, и я плакала. Яхочу поговорить с вами. Он сел против нее, всматриваясь в ее прекрасное невинное лицо; онпобледнел, и губы у него задрожали. - Вы сказали в тот вечер, когда я узнала о вашем спасении, милыйУолтер... О, что я почувствовала в тот вечер, и сколько было надежд!.. Он положил дрожащую руку на разделявший их стол и не спускал глаз сФлоренс. -...Вы сказали, что я изменилась. Я удивилась, услышав это, но теперьпонимаю, что это так. Не сердитесь на меня, Уолтер. Я была слишкомсчастлива, чтобы тогда же об этом подумать. Снова она показалась ему ребенком. Он видел и слышал непосредственного, доверчивого, ласкового ребенка, а не любимую женщину, к чьим ногам хотел быположить все сокровища мира. - Вы помните, Уолтер, как мы встретились с вами в последний раз передвашим отъездом? Он сунул руку за пазуху и достал маленький кошелек. - Я всегда носил его на шее! Если бы я утонул, он вместе со мною лежалбы на дне моря. - И вы по-прежнему будете носить его, Уолтер, ради меня? - До самой смерти! Она положила свою руку на его так безбоязненно и простодушно, как будтои дня не прошло с тех пор, как она подарила ему этот маленький кошелек. - Я этому рада. Я всегда буду с радостью об этом думать, Уолтер. Выприпоминаете, что в тот самый вечер, когда мы с вами разговаривали, намобоим как будто пришла в голову мысль об этой перемене? - Нет! - с недоумением ответил он. - Да, Уолтер. И тогда уже я поневоле нанесла ущерб вашим надеждам ивидам на будущее. Тогда я боялась так думать, но теперь я это знаю. Еслитогда вы, по великодушию своему, могли скрывать от меня, что вам это тожепонятно, то теперь вы скрывать не можете, хотя стараетесь так жевеликодушно, как и раньше. Да, стараетесь! Я искренне, глубоко благодарнавам, Уолтер, но ваши старания безуспешны. Вы сами и близкие вам люди слишкоммного страдали, чтобы вы могли забыть невольного виновника всех бедствий иневзгод, обрушившихся на вас. Вы не можете забыть, какую роль я играла, ибольше мы не можем быть братом и сестрой. Но, милый Уолтер, не думайте, чтоя вас упрекаю. Мне следовало бы об этом помнить - я должна была помнить, -но в порыве радости я обо всем позабыла. Теперь у меня одна надежда: бытьможет, вы будете думать обо мне с меньшей неприязнью, раз это чувство ненужно больше скрывать. И об одном я прошу, Уолтер, от имени той беднойдевочки, которая была когда-то вашей сестрой: не старайтесь бороться с самимсобой и не мучьте себя из-за меня теперь, когда я все знаю. Пока она говорила, Уолтер смотрел на нее с бесконечным изумлением инедоумением, не оставлявшими места для каких-нибудь других чувств. Потом онсхватил эту ручку, с такой любовью коснувшуюся его руки, и удержал ее. - О мисс Домби! - воскликнул он. - Может ли быть, что в то время, когдая так страдал, борясь с чувством долга и сознанием своих обязанностей поотношению к вам, я заставил и вас страдать, о чем узнаю из ваших слов! Никогда, никогда, клянусь богом, не думал я о вас дурно, и всегда вы былидля меня самым светлым, чистым и святым воспоминанием моего детства июности. Всегда, с первого дня, я считал и до последнего дня буду считать туроль, какую вы играли в моей жизни, чем-то священным. О ней нельзя думатьиначе, как с величайшей серьезностью и почтением, и забыть о ней нельзя доконца жизни. Снова видеть ваши глаза и слышать ваш голос, как в тот вечер, когда мы расстались, - для меня это невыразимое счастье. А пользоваться направах брата вашей любовью и доверием было для меня величайшим и бесценнымдаром! - Уолтер, - сказала Флоренс, глядя на него пристально, но изменившись влице, - почему чувство долга и сознание обязанностей по отношению ко мнезаставляет вас жертвовать всем этим? - Я уважаю вас, - тихо сказал Уолтер. - И преклоняюсь перед вами. Румянец вспыхнул у нее на щеках, и она робко и задумчиво отняла у негоруку, но по-прежнему смотрела на него пристально. - У меня нет прав брата, - сказал Уолтер, - Я не могу притязать направа брата. Я оставил здесь ребенка. И нашел женщину. Румянец залил ей лицо. Она сделала движение, как будто умоляла егозамолчать, и закрыла лицо руками. Оба молчали; она плакала. - Мой долг перед сердцем, таким доверчивым, чистым и добрым, заставляетменя оторваться от него, хотя бы это разбило мое сердце, - сказал Уолтер. -Как бы посмел я сказать, что для меня вы - сестра? Она все еще плакала. - Если бы вы были счастливы, окружены любящими и преданными друзьями ивсем, что делает завидным положение, для которого вы были рождены, -продолжал Уолтер, - и если бы вы тогда в память дорогого прошлого назвалименя братом, я, отделенный от вас большим расстоянием, мог бы отозваться наэто слово с полной уверенностью, что не оскорблю вашего невинного чувства.Но здесь... и теперь!.. - О, благодарю вас, Уолтер, благодарю вас! Простите, что я была к вамтак несправедлива. Мне не с кем было посоветоваться. Я так одинока. - Флоренс! - страстно воскликнул Уолтер. - Сейчас я тороплюсь высказатьвам то, о чем никакие силы не заставили бы меня заговорить несколько минутназад. Если бы я преуспевал, если бы у меня была возможность или надеждавернуть вам положение, близкое к тому, какое вы занимали, я бы сказал вам, что есть одно имя, которым вы могли бы меня назвать, вручив мне высшее правозащищать вас и беречь. Я бы сказал, что достоин этого имени только в силумоей любви и уважения к вам и в силу того, что мое сердце отдано вам. Я бысказал вам, что только одно это право я могу принять от вас, и только онопозволит мне охранять вас и лелеять... И будь у меня это право, я бы почиталего столь великим и бесценным даром, что вся моя жизнь, полная безграничнойпреданности и любви, была бы лишь скудной благодарностью за него. Голова была все еще опущена, слезы все еще струились по лицу, и грудьвздымалась от рыданий. - Флоренс, милая, дорогая Флоренс! Так называл я вас мысленно, преждечем понял, как это самонадеянно и безрассудно. Позвольте мне в последний разназвать вас этим именем, которое мне так дорого, и коснуться этой нежнойруки в доказательство того, что вы по-сестрински забудете о том, что ясейчас сказал. Она подняла голову и заговорила, обратив к нему такой серьезныйласковый взгляд, улыбаясь ему сквозь слезы такой спокойной, ясной, тихойулыбкой, заговорила с такой нежностью, что самые сокровенные струны егосердца задрожали и взор затуманился. - Нет, Уолтер, этого я не могу забыть. Ни за какие блага в мире нехотела бы я это забыть. Вы... вы очень бедны? - Я - странник, - сказал Уолтер, - который должен плавать по морям, чтобы заработать себе на жизнь. Теперь это мое призвание. - Вы скоро опять уедете, Уолтер? - Очень скоро. Она посмотрела на него, потом робко вложила свою дрожащую руку в егоруку. - Если вы хотите назвать меня своей женой, Уолтер, я буду горячо любитьвас. Если вы позволите мне поехать с вами, Уолтер, я без всякого страхапоеду на край света. Мне нечем пожертвовать ради вас... мне не от чегоотказываться и некого покидать. Но вся моя любовь и вся моя жизнь будутотданы вам, и если, умирая, я сохраню сознание и память, вместе с последнимвздохом с губ моих слетит ваше имя. Он прижал ее к своему сердцу, прильнул щекой к ее щеке, и тогда, уже неотвергнутая и не покинутая, она могла плакать на груди своего возлюбленного. Благословенны воскресные колокола, чей звон так мягко касается ихзачарованного слуха! Благословенны воскресные мир и тишина, сливающиеся спокоем, охватившим их души, и освящающие воздух вокруг них! Благословеннысумерки, подкрадывающиеся незаметно и окутывающие ее так ласково иторжественно, когда она засыпает, словно убаюканное дитя, на груди, ккоторой прильнула! О, бремя любви и доверия, такое легкое! Да, Уолтер, смотри с гордостьюи нежностью на эти закрытые глаза, ибо во всем необъятном мире они ищуттеперь только тебя - только тебя! Капитан оставался в маленькой гостиной, пока совсем не стемнело. Онуселся на стул, на котором до него сидел Уолтер, и смотрел вверх, на окнопод потолком, пока не угас день и не замерцали звезды. Он зажег свечу, раскурил трубку, выкурил ее и с недоумением размышлял о том, что же этопроисходит наверху и почему его не зовут пить чай. Флоренс подошла к нему в тот самый момент, когда недоумение егодостигло высшей степени. - А, маленькая леди! - вскричал капитан. - У вас с Уольром был длинныйразговор, моя красавица! Флоренс ухватилась своей маленькой ручной за одну из огромных пуговицна его фраке и сказала, засматривая ему в лицо: - Дорогой капитан, я хочу кое-что сообщить вам. Капитан поспешил поднять голову, чтобы выслушать сообщение. Увидевблагодаря этому более отчетливо лицо Флоренс, он отодвинул свой стул и себявместе с ним, насколько это было возможно. - Как! Отрада Сердца! - вскричал капитан, внезапно возликовав. - Этоверно? - Да! - с жаром ответила Флоренс. - Уольр! Муж! Да? - заревел капитан, подбрасывая свою глянцевитую шляпук окну под потолком. - Да! - смеясь и плача, воскликнула Флоренс. Капитан тотчас же обнял ее, а затем, подхватив глянцевитую шляпу инапялив ее на голову, продел руку Флоренс под свою и снова повел ее наверх, где почувствовал, что именно сейчас надлежит пошутить наилучшим образом. - Ну, что, Уольр, мой мальчик! - сказал капитан, заглядывая в комнату, причем его физиономия напоминала раскаленную сковороду. - Так, стало быть, не может быть никаких других прав, не правда ли? Похоже было на то, что он задохнется от этой остроты, которую онповторил за чаем по крайней мере раз сорок, полируя свою сияющую физиономиюрукавом фрака, а в промежутках вытирая голову носовым платком. Но при такомположении дел он обрел еще более серьезный источник удовольствия, ибо безконца повторял вполголоса, глядя с неизъяснимой радостью на Уолтера иФлоренс: - Эдуард Катль, дружище, ты избрал наилучший курс, передав то маленькоеимущество в совместное владение!
Данная страница нарушает авторские права?