Отсутствие ответа

В.: Месяц назад я написал вам подробное письмо и вложил конверт с маркой для ответа. Но все, что я получил, — это список книг. Каков же ваш ответ на мои вопросы и просьбу встретиться с вами в ближайшее время?

О.: Не было бы никакой пользы, если бы я написал этому человеку личное письмо, что мы и можем увидеть из его собственных слов. Он хочет учиться, но не желает принять наш ответ, в котором ему предлагается всего лишь список книг. По его мнению, это недостаточно интересно, возможно, не содержит ничего ценного. Конечно, не ответив на его вопросы, несмотря на вложенную марку, мы вызвали у него раздражение, огорчили и привели в недоумение. Ну что ж, за марку он получил список книг. Когда же он спросит себя, чья оценка в данном вопросе правильна, его или наша? Что ему нужнее: список книг или письмо, содержащее ответы на его вопросы?

Но как «отсутствие ответа — само по себе ответ», так и ответ, который человек не может понять или использовать, ответом не является. Мы не отвечаем на его вопросы, потому что они показывают нам: сначала ему нужны книги.

Но если он по-прежнему не замечает, что нуждается в книгах, и, сбитый с толку или раздраженный, пишет снова, то зачем вообще посылать ему список книг или отвечать молчанием, какая ему от этого польза?

А польза в том, что всегда есть шанс, что он еще раз взглянет на свое письмо и наш список книг и осознает собственную реальную ситуацию, а также поймет, что именно мы пытаемся донести до него посредством молчания и списка книг. Если он это сделает, то выполнит свое первое правильное упражнение по самонаблюдению и будет в состоянии двигаться дальше.

ПИСЬМА И ОТВЕТЫ

В.: Я вижу у вас гору писем, которые и распечатаны-то не будут. Разве вы не отвечаете на письма?

О.: Конечно, отвечаю. Но эти письма от людей, которые пишут мне ежедневно, а иногда и по несколько раз в день. Время от времени, как и многие другие, я получаю от одного и того же человека серию писем, и некоторые из них занимают целую тетрадь. И вот вы можете себе представить, что произошло бы, если бы я стал автоматически, подобно машине, отвечать на этот поток посланий? У меня бы больше ни на что не осталось времени. Если бы я откликался на побуждение некоторых людей писать письма (а часто факт ответа ухудшает их болезненное состояние, что выражается в возрастании количества писем), то, скорее всего, другие корреспонденты остались бы без ответа.

В.: Но разве письма, написанные под влиянием «побуждения», не содержат ничего ценного?

О.: Все письма содержат нечто ценное. Вопрос состоит в следующем: будет ли справедливым уделить некоторым людям больше предназначенной им доли времени и помощи?

В.: Каким же тогда критерием вы пользуетесь, имея дело с этим явлением?

О.: Таким, какой применил бы любой другой человек в сходной ситуации. Во-первых, если люди задают вопросы, на которые уже был дан ответ в опубликованных материалах, то эти люди не заслуживают ответа. Во-вторых, если они не использовали возможностей обычного школьного обучения и чтения в публичной библиотеке, чтобы научиться оформлять свои мысли, то по логике вещей им прежде всего необходимо научиться внятному, последовательному мышлению, а помощь в этом в нашу задачу не входит. В-третьих, если они недостаточно разумны, чтобы понять, что в мире есть и другие люди, которые пишут и не менее их нуждаются в ответе, то предпочтение должно быть отдано тем, кто это понимает и действует соответственно: думает перед тем, как писать, и пишет короткие письма. Вот те критерии, которые я использую.

В.: Если люди не получают от вас ответа, как они могут получить пользу от своих писем?

О.: По этому поводу могу лишь процитировать Руми: «Отсутствие ответа — само по себе ответ».

В.: Значит ли это, что те, кто не получил ответа, отвергнуты?

О.: Значит, но только для параноиков и невротиков. Если люди не пытаются оценивать свои недостатки обычными методами, — у нас нет полномочий устраивать для них психотерапевтическую клинику. Необходимо отметить, что очень большое число людей внимательно читают полученные ответы, многие тщательно составляют свои письма; очень многие пересматривают свой подход и так далее. Именно таким людям мы должны уделить внимание в первую очередь. Это вопрос приоритетов. Мы прежде всего занимаемся теми людьми, с которыми можно работать. Жертвы социальных процессов и тому подобное — первоочередные клиенты для психотерапевтических учреждений.

В.: Не могли бы вы выразить это запоминающимся афоризмом?

О.: Я сказал бы: «Не обращайтесь к нам за психотерапией — клиники не конкурируют с нами в проницательности, а мы не отбиваем у них клиентов».