Часть 1. Любовь как психопатологическое состояние

ПАРАДОКСЫ ЛЮБВИ

В. А. Медведев, психолог-психоаналитик, проректор ВЕИП, Санкт-Петербург

Часть 1. Любовь как психопатологическое состояние

Взглянув на любовное переживание с профессионально-прикладной точки зрения, мы сталкиваемся с парадоксом: столь ценимое каждым из нас и воспеваемое в каждой культуре душевное состояние при подробном анализе оказывается вариантом довольно-таки серьезного психического расстройства.

Симптоматика характерна:

полная либо же частичная утрата чувства реальности; виртуализация психики, т. е. создание более или менее устойчивой системы иллюзий, проецируемых на объект любовного переживания;

возврат к ранним инфантильным формам поведения;

эмоциональная неустойчивость и склонность к аффективным реакциям;

нарушение сна, высокая тревожность, т. е. явная разбалансировка системы защитной активности Эго, проявляющаяся во всем: от утраты чувства юмора до слома линии вытеснения, невозможности забыть травмирующие переживания, связанные с объектом любви;

частичная утеря самоидентификации и повышенная внушаемость;

нарциссическая самозамкнутость, что зачастую приводит к утере социальной адаптации, и т. д.

С терапевтической точки зрения, исходя из анализа вышеперечисленных проявлений, любовь следует понимать как вариант пограничного психопатологического состояния, совмещающего в себе черты:

невроза, т. е. спонтанного защитного воспроизведения травматического опыта раннего детства;

психологической реакции, связанной с замещением адаптивной модели реального мира эмоционально окрашенной системой иллюзий, производных от объекта любовного переживания;

маниакально-депрессивного синдрома, характерные проявления которого в поведении влюбленного связаны с обострением бессознательной конфликтности между системой адаптивных защит человека, т. е. его Эго, и совокупностью первичных идентификаций с родителями, т. е. его Супер-Эго.

Отнести любовное переживание к сфере психопатологии нам позволяет тот факт, что на его основе могут возникать явные психотические проявления (шизоидные формы полного ухода в мир фантазийных иллюзий, формирование сверхценной моноидеи в режиме паранойи), депрессивные проявления ауто-агрессивного характера (вплоть до суицида), либо же различного рода формы деструктивного поведения. Налицо и явное страдание впавшей в любовное состояние личности, поскольку описанная выше совокупность расстройств ведущих защитных систем психики свидетельствует о тяжелей шей психической травме. Страдание же пациента в классическом психоанализе является критерием различения нормы и патологии.

И тем не менее любовь не воспринимается личностью как заболевание, требующее психотерапевтического вмешательства. Сопряженное с нею страдание и адаптивный дискомфорт воспринимаются как желанное психическое достижение, как личностный триумф. Вся человеческая культура построена на провоцировании любовного переживания, на воспевании любви как высшей цели и смысла человеческого существования, на формировании стойкого бессознательного чувства вины за невосприимчивость к данном у типу психического расстройства.

Парадоксальность данной ситуации покрыта настолько плотной завесой культурных мифов, что лишь средствами глубинной психологии можно пытаться хоть как-то прояснить мотивацию многовекового инфицирования человечеству вируса любовной лихорадки и радостной податливости человека данному мучительному состоянию.

Своеобразным ключом к пониманию парадоксов любви выступает опыт ее чисто технического воспроизведения в ходе психоаналитической процедуры в виде феномена перенесения.

Пациент страдает от бессознательных задержек отреагирования любви, связанных с травматическим опытом раннего детства. Неспособность к полноценному любовному переживанию порождает бессознательный страх и мучительное самонаказание в навязчивых поведенческих ритуалах и симптомах психосоматических расстройств, становится причиной различных форм бегства от реальности от алкогольной интоксикации до предпсихотических состояний. Задачей аналитика является прочистка дымохода любви, что побуждает его выступать на начальной стадии лечения в роли соблазнителя, современного Казановы.

Вызвать на себя любовные переживания пациента терапевт может путем совмещения следующих обязательных процедур:

концентрации внимания на своей личности и значимости возникающих отношений;

фрустрации, т. е. недопущения естественного удовлетворения возникающих желаний пациента;

авторитарной интерпретации всех форм психической жизни пациента и подавления на корню любых попыток его сопротивления.

Мы как бы намеренно вводим страдающего от невротических проявлений в травматическую ситуацию, провоцируем у него возврат к изначальным, сформировавшимся в раннем детстве формам психической защиты. В результате происходит трансформация симптомов невротического заболевания, мучительных для пациента, в особую форму самонаказания воспроизведение ранних детских любовных переживаний, носящих в норме травматический характер. На аналитика переносится роль утерянного когда-то объекта любви, в качестве которого обычно выступают родители. Теперь остается лишь закрепить навык любовного отношения к другому человеку, снять возникающее сопротивление и, демонстрируя иллюзорность перенесения любви, помочь пациенту вырваться из неврозогенной психической изоляции.

Глубинную подоплеку процесса искусственного инфицирования любви нам позволяет понять тот постулат классического психоанализа, что в нашей взрослой жизни мы руководствуемся в качестве основы психической саморегуляции так называемым принципом реальности. В отличие от принципа удовольствия, господствующего в нашем бессознательном, принцип реальности требует от нас способности жить в условиях вынужденных отказов со стороны культуры в удовлетворении наших бессознательных потребностей и архаических первичных позывов. Переход к данному способу психической саморегуляции происходит тогда, когда ребенок, постоянно сталкиваясь с запретами на удовлетворение своих желаний, приобретает навык защитной спонтанной идентификации с утерянными объектами либидо, сохраняя их в своей психической реальности, формируя из их качеств собственный характер.

Это и есть школа любви ведь в классическом психоанализе любовь определяется как спонтанная идентификация с объектом, возникающая на основе целепрегражденности направленного на него либидного позыва. Следует, очевидно, напомнить, что термином либидо в психоанализе принято обозначать энергетику спектра бессознательных желаний от сексуального влечения до агрессивного импульса, направленных как на внешние объекты, так и на самого себя.

Раннее детство по своему психологическому содержанию настолько травматично, что ребенок вынужден постоянно прибегать к крайним методам защиты от травм вынужденного отказа удовлетворения своих бессознательных желаний, отрабатывая методику воспроизводства любовного переживания как спонтанной идентификации с отнятым объектом либидо, носящую явный мазохистский характер. Он как бы мучает самого себя постоянным напоминанием об утерянном объекте бессознательного желания, перенося его на суррогатный объект-заместитель. Так, упоенное сосание любимой соски, которое сопровождается столь мощными эмоциональными переживаниями, что фиксирует эрогенность оральной зоны на всю оставшуюся жизнь, помогает ребенку скомпенсировать травму орального отказа, травму отнятия от материнской груди.

Можно классифицировать формы проявления любви путем соотнесения их с наиболее значимыми детскими травматическими переживаниями:

1) объектная любовь, связанная с поиском вовне некоего заместителя утерянного объекта детских желаний. Объектная любовь подразделяется на любовь младенческую (когда объект заменяет кормящую грудью мать, эмоционально привязан к травме отнятия от груди и должен компенсировать эту травму заботиться, кормить, поить и ублажать), любовь проективную (когда на внешний объект переносятся эмоции, связанные с прегенитальными формами упрека к матери) и любовь и дентификационную, воспроизводящую травматические эдипальные переживания, сконцентрированные вокруг ситуации объектного выбора между отцом и матерью;

2) нарциссическая любовь, являющаяся результатом защитной активности нашего Эго по перехвату любовного порыва на самого себя. Вне сверхтравматической ситуации мы строим многочисленные защитные блоки от проявлений объектного любовного переживания, не желая мучаться вхолостую. Нарциссический перехват позволяет нам относиться к самому себе как к значимому и любимому объекту. Кроме того, трансформация объектного любовного переживания в нарциссическое является способом удержания довольно-таки мучительного межличностного отношения (например, в браке).

Требования принципа удовольствия продолжают искать способы своего удовлетворения и во взрослой жизни, закрепившись в структуре так называемой психической реальности личности. Зачастую только возврат в режиме невротической регрессии к любви как элементу детского опыта психической защиты позволяет удержаться на грани невроза, психоза или же суицидального проявления. Поэтому-то и следует понимать любовное переживание не как причину, а как индикатор пограничного психопатологического состояния, как последнюю попытку удержаться в границах нормальности.

Понятна теперь и терапевтическая задача психоаналитика по мочь пациенту войти в режим любви как защитной формы мазохистски-компенсаторного общения с собственными детскими травмами посредством суррогат-объекта, в качестве которого аналитик предлагает самого себя.

Сверхтравма, связанная обычно с резким изменением привычного жизненного уклада и ломкой адаптационных поведенческих стереотипов, может быть пережита в ситуации отказа основных защитных механизмов лишь при одном условии при бессознательном соотнесении ее с еще более серьезной травмой, т. е. посредством стратегии защитного механизма.

Самыми же тяжелыми, судьбоносными травмами нашего опыта являются травма рождения и травма вынужденного отказа, архетип сиротства, которую неумышленно наносят нам родители в течение первых лет нашего существования. И спонтанное обращение к детской ране отвержения со стороны родителей в ситуации сверхтравмы позволяет удержать стабильность психики посредством воспроизведения на суррогат-объекте чисто инфантильной реакции идентификации с утерянным объектом желания, в качестве которого бессознательно, как правило, выступают родители (и прежде всего мать).

Теперь нам становится понятным ощущение триумфа у человека, фактически корчащегося от мук любви: огромное облегчение приносит ему в не коей сверхтравматической для него ситуации, при отсутствии стереотипов защитного отреагирования, замещение реальной травмы уже пережитым травматическим опытом раннего детства, по отношению к которому у него сформировалась спонтанная защитная реакция компенсаторно-мазохистского характера любовное переживание.

Первичной формой любви, на которой основывалось само существование примитивных прачеловеческих сообществ, была принудительная взаимоидентификация особей в режиме тотемной экзогамии, т. е. тотального запрета на удовлетворение индивидуальных, и прежде всего сексуальных желаний. Любовь поражается именно запретом, фрустрацией индивидуальных форм удовлетворения первичных позывов, поскольку лишь тогда возникает спонтанна я защитная регрессия к переживаниям так называемой " материнской депривации" раннего детства.

Забегая несколько вперед, следует отметить, что именно данный эффект принудительного массообразования как инфантильной взаимоидентификации людей, лежащий в основе любого типа социальности, и выступает целью инфицирования любви в жизненный мир личности посредством символов и ритуалов культуры.

Эволюция форм любовного переживания, содержанием которой были придание любви статуса средства контроля над степенью личностной свободы и обеспечение у индивида бессознательных мотивов социального поведения, может быть условно разбита на следующие этапы:

1) Эпоха Богов.

" Золотой век" человеческой истории, когда любовь, сплачивающая воедино первобытную орду в режиме фрустрационного массообразования, полностью гасила проявления своего антагониста страха, понимаемого в психоанализе как аффективно окрашенное проявление отсутствия объекта любовного переживания, и воспроизводящего в символической форме первый опыт утери объекта травму рождения. Психологическая комфортность данной ситуации массовидной любви, сравнимая лишь с блаженным пребыванием в материнской утробе, нашла себе культурное выражение в ностальгической мифологии о райском саде как истоке и цели человеческого существования.

2) Эпоха Героев.

Все было хорошо в райском состоянии идентификационной сращенности с первичной массой, но кое-чего там явно недоставало возможности регулярного, а не только во время военных набегов и тотемных праздников, удовлетворения сексуальных потребностей. И свершилось грехопадение, приведшее к изгнанию из Рая из недифференцированной массы, связанной системами табу и обрядов избегания, выделилась семья как форма социально приемлемого индивидуального удовлетворения мужчиной своей сексуальности. Причем оказалось вдруг, что сексуальные запреты первичной массы, порождавшие выброс отреагирования сексуальной функции в сферы деструктивности и агрессии, не были случайными. Оказалось, что индивидуальная сексуальность, не являющаяся искупительным ритуалом поклонения Отцу-тотему или же формой насилия и убийства суррогат-Матери (если рассматривать мужской вариант глубинной мотивации), сугубо травматична, ибо связана с первородным грехом " отцеубийства", с предательством первичных объектов любви родителей. Страшный образ Медузы Горгоны как символа разъятого материнского лона обозначил появление в человеческой культуре ее краеугольного камня, порожденного ситуацией брака инцестуозного страха наказания за первородный грех отцеубийства, т. е. посягательства на сексуальные прерогативы Отца.

Основными формами снятия каменной тяжести данного страха явились следующие культурные новации: покаянные религиозные системы, созданные вокруг образа принесенного в жертву сына-отцеубийцы; различного роды сублимационные формы бегства от сексуальности (от философии и политики до арм ии и торговли);

и, наконец, любовное переживание, снимающее напряжение инцестуозности формами компенсаторно-мазохистической психической защиты, нацеленными на себе подобного страдальца. Таким образом и возникла первая форма персонализированного любовного переживания гомоэротическая любовь, смягчающая деструктивность семейной жизни и давшая культуре первые образцы любовной поэзии, ритуалы ухаживания и совращения и первые при меры любовного самопожертвования.

3) Эпоха людей.

Быть человеком значит постоянно бояться, неосознаваемо вовлекаться в различного рода компенсаторные, снимающие фобийность ритуалы самонаказания (от религии до трудовой деятельности) которые в совокупности и составляют общественное устройство. Данное качество человека обеспечивает социальную стабильность: все эпохи революционных преобразований суть результат кризиса института семьи как центра продуцирования бессознательной тревожности. Тревожность эта обеспечивается таким мощным источником, возникшим в европейской культуре на пороге Нового времени и питавшем ее компенсаторную сверхактивность на протяжении последних столетий, как гетеросексуальная любовь.

Любовь между мужчиной и женщиной, смешивающая воедино идентификацию, по рождаемую запретом сексуальности, и саму сексуальность, соединяющая не соединимое удовлетворение так называемых " первичных позывов" и их сублимирование, является, на первый взгляд, настолько явным неврозогенным психологическим извращением, что требует подробного рассмотрения своего возникновения и функционирования.

По своей глубинной природе гетеросексуальная любовь суть возвратная форма психической защиты, когда страх, порождаемый восприятием женщины в качестве недопустимого с точки зрения " греха отцеубийства" сексуального объекта, трансформируется через идентификацию с нею в латентную женственность самого мужчины. При этом открываются широчайшие возможности для сублимационной творческой активности, имитирующей женскую продуктивную функцию (не случайно же первыми образцами любви к женщине были именно великие сублиматоры Абеляр и Петрарка), а также частично снимается ужас инцестуозности сексуального акта, поскольку в режиме любовной идентификации с женщиной он приобретает явный мастурбационно-нарциссический, а не инцестуозный характер.

Глубинная мотивация женщины в рамках гетеросексуального любовного переживания носит менее драматический характер, поскольку идентификация с мужчиной позволяет ей достичь компенсации бессознательного негативизма по отношению к матери, связанного с так называемым " упреком фаллической неполноценности", хотя бы частично удовлетворить знаменитую " зависть к пенису".

При всем компенсаторном значении гетеросексуальной любви она, тем не менее, вносит в человеческую жизнь новую дозу тревожности, порождаемую бес сознательным чувством вины за грех предательства родителей как первичных объектов. Символом обратной стороны любви мужчины и женщины выступает меч (как выражение кастрационного страха), лежащий на постели между апостолами данного типа любовного переживания Тристаном и Изольдой. Формирование института семьи в качестве единственно возможного средства отреагирования любви позволило культуре получить самовоспроизводящуюся " ячейку общества" генератор бессознательной тревожности и чувства вины, толкающих человека к принудительному участию в навязчивых социальных ритуалах.

Кроме семьи, функцию провоцирования любовного отреагирования, смещения его по цели и использования его энергетики для поддержания системы социальности выполняют и прочие институты принудительной инфантилизации человека религия, тюрьма, армия и пр., использующие для этого архаические навыки массообразования, бессознательную тягу каждого человека к бе зличностному растворению в любовной взаимоидентификации с себе подобными вокруг фигуры символического родителя. Нужно для этого очень немногое прямое, либо же идеологическое запрещение удовлетворения ряда первичных потребностей (а прежде всего сексуальных) и навязывание массовидных форм отреагирования остальных (от гигиенических процедур до принятия пищи). Гарантированным результатом будет спонтанное сворачивание, регрессия к переживаниям младенческого периода " симбиоза с матерью", к любви и самопожертвованию по отношению к фигуре суррогат-родителя и к ненависти к тем, кто пытается разрушить этот защитный невроз.

Следует здесь отметить, что процедуры инфицирования массовой любви по своей эффективности могут быть соотнесены с оружием массового поражения, т. к. противостоять им человек просто не в состоянии. Любовь в качестве первичного защитного механизма просто отключает все благоприобретенные формы психологической защиты (и прежде всего критическую функцию со знания). Поэтому такую тревогу вызывает деятельность современных так называемых " тоталитарных сект", умело использующих закономерности провоцирования и фиксации массового любовного переживания. Но, вместе с тем, терапевтически ориентированные формы работы с феноменом любви в режиме непосредственного, либо же косвенного (посредством средств телевидения) массообразования, как это явствует из опыта сеансов доктора Кашпировского, способны приводить к поразительным результатам, что лишний раз демонстрирует защитную функцию любовного переживания.

Исходя из вышеизложенного, любовь также можно определить как открытую рану в мир травматических детских переживаний, посыпая соль на которую по средством ритуального запугивания (типа кастрационной символики серпа и молота), нас толкают на навязчивые действия, воспроизводящие наличный тип цивилизованности. Но эти действия бессмысленны лишь с точки зрения нашего сознания, представляющего собою совокупность сделанных задним числом объяснительных рационализаций первичных бессознательных импульсов, соотносимых с вербально-зафиксированными формами предыдущего опыта. С точки зрения соответствия нашим потенциальным, а не прошлым, бессознательным мотивам и аффектам все ритуалы цивилизации значимы и благотворны. Так, скажем, строевые занятия в современной армии, явно бессмысленные с точки зрения рациональной подготовки к ведению современного боя, чрезвычайно важны для формирования навыков взаимоидентификации (т. е. массовой любви), снимающей травматизм фрустрированности армейской жизни, которая выступает в качестве явной сверхтравмы.

Отсюда разделение на любовь земную и любовь небесную. Связанные с сексуальностью любовные переживания, при всей их неизбежной обреченности на угасание, для культуры пропадают зря, не сублимируя, а удовлетворяя на суррогат-объекте инфантильные инцестуозные желания. Поэт ому телесно-ориентированное, сексуальное отреагирование любовных переживаний, являющееся, кстати говоря, лучшим лекарством от " любовной лихорадки", всегда объявлялось чем-то культурно-неприемлемым, низшим, постыдным. Прославлялись же, объявлялись единственно достойными человека лишь по сути дела извращенные (инвертированные) формы сублимированной массовой сексуальности, украшенные плотной завесой идеологических рационализаций.

Любовь действительно является заразной болезнью, вирус которой отличает цивилизованного человека от дикаря. Страдая от любовного переживания, мы наказываем себя за грех взрослости и самостоятельности, за грех предательства детской зависимости от родителей. Неспособность любить другого человека разрушает личность, порождает страх одиночества и приводит к тяжелым психопатологическим последствиям, требующим психоаналитического лечения. Можно даже сказать, что любовь есть расплата за право быть личностью, есть маленький тайный уголок детской зависимости от другого человека в большом взрослом мире.

Подведем горький итог: каждый человек живет дважды, отреагируя во взрослом состоянии травматические переживания собственного детства. Поэтому, быть человеком значит любить, любить значит мучиться, но лучше, конечно же, помучиться, чем не жить вообще, как говаривал незабвенный товарищ Сухов.