Слова Мефистофеля из сцены «Темная галерея» в первом акте второй части «Фауста» Гёте, перевод Б. Пастернака.

о погружении в кратер и вознесении к «небесным высям» в таинстве пресуществления. Также и литургия начинает­ся со слов: Confiteor, quia peccavi nimis («Каюсь, ибо пре­много согрешил») и т. д. Представляется, что нисхождение требует помощи и поддержки со стороны «проводника», ибо человек испытывает большие трудности, опускаясь со своей высоты и смиренно оставаясь «внизу». Человек бо­ится признаться самому себе в собственной низости, ибо в первую очередь он опасается потери своего общественного престижа, а во вторую очередь — падения уровня мораль­ного самосознания, ухудшения собственного мнения о себе. Вот почему люди так отчаянно стремятся избегать само­критики; предпочитая проповедовать другим, они продол­жают пребывать в неведении относительно самих себя. От­сутствие знаний о себе даже приносит им удовлетворение — ведь в этом случае на поверхности спокойного озера ил­люзий, питаемых человеком относительно своей собствен­ной персоны, не появляется ни малейшей ряби.

И все же «внизу» сохраняется почва для реальности, ко­торая продолжает существовать и оказывать свое воздей­ствие, преодолевая любые попытки самообмана. Добраться до этой почвы и укорениться в ней — задача чрезвычайной важности, особенно с учетом того обстоятельства, что со­временный человек, вообще говоря, выказывает тенден­цию к некоторому возвышению над своим истинным уров­нем. К подобному обобщающему выводу нас подводит раз­бираемый сон: благодаря большому количеству «персона­жей» сама проблема представлена в нем как коллективная по своей природе. Более того, сон претендует на еще более обширный масштаб, вплоть до общечеловеческого: ведь «паук» непосредственно приближается к окнам здания, в котором принимаются «решения международного значе­ния». «Паук» стремится оказать влияние на тех, кто засе­дает в этом здании, и указать им путь к «внутреннему ми­ру», к самопознанию. Сновидение выражает надежду, что они будут «способствовать миру». Таким образом, «паук» играет роль мессии, выступающего с призывом и принося­щего спасительную весть.

В конце сновидения обнаруживается, что рассказчица не вполне одета. Этот часто встречающийся в сновидени­ях мотив, вообще говоря, указывает на недостаточную адаптацию или даже на плохое осознание той ситуации, в которой оказался субъект. Подобное подчеркивание собст­венных недостатков и ошибок рассказчицы в данном слу­чае должно благотворно сказаться на ее сознании, ибо ког­да человек чувствует себя в силах просветить других, он подвергается особому риску впасть в чрезмерное самомне­ние.

Призыв «оставаться внизу» приходится слышать доволь­но часто; в нашу эпоху он вызывает определенную озабо­ченность у некоторой части богословов. Последние опаса­ются, что исходя из психологии, укорененной в подобном настрое сознания, можно придти к этической небрежности, к снижению уровня нравственных критериев. Но не следу­ет забывать, что психология прежде всего дает нам воз­можность познавать и осознавать не только зло, но и добро; поэтому опасность поддаться злу тем меньше, чем выше степень его осознания. Никто из тех, кто идет по жизни с открытыми глазами, не может избежать встречи со злом; но он меньше рискует провалиться в яму, нежели слепой. Богословы с подозрением относятся к исследованиям бес­сознательного, обнаруживая в них «гностицизм»¹; они так­же имеют обыкновение цеплять ярлыки «антиномизма» и «либертинизма» на моральные проблемы, возникающие в связи с этими исследованиями. Но ведь ни один разумный человек не станет полагать, что даже самые искренние ис­поведь и покаяние в собственных грехах впредь уберегут его от совершения новых грехов. Можно быть уверенным на 99, 9%, что при первом же удобном случае он согрешит вновь.

Углубленное знание психологии вынуждает нас прийти к выводу о том, что человек просто-напросто не может жить, не греша — cogitatione, verbo et opere («мыслью, словом и действием»). Лишь глубоко наивное, лишенное развитого сознания существо способно вообразить, что оно в силах избежать греха. Психология больше не может

Гностицизм (от греческого «гносис - «знание») — обобщенное назва­ние еретических учений, трактующих мир и человека как творения не всеблагого Бога, а низших сил. Лишь благодаря мистическому «гно­сису» человек имеет возможность отрешиться от своей низменной (те­лесной и душевной) природы и достичь подлинного духовного едине­ния с Богом.

предаваться подобным инфантильным иллюзиям. Ради верности истине она обязана признать, что неосознанность не только не служит оправданием или извинением для чего бы то ни было: она сама по себе является одним из самых тяжких грехов. Человеческий суд может простить этот грех; но это не помешает природе отомстить самым безжа­лостным образом, ибо она карает за допущенные ошибки, невзирая на «смягчающие обстоятельства» и не интересу­ясь степенью осознанности проступка. Евангельская прит­ча о неверном управителе показывает нам, что слуга, пред­ставивший ложный отчет, может даже заслужить похвалу своего хозяина — за «догадливость»¹; что же говорить о том исключенном из 6-й главы Евангелия от Луки отрыв­ке, где Христос обращается к согрешившему против Суб­боты: «Если ты знаешь, что делаешь, ты благословен; если же не знаешь, то ты проклят как нарушитель Закона»!

Широкое и углубленное знание бессознательного имеет такое же значение, как и большой жизненный опыт. Бла­годаря ему личность приумножает свои знания о жизни и начинает более осознанно воспринимать мир и самое себя, что не обходится без столкновений с новыми, вроде бы не­знакомыми прежде ситуациями, требующими занятия оп­ределенной этической позиции. Эти новые с виду ситуа­ции, однако, присутствовали и раньше; просто их мораль­ное и интеллектуальное восприятие было менее интенсив­ным и строгим, и не без определенной преднамеренности они были отодвинуты в неясную тень. Подобная умышлен­ная «небрежность» позволяла субъекту пользоваться своего рода «алиби» с целью избежать болезненных этических ре­шений. Если же человек достигает более глубокого и на­дежного знания о самом себе, ему часто приходится стал­киваться со сложнейшими проблемами, вплоть до таких этических конфликтов, развязки которых не найти ни в каком законе — ни в Десяти заповедях, ни где-либо еще.

Именно тогда наступает время решений этического по­рядка: ведь простое подчинение кодифицированному «ты не должен», «тебе нельзя» вовсе не является этическим решением: это всего лишь акт повиновения, который при определенных обстоятельствах может стать подходящей