Сын Америки

Ричард Райт

Сын Америки

Райт Ричард

Сын Америки

Ричард Райт

Сын Америки

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СТРАХ

Дрррррррррррррр!

В темной комнате затрещал будильник. Скрипнула пружина матраса. Женский голос нетерпеливо окликнул:

- Биггер, да заткни ты его!

Недовольное ворчание послышалось сквозь металлический трезвон. Зашлепали босые ноги по деревянным половицам, и звук сразу оборвался.

- Зажги свет, Биггер.

- Сейчас, - пробормотал сонный голос.

Электрическая лампочка осветила комнату и посреди комнаты молодого негра, который стоял между двумя железными кроватями и тер кулаками глаза. Женщина на кровати справа заговорила опять:

- Бэдди, ты тоже вставай! У меня сегодня большая стирка, я хочу, чтоб вы все поскорей убрались из дому.

Другой негр, помоложе, вылез из-под одеяла и спустил ноги на пол. Женщина в длинной ночной рубашке тоже встала с кровати.

- Отвернитесь, я буду одеваться, - сказала она.

Оба повернули головы и стали смотреть в противоположный угол. Женщина сбросила рубашку и быстро надела трико. Потом она оглянулась на свою кровать и позвала:

- Вера! Вставай.

- А который час, мама? - спросил приглушенный девичий голос из-под ватного одеяла.

- Вставай, говорят тебе.

- Встаю, встаю.

Темнокожая девушка слезла с кровати, потянулась всем телом и зевнула. Все еще сонная, она села на стул и взялась за свои чулки. Братья по-прежнему стояли спиной и повернулись только тогда, когда мать и сестра были уже достаточно одеты, чтобы не стыдиться их взгляда; потом те в свою очередь отвернулись, чтобы дать одеться мужчинам. Но вдруг все четверо замерли - их внимание привлек негромкий шорох где-то в жидко оштукатуренной стене. Они забыли о ритуале деликатности и, повернувшись, испуганно шарили взглядами по полу.

- Вот она, Биггер! - взвизгнула женщина, и тотчас же вся маленькая однокомнатная квартира пришла в движение. С грохотом опрокинулся стул, женщина, полуодетая, в одних чулках, задыхаясь, вскочила на кровать. Оба брата, босые, словно окаменели на месте, только глаза их тревожно бегали, заглядывая под стулья и кровати. Девушка забилась в угол, съежилась и, подхватив обеими руками подол рубашки, стянула ее вокруг колен.

- О-о! О-о! - жалобно вскрикивала она.

- Вон она, вон!

Женщина протянула дрожащий палец. Глаза у нее были совсем круглые от страха.

- Где?

- Я не вижу.

- Биггер, она за сундуком, - заплакала девушка.

- Вера! - закричала женщина. - Иди сюда, на кровать! Она тебя укусит!

Не помня себя, Вера бросилась к кровати, и женщина помогла ей влезть. Крепко ухватившись друг за друга, черная мать и коричневая дочка с ужасом глядели на сундук, стоявший в углу.

Биггер диким взглядом обвел комнату, потом метнулся к занавеске, скрывавшей газовую плиту, отдернул ее и сорвал со стены две тяжелые чугунные сковороды. Потом он быстро повернулся и, не сводя глаз с сундука, вполголоса позвал брата.

- Бэдди!

- Да?

- На, держи сковороду.

- Есть!

- Теперь иди к двери.

- Есть!

Бэдди присел на корточки у двери, согнув руку и держа на весу тяжелую сковороду. В комнате было тихо, слышалось только частое тяжелое дыхание всех четверых. Биггер на цыпочках стал подбираться к сундуку, крепко стиснув край второй сковороды, быстрым, пляшущим взглядом впиваясь в каждый дюйм пола. Вдруг он застыл на месте и, не оглядываясь, не шевеля ни одним мускулом, позвал:

- Бэдди!

- Угу?

- Поставь ящик на то место, где дыра, чтоб ей никуда ходу не было.

- Сейчас.

Бэдди подскочил к деревянному ящику и быстро переставил его, закрыв большую дыру, зиявшую у самого плинтуса, потом вернулся и снова замер у двери со сковородой наготове. Биггер потихоньку ступил еще шаг и осторожно заглянул за сундук. Там ничего не было. Стараясь не шуметь, он выставил вперед босую ногу и чуть-чуть подвинул сундук.

- Вон она! - снова вскрикнула мать.

Огромная черная крыса, пискнув, подпрыгнула, вцепилась зубами в штанину Биггера и повисла на ней.

- А, дьявол! - шепотом выругался Биггер и завертелся на месте, яростно дрыгая ногой. Он дрыгал с такой силой, что крыса не удержалась и, отлетев в сторону, ударилась о стену и упала. Но тотчас же она перевернулась и прыгнула снова. Биггер отскочил, и крыса угодила в ножку стола. Стиснув зубы, Биггер занес сковороду, но не решался швырнуть ее, боясь промахнуться. Крыса пискнула, повернулась и забегала мелкими кругами, высматривая, куда бы укрыться: она еще раз прыгнула на Биггера, но пролетела мимо и, шмыгнув к ящику, стала царапаться разъезжающимися лапками сначала об одну стенку, потом о другую в поисках знакомой дыры. Потом она повернулась и вдруг встала на задние лапки.

- Давай, Биггер! - закричал Бэдди.

- Убей ее! - взвизгнула женщина.

Брюшко у крысы пульсировало от страха. Биггер сделал шаг вперед, и крыса издала протяжный, тонкий писк отчаяния, ее черные, похожие на бисеринки глаза блеснули, короткие передние лапки беспомощно задергались в воздухе. Биггер швырнул сковороду и не попал: сковорода, громыхая, покатилась по полу и ткнулась в стену.

- А, дьявол!

Крыса опять прыгнула. Биггер увернулся. Крыса забилась под стул и злобно запищала. Биггер стал медленно пятиться назад, к двери.

- Давай мне твою сковороду, Бэдди, - сказал он тихо, не спуская глаз с крысы.

Бэдди протянул руку. Биггер схватил сковороду и высоко поднял ее над головой. Крыса рысцой перебежала комнату и снова стала тыкаться мордой в ящик, лихорадочно ища дыру; потом опять поднялась на задние лапки, выпятив вздрагивающее брюшко, и с пронзительным писком оскалила длинные желтые клыки.

Биггер прицелился, ругнулся себе под нос и метнул сковороду. Раздался треск проломанного ящика. Женщина вскрикнула и закрыла лицо руками. Биггер на цыпочках сделал несколько шагов и заглянул, вытянув шею.

- Попал! - пробормотал он, и улыбка обнажила его стиснутые зубы: Ей-богу, попал.

Он оттолкнул ногой обломки ящика, и все увидели длинное черное тело крысы, распластанное на полу, и два торчащих желтых клыка. Биггер взял свой башмак и сильным ударом размозжил крысе голову, приговаривая срывающимся голосом:

- Ах ты, сволочь!..

Женщина упала на колени и, зарыв голову в подушки, рыдала:

- Господи, господи, помилуй нас...

- Мама, мама, - жалобно тянула Вера, нагнувшись над ней. - Не плачь. Она уже издохла.

Братья стояли над мертвой крысой и переговаривались с почтительным восхищением:

- Ну и здоровенная гадина!

- Такая и горло перегрызть могла, очень даже просто!

- С фут будет, я думаю.

- И как это они вырастают такие большие?

- А чего ей, сволочи. Жрет всякие отбросы, что ни попадется.

- Смотри, Биггер, как она тебе здорово штаны разорвала.

- Еще хорошо, что только штаны, а не ногу.

- Биггер, пожалуйста, выбрось ее, - попросила Вера.

- Эх ты, трусиха несчастная, - сказал Бэдди.

Женщина на кровати продолжала всхлипывать. Биггер оторвал кусок газеты, осторожно ухватил крысу за хвост и поднял на вытянутой руке.

- Выбрось ее, Биггер, - повторила Вера.

Биггер засмеялся и пошел к кровати, раскачивая крысу, словно маятник, взад и вперед. Его забавлял страх сестры.

- Биггер! - судорожно выкрикнула Вера и осеклась: глаза ее закрылись, она пошатнулась, упала на мать и мешком свалилась с кровати на пол.

- Биггер, ради бога! - простонала мать, поднимаясь и наклоняясь над Верой. - Сейчас же перестань. Выбрось вон эту крысу.

Он положил крысу на пол и принялся одеваться.

- Биггер, помоги мне положить Веру на постель, - сказала мать.

Он повернулся не сразу.

- А что случилось? - спросил он с притворным недоумением.

- Делай, что я тебе сказала.

Он подошел к кровати и помог матери поднять Веру. Глаза Веры были закрыты. Он отошел и продолжал одеваться. Потом он завернул крысу в газету, вышел, спустился по лестнице и бросил крысу в мусорный ящик в углу двора. Когда он возвратился, мать все еще хлопотала над Верой, прикладывая ей мокрое полотенце к голове. Увидя, его, она выпрямилась, глаза и щеки у нее были мокрые от слез, губы гневно сжаты.

- Знаешь, я иногда просто не пойму, откуда это у тебя.

- Что " это"? - спросил он вызывающе.

- Выходки какие-то дурацкие.

- А в чем дело?

- Вот напугал сестру чуть не до смерти этой крысой. Что ты - дурачок или маленький?

- А я почем знал, что она такая трусиха?

- Бэдди! - позвала мать. - Возьми постели там газету.

- Сейчас, мама.

Бэдди развернул газету и накрыл кровавое пятно на полу, где свалилась убитая крыса. Биггер подошел к окну и рассеянно выглянул на улицу. Мать, нахмурясь, смотрела ему в спину.

- Я иной раз думаю, зачем я только тебя на свет родила, - сказала она с обидой.

Биггер посмотрел на нее и опять отвернулся:

- А ведь верно. Оставила б меня там, где я был.

- Бесстыдник! Замолчи сейчас же!

- Да не кричи ты, ради бога, - сказал Биггер, закуривая сигарету.

- Бэдди, возьми обе сковороды и брось их в раковину, - сказала мать.

- Сейчас, мама.

Биггер прошелся по комнате и сел на кровать. Мать следила за ним глазами.

- Был бы ты мужчиной, так нам не пришлось бы жить в этой помойной яме, - сказала она.

- Ну, начинается.

- Как ты, Вера? - спросила мать.

Вера подняла голову и испуганно огляделась, как будто ожидала увидеть еще одну крысу.

- Ох, мамочка!

- Бедная ты моя.

- Я не виновата. Меня Биггер напугал.

- Ты не ушиблась?

- Головой стукнулась, когда упала.

- Ну ничего, успокойся. Пройдет.

- Как это он только может, Биггер. - Вера опять заплакала.

- Он просто дурень, - сказала мать. - Дурень безмозглый, вот и все.

- Я теперь опоздаю на курсы кройки и шитья.

- Ты ляг как следует и полежи еще немного. Тебе легче станет, - сказала мать.

Она отошла от Веры и сердито посмотрела на Биггера.

- А если бы ты встал как-нибудь утром и нашел сестру мертвой в постели? Что бы ты тогда сказал? - спросила она. - А если б эти крысы всем нам ночью горло перегрызли? Да что! Тебя ведь это не трогает! Ты только о себе и думаешь. Даже когда Бюро помощи предлагает тебе работу, ты ломаешься, покуда не пригрозят снять семью с пособия и лишить последнего куска хлеба. Честное слово, Биггер, такого никудышного парня я в жизни не встречала.

- Это я уже тысячу раз слышал, - сказал он, не поворачивая головы.

- Ну так выслушай еще раз! И помни, Биггер, когда-нибудь придется тебе поплакать. Когда-нибудь ты еще пожалеешь, что не научился ничему, кроме как шляться по улицам. Только будет поздно.

- Довольно тебе каркать, - сказал он.

- Я не каркаю, а говорю то, что есть! А если тебе не нравится, можешь убираться. Мы и одни проживем. Что с тобой в этой дыре мучиться, что без тебя.

- Да оставь ты меня, ради бога, - сказал он с раздражением.

- Вот попомни мои слова, - продолжала она. - Если ты не возьмешься за ум и не отстанешь от своей шайки, кончишь там, где тебе и не снится. Думаешь, я не знаю, чем вы занимаетесь? Знаю. Та дорожка, по которой ты идешь, сынок, ведет прямо на виселицу, заруби себе это на носу. - Она оглянулась и увидела Бэдди. - Бэдди, выкинь этот ящик.

- Да, мама.

Наступило молчание. Бэдди понес ящик из комнаты. Мать ушла к плите за занавеску, Вера села на кровати и спустила ноги на пол.

- Полежи еще, Вера, - крикнула мать.

- Уже все прошло, мама. Мне надо идти на курсы.

- Ну, если прошло, так накрывай на стол, - сказала мать, снова уходя за занавеску. - Господи, как я устала от всего этого, - жалобно зажурчал оттуда ее голос. - Мечешься, мечешься, все только стараешься для детей, а им и дела нет.

- Неправда, мама, - запротестовала Вера. - Зачем ты так?

- Иной раз кажется, вот легла бы - и не встала.

- Мама, мама, не надо так говорить.

- Все равно при такой жизни меня надолго не хватит.

- Скоро я буду уже взрослая, мама, начну работать.

- Только я до этого не доживу. Господь призовет меня раньше.

Вера прошла за занавеску, и Биггер услышал, как она утешает и уговаривает мать. Он старался не вслушиваться в их голоса. Он ненавидел своих родных, потому что знал, как им тяжело и что он бессилен помочь им. Он знал, что, если только он впустит в свое сознание картину их жизни, такой жалкой и неприглядной, страх и отчаяние тотчас же захлестнут его. Вот почему он старался замкнуться в каменном равнодушии. Он жил вместе с ними, но за непроницаемой стеной. К себе он был еще более суров. Он знал, что стоит ему осознать во всей полноте, что представляет собой его жизнь, и он убьет себя или кого-нибудь другого. Поэтому он прятался от самого себя и искал выхода в бессмысленном озорстве.

Он встал и раздавил окурок о подоконник. Вошла Вера и принялась раскладывать на столе ножи и вилки.

- Идите завтракать, дети, - позвала мать.

Он сел за стол. Запах жареного бекона и кипящего кофе проникал сквозь занавеску. Донесся голос матери, напевавшей:

Жизнь мчится, словно горный поезд,

И машинист пусть смотрит в оба,

Чтоб с рельсов не сойти ни разу

От колыбели и до гроба.

Песня его раздражала, и он был рад, когда мать перестала петь и вошла в комнату с кофейником и сморщенными ломтиками бекона на тарелке. Вера поставила на стол хлеб, и все сели. Мать закрыла глаза, опустила голову и забормотала:

- Благодарим тебя, господи, за пищу, которую ты ниспослал нам для поддержания тела нашего. Аминь. - Она подняла глаза и тем же тоном сказала: - Если хочешь удержаться на работе, Биггер, придется тебе научиться вставать пораньше.

Он не ответил, даже не посмотрел на нее.

- Кофе будешь пить? - спросила Вера.

- Буду.

- Так ты, значит, возьмешь это место, Биггер? - спросила мать.

Он отложил вилку и повернулся к ней.

- Я же тебе вечером сказал, что возьму. Сколько раз можно спрашивать одно и то же?

- Что ты набрасываешься, как дикий зверь? - сказала Вера. - Спросить нельзя?

- Передай мне хлеб и заткнись.

- Помни же, в половине шестого ты должен быть у мистера Долтона, сказала мать.

- Ты уже это десять раз говорила.

- Я боюсь, как бы ты не забыл, сынок.

- И наверняка забудет, - сказала Вера.

- Оставьте вы Биггера в покое, - вмешался Бэдди. - Он ведь сказал, что возьмет это место.

- Брось ты с ними говорить, - сказал Биггер.

- Сейчас же замолчи, Бэдди, или уходи из-за стола, - сказала мать. - Не хватало еще, чтоб и ты стал язык распускать. Довольно и одного полоумного в семействе.

- Оставь, мама, - сказал Бэдди.

- Посмотреть на Биггера, так он будто и не рад, что получает работу, сказала мать.

- А что я должен делать? Танцевать? - спросил Биггер.

- Биггер! - крикнула сестра.

- А ты не суйся, не твоего ума дело, - сказал он ей.

- Если Биггер возьмет это место, - сказала мать тихим, ласковым голосом, аккуратно отрезая ломтик хлеба, - я для вас устрою хорошее уютное жилье, ребятки. Не будете больше тесниться, как свиньи в хлеву.

- Не из таких Биггер, чтобы думать об этом, - сказала Вера.

- Слушайте, дайте мне поесть спокойно, - сказал Биггер.

Мать продолжала говорить, не обращая внимания на его слова, но он уже не слушал.

- Мама говорит с тобой, Биггер, - сказала Вера.

- _Ну и что_?

- Как тебе не стыдно, Биггер!

Он отложил вилку, и его крепкие черные пальцы вцепились в край стола; стало тихо, только вилка Бэдди позвякивала о тарелку. Биггер смотрел на сестру в упор, пока та не опустила глаза.

- Дайте мне поесть спокойно, - повторил он.

Доедая, он чувствовал, что они думают о работе, которую он должен получить сегодня, и это бесило его: он чувствовал, что его обошли, заставили дешево сдаться.

- Мне нужно денег на трамвай, - сказал он.

- Вот, больше у меня нет, - сказала мать, подвинув к его тарелке монету в двадцать пять центов.

Он положил монету в карман и одним духом проглотил свою чашку кофе. Он снял с вешалки пальто и кепку и пошел к двери.

- Помни, Биггер, - сказала мать. - Если ты не возьмешь это место, нас снимут с пособия. Бюро вычеркнет нас из списков.

- Я же сказал, что возьму! - крикнул он и с силой захлопнул дверь.

Он спустился по лестнице, в подъезде остановился и через стеклянную дверь посмотрел на улицу. Мимо то и дело проносились трамваи, дребезжа на повороте. Все опротивело ему дома. Ссоры, крики, изо дня в день одно и то же. Но что делать? Каждый раз, когда он задавал себе этот вопрос, мысль его упиралась в глухую стену, и он переставал думать. Через улицу, как раз напротив, остановился грузовик, и он увидел, как двое белых рабочих в комбинезонах, с ведерками и кистями, спрыгнула на тротуар. Да, можно взять это место у Долтона, надеть на себя ярмо, а можно отказаться и подохнуть с голоду. Злоба душила его при мысли о том, что у него нет другого выбора. Да, но нельзя стоять тут так до вечера. Чем же ему заняться? Он не мог решить, купить ли за десять центов иллюстрированный журнал, или сходить в кино, или пойти в биллиардную потолковать с ребятами, или просто пошататься по улицам. Он стоял, засунув руки глубоко в карманы, сдвинув сигарету в угол рта, и в раздумье наблюдал за рабочими, возившимися у дома напротив. Они наклеивали на рекламный щит большой красочный плакат. На плакате изображено было лицо белого мужчины.

- Бэкли, - пробормотал он вполголоса. - Опять хочет пройти в генеральные прокуроры штата. - Рабочие пришлепывали плакат мокрыми кистями. Он посмотрел на круглое, сытое лицо и покачал головой. - Будь я проклят, если этот жулик загребает меньше миллиона в год. Эх, один бы день посидеть на его месте, никогда больше не знал бы горя.

Рабочие, покончив с плакатом, собрали свои ведерки и кисти, сели в кабину, и грузовик укатил. Биггер смотрел на плакат: белое лицо было пухлое, но строгое; одна рука была поднята, и палец указывал прямо на прохожих. Есть такие плакаты: когда стоишь перед ними, кажется, что нарисованное лицо смотрит прямо на тебя, и, даже если пройдешь мимо и оглянешься, оно все смотрит тебе вслед немигающими глазами, пока не отойдешь совсем далеко, и тогда оно расплывается, вот как в кино бывает. Вверху плаката стояло большими красными буквами: КТО НАРУШАЕТ ЗАКОН, ТОТ НИКОГДА НЕ ВЫИГРАЕТ!

Биггер выпустил дым и беззвучно засмеялся.

- Ах ты, мошенник, - пробормотал он, качая головой. - Уж у тебя-то всегда выиграет тот, кто _тебе_ заплатит!

Он открыл дверь, и его обдало утренней свежестью. Он пошел по тротуару опустив голову, поигрывая монетой в кармане. Он остановился и обшарил карманы: в жилетном кармане лежал один медный цент. Выходило всего двадцать шесть центов, из них четырнадцать нужно было отложить на проезд к мистеру Долтону - если, конечно, он решит взять это место. Чтобы купить журнал и сходить в кино, не хватает еще но крайней мере двадцати центов.

- Вот жизнь собачья, вечно ходишь без гроша! - выругался он.

Он постоял на углу, на солнышке, оглядывая прохожих и бегущие мимо трамваи. Денег мало; если он не достанет еще, ему некуда девать себя до вечера. Ему хотелось посмотреть новый фильм; он изголодался по кино. В кино так легко мечтать: нужно только откинуться на спинку кресла и пошире раскрыть глаза.

Он подумал о Гэсе и Джеке и Джо. Пойти в биллиардную потолковать с ними? Но какой смысл? Разве только они решатся на то, что давно уже задумали все вчетвером. Тогда это верные деньги, и скоро. С трех до четырех часов дня в квартале, где находится " Торговля деликатесами" Блюма, не бывает дежурного полисмена, и бояться нечего. Можно так: один из них возьмет Блюма на мушку револьвера, чтобы тот не кричал; другой будет сторожить парадную дверь; третий станет у черного хода; а четвертый вытащит деньги из ящика под прилавком. Потом они запрут Блюма в лавке, убегут с черного хода переулками, а через час встретятся в биллиардной Дока или в Клубе молодежи Южной стороны и разделят добычу.

Все займет самое большее две минуты. И это будет последнее их дело. Правда, и самое рискованное. До сих пор они совершали налеты только на газетные киоски, палатки фруктовщиков или жилые квартиры. И никогда не трогали белых. Они грабили только негров. Они знали, что грабить своих гораздо легче и безопаснее, потому что белые полисмены смотрят сквозь пальцы на преступления негров против негров. Уже несколько месяцев они строили планы налета на лавку Блюма, но привести их в исполнение все не хватало духу. Они инстинктивно чувствовали, что грабеж у Блюма явится нарушением векового запрета: переходом границы, за которой обрушится на них вся ярость чужого, белого мира; что это будет вызов владычеству белой расы, вызов, который они томительно желали, но боялись бросить. Да, если б им удалось ограбить Блюма, это была бы настоящая победа. Все их прежние дела рядом с этим просто детская игра.

- До свидания, Биггер.

Он оглянулся и увидел Веру с рукодельным мешочком, болтавшимся на локте. Она дошла до угла, остановилась и вернулась к нему.

- Ну, чего тебе надо?

- Биггер, послушай... Вот у тебя теперь будет хорошее место. Не водись больше с Джеком и Гэсом и Джо. Опять ведь попадешь в беду.

- А ты не суй свой длинный нос в мои дела.

- Но Биггер...

- Проваливай на свои курсы, понятно?

Она круто повернулась и пошла по тротуару. Он понял, что мать говорила о нем с Верой и Бэдди, сказала, что, если он опять попадется, его уже не пошлют в исправительную школу, как прошлый раз, а прямо засадят в тюрьму. Что мать говорит о нем с Бэдди - это наплевать. Бэдди хороший парень. У самого голова на плечах есть. Но Вера - девчонка, дура, что ни скажи, всему верит.

Он зашагал к биллиардной. Подходя, он увидел Гэса, шедшего ему навстречу. Он остановился и стал ждать. Это Гэсу первому пришла в голову мысль о налете на Блюма.

- Здорово, Биггер!

- Что слышно, Гэс?

- Ничего. Джо и Джека не видел?

- Нет. А ты?

- Нет. Сигареты есть?

- Есть.

Биггер вытащил из кармана пачку и протянул Гэсу; закурил сам и дал ему прикурить. Они прислонились к красной кирпичной стене и курили; сигареты белели на черном фоне подбородков. Биггер смотрел на восток, где солнце разгоралось ослепительной желтизной. В стороне по небу плыли разорванные белые облака. Приятно было попыхивать сигаретой, ни о чем определенном не думая. Внимание скользило, задерживаясь на незначительных уличных сценах. Он машинально провожал взглядом каждую машину, проносившуюся с шуршанием по гладкому черному асфальту. Прошла мимо женщина, и он смотрел на ее покачивающиеся на ходу бодра, пока она не скрылась в подъезде. Он вздохнул, почесал подбородок и сказал негромко:

- День сегодня теплый.

- Да, - сказал Гэс.

- Солнце лучше греет, чем паршивые батареи дома.

- Да, хозяева не очень-то стараются топить.

- Квартирную плату требовать - это они знают.

- Хорошо бы скорей настало лето.

- Угу, - сказал Биггер.

Он потянулся всем телом и зевнул. На глазах у него выступили слезы. Четкие контуры стального и бетонного мира расплылись зыбкими волнами. Он моргнул, и мир снова сделался твердым, машинным и ясным. Какое-то движение в небе заставило его поднять голову; он увидел узкую белую ленту, извивающуюся в глубокой синеве.

- Смотри! - сказал Биггер.

- Чего?

- Самолет слова пишет, - сказал Биггер, указывая пальцем.

- Ну!

Они следили за тоненькой полоской белого дыма, заплетавшейся в буквы: ПОКУПАЙТЕ... Самолет летел так высоко, что временами терялся в слепящем свете.

- Его и не видно, - сказал Гэс.

- Как будто маленькая птичка, - пробормотал Биггер, по-детски удивленно вздохнув.

- Здорово летают белые, - сказал Гэс.

- Да, - сказал Биггер, жадно всматриваясь. - Им все можно.

Крошечный самолет бесшумно кружил и петлял, исчезал и появлялся вновь, волоча за собой длинный белый пушистый хвост, ложившийся завитками, точно выдавленная из тюбика зубная паста; завитки разбухали, редели по краям и медленно таяли в воздухе. Самолет выписывал второе слово: ГАЗОЛИН...

- А на какой он высоте? - спросил Биггер.

- Не знаю. Сто миль, а может быть, тысяча.

- Я бы тоже научился так летать, если б можно было, - сказал Биггер задумчиво, как будто обращаясь к самому себе.

Гэс сложил губы бантиком, отодвинулся от стены, втянул голову в плечи, снял кепку, низко поклонился и произнес с притворной почтительностью:

- Да, сэр...

- Поди ты к черту, - сказал Биггер, улыбаясь.

- Да, сэр, - снова сказал Гэс.

- Я бы _выучился_, если б можно было, - повторил Биггер.

- Да, если б ты не был негром, и если б у тебя были деньги, и если б тебя приняли в летную школу, ты бы _выучился_, - сказал Гэс.

Биггер с минуту словно подсчитывал все " если", которые нагромоздил Гэс. Потом оба громко захохотали, поглядывая друг на друга прищуренными глазами. Нахохотавшись, Биггер сказал не то вопросительно, не то утвердительно:

- ЧуднО все-таки белые с нами обходятся.

- Если б только чуднО, - сказал Гэс.

- Может, они и правы, что не дают нам учиться летать, - сказал Биггер. - Потому что если б я, например, полетел на самолете, то уж непременно захватил бы с собой парочку бомб и спустил им на голову...

Они опять засмеялись, продолжая смотреть вверх. Самолет парил и нырял, и за ним на синем небе уже белело слово: СПИД...

- Покупайте газолин Спид, - произнес Биггер, медленно выговаривая слова... - Господи, до чего же мне хотелось бы полетать там, в облаках.

- Вот попадешь в рай, господь тебе крылышки даст, и будешь летать, сказал Гэс.

Они снова захохотали, а потом опять прислонились к стене, покуривая и щурясь на солнце. Мимо катились по асфальту автомобили. Лицо Биггера в ярком солнечном свете поблескивало, как черный металл. Во взгляде у него застыло задумчивое напряженное недоумение, как у человека, давно уже бьющегося над неразрешимой загадкой, ответ на которую постоянно ускользает от него, но упорно притягивает все его мысли. Молчание раздражало Биггера; ему хотелось сделать что-нибудь, чтобы отвлечься от этой назойливой загадки.

- Давай играть " в белых", - сказал Биггер. Это была их старая игра, заключавшаяся в том, что они старались подражать речи и манерам белых людей.

- Неохота, - сказал Гэс.

- Генерал! - торжественно возгласил Биггер и выжидающе поглядел на Гэса.

- К чертям! Я не хочу играть, - заворчал Гэс.

- Вы будете преданы полевому суду, - сказал Биггер, по-военному отчеканивая слова.

- Пошел ты, черномазый... - засмеялся Гэс.

- Генерал! - настаивал Биггер решительным тоном.

Гэс устало посмотрел на Биггера, потом подтянулся, отдал честь и отвечал:

- Да, сэр.

- Завтра на рассвете пошлите ваши части в наступление и атакуйте неприятеля с левого фланга, - приказал Биггер.

- Да, сэр.

- Пошлите Пятый, Шестой и Седьмой полки, - продолжал Биггер, хмуря брови. - Действуйте танками, газами, авиацией и пехотой.

- Да, сэр, - повторил Гэс и снова отдал честь, щелкнув каблуками.

С минуту они помолчали, глядя друг на друга, выпятив грудь и сжимая губы, чтоб удержать смех. Потом дружно прыснули, потешаясь не то над собой, не то над огромным белым миром, который ширился и высился вокруг них в солнечных лучах.

- Скажи, а что это такое " левый фланг"? - спросил Гэс.

- Не знаю, - сказал Биггер. - Я так слышал в кино.

Они снова захохотали. Потом успокоились и прислонились к стене, дымя сигаретами. Вдруг Биггер увидел, что Гэс сложил левую руку чашечкой и приложил ее к уху, точно телефонную трубку, а правую тоже сложил чашечкой и поднес ко рту.

- Алло, - сказал Гэс.

- Алло, - ответил Биггер. - Кто у телефона?

- Говорит Морган, - сказал Гэс.

- Слушаю вас, мистер Морган, - ответил Биггер, состроив льстивую и подобострастную мину.

- Я желаю, чтоб вы сегодня утром продали на бирже двадцать тысяч акций Американской стали, - сказал Гэс.

- По какой цене, сэр? - спросил Биггер.

- Ах, по какой хотите, - сказал Гэс с напускным раздражением. - У нас их слишком много.

- Да, сэр, - ответил Биггер.

- А в два часа позвоните мне в клуб и скажите, звонил ли президент, сказал Гэс.

- Да, мистер Морган, - ответил Биггер.

Оба сделали вид, что вешают телефонные трубки, потом покатились со смеху, держась за бока.

- Пари держу, так именно они и говорят, - сказал Гэс.

- Да, наверно, в этом роде, - согласился Биггер.

Они еще помолчали. Затем Биггер поднес ко рту сложенную чашечкой руку и заговорил в воображаемую трубку:

- Алло!

- Алло, - ответил Гэс. - Кто у телефона?

- Говорит президент Соединенных Штатов, - сказал Биггер.

- Я вас слушаю, мистер президент, - ответил Гэс.

- Сегодня в четыре часа дня я созываю заседание кабинета, и вы, как государственный секретарь, обязательно должны явиться.

- Ах, мистер президент, - сказал Гэс, - знаете ли, я очень занят. В Германии чего-то бузят, и я должен послать им ноту...

- Но это очень важно, - возразил Биггер.

- А какой вопрос вы будете разбирать на заседании кабинета? - спросил Гэс.

- Видите ли, негры в Америке очень бузят, - сказал Биггер, давясь от смеха, - надо что-нибудь сделать с этими черномазыми.

- А, ну если это насчет негров, так я приду, мистер президент, - сказал Гэс.

Они повесили воображаемые трубки, привалились к стене и долго хохотали. Мимо продребезжал трамвай. Биггер вздохнул и выругался:

- Сволочье проклятое!

- Чего ты?

- _Ничего_ нам делать не дают.

- Кто?

- _Белые_.

- Можно подумать, что ты это только сейчас узнал, - сказал Гэс.

- Нет. Но я никак не могу привыкнуть к этому, - сказал Биггер. - Вот что хочешь, не могу. Я знаю, что лучше не думать об этом, а все-таки думаю. И всякий раз, как я об этом подумаю, мне будто кто-то раскаленным железом тычет в глотку. Ты пойми, Гэс. Вот мы живом здесь, а они живут там. Мы черные, а они белые. У них есть все, а у нас ничего. Им можно всюду, а нам никуда. Живем как в тюрьме. У меня всегда такое чувство, будто я стою где-то под забором и только в щелочку поглядываю на мир.

- Брось ты эти мысли. От них не легче, - сказал Гэс.

- Знаешь что? - сказал Биггер.

- Ну?

- Мне иногда кажется, что со мной случится что-то страшное. - Биггер произнес это с оттенком мрачной гордости.

- Что? - спросил Гэс, быстро глянув на него. В глазах у Гэса отразился страх.

- Не знаю. Так мне кажется. Всякий раз, когда я думаю про то, что я черный, а они белые, что я здесь, а они там, мне кажется, со мной случится что-то страшное...

- А ну тебя! Ведь все равно тут ничего не поделаешь. Зачем же себя грызть? Ты - негр, а законы пишут они...

- Почему мы должны жить здесь, а не в другом месте? Почему нам нельзя летать на самолетах и водить пароходы?

Гэс толкнул Биггера в бок и проговорил добродушно:

- Эй ты, черномазый, выкинь все это из головы. А то смотри, спятишь.

Самолет улетел, и пушистые клубы белого дыма реяли, расплываясь в небе. Биггер зевнул и высоко вскинул руки над головой - хотелось двигаться и некуда было девать время.

- Никогда у нас ничего не случается, - пожаловался он.

- А что тебе нужно, чтобы случилось?

- Что-нибудь, - сказал Биггер и обвел широкий круг своей темной ладонью, как бы включая в этот круг все мыслимые событии мира.

Тут вдруг их глаза приковала к себе одна точка: аспидно-сизый голубь слетел на мостовую и принялся расхаживать между трамвайными рельсами, распушив перья и с царственным достоинством надувая взъерошенный зоб. Загремел трамвай, и голубь поспешно вспорхнул и понесся на плотных упругих крыльях, сквозь кончики которых просвечивало солнце. Биггер закинул голову и следил, как аспидно-сизая птица, кружа и хлопая крыльями, скрылась за гребнем высокой крыши.

- Вот бы мне так, - сказал Биггер.

Гэс засмеялся:

- Рехнулся, черномазый.

- Наверно, во всем этом городе только мы одни не можем жить там, где хочется, и делать то, что хочется.

- Брось ты думать об этом, - сказал Гэс.

- Не могу.

- Потому-то тебе и кажется, что с тобой что-то страшное случится, сказал Гэс. - Слишком много думаешь.

- А какого дьявола мне еще делать? - спросил Биггер, поворачиваясь к Гэсу.

- Напейся и проспись - все пройдет.

- Не могу. Денег нет.

Биггер смял сигарету и бросил, потом достал другую и протянул всю пачку Гэсу. Они опять закурили. Мимо проехал большой грузовик, взметая за собой тучу бумажек; бумажки покружились, белея на солнце, и медленно улеглись опять на землю.

- Гэс!

- Угу?

- Ты знаешь, где живут белые, Гэс?

- Ну, знаю, - сказал Гэс и указал на восток. - Вот там, за " чертой", на Коттедж Гроув-авеню.

- Нет, не там, - сказал Биггер.

- Как не там? - удивился Гэс. - А где же?

Биггер сжал кулак и ударил себя в солнечное сплетение.

- Вот здесь, у меня под ложечкой, - сказал он.

Гэс пытливо поглядел на Биггера и потом отвел глаза, словно ему стало стыдно.

- Да, я понимаю, что ты хочешь сказать, - пробормотал он.

- Всегда, когда я думаю о них, я их тут _чувствую_, - сказал Биггер.

- Да, и в груди тоже, и в горле, - сказал Гэс.

- Жжет, как огнем...

- Бывает, что даже вздохнуть нельзя...

Глаза Биггера, широко раскрытые, неподвижно смотрели в пространство.

- Вот тогда мне и кажется, что со мной случится что-то страшное... Биггер помолчал, зрачки его сузились. - Нет, даже не случится... А я сам сделаю что-то такое, и не захочу, а сделаю...

- Да! - сказал Гэс с лихорадочной поспешностью. В его глазах, обращенных на Биггера, было смешанное выражение страха и восхищения. - Да, да, я знаю, как это бывает. Как будто падаешь куда-то и не знаешь, где очутишься...

Голос Гэса замер. Солнце зашло за большое облако, и прохладная тень легла на улицу; но оно сейчас же вынырнуло, и на улице снова сделалось совсем светло и жарко. Длинный изящный черный автомобиль, сверкая на солнце, как стеклянный, промчался мимо на третьей скорости и свернул за угол несколькими кварталами дальше. Биггер вытянул губы и пропел:

- Зуууууум!

- Все у них есть, - сказал Гэс.

- Весь мир - их, - сказал Биггер.

- Ну ладно, хватит, - сказал Гэс. - Пошли в биллиардную.

- Пошли.

Они направились к двери биллиардной.

- Да, ты что ж, пойдешь на эту работу, про которую говорил? - спросил Гэс.

- Не знаю.

- Можно подумать, что тебе не нужна работа.

- Да, как бы не так!

Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Потом они толкнули дверь и вошли. В биллиардной было пусто, только у входа, облокотись на стойку, стоял толстый негр с недокуренной погасшей сигарой во рту. В глубине комнаты горела одна электрическая лампочка под зеленым колпаком.

- Здорово, Док, - сказал Биггер.

- Что-то вы сегодня рано, ребятки, - сказал Док.

- Джек и Джо не заходили? - спросил Биггер.

- Не было, - сказал Док.

- Сыграем партию, - предложил Гэс.

- Денег нет, - сказал Биггер.

- У меня есть немножко.

- Зажгите свет. Шары на полке, - сказал Док.

Биггер повернул выключатель. Они померились, кому начинать. Вышло Биггеру. Они начали игру. Биггер играл плохо: он думал о лавке Блюма, мысль о грабеже соблазняла и слегка пугала его.

- Помнишь то дело, о котором мы все толковали? - спросил Биггер небрежным, равнодушным тоном.

- Какое?

- Старый Блюм.

- А, - сказал Гэс. - Мы уже с месяц как перестали о нем толковать. Чего это ты вдруг надумал?

- Давай почистим его.

- Н-не знаю.

- Ты первый предложил это, - сказал Биггер.

Гэс выпрямился и пристально поглядел на Биггера, затем на Дока, который смотрел в окно.

- Тебе нужно, чтобы Док услыхал? Когда ты научишься говорить тихо?

- Да я только спросил, хочешь ли ты попробовать.

- Нет.

- А почему? Трусишь оттого, что он белый?

- Нет. У Блюма есть револьвер. Вдруг дойдет до перестрелки?

- А, ты просто боишься, вот и все. Он белый, и ты трусишь.

- Врешь, не трушу, - обиженно защищался Гэс.

Биггер подошел к Гэсу и обнял его за плечи:

- Слушай, тебе даже не придется входить. Ты будешь только сторожить у двери. Мы с Джеком и Джо войдем. Если ты кого-нибудь увидишь, ты свистнешь, и мы удерем через черный ход. Больше ничего.

Дверь отворилась; они замолчали и повернулись к двери.

- Вот Джек и Джо, - сказал Биггер.

Джек и Джо прошли в глубину биллиардной.

- Что вы тут делаете? - спросил Джек.

- Играем. Хочешь с нами? - спросил Биггер.

- Это что же, на твой счет, на мои деньги? - сказал Гэс.

Все засмеялись, и Биггер тоже, но он тотчас же оборвал свой смех. Он почувствовал, что смеются над ним, уселся у стены, положил ноги на перекладину соседнего стула и сделал вид, что не расслышал шутки. Гэс и Джо продолжали смеяться.

- Ну чего ржете как жеребцы, - сказал Биггер. - Мастера языком трепать, а на дело у вас пороху не хватает.

- Это как понимать? - спросил Джо.

- Есть один план. Я уже все обдумал, - сказал Биггер.

- Какой такой план?

- Лавка Блюма.

Наступило молчание. Джек закурил сигарету. Гэс смотрел в сторону, уклоняясь от разговора.

- Если б старый Блюм был негром, вы бы так и поскакали сейчас. А раз он белый, все трусят.

- Я не трушу, - сказал Джек. - Хочешь, пойдем?

- Говоришь, ты уже все обдумал? - спросил Джо.

Биггер шумно вздохнул и обвел всех троих взглядом. Ему казалось, что объяснения тут ни к чему.

- Это очень просто. Бояться совершенно нечего. От трех до четырех старик всегда один в лавке. Полисмен в это время уходит на другой конец квартала. Один из нас останется на улице и будет сторожить. Трое войдут в лавку, понятно? Один возьмет Блюма на мушку, второй полезет в кассу за деньгами, а третий сразу выйдет на черный ход и откроет дверь, чтобы мы могли быстро смыться переулком... Вот и все. На три минуты дела, не больше.

- У нас ведь был уговор, оружие в ход никогда не пускать, - сказал Джо. - И до сих пор мы белых не трогали.

- Неужели ты не понимаешь? Ведь это же _настоящее дело_, - сказал Биггер.

Он подождал новых возражений. Но так как все молчали, заговорил опять:

- Ничего тут нет трудного, если не трусить.

В комнате было тихо, только Док насвистывал у окна. Биггер внимательно следил за Джеком: он знал, что при таких обстоятельствах слово Джека будет решающим. Биггер боялся Гэса, потому что он знал, что, если Джек скажет " да", Гэс не выдержит. Гэс стоял у биллиарда, вертя в руках кий, рассеянно скользя взглядом по шарам, остановившимся в положении незаконченной партии. Биггер встал и резким взмахом руки разогнал шары, потом повернулся к Гэсу, не глядя, как шары, поблескивая, чертят зигзаги по зеленому сукну, сталкиваются, расходятся, отскакивают от упругих бортов. Биггер сам звал Гэса на этот грабеж, и все же от страха, что Гэс и в самом деле пойдет, что-то сжалось у него внутри; ему даже сделалось жарко. У него было такое ощущение, словно он хочет чихнуть и не может, только это было мучительнее, чем когда хочешь чихнуть. Ему стало еще жарче, внутри сжалось еще сильнее; зубы у него были стиснуты, нервы напряжены до предела. Он почувствовал, что в нем вот-вот что-то лопнет.

- А, черт! Говорите же наконец кто-нибудь.

- Я иду, - снова сказал Джек.

- Если все идут, значит, и я тоже, - сказал Джо.

Гэс все еще молчал, и у Биггера возникло странное ощущение, полусознательное, полуинстинктивное. Он как будто раздвоился и мешал самому себе. Все шло до сих пор так, как ему хотелось: все, кроме Гэса, дали согласие. Теперь их было трое против Гэса одного; именно этого он добивался. Биггеру страшно было грабить белого человека, и он знал, что Гэсу тоже страшно. Лавка Блюма была невелика, и Блюм был один, но Биггер никогда не решился бы на грабеж иначе как при участии своих трех друзей. И даже с ними ему все-таки было страшно. Он убедил всех, кроме одного, и этот один внушал ему страх и горячую ненависть; он перенес на Гэса часть своего страха перед белыми. Он ненавидел Гэса, потому что он знал, что Гэсу так же страшно, как и ему самому; и он боялся Гэса, потому что знал, что Гэс согласится и тогда он вынужден будет идти на этот грабеж. Точно человек, который решил покончить с собой, и боится, и знает, что он должен это сделать, и все эти чувства давят на него сразу, он смотрел на Гэса и ждал, чтоб тот сказал " да". Но Гэс молчал. Биггер стиснул зубы так сильно, что челюсти заболели. Он тянулся к Гэсу, не глядя на него, но ощущая его присутствие всем своим телом, повсюду: снаружи и внутри, и ненавидя и Гэса и самого себя за это. Потом вдруг он почувствовал, что больше не может. Нужно было заговорить, разрядить томительное напряжение нервов. Он взглянул на Гэса в упор глазами, покрасневшими от страха и злобы, прижав к бокам стиснутые кулаки.

- Сволочь черномазая, - сказал он ровным невыразительным голосом. - Ты трусишь, потому что он белый.

- Не ругайся, Биггер, - сказал Гэс спокойно.

- Буду ругаться!

- Зря ты меня ругаешь, - сказал Гэс.

- А ты что, не можешь пошевелить своим поганым языком? - спросил Биггер. - Не можешь сказать, пойдешь ты или нет?

- Я тогда пошевелю языком, когда мне _захочется_.

- Сукин ты сын! Трус и сукин сын!

- Ты мне не хозяин, - сказал Гэс.

- Ты предатель! - сказал Биггер. - Ты боишься грабить белого.

- Брось, Биггер. Сказал раз, и будет, - вступился Джо. - Чего ты к нему пристал?

- Он предатель, - ответил Биггер. - Он не идет с нами.

- Я не говорил, что не иду, - сказал Гэс.

- Так что же, собачья твоя душа, пойдешь или нет? - спросил Биггер.

Гэс оперся на свой кий и внимательно посмотрел на Биггера, и опять у Биггера что-то сжалось внутри, как будто он ожидал удара и готовился принять его. Он стиснул кулаки еще сильнее. На одну секунду ему представилось, какое ощущение будет у него в руке и во всем теле, если он сейчас наотмашь хватит Гэса по лицу так, чтоб кровь пошла; Гэс тогда упадет, а он молча выйдет вон, и тем дело кончится - и грабежа не будет. И оттого, что он придумал и представил себе все это, теснящее чувство, изнутри подступавшее к горлу, слегка отпустило его.

- Вот видишь, Биггер, - начал Гэс тоном, в котором была смесь снисходительности и достоинства. - Видишь, Биггер, все неприятности у нас всегда выходят из-за тебя. Очень ты горяч. Ну скажи, чего ты вдруг на меня взбеленился? Разве я не имею права подумать? Но у тебя терпенья не хватает. И сейчас же ругаться. Ты вот говоришь, что я трушу. А я тебе скажу, что это ты трусишь. Ты боишься, что я скажу " да", и тогда тебе придется в самом деле пойти на это...

- А ну, повтори, что ты сказал! Вот повтори, так я возьму этот шар и заколочу его в твою поганую глотку, - сказал Биггер, задетый за живое.

- Да ну вас в самом деле, - сказал Джек.

- Ты же _слышал_, это все он, - сказал Гэс.

- Почему ты не говоришь прямо, пойдешь или не пойдешь? - спросил Биггер.

- Я пойду вместе со всеми, - сказал Гэс, стараясь говорить твердо, не выдавая своего волнения и стараясь поскорей заговорить о другом. - Я пойду, но Биггер не нрав. Зачем он ругался?

- А почему ты сразу не сказал? - спросил Биггер. Его злоба переходила уже в настоящее бешенство. - Доводишь человека до того, что он тебя пришибить готов!

-...Я помогу в этом деле, - продолжал Гэс, как будто не слыша слов Биггера. - Я помогу, как я всегда помогал. Но только имей в виду, Биггер, _тебе_ я подчиняться не собираюсь. Ты трус, и больше ничего. Ты кричишь, что я трушу, чтобы никто не заметил, как ты трусишь сам.

Биггер рванулся к нему, но Джек бросился между ними, а Джо схватил Гэса за локоть и отвел его в сторону.

- Кто тебя просит подчиняться? - сказал Биггер. - Очень мне нужно, чтобы мне подчинялся такой сопляк, как ты?

- Эй, ребята, хватит вам лаяться! - крикнул Док.

Они молча стояли вокруг биллиарда. Биггер, не отводя глаз, следил, как Гэс вставил свой кий на место, отряхнул мел с брюк и не торопясь отошел на несколько шагов. Что-то жгло Биггера внутри, зыбкое черное облако на мгновение застлало ему глаза, потом пропало. Бессвязные картины, точно песчаный вихрь, сухой и быстрый, проносились в его голове. Можно нырнуть Гэса ножом; можно избить его; можно вывернуть ему руки в плечах; можно дать ему подножку, чтоб он ткнулся носом в землю. Можно по-разному причинить Гэсу боль за все, что пришлось из-за него испытать.

- Идем, Джо, - сказал Гэс.

- Куда?

- Так, пошатаемся.

- Пошли.

- Так как же? - спросил Джек. - Встретимся в три, здесь?

- Ну да, - сказал Биггер. - Ведь мы же решили.

- В три я буду, - сказал Гэс не оборачиваясь.

Когда Гэс и Джо ушли, Биггер сел и почувствовал, как холодный пот выступает у него на коже. План выработан, и теперь нужно приводить его в действие. Он заскрежетал зубами: перед глазами у пего все еще стоял Гэс, притворяющий за собой дверь. Можно было выхватить из стойки кий, размахнуться и стукнуть Гэса по голове, так чтоб во всем теле отдался треск его черных костей под тяжестью сухого дерева. Внутри у него по-прежнему сжималось что-то, и он знал, что так будет, пока не дойдет до дела, пока они не очутятся в лавке, у ящика с выручкой.

- Что-то вы с Гэсом никак не поладите, - сказал Джек, покачивая головой.

Биггер обернулся и посмотрел на Джека: он забыл, что Джек еще здесь.

- Сволочь он, предатель черномазый, - сказал Биггер.

- Он не предатель, - сказал Джек.

- Он трус, - сказал Биггер. - Чтоб его подготовить к делу, нужно заставить его перетрусить вдвойне. Нужно, чтобы он больше боялся того, что с ним будет, если он не пойдет, чем того, что с ним будет, если он пойдет.

- Если мы решили сегодня идти к Блюму, надо бросить эту грызню, сказал Джек. - У нас ведь дело впереди, серьезное дело.

- Да, да. Верно. Я знаю, - сказал Биггер.

Биггер чувствовал острую потребность скрыть нервное напряжение, все сильнее овладевавшее им; если он не сумеет освободиться, оно одолеет его. Нужна была встряска, достаточно крепкая, чтобы отвлечь внимание и дать выход накопившейся энергии. Хорошо бы побегать. Или послушать танцевальную музыку. Или посмеяться, пошутить. Или почитать детективный журнал. Или сходить в кино. Или побыть с Бесси. Все утро он прятался за своей завесой равнодушия и злобно огрызался на все, что могло побудить его расстаться с ней. Но теперь он попался; мысль о налете на Блюма и стычка с Гэсом выманили его из прикрытия, и его самообладание исчезло. Вернуть уверенность можно было только действием, яростным и упорным, которое помогло бы забыть. Таков был ритм его жизни: от равнодушия к ярости; от рассеянной задумчивости к порывам напряженного желания; от покоя к гневным вспышкам - точно смена приливов и отливов, вызванная далекой невидимой силой. Эти внезапные переходы были ому так же необходимы, как пища. Он был похож на те странные растения, что распускаются днем и никнут ночью; но никто не видел ни солнца, под которым он расцветал, ни холодной ночной мглы, от которой он замирал и съеживался. Это было его собственное солнце и его собственная мгла, заключенные в нем самом. Он говорил об этой своей черте с оттенком мрачной хвастливости и гордился, когда ему самому приходилось страдать от нее. Такой уж он есть, говорил он; и ничего с этим не поделаешь, добавлял он, покачивая головой. Эта угрюмая неподвижность и следовавшая за ней бурная жажда действия были причиной тому, что Джек, Гэс и Джо ненавидели и боялись его не меньше, чем он сам себя ненавидел и боялся.

- Куда пойдем? - спросил Джек. - Надоело торчать на одном месте.

- Пошатаемся по улицам, - сказал Биггер.

Они пошли к выходу. На пороге Биггер остановился и обвел биллиардную хмурым, враждебным взглядом, губы его решительно сжались.

- Уходите? - спросил Док, не поворачивая головы.

- Уходим, - сказал Биггер.

- Мы еще вернемся, - сказал Джек.

Они шли по улице, освещенной утренним солнцем. На перекрестках они останавливались, пропуская встречные машины: не из страха попасть под колеса, а просто потому, что некуда было спешить. Они дошли до Южного Парквэя, держа в зубах только что закуренные сигареты.

- Мне в кино хочется, - сказал Биггер.

- В " Рогале" опять идет " Торговец Хорн". Сейчас много старых картин показывают.

- Сколько там стоит билет?

- Двадцать центов.

- Ладно. Пойдем посмотрим.

Они прошли еще шесть кварталов, молча шагая рядом. Когда они очутились на углу Южного Парквэя и Сорок седьмой улицы, было ровно двенадцать. " Регаль" только что открылся. Биггер помешкал в вестибюле, разглядывая пестрые плакаты, а Джек отправился в кассу. Объявлены были две картины в один сеанс; плакаты к первой, " Ветренице", изображали белых мужчину и женщину, которые купались, нежились на пляже или танцевали в ночных клубах; на плакатах ко второй, " Торговец Хорн", чернокожие дикари плясали на фоне первобытных джунглей. Биггер обернулся и увидел за собой Джека.

- Идем. Сейчас начало, - сказал Джек.

- Идем.

Он пошел за Джеком в зал, где уже был погашен свет. После яркого солнца глаза приятно отдыхали в полутьме. Сеанс еще не начался; он поглубже вжался в кресло и стал слушать фонолу, исходившую ноющей, тоскливой мелодией, которая навязчиво отдавалась у него внутри. Но ему не сиделось, он все время ворочался, оглядывался, как будто подозревая, что кто-то исподтишка следит за ним. Фонола заиграла громче, потом почти совсем стихла.

- Как ты думаешь, сойдет благополучно у Блюма? - спросил он хрипловатым голосом, в котором слышалась тревога.

- Понятно, - сказал Джек, но его голос тоже звучал неуверенно.

- Все равно, по мне, лучше сесть в тюрьму, чем браться за эту работу от Бюро, - сказал Биггер.

- Почему в тюрьму? Увидишь, все сойдет отлично.

- Думаешь?

- Уверен.

- А впрочем, наплевать.

- Давай лучше думать про то, как мы это сделаем, а не про то, что нас поймают.

- Ты боишься?

- Нет. А ты?

- Ничуть!

Они помолчали, слушая фонолу. Мелодия замерла на долгой, вибрирующей ноте. Потом потянулась опять тихими, чуть слышными стонами.

- Пожалуй, в этот раз надо взять с собой револьверы, - сказал Биггер.

- Возьмем. Но только будем осторожны. Чтобы обошлось без убийства.

- Ну, понятно. Просто в этот раз с револьвером как-то спокойнее.

- Черт, я бы хотел, чтоб уже было три часа. Чтоб уже это кончилось.

- Я тоже.

Фонола смолкла, вздыхая, и экран вспыхнул ритмическим бегом теней. Сначала шла короткая хроника, которую Биггер смотрел без особого интереса. Потом началась " Ветреница". Замелькали бары, дансинги, пляжи, площадки для гольфа и игорные залы, в которых богатая белая молодая женщина назначала свидания любовнику, в то время как ее муж-миллионер занимался делами на своей гигантской бумажной фабрике. Биггер толкал Джека локтем в бок каждый раз, когда легкомысленной миллионерше особенно ловко удавалось провести мужа и скрыть от него, где она была и что делала.

- Здорово она его обставляет, а? - сказал Биггер.

- Еще бы. Он думает только о деньгах, вот и не видит, что у него под носом делается, - сказал Джек. - Уж эти богатые дамочки!

- Известно. А она ничего штучка, ей-богу, - сказал Биггер. - Слушай, а может, я, если пойду на это место, попаду вот к таким, а? Может, придется их возить на машине...

- Наверняка даже, - сказал Джек. - Дурак ты: понятно, иди. Мало ли что может быть. У меня мать ходила поденно к одним богатым белым, так ты б послушал, что только она про них рассказывала...

- А что? - живо спросил Биггер.

- Говорит, эти белые барыни с кем хочешь готовы лечь в постель, хоть со стриженым пуделем. Бывает, что даже с шоферами путаются. Смотри, может, у тебя там столько дела будет, что не справишься, так ты тогда меня зови на подмогу...

Они засмеялись. Картина между тем продолжалась. На экране появился зал ночного клуба, переполненный кружащимися парами, и послышались звуки джаза. Молодая миллионерша танцевала со своим любовником и улыбалась ему.

- Хотел бы я разок попасть в такое место, - вслух подумал Биггер. Просто попробовать.

- Дурак, да там бы все разбежались от одного твоего вида, - сказал Джек. - Подумали бы, что это горилла удрала из зоологического сада и нарядилась в смокинг.

Они нагнули головы и долго хохотали, не пытаясь сдерживаться. Когда Биггер наконец выпрямился и посмотрел на экран, рослый лакей подавал молодой миллионерше и ее любовнику какой-то напиток в высоких хрустальных бокалах.

- У таких, верно, и матрасы набиты долларовыми бумажками, - сказал Биггер.

- Знаешь, им даже не приходится ворочаться во сне, - сказал Джек. Ночью у постели стоит лакей и, как услышит, что барин вздохнул, так сейчас же легонько его на другой бок и перекатывает...

Они опять засмеялись, но сразу смолкли. Танцевальная музыка вдруг сменилась низким рокочущим тремоло, и миллионерша повернулась и стала смотреть на дверь зала, откуда слышались крик и шум.

- Держу пари, что это муж идет, - сказал Джек.

- Факт, - сказал Биггер.

Какой-то молодой человек, растрепанный, с блуждающими глазами, стал проталкиваться сквозь толпу лакеев и танцующих.

- Сумасшедший какой-то, что ли, - сказал Джек.

- Чего ему здесь надо? - спросил Биггер, как будто его лично оскорбило вторжение беспокойного незнакомца.

- А черт его знает, - пробормотал Джек, озабоченно глядя на экран.

Биггер увидел, как растрепанный человек увернулся от лакеев и побежал прямо к столику молодой миллионерши. Музыка оборвалась, кавалеры и дамы в панике разбежались по углам. Послышались крики: " Держите его! Хватайте его! " Растрепанный молодой человек остановился в нескольких шагах от столика, засунул руку за борт пиджака и вытащил какой-то черный предмет. Раздались пронзительные возгласы: " У него бомба! Держите его! " Биггер увидел, как любовник миллионерши одним прыжком очутился на середине зала, высоко вскинул руки и поймал бомбу на лету, после того как растрепанный человек ее бросил. Миллионерша упала в обморок, а любовник вышвырнул бомбу в окно, разбив при этом два стекла. Биггер увидел белую вспышку за окном и услышал оглушительный взрыв. Потом на экране опять появился растрепанный человек, он лежал на полу, и десятка полтора рук его держали. Он услышал, как одна из женщин воскликнула: " Он коммунист! "

- Слушай, Джек!

- Угу?

- Что такое коммунист?

- Коммунист - это красный, что ты, не знаешь?

- Хорошо, ну а что такое " красный"?

- А черт его знает. По-моему, это такие люди, которые живут в России.

- Безумные они все, что ли?

- Да вроде. Ты слушай. Он хотел убить кого-то.

На экране растрепанный человек рыдал, стоя на коленях, и вперемежку с проклятиями стонал: " Я хотел убить его! " Выяснилось, что растрепанный бомбометатель - из левых, он принял любовника миллионерши за ее мужа и хотел его убить.

- Они, видно, не любят богатых, - сказал Джек.

- Еще бы, - сказал Биггер. - Про них только и слышно - то хотели убить кого-то, то взрыв устроить.

Кадры быстро сменялись, и теперь молодая миллионерша в приливе раскаяния говорила своему любовнику, что она благодарна ему за спасение ей жизни, но то, что произошло, заставило ее понять, что она нужна мужу. Что, если б это был он? - жалобно восклицала она.

- Она вернется к своему старику, - сказал Биггер.

- Ну да, - сказал Джек. - Надо же им поцеловаться в конце.

Биггер увидел машину, в которой молодая миллионерша спешила домой к мужу. После долгих объятий и поцелуев они поклялись простить друг друга и никогда больше не расставаться.

- Как ты думаешь, на самом деле так бывает? - спросил Биггер, полный мыслей о жизни, которую он никогда не видал.

- Понятно. У богатых вот так и бывает, - сказал Джек.

- Интересно, этот тип, у которого я буду работать, тоже такой богатый? - спросил Биггер.

- Может быть, - сказал Джек.

- Черт! Что-то мне захотелось пойти на эту работу, - сказал Биггер.

- А ты иди. Мало ли что может случиться.

Они засмеялись. Биггер повернулся к экрану, но не видел, что там происходит. Он по-новому, с особым возбуждением думал о своей будущей работе. Правда ли все то, что он слышал о богатых белых? Похожи ли его будущие хозяева на тех людей, которых он видел в фильме? Если да, то он все это увидит вблизи, изнутри, так сказать, узнает всю подноготную. На экране замелькали первые кадры " Торговца Хорна", и он увидел голых черных мужчин и женщин, извивающихся в бешеной пляске, и услышал глухой стук тамтама, но африканское празднество расплывалось перед его глазами, уступая место образам белых мужчин и женщин в черных и белых костюмах, которые смеялись, разговаривали, пели и танцевали. Это были умные люди: они умели загребать деньги, целые кучи денег. Может быть, если он у них станет работать, случится что-нибудь неожиданное и часть этих денег достанется ему? Он присмотрится, как они делают это. Ведь это просто такая игра, и белые умеют играть в нее. А потом богатые белые не так плохо относятся к неграм; это бедные белые их ненавидят. Они потому ненавидят негров, что не сумели тоже нахапать денег. Мать всегда говорила ему, что богатые белые предпочитают негров бедным белым. Он подумал, что, если б он был бедным белым и не сумел нахапать денег, его стоило бы повесить. Бедные белые - дураки. Только богатые белые умны, и они знают, как обходиться с людьми. Он вспомнил историю, которую ему кто-то рассказывал, про шофера-негра, который женился на богатой белой девушке, и родители девушки дали им много денег и спровадили их за границу.

Да, этим местом у Долтонов швыряться не стоит. Может быть, мистер Долтон - миллионер. Может быть, у него есть дочка, у которой горячая кровь, может быть, она любит сорить деньгами, и когда-нибудь ей захочется прокатиться на Южную сторону, посмотреть, что там есть интересного. А может быть, у нее есть тайная любовь, и он один будет знать об этом, так как ему придется возить ее на свидания; и она даст ему много денег, чтобы он молчал.

Какой же он дурак - затеять грабеж у Блюма как раз тогда, когда представился случай получить хорошую работу. Как он раньше не подумал об этом! Зачем рисковать попусту, когда есть столько других шансов, верных шансов. Сорвется что-нибудь - и он потеряет работу, а может быть, еще и в тюрьму угодит. В конце концов, очень ему нужно грабить эту лавку. Он нахмурился в темноте зала, прислушиваясь к грохоту тамтама и выкрикам черных людей, бешено пляшущих на воле. Черных людей, которые живут на родной земле, в знакомом и понятном мире, не зная напряжения и страха.

- Идем, Биггер, - сказал Джек. - Пора.

- Мм...

- Без двадцати три.

Он встал и двинулся в темноте между рядами, ступая по невидимому мягкому ковру. Он почти не видел картины, но ему было все равно. Когда он вышел в фойе, он вспомнил о Гэсе и о Блюме, и сейчас же у него снова сжалось внутри.

- Шикарная картина, верно?

- Да, уж это настоящий боевик, - сказал Биггер.

Он быстро шагал рядом с Джеком, пока они не дошли до Тридцать девятой улицы.

- Надо все-таки захватить револьверы, - сказал Биггер.

- Захватим.

- У нас еще есть пятнадцать минут.

- Вот и порядок.

- Пока.

Он шел домой, чувствуя, как растет в нем страх. Дойдя до своего подъезда, он остановился в нерешительности. Он не хотел грабить Блюма: он боялся. Но теперь выхода уже не было. Он бесшумно поднялся по лестнице и вставил ключ в замок; дверь тихо открылась, и он услышал пение матери за занавеской.

Боже, я хочу быть доброй христианкой

Всей душой, всей душой.

Боже, я хочу быть доброй христианкой

Всей душой, всей душой.

Он на цыпочках вошел в комнату, приподнял свой матрас у изголовья, вытащил револьвер и сунул его за пазуху. Только он взялся за ручку двери, мать перестала петь.

- Это ты, Биггер?

Он выскочил на площадку, хлопнул дверью и бегом спустился по лестнице. Не останавливаясь, пробежал через коридор и, распахнув дверь парадного, очутился на улице. Жгучий ком, от которого было тесно под ложечкой и в груди, все разрастался и тяжелел. Он стал дышать ртом. Он дошел до биллиардной Дока, остановился у двери и заглянул. Джек и Джо играли на биллиарде, который стоял последним, в глубине комнаты. Гэса не было. Напряжение, сковывавшее его, слегка ослабло, и он проглотил слюну. Он оглянулся на улицу, посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую: прохожих было мало, и полисмена нигде не было видно. Часы в витрине напротив показывали без двенадцати три. Значит, так, надо входить. Он поднял левую руку и медленным, долгим движением вытер пот со лба. Он постоял еще минуту, потом вошел и твердым шагом направился к последнему биллиарду. Он не заговаривал с Джеком и с Джо, и они тоже молчали. Дрожащими пальцами он вынул сигарету, закурил и стал смотреть, как отполированные шары катались и стукались на зеленом суконном поле, отталкивались от упругих бортов и падали в лузы. Он почувствовал, что должен сказать что-нибудь и тем остановить растущее стеснение в груди. Резким движением он швырнул сигарету в плевательницу и, выпустив из своих черных ноздрей две параллельные струйки синего дыма, крикнул хрипло:

- Джек, пари на двадцать пенсов, что ты промажешь!

Джек не ответил. Шар прокатился по прямой через весь биллиард и лег в угловую лузу.

- Вот и проиграл, - сказал Джек.

- Нет, теперь поздно, - сказал Биггер. - Ты не принял пари, значит, ты проиграл.

Он говорил не глядя. Все его тело томилось по острому ощущению, достаточно сильному и властному, чтобы нарушить сковавший его столбняк. До трех часов оставалось только десять минут, а Гэса все не было. Если Гэс еще задержится, будет поздно. И Гэс это знал. Если идти на такое дело, ясно, что надо покончить с ним раньше, чем хозяйки начнут выходить за покупками к ужину, и воспользоваться тем временем, когда полисмен находится на другом конце квартала.

- Вот сволочь! - сказал Биггер. - Я так и знал!

- Придет сейчас, - сказал Джек.

- Ох, так бы, кажется, и вырезал его подлое сердце из груди, - сказал Биггер, играя ножом в кармане.

- Может быть, он за какой-нибудь девчонкой увязался, - сказал Джо.

- Он просто трусит, - сказал Биггер. - Боится грабить белого лавочника.

Шары на биллиарде стучали. Джек стал натирать свой кий мелом, и скребущий звук заставил Биггера до боли стиснуть зубы. Он не вынос