Глава двадцать первая. На подходе к системе Цербер-Гадес, год 2566-й

На подходе к системе Цербер-Гадес, год 2566-й

Силвест всегда знал, что этот момент настанет. Но до сих пор ему всегда удавалось держать это знание подальше от своих каждодневных мыслей, признавая только самый факт его существования, но не фокусируя внимания на его возможных последствиях, подобно тому, как математик может на какое-то время забыть о недостаточно обоснованной части доказательства, пока все остальное не будет досконально выверено, чтобы там не было не только явных противоречий, но и малейшего намека на ошибку.

Саджаки настоял, чтобы они с Силвестом спустились на капитанский уровень и запретил Паскаль и остальным членам команды сопровождать их. Силвест не стал настаивать, хотя и хотел, чтобы жена была с ним. Это был первый случай после прибытия на «Бесконечность», когда Силвест остался наедине с Саджаки. Оказавшись в лифте, он стал подыскивать тему для разговора. О чем угодно, лишь бы не о той мерзости, которая ждала их впереди.

— Илиа говорит, что ее роботам на борту «Лорина» нужно еще три-четыре дня, — сказал Саджаки. — Вы уверены, что у вас есть желание продолжать эти исследования?

— У меня не появилось новых соображений, — ответил Силвест.

— Тогда у меня нет иного выбора, кроме как присоединиться к вашим пожеланиям. Я взвесил обстановку и решил поверить вашей угрозе.

— Думаете, я сам не пришел к тому же выводу? Я слишком хорошо знаю вас, Саджаки. Если бы вы мне не поверили, вы заставили бы меня взяться за Капитана, еще пока мы крутились вокруг Ресургема, а потом тихонечко ликвидировали бы меня.

— Отнюдь! — голос Саджаки явно содержал в себе игривую нотку. — Вы недооцениваете глубину моей любознательности. Я думаю, что все же разрешил бы вам добраться до этих мест для того хотя бы, чтобы посмотреть, сколько правды в ваших рассказах.

Силвест этому, конечно, не поверил, но не видел надобности устраивать дебаты по столь мелкому поводу.

— Ну а теперь, когда вы слышали сообщение Алисии, вы все равно продолжаете мне не верить?

— Так это же так легко подделать! Разрушение корабля могло быть делом рук его команды. Я никогда полностью не поверю подобным сказкам, ежели из Цербера ничего не выскочит на моих глазах и не нападет на нас.

— Сильно подозреваю, что ваше желание будет скоро удовлетворено, — буркнул Силвест. — Дней этак через четыре-пять. Если, конечно, сам Цербер не издох.

Больше они ни о чем не говорили, пока не достигли места своего назначения.

Конечно, это был далеко не первый раз, когда они навещали Капитана. То, во что превратился этот человек, все еще производило на Силвеста шоковое впечатление. Каждый раз Силвест чувствовал себя так, будто он ничего подобного никогда еще не видал. Доля истины тут была: этот визит был первым после того, как Кэлвин немного поколдовал над его глазами, используя великолепные медицинские возможности корабля, но дело было не только в этом. А в том оно было, что со времени их предыдущего визита Капитан сильно изменился. Изменился заметно, будто скорость его распространения по кораблю резко возросла, будто началась гонка к некоему непонятному будущему состоянию, которая все убыстрялась по мере того, как корабль шел к Церберу. Возможно, думал Силвест, он прибыл сюда как раз вовремя, если представить себе, что постороннее вмешательство еще может вообще хоть чем-то помочь Капитану.

Было соблазнительно предположить, что ускорение трансформации Капитана важно или даже символично. В конце концов этот человек был очень болен — если такое состояние можно назвать болезнью. Болен уже многие десятилетия, и вот теперь он выбрал время, чтобы войти в новый виток своей трагедии. Однако такой взгляд был наверняка ошибочен. Надо было учитывать временные рамки: законы относительности сжали эти десятилетия в крошечную горсточку лет. Последний «расцвет» Капитана был менее невероятен, чем казался на первый взгляд. И ничего ужасного в нем не было.

— Как работаем? — спросил Саджаки. — Будем мы придерживаться тех же процедур, что и раньше?

— Спрашивайте Кэлвина — он тут главный.

Саджаки задумчиво кивнул, будто только что об этом узнал.

— Вы тоже могли бы кой-чего сказать, Дэн. Он ведь действует через вас.

— Именно поэтому вы не должны полагаться на мои чувства. Я тут иногда даже не присутствую.

— Я этому верить не хочу. Вы будете тут, Дэн, в полном сознании, насколько я помню по прошлому разу. Возможно, без права решающего голоса, но все равно — активный участник события. И вам это будет весьма неприятно — это мы тоже помним.

— Не слишком ли быстро вы стали экспертом, Саджаки?

— Так ведь если бы вам все это не было ненавистно, то зачем бы вы столь старательно избегали нас?

— Никого я не избегал. У меня просто не было такой возможности — бежать.

— Я говорю не только о том времени, когда вы сидели в тюрьме. Я говорю о том, как вы тут вообще появились. В этой Системе. Если это не бегство от нас, то что же это такое?

— А может, у меня были свои причины появиться здесь?

Силвест думал, что Саджаки подхватит тему, но минуты бежали, а Триумвир, видимо, решил оставить эту линию разговора без продолжения. Возможно, она ему просто наскучила. Силвесту вообще казалось, что Саджаки — человек, живущий в настоящем и думающий о будущем, а прошлое для него особого интереса не представляет. Ему было скучно копаться в возможных мотивациях или всяких там «это-могло-случиться», потому что на каком-то Уровне Саджаки уже не мог управлять этими событиями.

Силвест слышал, что Саджаки побывал у Трюкачей, как сделал это и он сам перед путешествием к Завесе. Для посещения Трюкачей могла быть только одна причина, а именно желание подвергнуть себя нейронной трансформации, открыв свой разум иным формам сознания, чего наука людей сделать не могла. Поговаривали — впрочем, это могли быть слухи, — что трансформации, проделанные Трюкачами, приводили иногда и к отрицательным последствиям, что почти все такие переделки сопровождались потерей какой-нибудь из существовавших ранее способностей. Ведь в человеческом мозгу было конечное число нейронов, да и число возможных межнейронных соединений тоже было конечно. Трюкачи могли изменить эту сеть, но только при условии разрушения ряда уже существовавших ранее соединений. Возможно, что и сам Силвест что-то потерял, но если так оно и было, то сам он эту пропажу определить не сумел. В случае же с Саджаки дело обстояло иначе. Этот человек явно утратил некоторые качества, присущие человеческой натуре, причем почти полностью. В его разговорах возникла непривычная сухость, но это было заметно лишь тем, кто наблюдал за ним специально. В лаборатории Кэлвина на Йеллоустоне Силвест однажды имел дело с ранней, но весьма хорошо сохранившейся компьютерной системой, которая была изготовлена за несколько столетий до эпохи Просвещения во времена расцвета исследований в области искусственного интеллекта. Эта система предназначалась для копирования человеческой речи, что вначале и делала, отвечая на все задаваемые вопросы с очевидной компетентностью. Но эта иллюзия исчезала после обмена первыми фразами. Вскоре становилось ясно, что машина уводит разговор в сторону от себя, отводя все неудобные вопросы с невозмутимостью сфинкса. С Саджаки дело до такой крайности не доходило, но ощущение уклончивости создавалось. Оно даже не казалось искусственным. Саджаки не делал попытки скрыть свое безразличие; не надевал на себя личину человека, как это делают социопаты. И вообще, зачем ему было давать себе труд отрицать собственную натуру? Ему нечего терять, и по-своему он был чужд человечеству не больше и не меньше любого другого члена своей команды.

В конце концов, когда стало очевидно, что он вовсе не собирается допрашивать Силвеста о причинах его эмиграции на Ресургем, Саджаки обратился к кораблю, приказав ему разбудить Кэлвина и спроецировать его смоделированное изображение на капитанский уровень. Сидящая в кресле фигура появилась почти немедленно. Как обычно, Кэлвин обратился к присутствующим с короткой пантомимой, изображавшей пробуждение Разума, потягивался в кресле, оглядывался по сторонам, при этом не выражал ни малейшего интереса к окружающему.

— Так скоро мы начнем? — наконец спросил он. — Когда же я все-таки войду в тебя? Эти машины, с помощью которых я чинил твое зрение, Дэн, — это просто муки Тантала. В первый раз за многие годы я вспомнил, чего лишился.

— Боюсь, что нет, — ответил Силвест. — Это лишь… не знаю, как сказать… разведочный раскоп?

— Тогда зачем меня беспокоить и будить?

— Потому, что я нахожусь в крайне неприятном положении: мне нужен твой совет, — пока он говорил, из тьмы коридора появились два робота для услуг. Это были машины-носильщики, передвигавшиеся на гусеницах. Верхняя их часть представляла собой сверкающую массу манипуляторов и датчиков. Они были абсолютно асептичны и прекрасно отполированы, но выглядели так, будто им уже лет по тысяче и их только что извлекли из музея. — В них нет ничего, за что могла бы ухватиться Чума, — сказал Силвест. — Нет частей, которые были бы невидимы для невооруженного глаза. Нет ничего саморемонтирующегося, самовоспроизводящегося или изменяющего форму. Вся кибернетика управляется из точки, расположенной в километре отсюда, и с роботами существует лишь прямая оптическая связь. Мы не прикоснемся к нему ничем, способным к самовоспроизводству, пока не используем ретро-вирус Вольевой.

— Очень предусмотрительно.

— Конечно, — вмешался Саджаки, — для таких работ вам придется самим брать в руки скальпель.

Силвест поднял руку ко лбу.

— Мои глаза не иммунны, тебе придется быть очень осторожным, Кэл. Если Чума их коснется…

— Я буду более чем осторожен, поверь мне, — откинув голову на спинку своего монолитного кресла, Кэлвин громко заржал, точно пьяница, забавляющийся собственными дурацкими прибаутками. — Если твои глаза лопнут, то даже я не буду способен восстановить собственный шедевр.

— Надеюсь, ты будешь помнить о риске.

Роботы двинулись вперед к почти полностью разрушенному ангелу-хранителю Капитана. Он еще больше, чем раньше, походил на нечто, у чего не хватило терпения вылезти из кокона медлительным движением ледника, а потому оно вырвалось оттуда с вулканической мощью, но тут же окоченело в виде шишковатой имитации взрыва. В любом направлении, не ограниченном близкими стенами, Капитан выплескивался из кокона на десятки метров. Поближе к бывшему телу этот «подрост» имел вид цилиндров толщиной в древесный ствол, цветом походивших на ртуть, но с текстурой жидкой глины, инкрустированной драгоценными камнями, постоянно шевелящимися, поблескивающими, занятыми какой-то скрытой и неопределенной деятельность. Дальше — на периферии — ветви начинали делиться и сплетаться, образуя рисунок, сходный с бронхами. Эта сеть, в конце концов становилась микроскопически тонкой и постепенно сливалась с субстратом — с самим кораблем. Вид был в своем роде замечательный, если учесть эффект дифракции, подобной той, что оставляет пленка нефти, растекшейся по воде.

Серебристые роботы, казалось, растворялись в серебряном фоне Капитана. Они встали по обеим сторонам размолоченной оболочки кокона примерно в метре от нее, в сердцевине всей этой сети, почему-то именуемой Капитаном. Там все еще было холодно: если бы Силвест дотронулся до любого места на коконе, его плоть тут же примерзла бы и немедленно инкорпорировалась в кошмарную массу Чумы. Перед началом операции придется согреть Капитана, чтобы получить возможность работать, и тем самым дать Чуме шанс резко повысить скорость трансформации. Другого пути нет, ибо при температуре, которой достиг Капитан, все инструменты, кроме самых простейших, станут непригодными для работы.

Роботы выдвинули кронштейны, кончавшиеся датчиками. Магнитные резонирующие щупы должны были глубоко проникнуть в массу чумных выделений, чтобы определить машинные, протезные и биологические участки в том, что еще недавно было человеком. Силвест приказал сенсорам вести передачу прямо на его глаза и получил изображение различных слоев Капитана, перекрывающих друг друга в лиловатом свете. Только огромным напряжением воли ему удалось выделить в этой массе остатки человеческой плоти. Это было похоже на призрачные контуры, проступающие на многократно использованном холсте старинной картины. Работа резонирующих магнитных щупов продолжалась, детали обозначались резче, изуродованная болезнью анатомия человека становилась лучше видимой. Теперь весь кошмар предстоящей работы стало невозможно не видеть. Но Силвест только глядел и не мог оторвать глаз.

— Откуда же мы… я хочу сказать ты… начнешь? — произнес он, обращаясь к Кэлвину. — С лечения человека или со стерилизации машины?

— Ни с того, ни с другого, — сухо ответил тот. — Мы ремонтируем Капитана, и я боюсь, он принадлежит обеим категориям.

— Вы мыслите безукоризненно, — сказал Саджаки, отступая от холодного кокона, чтобы дать Силвесту лучший обзор. — Теперь речь уже не идет о лечении или даже о ремонте. Я предпочел бы термин «реставрация».

— Согрейте его! — приказал Кэлвин.

— Что-о-о?

— Вы слышали. Я хочу его поддержать, заверяю вас. Только на время. Но достаточно долго, чтобы сделать несколько биопсий. Я так понимаю, что Вольева ограничила свои анализы периферией Капитана. Это было разумно. Она поступила правильно, и срезы, которые она добыла, дают бесценную картину постепенного распространения Чумы. Кроме того, без этого она не могла бы создавать свои ретровирусы. Но нам сейчас надо проникнуть в ядро. Туда, где еще осталась живая плоть, — он усмехнулся, безусловно, наслаждаясь отвращением, которое было написано на лице Саджаки. Стало быть, у него еще сохранилась кое-какая способность к сопереживанию, подумал Силвест. Или лучше сказать — атрофированный обрубок этой способности. На мгновение он ощутил некое родство с Триумвиром.

— Чем вы так заинтересовались?

— Разумеется, его клетками, — Кэлвин погладил пальцами круглящийся конец подлокотника. — Говорят, Расползающаяся Чума поражает наши имплантаты, растворяет их в плоти, одновременно подрывая деятельность механизмов, восстанавливающих их. Я думаю, что деятельность вируса выходит за эти рамки. Я полагаю, что он стремится вызвать гибридизацию, то есть создать своего рода гармонию между живой материей и кибернетической. Именно этим и занят этот вирус здесь — ничего ужасного, кроме попытки гибридизировать Капитана с участием его собственной кибернетической сети и корабельной. Это почти благодеяние, почти художественно, почти полезно.

— Вряд ли вы говорили бы так, будь вы на его месте, — произнес Саджаки.

— Конечно, нет. Поэтому я и хочу ему помочь. И именно поэтому мне надо заглянуть в его клетки. Я хочу узнать, затронула ли Чума его ДНК, и не попытается ли она оседлать его собственную клеточную машинерию?

Саджаки протянул руку к охладителю.

— В таком случае, вперед! Даю разрешение на разогрев Капитана. Но только на то время, которое необходимо для дела. Затем я хочу, чтобы вы вернули его в прежнее состояние, и пусть он пребывает в нем вплоть до операции. И еще требую, чтобы срезы не покидали этого помещения.

Силвест заметил, что протянутая рука Триумвира мелко дрожит.

— Все это должно иметь какое-то отношение к войне, — говорила Хоури в Паучнике. — Мне это кажется достаточно ясным. Война Утренних Зорь. Так она ее называла. Это было очень давно. Миллионы лет назад.

— Откуда тебе об этом известно?

— Мадемуазель дала мне как-то урок по истории Галактики. Чтобы я поняла, что поставлено на кон. И это сработало. Вот ты разве не можешь представить себе, что сотрудничество с Силвестом — не самая благотворная из идей?

— А я никогда даже близко не подходила к мысли, что это хорошо.

Подброшу-ка я ей еще идейку, думала Хоури. Вольева была по-детски любопытна в отношении системы Цербер-Гадес, даже сейчас, когда она знала, что там таится нечто очень опасное. Пожалуй, более того — этот интерес только возрос. Раньше тайна заключалась в одном — в аномальной нейтринной «подписи». Теперь с помощью записи Алисии она собственными глазами видела инопланетную технику. Нет, в некоторых отношениях Вольева была просто заворожена этим местом и ничуть не меньше Силвеста. Разница была в одном — с Вольевой еще можно было спорить. Вольева еще сохранила какую-то часть своего разума

— Думаешь, у нас еще есть шанс предупредить Саджаки о величине риска?

— Очень малый. Мы слишком много скрывали от него. За это он вполне способен нас убить. И меня очень беспокоит возможность того, что он займется промывкой твоих мозгов. Совсем недавно он снова упомянул об этом. Мне удалось его чем-то отвлечь, но… — она вздохнула. — В любом случае Силвест пока держит вожжи в своих руках. Чего Саджаки хочет и чего он не хочет — почти не имеет значения

— Тогда нам придется попробовать достучаться до Силвеста.

— Ничего не получится, Хоури. Никакой объем самой рациональной аргументации не способен его поколебать, а в твоем рассказе, боюсь, такой аргументации вообще нет.

— Но ты-то мне веришь?

Вольева приподняла ладонь.

— Кое-чему из твоего повествования я верю, Хоури, а это далеко не то же самое. Некоторые вещи, которые ты берешься объяснить, я видела сама, например, инцидент с оружием из Тайника. И мы знаем, что на определенном уровне в дело вовлечены инопланетные силы, что мешает мне с порога отмести версию о Войне Утренних Зорь. И все же у нас нет ничего, складывающегося в большую и понятную картину, — она помолчала. — Возможно, что когда мы закончим анализировать тот осколок…

— Какой еще осколок?

— Один из тех, которые Мадемуазель воткнула в тебя, — и Вольева рассказала Хоури о том, как она нашла осколок во время медицинского осмотра, проведенного после рекрутирования Хоури. — Я тогда решила, что это просто кусочек шрапнели, оставшийся с дней твоей солдатчины. Затем задумалась о том, почему твои медики не удалили его раньше. Надо было мне еще тогда сообразить, что в нем есть нечто странное… но это явно был не рабочий имплантат, а просто кусочек иззубренного металла.

— И ты не знаешь, что это такое?

— Нет, я… — и она рассказала Хоури, что в этом осколке было гораздо больше интересного, чем казалось с первого раза. Состав был весьма необычен даже для человека, которому приходилось работать с очень причудливыми сплавами. Кроме того, как сказала Вольева, в кусочке имелись особенности, на первый взгляд кажущиеся производственными дефектами, но на самом деле могли быть напряжениями, приложенными намного позже — усталостные изменения решетки на наноуровне.

— И все-таки я пока не знаю точно, — закончила Вольева. — Может, эта шрапнель скажет нам то, в чем мы нуждаемся. И все-таки это мало что изменит. Я ведь все равно не могу сделать одно-единственное дело, которое вытащило бы нас всех из этой кучи дерьма. Я не могу убить Силвеста.

— Не можешь. Но если ставки поднимутся… если, например, станет предельно ясно, что убить его необходимо, тогда придется подумать о том, что для этого нужно.

Потребовалось некоторое время, чтобы истинное значение ее слов дошло до Хоури.

— Самоубийство?

Вольева мрачно кивнула.

— А пока мне надо постараться выполнить для Силвеста работу как можно лучше. Иначе я могу нас всех подвергнуть большому риску.

— Это и есть то, чего ты не можешь понять, — сказала Хоури. — Я же не говорю, что мы все обязательно погибнем, если атака на Цербер окажется неудачной, как, видимо, считаешь ты. Я говорю, что случится нечто ужасное. Даже если атака будет успешной. Именно поэтому Мадемуазель хотела его смерти.

Вольева крепко сжала губы и медленно покачала головой, что придало ей вид матери, увещевающей упрямого ребенка.

— Я не могу поднимать мятеж на основании столь туманных предсказаний.

— Тогда, возможно, мне придется поднять его самой!

— Будь осторожна, Хоури. Будь очень, очень осторожна. Саджаки куда более опасный человек, чем ты представляешь. Он ждет любого повода, чтобы размозжить тебе череп и поглядеть, что у тебя там внутри. Впрочем, он может обойтись и без повода. Силвест же… не знаю. Я бы тоже дважды подумала, прежде чем переходить ему дорогу. Особенно сейчас, когда он почуял запах добычи.

— Тогда подберемся к нему с другого бока. Через Паскаль. Понимаешь? Я расскажу ей все, если увижу, что она способна привести его в сознание.

— Она тебе не поверит.

— Поверит, если ты меня поддержишь. А ведь ты это сделаешь, правда? — она умоляюще поглядела на Вольеву. Триумвир вернула ей долгий пристальный взгляд и уже была готова ответить, когда ее браслет зачирикал. Она подняла отворот рукава и взглянула на экран. Ее вызывали наверх.

* * *

Капитанский мостик как всегда казался слишком большим для такого малого числа людей, разбросанных по обширному пространству этого огромного помещения. Экая жалкая картина, подумала Вольева, и на мгновение у нее мелькнуло желание позвать сюда всех своих любимых и давно умерших, пусть хотя бы заполнят пространство и придадут немного торжественности этому собранию. Но это было бы бессмысленно, поскольку сама Вольева, хотя и потратила на проект Силвеста колоссальные умственные силы, не ощущала даже малейшего привкуса ликования. Ее недавний разговор с Хоури убил еще теплившееся в ней расположение, которое она прежде питала ко всему этому предприятию. Хоури была, разумеется, права: они шли на невообразимый риск уже одним фактом близости к Церберу-Гадесу. Но что она могла поделать? И дело не просто в том, что они рискуют потерять корабль. Если верить Хоури, то это даже предпочтительнее, чем успех Силвеста, чем его проникновение в глубь Цербера. Корабль и его команда могли остаться в целости, но их кратковременная удача была бы только прелюдией к чему-то гораздо более ужасному. Если сказание Хоури о Войне Утренних Зорь хотя бы наполовину правда, все окажется гораздо хуже не только для Ресургема, не только для его Системы, но и для Человечества в целом.

Вольева уже подготовилась к тому, что могло стать худшей ошибкой ее карьеры. Впрочем, это трудно было назвать ошибкой, так как у нее просто не оставалось выбора.

— Что ж, — сказал Триумвир Хегази, величественно развалившись в своем кресле. — Я надеюсь, попытка не пытка, Илиа.

Она тоже надеялась, но выдать свои чувства Хегази считала делом недопустимым.

— Учтите, — сказала она, обращаясь ко всем, — что как только это будет сделано, отступать будет некуда. Это плохие новости, но с ними следует считаться. Мы можем вызвать мгновенную реакцию со стороны планеты.

— А может, и нет, — отозвался Силвест. — Я уже неоднократно говорил, что Цербер не сделает ничего, что могло бы привлечь к себе нежелательное внимание.

— Что ж, придется положиться на ваши надежды.

— Думаю, нам всем придется довериться доброму доктору, — вмешался Саджаки, сидевший сбоку от Силвеста. — В конце концов он смертен не меньше, чем мы.

Вольева ощутила острое желание немедленно покончить со всем этим. Она осветила ранее темную голограмму, заполнила ее изображением «Лорина» в реальном времени. Обломки выглядели так же, как и в первый раз. Корпус испещрен жуткими ранами, полученными, как они теперь знали, сразу же после того, как Цербер обнаружил, а потом уничтожил беспилотных разведчиков. Но внутри этих обломков непрерывно трудились роботы Вольевой. Сначала там был лишь небольшой отряд этих машин, созданный тем первым роботом, которого она послала на поиск журнала Алисии. Их рой рос необычайно быстро, строя себя прямо из металла корабля. Эти роботы взаимодействовали с системами самовоспроизводства и саморемонта «Лорин», которые не смогли включиться после неожиданной атаки Цербера. Все быстрее появлялись новые и новые поколения машин, и через день-два началась работа над самим кораблем: трансформация его внутреннего устройства и внешней оболочки.

Для непосвященного зрителя все это почти не было заметно, но поскольку всякая работа сопровождается выделением тепла, то внешняя поверхность погибшего корабля стала теплее, что и выдавало бешеную деятельность, кипящую внутри «Лорин». Вольева погладила браслет и убедилась, что все его индикаторы работают нормально. Сейчас и он подключится к этому процессу, который она уже ничем не могла задержать.

— Боже! — воскликнул Хегази.

«Лорин» стал меняться на глазах. Его «шкура» исчезла. Пласты пострадавшего корпуса отваливались целыми акрами. Корабль как бы медленно заворачивался в кокон из отлетающих обломков. То. что обнажалось под ними, тоже имело вид обломков кораблекрушения, но почему-то было скользким и свежим, точно новая кожа змеи. Такую трансформацию было не так уж трудно осуществить — «Лорину», в отличие от «Бесконечности», не пришлось бороться с уничтожающим его собственным вирусом. Этот корабль не сопротивлялся преобразующей его руке. Если трансформация «Бесконечности» походила на выжигание отдельных частей корабля огнем, то «Лорин» был мягкой глиной в руках опытного скульптора.

Угол зрения изменился, так как масса налипших обломков заставила «Лорин» повернуться вдоль продольной оси. Двигатели Конджойнеров все еще не отвалились и продолжали работать. Теперь они контролировались Вольевой, которая передала этот контроль своему браслету. Конечно, эти двигатели уже никогда не разовьют мощности, необходимой для достижения субсветовых скоростей, но это и не входило в намерения Вольевой. Нынешнее путешествие «Лорина» — его последнее путешествие, к сожалению, — оскорбительно коротко для такого корабля. Теперь он был почти пуст, его внутренний объем уменьшился, он был сжат «толстеющими» стенками конического корпуса. Основание корпуса открылось, и «Лорин» стал похож на колоссальный остроконечный «фунтик».

— Дэн, — сказала Вольева. — Мои машины отыскали тела Алисии и других членов команды. Большинство мятежников спали в холодильных камерах, но… они тоже не пережили атаку.

— Что вы хотите сказать?

— Я могу взять их сюда, если хотите. Это поведет к небольшой задержке, конечно, так как нам придется посылать за ними шаттлы.

Она думала, что на обдумывание ответа у Силвеста уйдет не меньше часа. Он же ответил быстро и коротко:

— Нет. Сейчас задержек быть не должно. Вы правы — Цербер наблюдает за нашими работами.

— А трупы?

Когда он ответил, ответ прозвучал так, как будто иного и быть не могло:

— Они должны упасть вместе с кораблем.