КАК СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

В. В. СОГРИН

ВОЙНА США ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ

КАК СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Тема Американской революции конца XVIII в., как еще часто именуют антиколони­альную войну 1775-1783 гг., неизменно остается одной из самых значимых в историчес­кой науке США. И столь же неизменно среди историков сохраняются серьезные разно­гласия в толковании характера и итогов этой революции. Причем в центре дискуссий была не сама война против Англии, а ее воздействие на американское общество, осуще­ствленные благодаря ей внутриполитические преобразования. Оформились два глав­ных историографических направления: первое настаивало на ограниченности преобра­зований, совершившихся в результате революции, главной целью которой объявлялось сохранение либеральных свобод и прав, накопленных уже в колониальный период; вто­рое направление, напротив, стремилось к раскрытию разнообразных и глубинных внут­ренних революционных преобразований, которые, по мнению ее представителей, для исторических судеб США имели не менее, а в ряде отношений даже более важное зна­чение, нежели достижение независимости. Т.е. для второго направления Война за неза­висимость была одновременно и социально-политической революцией, в то время как для его оппонентов она была только антиколониальной войной.

Л. Харц, виднейший представитель первого направления и один из родоначальников школы консенсуса, сформулировал положение, лежащее в основе аргументации сто­ронников названного направления: в Северной Америке не было феодальных структур - объекта радикального насилия для европейских революций; американская антиколо­ниальная война произошла в либерально-буржуазном по своим основам обществе, имела главной целью их защиту и являлась «по определению» охранительной¹. Д. Бурстин, другой мэтр школы консенсуса, доказывал, что Американская революция стави­ла целью защитить конституционные принципы, которые были выпестованы в Анг­лии, укоренились в колониальный период в Северной Америке, но стали, к несчастью, резко ограничиваться деспотичным Георгом III и его окружением после Семилетней войны. Американская революция, по сути, была консервативной, а ее победа означала торжество уже хорошо известной модели конституционализма². Несколько иной вари­ант этой концепции развивал Б. Бейлин: в революционную эпоху наблюдался общест­венный сдвиг, но произошел он не в социально-экономической или политической структуре, а в сознании американцев, рационализировавшем и твердо усвоившем прин­ципы конституционализма и республиканского миропорядка³.

Второе направление в историографии революции оформилось в конце Х1Х-первой трети XX вв. и было представлено прогрессистской школой. Ч. Линкольн. К. Беккер,

Согрин Владимир Викторович - доктор исторических паук, профессор Московского государственно­го института международных отношений (университета), главный редактор журнала «Общественные на­уки и современность».

¹ Hart: I. The Liberal of Amerika. New York, 1955.

² Boorstin D. The Genious of Amerikan Politics. Chicago, 1953.

³ Bailyn B. The Ideological Origins of the American Revolution. Cambridge(mass), 1967.

А. Невинс и особенно Дж. Джеймсон⁴ отстаивали положение о Войне за независимость как «двойной революции», согласно ему, революция возникла вследствие как антиколониальной борьбы, так и острых социально-экономических конфликтов меж­ду самими американцами, а в 1775-1783 гг. антиколониальная война была дополнена «внутренней революцией», результатом которой стали обширные и радикальные со­циально-экономические и политические преобразования. В середине XX в. и позже наиболее яркими выразителями этой концепции были М. Дженсен и Дж. Мейн⁵. В тот период прогрессистских историков поддержала и радикальная («новая левая») историо­графическая школа, которая делала упор на выявлении самостоятельной позиции со­циальных низов в Американской революции.

Оба означенных направления сохраняются в исторической науке США и на совре­менном этапе, правда, они не идентифицируют себя с прогрессистской или консенсусной школами, названия которых в глазах современных исследователей выглядят че­ресчур идеологизированными. Бесспорным лидером направления, признающего глу­бокий преобразовательный характер революции, выступал Г.С. Вуд, доказывавший, что Война за независимость по глубине и радикализму своих преобразований, а осо­бенно последствиям и воздействию на ход истории не только не уступала европейским революциям, но во многом их превосходила⁶. Среди оппонентов Вуда равных ему по авторитету и влиянию нет, но это не означает, что концепция, отрицающая или при­нижающая преобразовательный характер революции, утратила влияние. В число ее сторонников на современном этапе входят не только историки-«консерваторы», но также и авторы, чью позицию можно охарактеризовать как радикальную. Для этого подхода умеренность и ограниченность революции заключаются в том, что она по су-ти не изменила приниженного положения женщин, чернокожих, индейцев, белых бед­няков⁷. Такой взгляд с научной точки зрения страдает очевидным антиисторизмом, ибо революция оценивается с позиций сегодняшних критериев и запросов, а не ее ре­альных возможностей, равно как и того, что она дала в сравнении с предшествующим периодом. Тем не менее эта позиция находит достаточно широкий отклик в силу ее со­звучности современной американской либеральной «политкорректности».

В отечественной историографической традиции внутриполитические преобразова­ния эпохи Войны США за независимость неизменно рассматривались как фундамен­тальные, революционные⁸, хотя и признавалось, что по своему масштабу они уступали Великой французской революции XVIII в. (Н.Н. Болховитинов называл Американскую революцию «внутриформационной», в отличие от Французской «межформационной»⁹). Но в целом отечественная историография была близка к прогрессистско-радикальной школе историков США и разделяла ряд ее принципиальных положений (о важной роли внутренних социальных конфликтов в происхождении Американской революции, о ре­альном значении феодальных пережитков в аграрных отношениях колоний и некото­рые другие). На позицию отечественных историков оказали большое влияние очень высокие оценки Американской революции со стороны К. Маркса и В.И. Ленина и в це­лом марксистско-ленинская оценка революций как основополагающей преобразова­тельной силы в истории.

⁴ Lincoln Cli.ll. The Revolutionary Movenieni in Pennsylvania. 1760-1776. Philadelphia. 1901; Bfcker C.L. His­tory of Polilieal I'artie.s in Hie Province оГ New York. 1760-1776. Madison (Wis.). 1909: Neviiis Л. The American During and АГісг liic Revolution. 1775-17K9. New York. 1924; Jameson J.F. The American Revolution Considered as a Social Movement. Princeton (New Jersey). 1926.

⁵ Jensen М. The American Revolution Within America. New York, 1974: Main J.T. The Upper House in the Rev­olutionary America. Madison, 1967: idem. The Sovereign Slates. 1775-1783. New York. 1973.

⁶ Wood G.S. The Radicalism of the American Revolution. New York, 1992: idem. American Revolution: a Histo­ry. Hew York, 21)02.

⁷ См. напр.: Jennings F. The Creation of America. Through Revolution to Empire. Cambridge (Mass.), 2000.

⁸ См.: Болховитинов Н.Н.. США: проблемы истории и современная историография. - М., 1980; Война за независимость и образование США. Под ред. Г.Н. Севостьянова. М.. 1976; Фурсенко А.А. Американская революция и образование США. Л.. 1978; Согирн В.В. Идейные течения в Американской революции XVIII века. М., 1980.

⁹ Болховитинов Н. Н. Указ. соч., с. 98.

В настоящей статье я хотел бы проанализировать внутриполитические аспекты Вой­ны США за независимость, опираясь на научные возможности, созданные современной историографической ситуацией. Эта ситуация позволила освободиться от прежних идео­логических стереотипов, расширить теоретический инструментарий и, главное, рассмат­ривать исторические факты в контексте той эпохи, не сообразуясь с перипетиями совре­менности. Я продолжаю разделять положение прогрессистско-радикальной школы исто­риков США и отечественной историографии о том, что Война США за независимость была одновременно и социально-политической революцией, но пытаюсь заново проана­лизировать меру ее революционности и, по возможности, максимально точно, опира­ясь на совокупность накопленных на сегодняшний день исторических фактов, опреде­лить реальное значение ее политических, экономических и социальных нововведений.

Первый спорный вопрос, заслуживающий переосмысления и более всестороннего изучения, касается соотношения «внутренних» и «внешних» (антиколониальных) при­чин Американской революции. На мой взгляд, мнение историков прогрессистской шко­лы США, повлиявшее и на отечественную историографию, о том, что «внутренние» причины, т.е. конфликты между разными социальными слоями самих американцев, имели не меньшее значение для вызревания революции, нежели собственно антиколо­ниальные цели, должно быть признано преувеличением. Все предреволюционные соци­альные конфликты были исследованы историками-прогрессистами еще в конце XIX-начале XX вв. В число этих конфликтов входили выступления «регуляторов» (мелкого фермерства и арендаторов) в Северной и Южной Каролине, а также в Нью-Йорке, ко­торые добивались облегчения доступа к необрабатываемым территориям и снижения арендной платы. Эти выступления затронули меньшинство колоний, они не вписыва­лись в широкое антиколониальное движение, охватившее все 13 колоний, и в целом в общественно-политическом протесте, носившем по преимуществу антианглийский ха­рактер, имели скромный удельный вес. Подобные выступления, порой гораздо более масштабные (например, восстание Н. Бэкона в Виргинии в 1676 г.). имели место и в бо­лее ранние периоды колониальной истории, но ни одно из них не привело к возникнове­нию кризиса и тем более революционной ситуации, вызревшей в 1760-1770-е гг. в Се­верной Америке. Эта революционная ситуация была создана именно общеамерикан­ским антиколониальным движением, а не внутренними социальными конфликтами.

Сказанное не означает, что предпосылки «внутренней революции», направленной не столько против Англии, сколько против собственной американской элиты, отсут­ствовали в предреволюционное десятилетие. Имеются свидетельства (но их удельный вес в общедемократических антианглийских требованиях опять-таки весьма скромен) возникновения в массах представлений о том, что простые американцы заслуживают больших экономических прав и большего участия в делах власти. По-настоящему по­добные представления дали знать о себе уже после начала Войны за независимость, когда массы почувствовали и осознали, что отмена английского господства и возник­ший вакуум власти дали им реальный шанс потягаться с собственной элитой в распре­делении политической, а отчасти и экономической власти.

Отмечу, что в современной американской историографии в целом, безусловно, пре­обладает мнение, что Американская революция была вызвана к жизни английским ко­лониальным господством, которое сковывало развитие в провинциях капитализма и де­мократии. Как отмечал еще глава «имперской школы» в историографии США Ч. Эндрюс, «драматическая ситуация», породившая Американскую революцию, заключалась в противоречии между неподвижной, основанной на традиции и прецеденте системой метрополии и потребностями «живого, динамичного организма, каким были коло­нии»¹⁰. Таким образом, Американская революция по происхождению была антиколо­ниальной, но в ее недрах зрел и внутренний конфликт. Вовлекаясь в антиколониальное движение, нижние социальные слои обретали собственный голос, но пока он по пре-

¹⁰ Цит. по: The American Revolution. How Revolutionary Was It? New York. І970. p. 20.

имуществу был направлен против английского произвола. Впрочем, в глазах верхних слоев любая самостоятельная позиция низов была нежелательной, и уже накануне ре­волюции они требовали, подобно А. Гамильтону, «удерживать людские страсти в оп­ределенных рамках»¹¹.

Народ заявил о себе сразу же после провозглашения в июле 1776 г. американской независимости. Именно с этого момента Война за независимость становится «двойной революцией», антиколониальная и внутриполитическая революции развиваются на равных. В течение нескольких месяцев в Северной Америке была полностью ликви­дирована монархическая ветвь государственности, утвердился республиканский строй и во всех штатах приняты беспрецедентные по демократизму конституции. По объему и глубине выдвинутых и реализованных демократических политических требований Американская революция, на мой взгляд, превзошла Английскую революцию XVII и французскую XVIII вв.

Не будет преувеличением сказать, что идея уравнения политических прав разных со­циальных слоев стала центральной в демократической мысли революционной эпохи. Правда, сохраняло влияние то положение, что свободное политическое волеизъявление было невозможно без наличия у индивидуума определенной экономической независи­мости. По этой причине предоставление избирательного права слугам или лицам наем­ного труда вызывало у многих сомнения и возражения, но что касается людей (белых мужчин), располагавших даже минимальной экономической независимостью или собст­венностью, то они, по убеждению демократов, должны были обладать всеми политиче­скими правами, включая избрание на самые высокие должности.

Развитие идей политического уравнительства получило выражение в двух важных демократических доктринах, не имевших распространения в дореволюционный пери­од. Одна из них — доктрина прямой демократии - предполагала наделение рядовых избирателей правом вынесения окончательного решения по любому важному вопро­су, в первую очередь одобрения посредством референдума конституции и законов, как и правами отзыва и инструктирования депутатов, выдвижения законопроектов и т.п. Другая доктрина - простой, или чистой демократии - означала отмену раздельного представительства разных социальных групп, зажиточных и малоимущих, в законода­тельной ветви власти и введения вместо этого совместного и равноправного предста­вительства всех граждан.

Обе эти доктрины так или иначе получили весьма широкое распространение и зако­нодательной практике революционного периода. Идея прямой демократии повлияла на процесс выработки и одобрения конституций штатов. В двух штатах - Нью-Гэмпшире и Массачусетсе — проекты конституций были переданы для ратификации рядовым изби­рателям. В некоторых штатах конституции, прежде чем быть одобренными представи­тельными собраниями, широко обсуждались в избирательных округах. Высокую оцен­ку со стороны одного из «отцов-основателей» США, Т. Пейна, получила в связи с этим деятельность пенсильванского конвента, одобрившего одну из самых демократических конституций революционного периода: «Пенсильванский конвент, президентом кото­рого являлся Бенджамин Франклин, после выработки конституции распорядился опуб­ликовать ее текст, но не для того, чтобы представить ее как нечто узаконенное, а с це­лью ознакомить с конституцией парод и выяснить, согласен он с документом или нет. Сам конвент на это время прервал заседания»¹².

Во многих штатах выработка и принятие конституций были доверены особым пред­ставительным органам - конвентам, которые избирались на более широкой и демокра­тической основе, нежели обычные законодательные собрания. Подобным образом, кроме Пенсильвании, конституции были одобрены в Нью-Йорке, Делавэре, Мэрилен­де, Северной Каролине и Джорджии. Идея и институт конвента также были продуктом

¹¹ The Papers of Alexander Hamilton, v. 1-27. New York, 1961-1987, v. I, p. 176-177.

¹² The Complete Writings of Thomas Paine, v. 1. New York, 1945. p. 377.

демократического правотворчества революционного периода. Впоследствии эта идея была воспринята Великой французской революцией в период ее наивысшего подъе­ма. В самих Соединенных Штатах идея конвента использовалась также в период об­суждения и ратификации федеральной Конституции 1787 г. Проект федеральной Конституции, выработанный умеренными отцами-основателями на закрытом форуме в Филадельфии, был передан для ратификации чрезвычайным конвентам штатов, из­бранным на демократической основе. Результатом стало то, что на большинстве кон­вентов проект конституции подвергся острой критике, а более половины из них согла­сились одобрить ее только при условии дополнения Основного закона США Биллем о правах (одобрен в 1791 г.).

Среди американцев утвердился подлинный культ конституции, которую они при­знали гарантией и вместилищем всех прав и свобод. Само понимание конституции по сравнению с колониальным периодом радикально изменилось: если прежде под ней подразумевали совокупность английских биллей, законов, прецедентов и колониаль­ные хартии, то с началом революции ее стали отождествлять с единым компактным документом, разработанным и одобренным в результате демократической процедуры -правовым воплощением общественного договора.

Конституции штатов не только были одобрены с помощью необычной для того вре­мени демократической процедуры, но и провозгласили целую серию беспрецедентных демократических принципов. Как и почему это оказалось возможным? В значительной мере это определялось характерным для революционных эпох изменением соотноше­ния сил между «низами» и «верхами» и резким усилением напора на власть «низов». У них появились собственные политические фракции, отсутствовавшие в колониальный период. Впрочем, поменялись и политические фракции «верхов», утратившие семейный характер и приобретшие более четкие идеологические и социально-политические ха­рактеристики. Дж. Мейн, автор наиболее обстоятельного исследования политических фракций революционного периода, разделял их на два главных типа: «локалистов» и «космополитов»¹³. «Локалистамн», по сути, были мелкобуржуазные или мелкособст­веннические фракции, связанные по преимуществу с мелкими и средними фермерами, лавочниками, ремесленниками, а «космополитами» - элитарные фракции, включавшие в себя крупных земельных собственников, купцов, владельцев мануфактур, финансис­тов, адвокатов. Мелкобуржуазные фракции возглавлялись или пользовались поддерж­кой политиков и идеологов демократических убеждений, а элитарные - политиков и идеологов умеренных и консервативных воззрений.

В революционный период мелкобуржуазные фракции добились серьезных успехов во многих вопросах, в том числе и в первую очередь в перераспределении в свою поль­зу властных полномочий. Их влияние резко возросло вследствие демократизации из­бирательного права и реформы избирательных округов. Имущественный ценз был снижен более чем в половине штатов, причем в Пенсильвании и Вермонте право голо­са было распространено на всех налогоплательщиков.

Демократический характер носило расширение во многих штатах норм представи­тельства западных территорий, населенных по преимуществу мелкими фермерами и поддерживавших фракции «локалистов». До 1776 г. почти во всех без исключения коло­ниях квоты представительства в ассамблеях создавали явное преимущество приатлантических графств над западными районами. В революционный период представительство более зажиточных восточных и менее зажиточных западных графств выровнялось. По­казателен пример Пенсильвании: до революции в местной законодательной ассамблее было вдвое больше представителей восточных графств, а в революционный период двойным численным превосходством обладали уже депутаты западных районов¹⁴.

¹³ Main J.T. Political Parties Before the Constitution. Chapel Hill, 1973.

¹⁴ Jensen M. Op. cit., p. 95-98.

Эти реформы повлекли серьезное изменение социального состава представитель­ных органов власти. По подсчетам Дж. Мейна, число делегатов от верхнего класса по сравнению с колониальным периодом снизилось в нижних палатах с 60 до 35%, а пред­ставительство фермеров и ремесленников увеличилось с 20 до 40%¹⁵. При этом в се­верных штатах численность депутатов из мелкособственнических слоев даже превзошла численность депутатов из зажиточных и богатых слоев. Несколько иной была картина в верхних палатах, но тем не менее, по заключению того же Мейна, сенаты революционного периода, как правило, проводили линию, мало чем отличавшуюся от курса нижних палат. При этом только в Мэриленде, Южной Каролине и Виргинии представители богатых и зажиточных слоев явно преобладали в верхних палатах¹⁶.

Конституции штатов революционного периода включили целую серию нововведе­ний, направленных на демократизацию устройства и функций государственной влас­ти. Изложу их кратко¹⁷. Во всех штатах восторжествовала демократическая трактов­ка принципа разделения властей, в результате чего законодательная ветвь, как наибо­лее близкая к избирателям, была возвышена над исполнительной. Законодательным собраниям были переданы многие традиционные полномочия исполнительной власти. В большинстве штатов законодательные собрания получили право избирать губерна­торов. Это явно нарушало классическую схему разделения власти и означало подчи­нение исполнительной ветви законодательной. Оно подкреплялось наделением зако­нодательных собраний правом импичмента - отстранения от должности главы испол­нительной власти и других ее представителей.

Схема организации самой исполнительной власти также заключала тенденцию к максимальному ее ослаблению. Все штаты, за исключением Южной Каролины, отверг­ли общепринятый в колониальный период принцип единой и неделимой исполнитель­ной власти, наделявшей таковой во всем объеме одно лицо. Конституции штатов про­тивопоставили ему принцип коллегиальной исполнительной власти. В каждом штате создавался исполнительный совет, губернатор (или президент) являлся не более чем его председателем. Большинство конституций штатов революционного периода лишали ис­полнительную власть не только абсолютного, но и отлагательного вето. В конституци­ях большинства штатов вводились ежегодные перевыборы губернаторов и ограничива­лась возможность переизбрания одного лица в этой должности.

Возвысив законодательную власть, авторы конституций штатов уделили пристальное внимание ее демократизации. Они подвергли острой критике концепцию «смешанного правления», согласно которой законодательный орган должен был состоять из двух па­лат, при этом первая из них призвана была защищать интересы верхнего сословия, а вто­рая - представлять нацию в целом. Ей была противопоставлена концепция «чистой демо­кратии», в той или иной мере повлиявшая на политическую практику в большинстве штатов. В Пенсильвании, Джорджии и Вермонте верхние палаты были вообще упразд­нены и созданы однопалатные законодательные ассамблеи. В других штатах была орга­низована двухпалатная законодательная власть, но ее назначение зачастую видели не в представительстве разных социальных интересов, а в обеспечении внутри законодатель­ной власти принципа сдержек и противовесов. Кроме того, во всех случаях нижние пала­ты пользовались гораздо большими полномочиями, чем верхние. Нижние палаты повсе­местно переизбирались ежегодно, что должно было обеспечить максимальный контроль над палатами со стороны избирателей. В целом в организации нижних палат революци­онная демократическая концепция воплотилась наиболее полно.

¹⁵ Main J.T. The Sovereign States. New York, 1973, p. 205.

¹⁶ Main J.T. The Upper House in Revolutionary America. 1763-1788. Madison-London, 1967, p. 101, 124-125. 133.160-161.187-191.

¹⁷ Подробнее см.: Согрин В.В. Образование североамериканского государства. Новое прочтение. - Новая и новейшая история, 2002, № 1, с. 18-34.

Подходы, созвучные демократическим доктринам, оказали существенное влияние на формирование центральной североамериканской власти эпохи Войны за независимость. В глазах большинства патриотов единственной конкретной формой централизованной государственной власти накануне революции выступала метрополия. Неудивительно, что центральная власть долгое время рассматривалась ими как главный источник деспо­тизма, а ее искоренение объявлялось одной из важнейших целей Американской револю­ции. Суверенные штаты отвергали как унитарную, так и федеративную форму государ­ственного объединения, соглашаясь только на создание конфедерации, т.е. самой зыб­кой формы государственного союза.

Одобренные Континентальным конгрессом Статьи Конфедерации провозглашали вступление североамериканских штатов в «нерушимую лигу дружбы», и в первой по важности (второй по счету) статье объявлялось, что «каждый штат сохраняет сувере­нитет, свободу и независимость» в осуществлении прав, «определенно не делегирован­ных Соединенным Штатам, собравшимся в конгрессе»¹⁸.

Поскольку о верховенстве Конфедерации в проекте не упоминалось, штаты выступа­ли как самостоятельные государства. Хотя полномочия конгресса выглядели весьма внушительно: он наделялся исключительным правом решать вопросы войны и мира, назначать и принимать послов, вступать в международные соглашения, определять курс и количество денег в обращении и некоторыми другими, - они были точно определены, перечислены и регламентированы. Все права конгресса, в том числе и «исключитель­ные», сопровождались оговорками, подчеркивавшими суверенитет штатов.

Из трех ветвей власти - законодательной, исполнительной, судебной - Статьи Кон­федерации зафиксировали (в том виде, как она уже оформилась стихийно) создание лишь одной, законодательной, в лице конгресса. Что касается исполнительного органа, то он выступал в качестве придатка законодательного: конгресс мог создавать из своих делегатов всевозможные комитеты, наблюдавшие за проведением принимаемых реше­ний в жизнь. Исполнительная власть оказалась крайне распыленной: конгресс отказал­ся назначить как главу исполнительной власти, так и какое-либо подобие исполнитель­ного совета. Только в 1781 г. под давлением объективных обстоятельств Континенталь­ный конгресс отважился создать в обход Статей Конфедерации иностранный, военный, военно-морской и финансовый департаменты и поставить во главе каждого из них по­стоянного секретаря.

Для ратификации Статей Конфедерации требовалось единодушное согласие всех штатов. Это привело к тому, что они вступили в силу только 1 марта 1781 г. Оконча­тельный вариант Статей Конфедерации отличался от проекта в одном пункте: право собственности на западные земли закреплялось не за штатами, а за Континентальным конгрессом (только при этом условии согласился одобрить Статьи штата Мэриленд, у которого не было собственного фонда свободных земель).

Статьи Конфедерации внешне соответствовали демократическим принципам. Так, они провозглашали создание однопалатного Континентального конгресса, максималь­но ослабляя исполнительную власть. Для ряда американских историков это послужило основанием утверждать, что принятие Статей Конфедерации означало торжество демо­кратического крыла революции и поражение умеренного¹⁹. Подобное мнение не пред­ставляется вполне убедительным. Этот документ отразил в первую очередь острые раз­ногласия между штатами, их нежелание поступиться своими экономическими и полити­ческими интересами ради достижения национального единства. Сторонники Статей Конфедерации скорее воспользовались демократической аргументацией и принципами для того, чтобы закрепить суверенитет штатов.

¹⁸ The Documentary History of the Ratification of the Constitution, v. 1. Constitutional Documents and Records. 1776-1787. Madison, W6-P-86.

¹⁹ Jensenn M. The Articles of Confederation: An Interpretation of Socio-Constitutional History of American Rev­olution. 1774-1781. Madison, 1963.

Но в целом можно заключить, что демократические идеи и тенденции получили на­иболее полное воплощение в государственно правовом творчестве эпохи Войны за не­зависимость, в первую очередь в конституциях штатов, и есть весомые основания име­новать ее по этой причине демократической политической революцией. В социаль­ной и экономической сферах эти тенденции проявились в гораздо меньшей степени. Здесь Американская революция уступала европейским, как уступала она им и по глу­бине социальных конфликтов, которые, как правило, и влекли за собой радикальные социальные перемены.

Главным социальным конфликтом эпохи Войны за независимость, придавшим ей в определенной степени характер гражданской войны, был конфликт между патриота­ми (именовались также вигами), сторонниками отделения от Англии, и лоялистами (из­вестными также как тори), выступавшими за сохранение имперских связей. Тема лоя­листов и лоялизма, всегда являвшаяся важной для исследователей Войны за независи­мость, порождала разногласия и дискуссии. Начинались они с разного определения численности лоялистов. Долгое время преобладала та точка зрения, что американцы революционной эпохи делились на три равных группы: первая из них поддерживала ре­волюцию, вторая занимала нейтральную позицию, а третья состояла из лоялистов и им сочувствующих. На современном этапе эта точка зрения утратила влияние, а числен­ность лоялистов измеряется гораздо более скромными цифрами. Большинство специа­листов разделяет вывод У. Брауна, согласно которому лоялистов было максимум 18% численности взрослого белого населения²⁰.

В вопросе о социальном составе лоялистов традиционная точка зрения состояла в подчеркивании его элитарного характера, поиске фактов принадлежности большинства лоялистов к верхнему классу. Новейшие исследования обнаружили уязвимость подоб­ной трактовки: признавая несколько больший удельный вес среди лоялистов верхних социальных групп (но точные данные остаются невыясненными), их авторы раскрыва­ют социальную неоднородность лоялистов, среди которых были представители и верх­них, и средних, и нижних слоев.

Многие купцы приморских городов и торговцы пушниной из приграничных районов стали лоялистами по экономическим причинам: обе эти группы извлекали главные до­ходы из торговли с метрополией. Из представителей верхнего класса к лоялистам при­мкнула часть лендлордов, в первую очередь из собственнических колоний: они справед­ливо полагали, что революция может повлечь ликвидацию практиковавшихся ими по­луфеодальных норм землепользования, а в худшем случае и конфискацию их поместий.

По политическим мотивам среди лоялистов оказались королевские губернаторы, как и большое число чиновников, назначавшиеся на должности метрополией. Лоялистские настроения были распространены в рядах священников англиканской церкви, но среди них было и много приверженцев патриотической идеи. В южных колониях, где англи­канские священники были экономически и политически тесно связаны с плантаторским классом, вошедшим в патриотический лагерь, большинство из них примкнуло к сторон­никам независимости. Но в северных колониях, где англиканские священники уступали в силе и влиянии протестантской церкви и могли удержать свои позиции только при поддержке метрополии, они примыкали к лоялистам. Схожими мотивами определялись лоялистские симпатии некоторых этнокультурных меньшинств, например, немецкой общины в Пенсильвании и голландской в Нью-Йорке: они опасались, что государствен­ная независимость Северной Америки повлечет утверждение политического и социо­культурного господства и диктата англо-американского большинства²¹.

Среди лоялистов нашлось место и представителям самых низших слоев. Одним из наиболее известных пролоялистских выступлений стал бунт в мае 1777 г. арендаторов во владениях нью-йоркских лендлордов Ливпнгстонов, вошедших в патриотический

²⁰ Brown W. The King's Friends: the Composition and Motives of the American Loyalists Claiments. Providence, 1965.

²¹ Risjord U.K. Jefferson's America. 1760-1815. Lanham (Md.). 2002, p. 130-131.

лагерь. 500 арендаторов организовали вооруженное выступление, надеясь на поддержку английской армии и экспроприацию с ее помощью земельных владений богатых патриотов. Помощь со стороны англичан, однако, не пришла, бунт был подавлен, сотни арен­даторов подверглись временному заключению, а двое организаторов казнены²².

В отличие от патриотов, лоялисты не проявили способности к самоорганизации, со­зданию добровольных групп типа «Сынов свободы», налаживанию связи друг с дру­гом. Они действовали разрозненно, их сопротивление часто выливалось в спонтанные террористические акции. Для пресечения подобных вылазок патриоты создали во всех штатах комитеты безопасности. Последние были призваны усмирять не только активных тори, но и выявлять тайных лоялистов. С этой целью вводилась простая процедура: новые власти повсеместно потребовали от лиц (свободных мужчин) стар­ше 16 лет принести им присягу на верность. Отказывавшиеся сделать это объявлялись лоялистами и подвергались разнообразным репрессиям и ограничениям в правах. Во всех штатах им было запрещено занимать государственные должности, в пяти штатах «отказники» лишались избирательных прав. Во многих штатах они облагались допол­нительными налогами, им запрещалось приобретать собственность, вступать в право наследования, быть священниками, юристами, учителями, врачами. В Северной Каро­лине «отказники» были обязаны в течение 30 дней покинуть штат, а в Южной Каро­лине граждане, оставившие штат с целью уклонения от присяги, по возвращению под­вергались суровым наказаниям вплоть до смертной казни²³.

Понятно, почему большое количество лоялистов - более 80 тыс. - предпочли поки­нуть родину, а наиболее убежденные - до 20 тыс. - выступили против революции с ору­жием в руках на стороне английской армии. Из тех, кто выехал из Соединенных Шта­тов, большинство осели в Канаде и других, пограничных с США территориях, меньшин­ство - 7 тыс. чел. - отправились в Англию. Среди оставивших Соединенные Штаты было не менее 10 тыс. черных рабов, последовавших за своими белыми хозяевами.

Массовое бегство лоялистов из США и преследование активных тори, оставшихся на родине, поставили в повестку патриотического движения в качестве одного из са­мых актуальных вопрос о распоряжении их собственностью. Она конфисковывалась новой властью без особых колебаний. Более сложным оказался вопрос о ее дальней­шем использовании. Как это ни странно, если учесть демократическую политическую направленность революции и возвышение средних и нижних слоев, ни в одном из шта­тов не было предпринято целенаправленных попыток распределить конфискованную собственность между малоимущими патриотами. Власти штатов руководствовались по преимуществу фискальными соображениями: распродажа земельных владений ло­ялистов преследовала цель покрытия военных расходов и выплаты долгов. Только часть конфискованных земель была передана за небольшую плату арендаторам или распределена мелкими участками между солдатами континентальной армии в качест­ве платы за военную службу.

Среди самых крупных земельных конфискаций оказалась собственность семейств Пеннов в Пенсильвании, Балтиморов в Мэриленде, Ферфаксов в Виргинии, а также лоялистски настроенных лендлордов Ныо-Иорка. Именно в Нью-Йорке мелкие арен­даторы, воспользовавшись правом непосредственных поселенцев на преимущество при приобретении конфискованных земель, одобренным законодательным собранием штата, сумели стать независимыми собственниками (но впоследствии многие из них из-за финансовых затруднений расстались с приобретенными участками). Подобное обращение мелких арендаторов в собственников обрабатываемых ими участков в конфискованных владениях лоялистов имело место и в ряде других штатов. Но льви­ная доля конфискованных земельных владений перешла в руки богатых и зажиточ­ных патриотов.

²² Ward H.M. The War for Independence and the Transformation of American Society. London, 1999. p. 43.

²³ Ibid., p. 38-39.

В подавляющем большинстве штатов конфискованные земли продавались новыми властями по невысокой цене (в среднем не более одной четверти от рыночной стоимо­сти) и небольшими участками, но количество участков, которые мог приобрести один покупатель, не ограничивалось, в результате чего представители верхнего класса, ло­яльные революционному правительству, получили шанс купить максимальное коли­чество недвижимости. Революционные власти, заинтересованные в быстром пополне­нии казны, не препятствовали, а даже способствовали этому. В результате примерно три четверти конфискованной недвижимости перешло к земельным спекулянтам, купцам, плантаторам, чиновникам. Революционные правительства получили от про­дажи 5 млн. фунтов стерлингов, заметно пополнив бюджеты своих штатов²⁴.

Социальный конфликт существовал и внутри самого революционного лагеря, но и он был неизмеримо слабее подобных конфликтов в европейских революциях. В Амери­канской революции не было и подобия политических течений, представленных такими группировками, как пресвитериане, индепенденты, левеллеры и диггеры в эпоху Анг­лийской революции XVII в. или конституционалисты, жирондисты, якобинцы и «беше­ные» во время Великой французской революции конца XVIII в. В Американской рево­люции прозвучали социальные требования эгалитарного характера²⁵, но они не приоб­рели широкой популярности, как и программного характера для какой-либо из влиятельных политических фракций. Хотя в американском революционном сознании одной из главных была идея равенства, в социально-экономическом плане большинст­вом патриотов она понималась как равенство возможностей в реализации способнос­тей индивидуумов, что не отрицало различного, в том числе и серьезного неравенства результатов индивидуальной деятельности.

В социально-экономическом плане Американская революция оказалась в первую очередь нацелена на ликвидацию законодательных ограничений, наложенных на севе­роамериканскую промышленность и торговлю метрополией, как и на ликвидацию при­вилегий, предоставленных английским купцам, промышленникам и финансистам. Ее целью было утверждение свободной конкуренции, манифестом которой стало знамени­тое «Богатство народов» А. Смита, по символическому совпадению увидевшее свет в том же году, когда была провозглашена американская Декларация независимости. Эта цель и начала реализовываться с самого начала Войны за независимость. Результаты введения «чистой» свободной конкуренции в Северной Америке оказались неоднознач­ными, порой весьма противоречивыми: с одной стороны, резко оживились националь­ная торговля, промышленность, финансы, резко возросли социальная мобильность, в рядах предпринимателей появились удачливые представители нижних слоен, но, с дру­гой стороны, усилилось и социально-экономическое расслоение американцев.

Показателем обновления американского предпринимательского класса в годы ре­волюции могут служить следующие факты. По ее завершении не менее половины купцов Бостона, Нью-Йорка и Филадельфии, трех главных американских городов и центров предпринимательства, составляли новые люди, выходцы из нижних слоев, по­высившие свой статус благодаря возможностям экономического либерализма, предо­ставленным революцией. Резко возросла и численность класса торговых людей, их удельный вес в американском населении²⁶. Этот позитивный результат не означал, од­нако, повышения благосостояния всего населения, напротив, как соглашается боль-

²⁴ Bonwick С. The American Revolution. London. 1991. p. 162-164: Ward H.M. Op. cit.. p. 40. Мнение о том, что лоялистские земли по преимуществу перешли в руки верхних слоев, разделяется отечественным ис­ториком В.А. Ушаковым, специально исследовавшим тему американского лоялизма. Правда, он считает более весомым демократический аспект распределения лоялистских земель. См.: Ушакова В.А. Амери­канский лоялизм. Л.. 1989.

²⁵ Jamesоn J. Op. cit., p. 47, 81-84; Douglass Е.Р. Rebels and Democrats. The Struggle for Equal Political Rights anil Majority Rule During the American Revolution. Chapel Hill. 1955. p. 266; Abernethy T.P. Western Lands and the American Revolution. New York, 1958, p. 303; Jensen M. The American Revolution Within America, p. 74-76.

²⁶ Ward H.M. Op. cit., p. 212-213.

шинство американских исследователей, в годы революции социальное расслоение американцев усилилось. Г.С. Вуд, наиболее последовательный выразитель концепции демократического характера революции среди современных специалистов, формули­рует в связи с этим на первый взгляд парадоксальный вывод: «Распространение эгали­таризма не означало, что богатство в постреволюционной Америке стало распреде­ляться более равномерно. Совсем наоборот: неравенства в распределении богатства после революции было больше, чем до революции»²⁷. Парадоксальное суждение Вуда представляется обоснованным, если учесть, что в американской революционной ментальности равенство по преимуществу приравнивалось к равенству возможностей во всех сферах, в том числе экономике, но не к равенству достигаемых результатов. Уравнение результатов этой деятельности было в целом чуждо и законодателям рево­люционной эпохи.

Идея равенства возможностей может быть признана центральной и важнейшей, но все же не единственной и не исчерпывающей составляющей американской социальной ментальности. С ней уживалось иное по социальному смыслу убеждение части нижних слоев: зажиточные слои должны принести большие экономические жертвы на алтарь победы, нежели менее обеспеченные, и тем более бедняки. Влияние подобных настрое­ний трудно определить с абсолютной точностью, но оно присутствовало и оказывало воздействие на деятельность законодательных собраний штатов. Практические резуль­таты принятых в связи с этим социально-экономических мер имели реальное значение, но они, безусловно, не поколебали господствующих позиций экономического либера­лизма.

Первое проявление ограничения экономического либерализма в годы революции -введение властями нескольких штатов некоего подобия подоходного налога (в колони­альный период налогообложение всегда отвечало интересам зажиточных слоев). Но вряд ли можно с уверенностью утверждать, что подобное налогообложение было при­нято именно под давлением низов, ибо вводилось оно по преимуществу в южных шта­тах, где политические позиции нижних слоев были слабее, нежели в северных штатах²⁸.

Вторым проявлением ограничения экономического либерализма явились попытки регламентации рыночных цен властями ряда штатов. Такие попытки неоднократно предпринимались уже в северных и центральных штатах (южные штаты отвергли их с самого начала революции). Власти некоторых штатов разработали различные меры наказаний за отход от «справедливых цен» вплоть до конфискации товаров нарушите­лей. Но реализовать все эти постановления на практике не удалось ни в одном из шта­тов. Тому было несколько причин, а одной из главных являлось отсутствие должной политической централизации: владельцы продукции с фиксированными ценами без труда перевозили свой товар в те штаты, где подобная регламентация отвергалась. Малоэффективные попытки фиксирования цен были прекращены в 1780 г.²⁹.

Те малоимущие и неимущие американцы, которые отказывались смириться с неэф­фективностью законодательных мер по регулированию цен, время от времени пыта­лись навязать свою волю «нечестным» продавцам с помощью силовых методов. Исто­рики выявили по меньшей мере 40 продовольственных бунтов, направленных на пони­жение цен на наиболее ходовые товары, такие, как чай, сахар, соль (зачинщицами и наиболее активными участницами бунтов часто были женщины)³⁰. Вес эти выступле­ния имели, однако, узколокальный характер и никак не влияли на ценовую политику не только всей нации, но даже того штата, в котором они происходили. То, что мало­обеспеченные слои американского общества не смогли навязать новой власти и новой экономической элите регулирование цен, контрастирует с успехом в этом вопросе ни-

²⁷ Bailyn В. etc. The Great Republic. A History of the American People. Lexington - Toronto, 1981, v, l.p.237.

²⁸ Bonwick C.P. Op. cit.. p. 160-161.

²⁹ Nettels C.P. Emergence of National Economy. 1775-1815. New York, 1962, p. 27-28.

³⁰Ward H. M. Op. cit., p. 155.

зов в период Французской революции (в 1793 г. якобинская власть ввела всеобщий мак­симум на цены, что способствовало поддержке массами революции). Неудача попыток даже временного регулирования цен в революционной Америке может быть, помимо уже отмеченных причин, объяснена не только относительной (в сравнении с той же Францией) немногочисленностью в ней бедноты, но и большей приверженностью всех слоев молодого американского общества принципам экономического либерализма.

Третьим и, пожалуй, главным проявлением конфликта нижних и верхних слоев в эко­номической сфере явились острые разногласия в вопросах денежной политики. Уже в начале революции Континентальный конгресс и власти штатов, нуждаясь в огромных средствах для покрытия своих разнообразных расходов, должны были обратиться к пе­чатанию бумажных денег, приравненных к традиционным деньгам из благородных ме­таллов. Растущие расходы быстро породили инфляцию и обесценение бумажных денег (к концу Войны за независимость они обесценились почти в 200 раз). Американские предприниматели, в первую очередь кредиторы, стали отказываться принимать к опла­те бумажные деньги, особенно протестуя против возврата в бумажных долларах долгов. Между ними, с одной стороны, и властями штатов, равно как и должниками, с другой, возник острый конфликт. В значительной мере под воздействием массы должников власти ряда штатов стали одобрять специальные законы, принуждавшие кредиторов принимать возврат долгов в бумажных деньгах. Должники, среди которых было много мелких фермеров, использовали для защиты своих интересов и силовые методы. Осо­бенно часто силовое воздействие оказывалось на суды, которые, в отличие от законода­тельных органов, склонны были в большей мере защищать интересы кредиторов. Именно эмиссионная политика властей примерно половины штатов породила среди верхов идею о распространении в стране «демократического деспотизма». Она стала лейтмотивом укреплявшегося движения в пользу пересмотра революционной полити­ческой системы.

Историки, подчеркивавшие, что Война за независимость привела к глубоким преоб­разованиям в социальной сфере, неизменно на одно из первых мест ставили ликвидацию таких феодальных атрибутов в землевладении, как сбор квитренты³¹ в поместьях собст­венников-лендлордов, а также права первородства и неделимости земельной собствен­ности, распространенных в центральных и южных колониях. На современном этане лишь немногие историки признают реальный характер этих атрибутов, как и реальную революционную значимость их отмены в годы Войны за независимость. Наиболее изве­стные среди них, Р. Бертоф и Дж. Меррен, доказывали, что революция пресекла про­цесс «феодального возрождения» в собственнических и ряде южных колоний, укореняв­шийся в предреволюционные десятилетия³². В связи с этим они признают революцион­ный социальный характер конфискации собственнических поместий в Пенсильвании, Мэриленде, Нью-Йорке, Виргинии, которая повлекла и отмену квитренты.

Подавляющее большинство современных исследователей, среди них и историки, близкие к прогрессистской историографической традиции, разделяют иное положе­ние: сбор квитренты в предреволюционные десятилетия сохранял реальное значение в немногих поместьях, принадлежавших по преимуществу лоялистам, и отмена квит­ренты отнюдь не была равнозначна аграрной революции, тем более, что львиная доля конфискованных лоялистских земель перешла в руки верхних слоев патриотического лагеря. Современные исследователи также практически единодушны в том, что отме­на прав первородства и неделимости земельной собственности, осуществленная во всех колониях, носила символический характер, ибо эти права утратили практическое

³¹ Kвитрента - фиксированная рента за аренду земли, не зависевшая от ее рыночной стоимости, пе­режиток английской феодальной системы.

³² Berthoff R., Murren JM. Feudalism, Communalism and the Yeoman Freeholder: the American Revolution Considered as a Social Accident. - Essays on the American Revolution. Chapel Hill, 1973.

значение задолго до революции. Но эта мера, как и отмена кантренты, безусловно, укрепляла буржуазные юридические нормы в землевладении.

Среди аграрных мер революции реальное и, может быть, наиболее важное значение для нижних слоев имела отмена английского запрета на освоение свободных за­падных территорий. С начала революции десятки тысяч простых американцев устре­мились на западные территории. В первую очередь осваивались территории будущих штатов Кентукки, Теннеси, Вермонта и Мейна. Среди переселенцев в последующем оказалось не менее половины солдат Континентальной армии. Революция в целом да­ла мощный толчок продвижению американцев на запад. Оно носило противоречивый характер, но одной из его главных позитивных черт стало основание массы независи­мых фермерских хозяйств и обращение в самостоятельных земельных собственников большого числа представителей нижних слоев.

К важным социальным следствиям революционной эпохи можно отнести резкое ограничение ввоза в Северную Америку законтрактованных белых рабочих, как и ис­пользования их (пусть и временно) подневольного труда. В революционном лагере стало распространяться убеждение, что использование законтрактованных белых слуг вообще несовместимо с принципами свободы. В период Войны за независимость ввоз законтрактованных слуг в Северную Америку был прекращен. В последующем он, правда, возобновился, но его масштабы в сравнении с дореволюционным перио­дом сократились примерно вдвое³³.

Противоречивой оказалась политика властей штатов в таком важном обществен­ном вопросе, как религия. Как это не парадоксально, но только в меньшинстве рес­публиканских конституций штатов революционного периода были провозглашены передовые просветительские принципы свободы вероисповедания и отделения церкви от государства. Конституции многих штатов прямо требовали от претендентов на го­сударственные должности присяги на верность протестантизму. Процесс отделения церкви от государства по-настоящему набрал силу уже после окончания Войны за не­зависимость. В 1786 г. закон о свободе совести был одобрен в Виргинии. Но радикаль­ный удар по принципу государственной церкви и притязаниям протестантизма на мо­нополию в религиозной жизни был нанесен только с принятием в 1791 г. знаменитых десяти поправок к федеральной Конституции. В начале Первой поправки утвержда­лось, что «Конгресс не должен издавать законов, устанавливающих какую-либо рели­гию или запрещающих ее свободное вероисповедание»³⁴.

Только после этого из конституций штатов стали исключаться статьи, ограничи­вавшие гражданские и политические права представителей непротестантских церк­вей. Дольше всех сопротивлялись полному отделению церкви от государства штаты Новой Англии. Упорная оппозиция в этом вопросе конгрегационалистской церкви была преодолена в Коннектикуте в 1818 г., в Ныо-Гэмпшнре - в 1819, а в Массачусет­се - в 1833 г.³⁵.

Одним из важных вопросов революции стало отношение к чернокожим жителям Америки, в первую очередь к рабам. Первую попытку осудить рабство в государст­венном документе предпринял Т. Джефферсон при составлении проекта Декларации независимости. Однако Континентальный конгресс постановил изъять из Декларации пассаж, осуждавший работорговлю. В это же время в Виргинии, родном штате Джефферсона, конвент, обсуждавший билль о правах и конституцию, решительно возразил против ставшего азбучным в антиколониальной мысли положения о том, что все лю­ди сотворены равными. Несколько позднее виргинские суды разъяснили, что утверж-

³³ Ward Н.М. Ор. сit. р. 215-216.

³⁴ Конституции зарубежных государств. М.. 2002, с. 359.

^{? 5} Kислова A.A. Религия и церковь в общественно-политической жизни США первой половины XIX в. М.. 1989, с. 10.

дение Декларации независимости об естественном равенстве всех людей не распрост­раняется ни на свободных негров, ни на рабов³⁶.

Этой максимы в течение примерно года придерживался и виргинец Дж. Вашингтон, главнокомандующий Континентальной армией. Он издал несколько директив, запре­щавших принимать в ее ряды как рабов, так и свободных негров. Позиция Вашингто­на претерпела, однако, серьезное изменение после того, как королевский губернатор Виргинии лорд Данмор издал прокламацию, в которой предоставлял свободу всем черным рабам и белым законтрактованным слугам и призывал их на службу под анг­лийские знамена. Уже через месяц после обнародования этой прокламации, в декабре 1775 г., Вашингтон дал согласие на прием в Континентальную армию свободных не­гров. В 1776 г. решение Вашингтона было поддержано многими штатами, а с 1778 г. допуск в ряды Континентальной армии был открыт и для рабов.

В 1783 г. законодательное собрание Виргинии, остававшейся оплотом рабовладе­ния, приняло решение о предоставлении свободы всем чернокожим рабам, сражав­шимся на стороне патриотов. Решение это имело демократический характер, но по­следствия его не стоит переоценивать: из 300 тысяч солдат, защищавших в разные го­ды патриотическое дело, чернокожих было не более 5 тысяч³⁷.

Идея противоправности рабства и необходимости его ликвидации в годы Войны за независимость нашла прочную поддержку только в северо-восточных и срединных штатах. Наиболее радикально поступили законодатели Вермонта, штата, образовав­шегося в 1777 г.: рабство было запрещено в конституции, одобренной в том же году. В 1780 г. законодатели Пенсильвании одобрили «Закон о постепенной отмене рабст­ва», согласно которому все чернокожие рабы, родившиеся в штате после принятия за­кона, получали свободу по достижении 28 лет (закон о всеобщей отмене рабства был принят в Пенсильвании в 1848 г.). В 1784 г. был принят аналогичный закон в Коннек­тикуте: новорожденные рабы получали свободу по достижении 25-летнего возраста. Тогда же закон о постепенной отмене рабства вступил в силу в Род-Айленде (но пол­ная отмена рабства здесь была узаконена только в 1843 г.). В Нью-Йорке закон о по­степенной отмене рабства был одобрен в 1799 г., а в Нью-Джерси в 1804 г. (закон о полной отмене рабства в обоих штатах одобрен 20 годами позже).

В Массачусетсе рабство было объявлено вне закона тремя судебными решениями 1781-1783 гг., признавшими позорный институт несовместимым с принципами консти­туции штата 1780 г. Рабство было объявлено вне закона и в Ныо-Гэмпшире, но. в от­личие от Массачусетса, рабство там сохранялось дольше, а легислатура штата офици­ально подтвердила его отмену только в 1857 г. Законы, одобренные в Делавэре в 1776 и 1787 гг., запрещали ввоз в штат рабов и предоставляли рабовладельцам право осво­бождать рабов, но полная отмена рабства здесь вступила в силу уже после Граждан­ской войны 1860-х гг. с принятием 13-й поправки к федеральной Конституции. Вен­цом антирабовладельческого законотворчества революционной эпохи стал акт Кон­тинентального конгресса 1787 г., объявлявший рабство незаконным на незанятых территориях, включенных в общегосударственный земельный фонд³⁸.

Вслед за освобождением чернокожих рабов неизбежно возникал вопрос о их поли­тических и гражданских правах. Избирательные права свободным чернокожим аме­риканцам были предоставлены только в Нью-Йорке. Пенсильвании, Делавэре, Нью-Гэмпшире, Массачусетсе и Вермонте. И уже во всех свободных штатах черные амери­канцы были лишены основных гражданских прав.

Ни в одном из южных штатов проекты законодательной отмены рабства не обсуж­дались, но в штатах «верхнего Юга» - Мэриленде. Виргинии и Северной Каролине –

³⁶ Malone D. Jefferson and His Times, v. 1. Boston, 1948, p. 228.

³⁷ Franklin 3.H„ Moss AJ., Jr. From Slavery to Freedom. A History of African Americans. - New-Vork. 1994. P. 76.

³⁸ Kolchin P. American Slavery. 1619-1877. New York, 1999, p. 78-79.

законодательные собрания разрешили рабовладельцам, изъявлявшим на то доброволь­ное согласие, освобождать своих рабов. Среди относительно небольшого количества рабовладельцев, воспользовавшихся таким разрешением, наиболее известным оказался Дж. Вашингтон. В своем завещании он распорядился освободить после смерти всех его рабов (в 1799 г., когда Вашингтон скончался, были освобождены 124 его раба, но еще 153 черных невольника, принадлежавших семье главнокомандующего Континенталь­ной армией и первого президента США, остались в рабстве, ибо признавались собствен­ностью его вдовы Марты, унаследовавшей этих рабов от первого мужа).

С самого начала революции конфронтационными оказались отношения между пат­риотическим лагерем и коренным населением Америки - индейцами. Подавляющее большинство индейцев, живших на территории новообразовавшихся Соединенных Штатов, решительно выступили на стороне англичан. Причиной было то. что англий­ские власти традиционно занимали в отношении индейцев более миролюбивую пози­цию, нежели белые колонисты, а в предреволюционное десятилетие, запретив амери­канцам переселяться за Аллеганские горы, Англия вообще выступила как бы гаран­том неприкосновенности еще не захваченных индейских территорий. Независимые же Соединенные Штаты как раз выступали за свободное освоение этих территорий белыми американцами.

В августе 1783 г. индейские племена приняли совместное решение любыми средства­ми предотвращать захват американцами их территорий. Но в начале 1783 г. между США и Англией уже было заключено предварительное соглашение, признававшее не­зависимость США. В марте и апреле Англия и США соответственно объявил» о пре­кращении военных действий. В окончательном тексте договора, подписанном в сентяб­ре, об индейцах не упоминалось ни словом, а зааллеганские территории, признававшие­ся Англией ранее индейскими, передавались американскому государству. Подобный оборот дела означал, что индейцы для англичан были не союзником, имеющим опреде­ленные права, а неким подручным средством для сдерживания американской экспансии. Индейцы остались один на один с явно превосходящими силами противника и были об­речены на поражение. Официально американское правительство заняло в отношении них подобие цивилизованной позиции, заявив, что «собственность и земли индейцев не могут отчуждаться без их согласия»³⁹. Но на практике этот принцип постоянно нару­шался, уход Англии из Северной Америки предоставил американцам полную свободу рук в продвижении на Запад и экспроприации собственности индейцев, в случае их со­противления - любыми средствами.

Подведу основные итоги. Американская война за независимость 1775-1783 гг., обла­давшая очевидными признаками «двойной революции», ознаменовалась серьезным из­менением исторических судеб североамериканских провинций: в ходе антиколониаль­ной войны они обрели полную независимость, а «внутренняя революция» изменила их общественно-политическое устройство. Демократические преобразования коснулись по преимуществу политической сферы, здесь они оказались весьма серьезными, приоб­щив к политической власти большую часть средних и часть нижних слоев белых амери­канцев (мужчин). В социально-экономической сфере восторжествовали либерально-ин­дивидуалистические ценности: они одобрялись большинством белого населения, а их воплощение на практике возносило на социально-экономическую вершину наиболее удачливых и предприимчивых. Как показала последующая история Соединенных Шта­тов, отмена английского колониального господства, подавлявшего эти ценности, созда­ла прочную основу для успешного либерально-буржуазного, все более опережающего по отношению к другим странам развития США, но торжество индивидуалистического либерализма в качестве национальной веры означало также создание не менее прочной основы для социально-экономической дифференциации американского общества.

³⁹ Ward Н.М. Ор. cit ., р. 208.