Осень 2008 года. Шансы на то, что удастся поцеловать Дэйну, таяли с каждой минутой

Шансы на то, что удастся поцеловать Дэйну, таяли с каждой минутой. Макс надеялся, что во время самой страшной сцены Дэйна в испуге прильнет к нему, но она лишь наклонилась и прошептала: «Я уже давно поняла, что сейчас это произойдет». Макс порадовался, что она не видит его лица. Он-то уже изготовился, даже губы приоткрыл в полной уверенности, что Дэйна поцелует его, а теперь сидел дурак дураком и сгорал от стыда.

Да слепому ясно, что Дэйна и не собиралась целоваться, думал он, дожидаясь ее у дверей женского туалета. Она не из тех девчонок, что взвизгивают да подпрыгивают от страха, вцепляясь в мужчин. И уж точно не из тех, что целуются направо и налево. Максу даже нравилось это, нравилось, что Дэйна отличается от прочих девчонок из школы, которые из штанов выпрыгивают, лишь бы парни их заметили.

– Я готова, – сказала Дэйна, вытирая мокрые руки о джинсы. – Пойдем к тебе?

Макс замер. Этого ему хотелось меньше всего.

– В хижину? Не вопрос.

– Нет, глупый. В твой настоящий дом. Я хочу увидеть твою комнату. И с твоей мамой я могла бы познакомиться.

О господи. И что теперь делать? С другой стороны, может, ей и правда интересно. Каковы бы ни были ее намерения, упускать такой случай нельзя. Девушка – девушка, которая ему очень нравится, – хотела посмотреть его комнату. Может, с ним больше никогда в жизни такого не случится. Даже если они будут просто сидеть на разных концах кровати – ему и этого хватит. И вообще, он не хотел спешить. Он хотел, чтобы первый раз был особенным, хотел узнать ее получше, не торопить естественный ход событий.

Но разве он мог позволить ей встретиться с его матерью? Это все изменит. В глазах Дэйны Макс станет совсем другим человеком. Как бы она ни восхищалась тем, что шоу его матери каждую неделю смотрят миллионы людей, рано или поздно ее слава встанет между ними.

У него был только один выход. Им придется пойти к отцу. Он просто не может привести ее в Хэмпстед. Даже если матери там нет, богатство самого дома будет для Дэйны настоящим шоком.

– Ладно. Тогда пошли к отцу. Мама наверняка взбесится.

Они перебежали улицу, и тут же подъехал автобус. Макс вытащил телефон и пролистал последние отцовские эсэмэски. «Уехал на конференцию до воскресенья. Папа». Значит, дома никого не будет. Макс подумал, не почистить ли зубы, когда они придут, просто на всякий случай, но квартира такая маленькая, а стены такие тонкие, что Дэйна точно услышит. Хорошо бы в буфете завалялась Жвачка или мятные леденцы.

– Готовься к худшему, – сказал Макс, выходя из автобуса.

Он невольно напрягся, когда с Хай-стрит, утыканной магазинами поддержанной одежды, продуктовыми лавками с унылыми овощами, выставленными в ящиках на тротуар, парикмахерскими и забегаловками всех мастей, они вошли в серый квартал Вестмаунт.

– Почему? – Дэйна выглядела совершенно спокойной. Макс знал, что она выросла в похожем месте.

– Тут всякое случается. – Макс инстинктивно наклонил голову и застегнул молнию.

– Ты о чем? – Дэйна рассмеялась.

– Послушай, тут легко нарваться на неприятности.

Он ускорил шаг, входя в бетонный туннель, ведущий внутрь квартала. Пятиэтажные квадратные коробки на две тысячи квартир занимали всю западную окраину Хэрлсдена. Жители называли этот квартал местной тюрягой. Макс думал, что они недалеки от истины.

– Какие неприятности? – Дэйна достала из кармана пакет с остатками конфет. – Хочешь?

Макс покачал головой.

– Всякие.

Он не хотел пугать ее рассказами о групповом изнасиловании, случившемся пару недель назад, или грабежах – едва ли не в каждую квартиру хоть раз да залезли воры, – или о машинах, что полыхают здесь по субботам.

– Да неприятности везде. Я, знаешь, тоже не в раю живу.

Но Макс уже не слушал. Впереди, у лестницы, стояла группа парней. Вроде бы среди них была и девушка, но поручиться Макс не мог. Он хотел повернуть назад, но их уже заметили.

– Э, да это тот тощий ублюдок.

Дэйна собралась было огрызнуться, но Макс толкнул ее:

– Молчи. Нам надо подняться по этой лестнице. Просто опусти глаза.

– Еще чего.

Компания перегородила весь проход. Пахло мочой, марихуаной и потом.

– Извините, – сказала Дэйна и попыталась протиснуться вдоль стены, но один из парней выставил руки. До самых плеч они пестрели сине-зелеными татуировками – роспись гнева и ненависти. – Можно пройти?

– Ладно, – сказал Макс. – Мы можем пойти другой дорогой.

– Что ты нам сегодня принес, козел?

Еще один парень зашел Максу за спину.

– А ты спросил у этой шлюшки разрешения ее трахнуть? – Остальные загоготали. – Знаешь, что у меня в кармане, шоколадка?

Макс ощущал его кислое дыхание, пахнущее сигаретами и пивом.

– У меня тут кое-что, что заставит твою тощую черную задницу сжаться от страха. – Парень ткнул Макса пальцем в живот. – Это моя лестница, ясно? Хочешь пройти – проси разрешения. Понял?

Макс кивнул. Парень сплюнул ему на свитер.

– Хочешь конфетку? – Дэйна просунула пакет между ним и Максом.

Парень ухмыльнулся и забрал весь пакет.

– Запомни, – сказал он, отступая в тень, – настучишь на меня – и мой нож настрогает тебя так быстро, что ты и не заметишь.

Макс смотрел, как они растворяются в темноте туннеля. Все были в капюшонах, кроме девушки, коротенькая юбка едва прикрывала попу. Дэйна уже открыла дверь на лестницу.

– Пошли, – сказала она. – Покажи мне свой дворец.

Макс вздохнул. Неудивительно, что отца никто не навещает. Эти парни – как его личные привратники.

Они прошли по бетонной галерее, пригибаясь под веревками с бельем и переступая через разбросанные там и тут пластиковые игрушки. Макс пытался унять дрожь в ногах. Он вытащил из кармана ключи и отпер дверь. Сердце все еще учащенно билось.

– Тут не очень прибрано, – сказал он, прежде чем посторониться. – И иногда папа забывает помыть посуду.

– Прекрати извиняться. – Дэйна распахнула дверь и вошла. – Где твоя комната?

Макс чуть не сказал, что у него нет своей комнаты, что тут всего одна спальня, отцовская, но он не хотел рисковать. Вдруг Дэйна уйдет, потому что им негде будет потусоваться. К тому же это вызовет новые расспросы.

– Сюда, – сказал он, поворачивая в темный коридор.

– Прикольно, – произнесла она, когда они вошли. – Вещей маловато.

Макс облегченно выдохнул. Очевидно, перед отъездом Фиона навела тут порядок. Когда Макс был помладше, он часто ездил с отцом на разные конференции. Они останавливались в шикарных отелях, и он мог заказывать в номер любую еду, пока отец выступал, делал презентации и восхищал других математиков своими достижениями.

– У твоего отца есть работа? – Дэйна огляделась и села на кровать. – Мой отчим – полный козел и обычно не работает.

– Он математик. Профессор в университете. – Он так обрадовался, что Дэйна поверила ему насчет комнаты, что забыл соврать.

– Кто-кто?.. – недоверчиво протянула Дэйна.

– Ну… он работает на факультете математики. Ничего особенного. – Макс отвернулся, скрывая смущение, и тоже сел на кровать. Дэйна придвинулась к нему.

– Даже очень особенное, если он профессор. А почему он тогда тут живет? Он же, наверное, богатый? – Дэйна улыбнулась.

Макс подумал, что, улыбаясь, она становится настоящей красавицей. Он хотел все рассказать ей, правда хотел, но к чему это приведет? Лишь к пропасти между ними. А знаешь что, Дэйна? Моя мать – миллионерша, лауреат кучи премий, телезвезда, а мой отец – всемирно известный математик. Почему каждый из них живет своей странной жизнью в отдельном от меня мире – для меня загадка…

Он лишь потеряет единственного друга. Она никогда не поймет.

– Да нет. Он просто, типа, уборщик. Папа любит строить из себя невесть что. – Макс откинулся на подушку. От нее пахло отцом.

– А я своего отца даже не вижу. Они с мамой расстались несколько лет назад. Лорелл – моя сводная сестра.

– Хреново, да?

– Ага. – Дэйна тоже легла, но головой в противоположную сторону. – У тебя есть братья или сестры?

– He-а. Только я. – Макс вытянул руки и нечаянно коснулся ноги Дэйны. Она не вздрогнула, поэтому он не стал убирать руку. – А ты хочешь, Чтобы они снова были вместе, твои родители?

– Ну уж нет, – не раздумывая, ответила Дэйна. – Они бы друг друга поубивали. А ты?

Макс ответил не сразу. Его пальцы нашли колено Дэйны.

– Очень. – Он оставил руку лежать у нее на колене, напуганный собственной дерзостью, и представил себе невозможное: что он, отец и мать снова живут все вместе.