Слово к читателю 10 страница

Я отвечал, что объяснение займет некоторое время и я пропущу свой поезд. Это совсем не тот вопрос, на который я могу ответить прямо сейчас. Необходимо определенное понимание, и только тогда я смогу лишь указать нужное направление. Это невозможно сделать, когда поезд начинает двигаться.

Я встречал людей на улицах, которые говорили мне: " У меня нет времени для медитации. Не мог бы ты сказать вкратце, что такое медитация? " Весь мир полон таких людей: всегда спешащих и желающих в спешке познать высшую истину.

Этот же человек даже не понимал, что было сказано. Обладай он хоть крохами разума, он бы остановился. Остановившись, он, возможно, смог бы что-то увидеть. Но вместо этого он продолжал спрашивать: " Что же такое ум, лежащий за пределами слов и речи? " Хякудзё не повел себя так, как должен был бы повести себя с подлинным дзэнским искателем. Перед ним стоял просто любопытствующий. И он ответил: " Нет ума за пределами слов и речи". Он говорит, что за пределами слов и речи нет ума.

He-ум - это пустой ум.
He-ум - это пустое сердце.

Больше об этом ничего нельзя сказать: он пуст, в нем нет того, что ты называешь " умом".

Тогда монах сказал:
- Если за пределами слов и речи нет ума, что же такое ум в действительности?
Он все больше и больше упорствует в своей тупости. Всё уже сказано. Если бы он действительно искал истину, он бы спросил, как проникнуть в то пространство, о котором ему говорят. Какой можно использовать прием, какой метод... но он не интересуется ни приемами, ни методами - он вновь и вновь донимает учителя вопросами.

- Если за пределами слов и речи нет ума, что же такое ум в действительности?

Хякудзё ответил:
- Ум не имеет формы и качеств. Он и не в пределах, и не за пределами слов и речи. Он всегда остается чистым и неподвижным и может исполнять свои функции свободно и беспрепятственно. Патриарх сказал: " Лишь когда видишь, что ум нереален, дхарма всех умов может быть понятой".

Все это было недоступно любопытствующему, но Хякудзё сделал все возможное, чтобы выразить это словами. Он сказал: " Не спрашивай о реальности ума. Это - просто зеркало, отражающее все атрибуты бытия. Оно всегда чистое. Ты просто не приближался к нему".

Должно быть, Хякудзё испытывал великую грусть, встречаясь с подобными людьми. Я и сам разговаривал с миллионами людей из различных уголков земли. Я обращался с речью к толпе в пятьдесят тысяч, а то и в сто тысяч человек. И я прекрасно знал, что все проходит мимо их сознания - они просто сидели передо мной. Если бы кто-то вздумал подняться и попытался выбраться из этого человеческого океана, его бы побили: " Не мешай слушать! Садись! " Я обращался к аудитории со словами: " Если кто-нибудь встанет с места - усадите его". А люди очень любят подобные вещи!.. И они с нетерпением ждали, когда кто-нибудь встанет, чтобы с чувством исполненного долга усадить его, дав пару оплеух - как же без этого обойтись?
Эти люди любили меня, но не за то, что я им говорил, а за то, как я это говорил. Они не были искателями.

Они просто пользовались возможностью послушать.

Я очень быстро уставал. Они слушали меня - мои слова влетали им в одно ухо, а из другого вылетали. Так слушали мужчины. Женщины же слушали меня обоими ушами. Они вылетали у них через рот. Такая себе маленькая разница! Видели ли вы двух женщин, сидящих напротив друг друга в безмолвии?

Мир полон сплетен, а ты, чудак, рассказываешь о медитации! А как интересно узнать все сплетни о соседях! Что же касается медитации, для этого будет достаточно времени в старости или даже после смерти. Молча лежа в могиле, можно медитировать сколько душе угодно. Но прямо сейчас столько всего происходит интересного: чья-то жена сбежала, чей-то муж изменяет своей благоверной...

Увидев все это, я понял, до чего бессмысленно обращаться к толпе. Я стал собирать группы в несколько человек. Но для этого нужно было отказаться от привычки выступать перед толпой. Перед тем как уйти на гору, я сообщал людям, что каждый, кто хочет идти со мной и оставаться на горе семь или десять дней, может это сделать. Конечно же, никто не станет брать десятидневный отпуск, чтобы отправиться со мной на гору из праздного любопытства. Если он оставляет жену, детей и работу на десять дней - значит, его влечет не любопытство, он действительно хочет что-то узнать. Это было начало медитативных кэмпов.

Но вскоре кэмпы стали доставлять мне неприятности. В Раджастане состоялось собрание, и было принято решение не допускать меня в Раджастан. Обычно я отправлялся на гору Абу, в Раджастан. Тогда в Гуджарате премьер-министром был Морарджи Десаи, и он сам выступил перед собранием, призвав его не допускать меня в Гуджарат. Я ходил в Бхавнагар, в Раджкот, в Джамнагар, в Даварка - там было несколько прекрасных мест для кэмпов. Нангол... там на мили раскинулись леса огромных деревьев сэру. Лучи солнца не могут пробиться сквозь их листву - они такие высокие, растут очень близко и их кроны такие густые! И все это невдалеке от моря. Там можно сидеть и слушать шум прибоя. И не обязательно находиться всем вместе - можно разбрестись по всему лесу.

Мои кэмпы стали запрещать повсюду. Они не причиняли никому никакого вреда - туда приходили лишь те, кто хотел прийти. Видя, что это происходит по всему миру, я пришел к заключению, что демократии нет нигде.

Везде много говорят о демократии, свободе слова - но все это лишь слова. Как только появляется человек, которому есть что сказать, вы немедленно останавливаете его. Да, существует свобода сплетен, но не существует свободы говорить правду... Но еще опаснее указать людям направление, в котором они могли бы двигаться. Это настоящая угроза для всех капиталовложений.

И я должен был остаться в Пуне и перестал выезжать - кто захочет прийти, тот придет. Таким образом я нахожу подлинных искателей, тех, кого не интересует умственная гимнастика, тех, кто страстно стремится найти подлинные истоки жизни, узнать, откуда они пришли, куда должны уйти и что такое действительность. Их не интересуют слова, их интересуют переживания.

Хякудзё, должно быть, был очень печальным. Об этом я могу судить по себе - тридцать лет потрачено впустую... тридцать лет я собирал толпы слушателей по всей стране. Безусловно, они не слушали меня, они не чувствовали меня, они не видели, что есть что-то, что необходимо совершить уже в этой жизни. Им только нужно было получить хоть какое-то представление о направлении.

Те, кто съезжаются сюда тысячами со всех уголков земли, - принадлежат к совершенно иной категории. Они - не люди толпы. Они - искатели и исследователи, и они готовы поставить на карту свою репутацию. Они рискуют своим положением в обществе лишь тем, что поддерживают связь со мной. Я - опасный человек. Они также становятся частью этой опасности. Никто не знает, что это за опасность.

Иногда сюда заходят случайные люди и удивляются, как, живя здесь, в Пуне, они даже не подозревали, что происходит за этой калиткой. Аудитория Будды всегда ассоциировалась с опасностью. Ведь здесь собираются люди, не принадлежащие ни к какой религии, не принадлежащие ни к какой нации, не принадлежащие ни к какой дурацкой идее о социальном неравенстве. Здесь нет ни мужчин, ни женщин, здесь нет ни богатых, ни бедных. Все мы здесь в одной лодке и изо всех сил стараемся достичь другого берега.

А другой берег не так уж далеко отсюда. Все, что нужно для его достижения, - это немного медитатив-ности, немного безмолвия. Мы прикасаемся к иному берегу каждый вечер. Нужно прикоснуться не один раз, прежде чем привыкнешь к новому пространству, новому миру. Пристать к другому берегу - это не просто пристать: нужно оставить все, чем ты был на этом берегу. Лишь главный жизненный принцип должен оказаться с тобой на другом берегу. Человек узнает медленно-медленно, и медленно-медленно раскрываются его глаза, способные оценить красоту другого берега. Эта невероятная красота может ослепить. Она так близка, что сама ее близость заставляет меня грустить. Люди, достигшие другого берега, всегда грустят - они грустят о тех, кто не задумывается о другом береге. Даже во сне им снятся всякие глупости.

Вот хайку Басе:
Проходящие дни и месяцы - вечные странники во времени.
" Проходящие дни и месяцы - вечные странники во времени".

Почему он написал это хайку? Те, кто ничего не знает о дзэн, не поймут его значения. Но для того, кому известен контекст... этот контекст - наблюдатель.

В хайку ничего не говорится о наблюдателе, но суть ее - о наблюдателе. Это подобно зеркалу. Месяцы и дни - вечные странники. Они проходят перед нами, но мы остаемся всегда в здесь и сейчас: мы - не странствуем. Все наше существо - в здесь и сейчас. Не важно, где находится твое тело.

Хайку имеет смысл только для медитирующего. Все проходит мимо - весь караван звезд, дней, месяцев, лет, веков. Но ты всегда остаешься здесь, безмолвно наблюдая за всей этой процессией.

Этот неподвижный центр - не только твой центр, это центр всего бытия. Все бытие движется вокруг этого центра. Зная об этом, ты остаешься неподвижен. Ты нашел свою целостность, ты можешь расслабиться. Исчезают все желания, исчезают все честолюбивые устремления. Больше некуда идти, больше не к чему стремиться. Все так, как должно быть.

В то мгновение, когда ты постиг то, что все так, как должно быть, ты стал буддой. Это мы и называем просветлением.

Маниша спрашивает: Наш любимый Учитель,
Ведь не станешь же Ты разбивать наши сердца, удалившись в свою комнату, чтобы больше из нее не выйти?

Возможно, это эгоистично с моей стороны, но все же я надеюсь, что нам удастся удержать Тебя, что Сардарджи будет продолжать смеяться, что Авирбхава будет продолжать вскрикивать, что сутры будут достаточно сочными, а вопросы докажут то, что мы все еще очень нуждаемся в Тебе.
Маниша, ты сказала: " Ведь не станешь же Ты разбивать наши сердца..." Но именно это я и буду делать, но не в том смысле, который ты вкладываешь в эти слова.

Я разобью ваши сердца своим присутствием.
Ваши сердца закрыты. Вы не открывали дверь, ведущую в них, в течение многих столетий. Сколько пыли в них накопилось! Какой паутиной они обросли! И я собираюсь разбить все это, чтобы помочь вам обнаружить пустоту собственных сердец. Но твоя мысль была совершенно иной. Ты сказала: " Ведь не станешь же Ты разбивать наши сердца, удалившись в свою комнату, чтобы больше из нее не выйти? "

К сожалению, я не могу обещать вам этого. Я мог бы пообещать, но ведь ты сама знаешь, что я противоречивый человек, так что в моем обещании не будет никакого смысла. Так что я ничего не буду обещать.

Я буду стараться появляться здесь каждый день. И это обещание можно исполнить только сейчас, потому что я совсем не уверен, что мир просуществует больше двенадцати лет. Видя глупость политиканов, священников и так называемых " правителей мира", я прихожу к уверенности, что они разрушат планету.

Все, что ни делается ими, ведет к уничтожению планеты. Так что, пожалуй, двенадцать лет - не такой уж большой срок. Авирбхава может ожидать под дверью, Сардар Гурудаял Сингх может продолжать смеяться.

Если вы созреете, если вы все сможете осознать то, что стоит превыше жизни и смерти, мы все можем остаться вместе - Авирбхава и все остальные! Тогда мы повеселимся по-настоящему! Ведь ясно, что, если действительно существует Ад, все мы прямиком в него отправимся. Авирбхава будет то и дело вскрикивать, сидя на капоте моего " роллс-ройса"; Сардарджи будет смеяться, пристроившись сзади, и весь караван ворвется в Ад и захватит в нем власть - ведь Дьявол правил им уже достаточно долго. Там необходимо произвести революцию. Если нам суждено изменить мир, мы изменим его в любом случае.

(В этот момент свет на секунду гаснет) Дьявол всполошился! Одно, по крайней мере, ясно: Бог не изобретал электричества. Нигде в Священном Писании не сказано, что Бог собирается изобрести электричество. Это дело рук Дьявола. Так что он подает нам сигнал: " Не трогайте меня! Отправляйтесь другой дорогой! " Ему бы хотелось, чтобы наш караван заехал в Рай. Но Рай, со всеми его грязными святыми... (большинство из них голые), с этими старыми хиппи, уродующими свое тело, нам не интересен.

Кто-то из них стоит на голове... и все они высохли - просто скелеты. Им нечего больше делать, разве что играть на арфах и петь " аллилуйя". Мои люди не способны заниматься подобными вещами целую вечность.
Вы не найдете в Раю ни Будду Гаутаму, ни Ма-цзы, ни Хякудзё, ни Бертрана Рассела, ни Сартра, ни Достоевского. Там вы не найдете ни одного гения, ни одного художника, ни одного мистика - все они в Аду. И они сделали Ад прекрасным. А мои люди ворвутся туда с криками радости и смехом. Это единственное, чего недостает в Аду. Какой смысл отправляться на Небеса? Настоящая работа ждет нас в Аду - там мы должны изменить миллионы людей, которых туда отправили за мелкие прегрешения.

Бертран Рассел так писал в своей автобиографии: " Я не могу понять христианской идеи, согласно которой грешники должны страдать целую вечность в Аду". Сколько грехов нужно совершить, чтобы навлечь на себя вечные муки? Даже если каждую секунду днем и ночью совершать то один грех, то другой... И что такое грех? Выпить чашечку кофе, выкурить сигарету, влюбиться в опасную женщину, очень хорошо выглядеть... Никогда не обманывайтесь внешним видом - в действительности все иначе. Великие философы писали о видимости и действительности.

Вот что говорил Рассел: " Однажды я пересчитал, сколько грехов я совершил, а также все те грехи, которые я хотел бы совершить, но которые мне не позволили совершить обстоятельства. Если считать и те, и другие, меня могли бы приговорить от силы к четырем с половиной годам лишения свободы даже в том случае, если бы за дело взялся самый строгий судья. Но вечность - это слишком много. А они еще говорят, что Бог сострадателен! "

Все творческие люди мира, в какой бы сфере они ни работали, были отправлены в Ад. Тупые и безумные святые, ничего не смыслившие в творчестве, ничего не смыслящие в медитации, знающие лишь одно: как мучить себя и других, - все они попали в Рай. Я давно подозревал, что и сам Бог переехал в Ад. Жить с этими идиотами, и в один прекрасный день...

Странные люди любого сведут с ума. Только подумайте о святых, какого рода святые...
Я видел одного святого, который ни разу не присел в течение двенадцати лет. Он только стоял. Его ноги были как у слона. Его туловище совсем высохло и съежилось. Он держал в руках бамбуковую палку, а ученики, чтобы развлечь его, плясали и пели вокруг него день и ночь. Я просто проходил мимо. Кто-то сказал мне, что это - великий святой. Так что я зашел взглянуть на него.

Этот человек издевался над собой, и люди наслаждались видом пытки.
Я видел святых, умирающих по собственной воле. Они отказывались от еды на протяжении девяноста дней.

Только после девяностодневной голодовки организм начинает поедать сам себя. От человека остается один скелет. И этим людям поклоняются тысячи других... эти скелеты - их заслуга заключается лишь в том, что они могут издеваться над собой. Подобное происходит во всех уголках земли - лишь с небольшими вариациями.

Небеса, очевидно, напоминают цирк. Ни один здравомыслящий не может там оставаться, а ограда вокруг Рая настолько ветхая, что во многих местах, наверное, развалилась. Я никогда не слышал, чтобы кто-то пытался из Ада проникнуть в Рай. Никому не хочется попасть в Рай. Заглянуть в него через поломанную ограду - и довольно. Здесь столько происходит идиотизма. Все описания Рая такие тупые, такие отвратительные!

Так что не волнуйся, Маниша. Наверняка вся Аудитория Будды отправится в Ад, как ракета. Прижмитесь друг к другу теснее, чтобы никто не отстал. Двенадцать лет - не такой уж большой срок. Я выполню обещание.

А сейчас пришло время Анандо...
Мать маленького Альберта никак не решится сообщить своему сыну, что его любимый пес Апа погиб под колесами автомобиля.

Когда Альберт вернулся из школы, она некоторое время говорит о посторонних вещах, но наконец решается и произносит:
- Послушай, Альберт, на Any налетела машина, и он умер.

- Ой-ой-ой, - отвечает ей мальчик и продолжает играть, насвистывая себе под нос.

За ужином Альберт спрашивает:
- Мама, а где же Апа?

- Малыш, - отвечает ему мать, - сегодня днем я тебе сказала, что Any переехала машина.

Альберт заливается слезами.
- Но, послушай, Альберт, - говорит мать, - когда я сказала тебе об этом днем, ты воспринял это известие совершенно спокойно. А сейчас ты так убиваешься! Почему?

- Тогда мне показалось, - говорит Альберт сквозь рыдания, - что ты говорила про папу!
Поляк Папа Римский отправляет торжественную мессу в кафедральном соборе Святого Петра в Риме. Месса подходит к концу, и Папа во главе процессии выходит на площадь Святого Петра, чтобы благословить толпу.

Внезапно часы на башне кафедрального собора бьют три раза, и минутная стрелка, слетев с оси, падает вниз и попадает прямо в голову Папе.

Папа без сознания валится на землю, и его увозит карета " скорой помощи".
На следующее утро Все католики мира с нетерпением ожидают выхода газет, чтобы узнать последние известия о здоровье Папы.

Первой вышла газета Ватикана с заголовком на полстраницы: " РЕНТГЕН НИЧЕГО НЕ ОБНАРУЖИЛ В ГОЛОВЕ У ПАПЫ! "

Макс Мулдон прогуливался по холмам Орегона, как вдруг повалил снег. Макс заглянул на ближайшее ранчо и попросил приютить его на ночь. Там его встретили Эд, владелец ранчо, его хорошенькая молодая жена и их дочь.

- Вы можете у нас переночевать, но у нас только одна кровать. Так что придется спать всем вместе - бок о бок, - говорит Эд. - И я предупреждаю: никаких шалостей!

С этими словами он потрясает большим шестизарядным револьвером перед носом Макса и кладет его себе под подушку.

Посреди ночи дочь, лежащая рядом с Максом, просовывает руку под одеяло и начинает поглаживать его.
Макс испуганно указывает на револьвер, лежащий под подушкой у хозяина.

- Он не заряжен! - говорит девочка и тянет Макса к себе.

Жена Эда, наблюдавшая за этой сценой, указывает на револьвер и со словами " Он не заряжен! " в свою очередь забирается на Макса.

Эд все это время мирно похрапывает.
Через несколько минут дочь вновь начинает поглаживать Макса по бедру.
Макс, указывая на свой член, говорит: - Он не заряжен.

Ниведано...

Ниведано...

Погрузись в тишину.
Закрой глаза.
Почувствуй, как замерло твое тело.
А теперь обрати свой взгляд внутрь себя с безоглядностью.
Погружайся в себя насколько можешь.
Глубже и глубже...

Преврати все свое сознание в стрелу, летящую к цели.
Цель - это центр твоего существа.
Оказавшись в центре собственного существа, ты оказываешься и в центре Вселенной.
Из этого безмолвия, из этой пустоты возникает все - все цветы, и все звезды, и все будды.
Оказаться в центре - значит достичь последней вехи тысячелетнего путешествия.

Быть буддой - значит оказаться в самом конце пути.
Оттуда будда совершает прыжок в пустоту и исчезает во вселенской энергии. Он тает, как тает лед.
Этот вечер великолепен, и твое безмолвие сделало его еще более великолепным.
Чтобы продлить это очарование...

Ниведано...

Расслабься. Наблюдай. Ты - не твой ум. Ты - не твое тело.
Ты просто наблюдатель. Наблюдение - это ты.
Наблюдение делает тебя пустым зеркалом, зеркалом и больше ничем.
Возрадуйся тишине.

Наслаждайся интенсивностью покоя.
Пусть каждая твоя жилка, каждая клеточка твоего тела впитают в себя соки жизни этого места.
Пропитайся ими полностью - с головы до пят, чтобы, возвращаясь, ты возвращался с буддой в себе.
Будда должен быть в твоих словах, в твоих поступках, в твоем безмолвии и в твоей речи.
Запомни лишь одно: ты был буддой всегда.

В этом нет ничего нового.
Это лишь новое откровение.

Ниведано...

Возвращайся, но возвращайся как будда, не колеблясь, безмолвно и спокойно.
Присядь всего на несколько минут, чтобы все вспомнить...

вспомнить путь, по которому ты шел, место, где ты находился, и то невероятное переживание, когда ты стал буддой.

Это воспоминание будет эхом отзываться в тебе все двадцать четыре часа в сутки.
Хорошо, Маниша? Заботишься об Анандо?

Да, любимый Учитель.
Можем ли мы отпраздновать праздник десяти тысяч будд?
Да, любимый учитель.

Будда - это пустое сердце

Наш любимый Учитель,
Однажды Исан, Гохё и Унган вместе посетили Хякудзё.

Хякудзё обратился к Исану:
- Как ты скажешь это, не раскрывая рта и не разлепив губ?

Исан ответил:
- Я попрошу тебя сказать это. Хякудзё сказал:
- Я мог бы сказать это, но сделай я так, боюсь, мне пришлось бы остаться без преемников.

Тогда Хякудзё обратился к Гохё.
- Как ты скажешь это, не раскрывая рта и не разлепив губ? - спросил он второго ученика.

Гохё сказал:
- Осё! Закрой рот!
Хякудзё сказал ему:
- В далекой земле, где никто не шевелится, я, прикрывая глаза рукой от солнца, буду высматривать тебя.

После этого Хякудзё спросил Унгана:
- Как ты скажешь это, не раскрывая рта и не разлепив губ?

Унган сказал:
- Осё, ты знаешь это или нет? Хякудзё сказал:
- Похоже, у меня нет преемников.

Паниша, это последняя беседа Хякудзё. И ты выбрала самый странный отрывок - с прекрасной концовкой. Это - Хякудзё в зените.

Однажды Исан, Гохё и Унган вместе посетили Хякудзё.
Это были три ученика, наиболее близкие Хякудзё. Один из них должен был стать преемником - так все говорили. Среди тысяч учеников эти трое были потенциальными преемниками. И каждый учитель, прежде чем сделать выбор, задает вопрос, являющийся, по сути, коаном, на который ответить невозможно.

Хякудзё обратился к Исану... Это был закат его жизни. Пришло время расставаться с миром. Он искал того, кому сможет передать огонь, пронесенный через всю жизнь.

Он спросил у Исана: " Как ты скажешь это, не раскрывая рта и не разлепив губ? "
Две вещи: первое, это - высший опыт. Дзэн крайне точен в терминах. Существовали боги-мужчины, созданные сексистами: " Как может Бог быть женщиной? " Были также и женщины-богини, порожденные примитивными народами. А идея богини-матери, рождающей жизнь, гораздо более приемлема, чем идея бога-отца. Бога трудно представить себе с маткой, в которой зарождается Вселенная. Он творит мир. Мне кажется, что более разумно представлять Бога как женщину, но мужчины - сексисты не могут примириться с этой мыслью.

Так что идея о Боге-женщине сохранилась только среди примитивных племен. В так называемом цивилизованном мире эту идею отвергли.

Чтобы избежать этих смешных противоречий, в дзэн высший опыт называют " оно" или " это" - не " он" и не " она". Это имеет прямое отношение к вопросу о том, кем должен быть Бог - мужчиной или женщиной. Оно может быть лишь нейтральным жизненным принципом, способным проявиться тысячью всевозможных способов в мужчинах, женщинах, деревьях, горах. Все это лишь проявления. В действительности за всеми этими проявлениями кроется единое начало, жизненный принцип. Его можно назвать лишь это.

И потому вопрос Хякудзё " Как ты скажешь это, не раскрывая рта и не разлепив губ? " удивил бы каждого, кто не знаком с миром дзэн: " О чем это вы? Что такое " это"? Во-первых, ты спрашиваешь о невозможном - "...не раскрывая рта и не разлепив губ...", а во-вторых, ты спрашиваешь: "...как ты скажешь это? " - две загадки в одном вопросе".

Исан ответил:
- Я попрошу тебя сказать это.

Тем самым он бросил вызов учителю: " Это невозможно, но я предоставлю эту возможность тебе. Если я не могу сказать это, я хочу, чтобы ты сказал. Скажи же, не раскрывая рта и не разлепив губ".

Хякудзё сказал:
- Я мог бы сказать это, но, сделай я так, боюсь, мне пришлось бы остаться без преемников.
Он говорит: " Если я скажу это, вы не сможете быть моими преемниками. Я могу сказать. Для этого не нужны ни рот, ни губы. Одна хорошая затрещина, и вы будете знать, что я сказал это". Хякудзё не очень часто раздавал затрещины. Он чуть ли не впервые зашел так далеко: " Я ударю с такой силой, что ты можешь свалиться мертвым на землю. У меня не будет преемников. Но, даже если тебе удастся выжить, ты все равно дискредитируешь себя. Ты не ответил на мой вопрос, ты задал вопрос мне. А я экзаменую вас, чтобы выбрать преемника".

Тогда Хякудзё обратился к Гохё.
- Как ты скажешь это, не раскрывая рта и не разлепив губ? - спросил он второго ученика.

Гохё сказал:
- Осё! Закрой рот!

Это немного лучше, чем первый ответ: " Я попрошу тебя сказать это". Он признает свое поражение, но прячет его за словами, вместо того чтобы ответить: " Я не могу сказать". Если бы он просто смолчал, было бы лучше. Но он сморозил: " Я попрошу тебя..." Он не был учителем и не собирался выбирать преемника. Хякудзё же был учителем, чья смерть была не за горами.

Ответ его второго ученика был немного более удачным.
Гохё сказал: " Осё! "

Осё - самое почетное слово. Существует множество слов, выражающих почтение, но это слово - особенное. Любовь, уважение, благодарность - все это есть в этом слове. Это похоже на христианское " глубокочтимый", но и с ним не сравнить. Само звучание слова " осё", даже если не знаешь японского, кажется приятным.

И он сказал:
" Осё! Закрой рот! "
В самой этой фразе заключено противоречие. С одной стороны - самое главное слово для выражения почтения в японском языке, а с другой - " закрой рот! ". Но в этом весь дзэн. Он тверд и остр, как меч, - проникает в самое сердце, и в то же время мягок и нежен, как лепесток лотоса. Нельзя сказать учителю " Закрой рот! ". Чтобы избежать непочтительности, он так обращается к нему: " Осё! Пойми меня правильно. Я испытываю к тебе глубокое уважение и любовь, но ты спрашиваешь какую-то глупость. Ты должен замолкнуть. Перед смертью ты стал слегка слабоумным. И потому закрой рот! "

Хякудзё сказал ему:
- В далекой земле, где никто не шевелится, я, прикрывая глаза рукой от солнца, буду высматривать тебя.
Как красиво отверг его Хякудзё. Он не назначил Гохё своим преемником, так как тот не дал ответ. Но он проявил себя как очень любящий, заботливый, благодарный и почтительный ученик. Именно эти его качества заслужили особого отношения со стороны Хякудзё. И потому он сказал: " В далекой земле... - где-то далеко, в каком-то уголке Вселенной, - где никто не шевелится - где все тихо и недвижимо, - я, прикрывая глаза рукой от солнца, буду высматривать тебя". Он говорит: " Ты можешь быть моим спутником, но не можешь стать моим преемником. Когда-нибудь, в далеком будущем, в каком-то уголке Вселенной я буду высматривать тебя. Ты достигнешь цели - в этом я уверен". Но сказав это, он отверг его как преемника. Его ответ был лучше, чем ответ Исана.

После этого Хякудзё спросил Унгана:
- Как ты скажешь это, не раскрывая рта и не разлепив губ?

Унган сказал:
- Осе, ты знаешь это или нет?
Это еще лучше. С огромной почтительностью он говорит: " Осё, о чем ты спрашиваешь, ты знаешь это или нет? Если знаешь, какой же смысл задавать вопрос? Если не знаешь, то никогда и не поймешь". Но это тоже не ответ. И Хякудзё говорит с грустью: " Похоже, у меня нет преемников. Похоже, у меня не будет преемника. Вы прекрасно образованы. Вы - настоящие знатоки. Вы испытываете ко мне большую любовь и уважение, но всего этого недостаточно, чтобы быть моим преемником".

Для этого нужно, чтобы преемник сумел сказать это. Вся его жизнь должна быть посвящена тому, что он будет учить людей, провоцировать людей, подталкивать людей к пониманию этого. Но если он не может сказать это, как может он быть преемником?

Преемник должен быть учителем. Все вы мистики, но никто из вас не способен быть учителем. Я скажу так, чтобы вы поняли. Мистик - это человек, способный к переживаниям, но не способный передать их другим посредством определенных жестов или приемов. Из сотни мистиков лишь один может стать учителем, так как его задача невероятно трудна. Сказать это - возможно, самая трудная задача на свете. Можно пускаться на всевозможные ухищрения, можно подвести человека к переживанию, используя обманные приемы, но сказать это - невозможно. Все эти обманные приемы нужны для очень искусного мастера - учителя, знающего, что даже ложь можно использовать, чтобы указать на правду. Хякудзё сказал: " Очевидно, у меня не будет преемников".

Краткая биографическая справка: Все, что известно о последних днях жизни Хякудзё, - это то, что монахи пытались убедить его отказаться от работы, когда он стал совсем стар и дряхл. Но их слова не возымели на учителя никакого действия.