Глава 5.

Мой любимый остров, где я был так счастлив, кажется незнакомым. Беру напрокат машину в аэропорту, не спеша еду. Куда торопиться? Антонио я уже позвонил, он ждет меня с деньгами. Мне очень тоскливо. Это чувство с каждой секундой становится все больше, мощнее, сильнее. Мысли нет ни одной. Кроме той, что все кончено. Хаким не простит меня.
Знакомый особняк, знакомые ребята у входа. Меня ведут к боссу. Я молча выкладываю перед Антонио кредитки. Какая-то его шестерка тут же притаскивает херню для чтения карт, их по очереди проверяют. Латинос хмыкает:
- Ну и как же ты достал деньги, пацан?
- Задницей поработал, - мрачно отвечаю я. Они смеются. А я ведь не шутил.
- Ладно. Антонио Перес всегда сдерживает свое слово.
Несколько парней уходят и возвращаются с Хакимом. Его руки за спиной. Выглядит он гораздо лучше. В свежей одежде, без следа побоев. Улыбка сама расцветает на моем лице. Как же я безумно рад его видеть! Просто невозможно! Сдерживаю порыв, чтобы не кинуться к нему при всех. Радость затмевает все остальные чувства, и у меня вдруг появляется несмелая надежда, что все будет хорошо. Хаким не смотрит на меня. Ему развязывают руки и Перес, гогоча, сообщает, что мы свободны. Мнусь, не знаю, что делать. Хаким проходит вперед, хватает меня за плечо, выводит. Нам никто не мешает. Лишь раздается вслед смех этого Переса. Какой-то подленький.
- Твоя? – бросает Хаким, указывая на машину. Молча отдаю ему ключи.
Он всегда у нас водит. Мне никогда не позволяет.
Поднимая пыль, Хаким трогается, выезжает на дорогу. Молчит. И я ничего не говорю. Просто смотрю на хорошо изученный мною профиль. То, что я чувствую, не описать словами. Я все понимаю. Просто хочу в последний раз запомнить его.
Мы едем около получаса, пока Хаким не сворачивает на грунтовую дорогу, пара метров и мы подъезжаем к какому-то отелю, состоящему из вилл. Он поворачивается ко мне:
- Деньги.
Смотрит будто сквозь меня. Протягиваю ему свой рюкзак. Он сам достает ворох смятых купюр. Знает, где они лежат. Я всегда храню их в заднем кармане.
Вскоре он возвращается. Без слов заводит машину, петляет по территории. У меня создается впечатление, что он здесь уже был. Останавливается у самой дальней виллы. Выходит, словно забыв о моем существовании. Следую за ним. Что мне еще делать? Хаким направляется прямиком к мини-бару. Сливает три маленьких бутылочки виски в стакан и залпом выпивает. Затем обходит меня, застывшего посреди комнаты, закрывает дверь, зашторивает окна. Поворачивается. Это не тот человек, которого я люблю. У него просто не может быть такой неприкрытой злобы на лице.
- Я задам один вопрос и хочу получить на него ответ, - ледяное спокойствие. Хаким делает шаг ко мне. – Как ты достал деньги?
Никогда не мог врать Хакиму. Он распознает малейшую мою ложь. Даже когда я говорю, что мне понравился этот противный кисло-сладкий соус к креветкам, чтобы не обижать его, ведь он весь день проторчал на кухне. Собираюсь, сглатываю этот мерзкий ком в горле, словно кусок манной каши. Говорю:
- Я провел ночь с шейхом Ильдаром.
Он просто смотрел на меня. Его лицо не изменилось. Карие глаза на секунду вспыхнули, но тут же погасли. Его губы вдруг трогает легкая усмешка, он возвращается к бару и наливает себе коньяка. Делает это долго, стучит по пластиковым бутылочкам, чтобы собрать в стакан все до капли. Откалывает кусочек льда, перемешивает ложкой содержимое. Залпом выпивает. Там было много. Фактически, с виски он выпил полный стакан крепкого спиртного. Никогда не видел, чтобы он столько пил. Бокал вина максимум.
- И как тебе? – Хаким разворачивается ко мне, улыбается.
- Я сделал это, чтобы спасти тебя, - привожу я единственный свой аргумент.
- Конечно, - он все еще улыбается и это здорово пугает. – Конечно, ты сделал это во благо. И я так благодарен тебе.
Ни грамма благодарности в его словах. Он делает несколько шагов ко мне. С его приближением мое сердце стучит все чаще и чаще. Гулко, беспокойно. Почему я все еще тут стою? Мне нужно бежать. Этот человек опасен. Что?.. Голос разума? Поздно. Хаким сжимает мои плечи так, словно хочет их раскрошить, наклоняется, ласково шепчет на ухо:
- Я всегда знал, что ты шлюха.
Почему я ничего не говорю в ответ? Я в оцепенении. Будто оглушен. Будто не верю.
- А ты хорош в постели, малыш, думаю, свои деньги ты отработал.
Это даже не больно. Я ведь чего-то подобного ожидал. Не сопротивляюсь, когда он начинает меня раздевать. Нарочно бездушно. Сдирает футболку, шорты. Ведет меня к столу. Конечно, не к кровати же. Этого я больше не достоин. Усаживает меня на столешницу. Надавливает на плечи, чтобы я лег. Делаю, как он хочет. Вижу в его руках небольшой квадратный пакетик. Усмехаясь, Хаким надевает на себя презерватив:
- Мало ли что ты мог подцепить.
Выдыхаю весь кислород из легких, когда он рывком входит в меня. Без подготовки, без смазки. Спасает только гладкая поверхность презерватива. У меня еще с прошлого дня там ничего не зажило. Пара дерганых движений, затем дело идет веселей, и я понимаю, что у меня пошла кровь. Что ж, так даже лучше. Хаким закидывает одну ногу себе на плечо, другую отводит. Именно как я люблю… Это опустошает, это уничтожает. Он намеренно задевает простату, но не вызывает ничего, кроме боли. Терплю. Не стону, не кричу. Просто лежу покорной куклой. Он двигается небыстро. Думаю, моя пытка продлится долго. Я же знал, что так будет. Это мое наказание. Ощущение такое, что я участвую в чем-то противном, мерзком. Пачкаюсь навсегда в этой грязи. Точка невозврата уже давно позади.
Интересно, что он чувствует? Ему легче? Пальцы впиваются в моё тело. Как смешно придумал создатель: физическая боль всегда сильнее душевной. Движения почти невыносимы. Время застыло. У него же никого не было – почему так долго? С огромным трудом сдерживаю стоны. До боли прикусываю губу, когда одним мощным толчком Хаким кончает. Вытирает пот со лба тыльной стороной ладони. Вновь идет к бару. Там осталась водка. Он уже не церемонится. Пьет из горлышка бутылочки.
Заставляю себя подняться. Никак не реагирую на кровь. Она вытекает из меня, размазывается по столу, капает на пол. Там уже даже небольшая лужица. Размером с мою ладошку. Взгляд падает на зеркало. В котором отражаюсь я. Бледная тень былого счастья. Широко распахиваю глаза. Стараюсь рассмотреть все. Еще не прошедшие засосы Ильдара, начинающие алеть пятна от синяков, поставленные Хакимом. Меня скручивает спазм. Желудок проснулся. Он бунтует. Ему не нравится. Сползаю со стола и меня рвет желудочным соком и кофе, который я пил в аэропорту. Перед глазами картина – я во всей красе, сидящий на столе. Изнасилованный любимым. Это гадко. Это противно. Это… Что-то внутри щелкает. Глаза сухие. Я неуклюже поднимаюсь и бреду в ванну, захватывая по пути свои вещи. Кровь не останавливается. Ничего. Пачка салфеток в трусах все впитает. Умываю лицо холодной водой. Бледный, как мумия. Мумии - они, вообще, бледные? Наверное, нет. О какой же чуши я думаю. Улыбаюсь. Правда, забавно?
Выхожу, просто беру рюкзак и ключи от машины. Не смотреть на него. Просто не смотреть. Не могу завести машину с первого раза. Оказывается, у меня дрожат руки. С пятого удается. Покидаю отель, выезжаю на дорогу. Меня всего трясет. Так что зуб на зуб не попадает. Жутко холодно, но я знаю, что температура воздуха около тридцати градусов. Одно радует – не больно. Даже задница не саднит. Перед глазами то отражение из зеркала. Пустой взгляд. Будто это не я. А это я. И я сейчас веду машину. И меня сейчас изнасиловал Хаким. Почему же, блять, не больно?
Все неправильно. Мне не нужно было послушно сидеть в машине, послушно заходить в номер. Понимал же, что он не простит. Почему он так со мной? Почему?..
Хочу боли. Пожалуйста, пусть будет больно. Так хуже.
Но ничего не происходит. Меня привычно не слышат.
Я в аэропорту. Изучаю расписание. Что мне делать? У меня и денег-то не осталось. Тысяч пятьдесят в рублях.
Москва, ты меня ждешь?

***

Мозг, давай, работай. Что мне делать дальше? Я замер посреди метро. Затем, подталкиваемый пассажирами, ступил на эскалатор. Доехал до верха. Спустился вниз на соседней ленте. И так пять раз. Пока мой мозг не выцепил из потока мелькающей рекламы слово «работа». Лампочка в голове загорается. Выхожу на улицу. Просто бреду. Натыкаюсь на интернет-кафе. Отлично. Провожу на сайтах по поиску работы полдня. Ничего не хочется. Ни есть, ни спать. Пытаюсь припомнить, когда я что-нибудь положил в рот. Бесполезно. Ну, хоть про сон помню. Двое суток не сплю. И не хочется. Это просто один долгий день. Бесконечный, странный, не мой.
«Работа на Севере, отличные перспективы». Север – это далеко, а это, в свою очередь, хорошо. Работодатель на сайте. Так. Требуются геологи. Гуглю геологоразведочный институт. Беззастенчиво вру, что я в нем учился. Составляю красивое резюме. Отсылаю. Почему-то я уверен, что меня возьмут. Спускаюсь в метро и проезжаю пару остановок. Так. Забыл. Нужно паспорт поменять, купить диплом. Я должен оказаться на этом Севере.
Оказывается, поменять паспорт в Москве проще простого. Нужно знать только где. И диплом мне сделали, какой я хотел. Цена вопроса – пятнадцать тысяч рублей. Итого у меня осталось семнадцать.
Прислушиваюсь к телу. Ноют все мышцы, болит при каждом вздохе в груди. Что бы это могло быть? Мозг кричит, что ему нужен отдых. Он перегружен, видите ли. А я боюсь засыпать… Я знаю, там будет он.

***

Мокрое лицо. От пота, не от слез. Кажется, я разучился плакать. Хотел же быть мужчиной. Получайте. Ощущение такое, что у меня огромная дыра внутри. Давит своей пустотой. Это тяжело. Встаю, по памяти иду в незнакомом номере в полутьме в ванную. Не включаю свет, зато включаю душ. Мне не больно. Мне холодно. Обидно. Ну, это слишком слабое слово, вообще-то. Черная ванная, черная вода, черная жизнь. Как он мог… Не нужно думать. Это обо мне заботится мозг. Единственный, кто это делает. Он мой друг. Я часто с ним разговариваю. Мысленно. Если вслух, то подумают еще, что я с ума сошел.

***

Это оказалось легче, чем я мог предположить. Я снова в самолете. Отправил ксерокопии своих поддельных документов, поговорил несколько раз по телефону. Правда, меня берут на испытательный срок. Но билет туда и обратно оплатят в случае чего. Даже уголок дадут. Мужик, что со мной разговаривал, мой будущий начальник, вроде ничего.
Лететь пять часов до одного города, из него полтора на маленьком ЯКе до другого, а дальше, из поселка, где въезд только по пропускам, еще полтора часа по бездорожью до другого, где тоже въезд только по пропускам. Тут настоящая зима. Во все глаза смотрю на непривычный пейзаж. Невысокие горы, или сопки, как их называют. Низенькие, прижатые к земле лиственницы, покрытые пышной пеной снега. Все сине-белое, небо над головой будто ультрафиолетовое. Другой мир. Неизвестный мне. Здесь точно нет Хакима. Он меня никогда не найдет.
Мой начальник, Петр Иванович, оказался довольно приятным мужчиной. Ему было тридцать пять, у него было две девочки и розовощекая, словно матрешка, жена. Они вчетвером встретили меня, отвели в мой новый дом. Иванович сетовал, что мне достался небольшой домик на самой окраине. Идти до него по хрустящему снегу одно удовольствие.
- Поселочек у нас маленький, - рассказывал Петр Иванович, девочки бегали наперегонки перед нами, а его жена Наташа мило улыбалась. – Все друг друга знают. Всего один магазин, один клуб.
Я про себя хмыкнул. Надо же, еще есть места на земле, где есть клубы. Как в советское время. Правда, я его не особо-то запомнил, в силу своего возраста, но был осведомлен из книжек и интернета.
- Работа сложная, но ты вроде смышленый парень, да? – мужчина посмотрел на меня внимательно, но дружелюбно.
- Петя, ну что ты, - Наташа взяла его за рукав дубленки. – Не смущай мальчика.
- Пришли.
Из-за поворота показался небольшой домик. Будто из сказки. Про Бабу Ягу. Такой же кривенький и, казалось, что у него есть куриные ножки. Состоял он из четырех комнат. Кухня и одновременно гостиная, крошечная спальня, куда едва поместилась кровать и узенький шкаф, и ванная с туалетом, в то же время и кладовая. Везде поклеены старенькие обои, на полу грубые доски с щелями в палец, покрашенные коричневой краской.
- Вот, - развел руками Петр Иванович, словно смущаясь.
- Мы тебе принесли постельное белье, полотенца.
- Таша даже приготовила тебе борщ, - женщина зарделась. - Ты любишь борщ?
- Обожаю, - честно сказал я. Слово «борщ». Значит, я в России. А не на другой планете.
- Ну, - засуетились они. – Нам пора, обживайся.
- Я зайду завтра к восьми, все тебе покажу тут, - пообещал Петр.
Наташа завязывала тесемочки на пушистых шапочках девочек.
- Ну, пока!
Вся их семья скрылась, оставив меня одного. Я кинул рюкзак и снял куртку. Поверить не могу. Сейчас я так далеко от всего, что со мной было… Как будто я получил новый шанс. Новую жизнь.

***

Петр Иванович раскусил меня в первую же неделю. Понял, что геолог из меня как из слона балерина. Мне было очень стыдно перед ним. Я извинялся, пытался что-то объяснить, говорил, что мне очень нужна эта работа. А мужчина качал головой. Разочаровался.
- Пожалуйста, поймите меня, я…
- Может тебя еще и не Алексей зовут? – строго спросил он.
- Нет, я Лёша. Пожалуйста, я не хотел…
- Ладно, Лёша, - вздохнул он. – Что ты умеешь?
Что, блин, я умел? Да я даже институт не окончил! Прожигал свою жизнь на острове. Но выглядеть совсем глупым не хотелось, поэтому я ляпнул:
- Я знаю несколько языков.
- И как это поможет тебе в тайге? – мужчина приподнял брови. - Будешь материться на другом языке, когда отморозишь ноги?
Я опустил голову.
- Ладно, Лёха, не отправлять же мне тебя назад, будем учиться.
И мы стали учиться.

***

Это было сложно. Невероятно. Петрович завалил меня книгами, приходил каждый вечер, объяснял то, что мне было непонятно. Наташа периодически передавала мне булочки, хлеб собственного приготовления. Вскоре у меня проснулся вкус к еде. Я учился готовить сам из того набора продуктов, что здесь можно было достать. Я часами гулял по тайге, наслаждаясь ее неправдоподобной тишиной. Часто Петрович брал меня на горку, когда катался со своими девочками. Там мы резвились, испортили пару саней. Несколько раз они приглашали меня на ужин домой, который был таким уютным, что я чувствовал себя в своей тарелке. Первый раз я рассмеялся, когда младшая Аня подула на суп, одна вермишелина вылетела из него и приземлилась прямиком под носом у Петровича. К нему надолго приклеилось прозвище «макаронные усы».
Больше всего я боялся ночи. А они тут длинные. Уже после трех вечера темнеет. Кажется, что нужно спать. Я часто вглядывался в холодную темноту за окном и понимал, как хорошо, что я сейчас здесь, в тепле. Каждый день мне снились сны. Как же я ненавидел их, мечтал, чтобы не видеть его. Но он приходил. Каждый раз. Безжалостный, жестокий.
Через месяц Петрович отправил меня на буровую. Две недели пашешь там, две недели отлеживаешься дома. Я сразу же заболел. Мужики сделали какую-то невероятную вещь из брусничного варенья и водки, напоили меня ей. Прошло. Только потел, будто находился в сауне.
В две недели, положенные под отдых, я заскучал. Пришел к Петровичу на работу, стал проситься что-нибудь поделать. Он отправил меня в один из отделов по разработкам месторождений. Сначала я был мальчиком на побегушках, потом втянулся, мне поручали уже более важные дела. Типа отнести документы на подпись. Сарказм. Со временем я стал разбираться в непонятных картах, что они рисовали. Хоть меня к ним и не допускали, но я с удовольствием слушал об этой кропотливой работе.
Прошло несколько месяцев. Мороз стал спадать. Солнце с каждым днем все больше и больше появлялось на небосклоне. На улицах можно было встретить детишек, лепивших из рыхлого снега кособоких снеговиков. Пару раз я сходил в клуб. О, да. Там была дискотека. Ко мне даже клеилась одна девочка из бухгалтерии. Нет. Мне кажется, я никогда не смогу больше привязаться к человеку и решиться на какие-то отношения с ним.
В апреле я сильно заболел. Так, что даже не смог поехать на буровую. Пластом лежал и даже не мог подняться. Петрович пришел очень кстати. Заставил меня искупаться, затем натер какой-то жутко пахнущей эвкалиптом мазью. Несмотря на мои протесты. Ко мне никто не прикасался вот уже долгое время, поэтому я вздрогнул, когда его теплые руки прошлись по моей спине, как от удара током. Мужчина лишь хмыкнул, но не придал этому значения.
Наташа принесла суп и свой фирменный хлеб, которым она уже была знаменита на весь поселок. Детишки, Аня и Вика, притащили брусничное варенье и медвежонка, чтобы было кому за мной присматривать. Медленно, но верно я поправлялся. В поле меня пока не отправляли, и я занялся работой в конторе. Да, во всем мире офисы, а тут контора.

***

В конце мая сошел снег. Непривычная бурая земля не радовала глаз. Хотелось обратно снежную перину. Затем за пару теплых дней тайга из черной стала зеленой. Я бродил по ней, удивлялся. Так быстро. Наверное, деревья хотят поймать каждый солнечный лучик. Петрович стал брать меня на рыбалку. Суть заключалась в том, чтобы сидеть у реки перед костром и рассказывать байки, сдабривая их крепкими напитками. Спиртным я не увлекался, помнил, как оно на меня действует, а без этого байки не имели своей волшебной силы. Зато мне понравился утренний туман над рекой, зевающее солнце над сопками. И я стал ходить на «рыбалку» один. Ставил палатку, разжигал костер. Если удавалось поймать рыбу – жарил ее, если нет - заваривал лапшу. Чай получается из кипяточка, подогретого над костром, отменный.
В июне у Петровича случился разлад в семье. Румяная Наташа взяла девочек и уехала к себе домой на Украину. Петрович тосковал. Девочек он очень любил. На мои неделикатные вопросы о том, что случилось, отвечал уклончиво. Просто не сложилось. Он был грустным, мне хотелось его подбодрить, я часто к нему приходил, мы смотрели фильмы, играли в карты, вместе готовили ужин. Ему и мне не хватало этого семейного тепла, душевности, а так мы получали их заменитель.
Петровичу не нравилось, что я каждые выходные собирался на «рыбалку» один. Но когда был кто-то, то мое уединение теряло свою прелесть.
- Что может случиться? – смеялся в ответ я.
- Здесь тебе не зоопарк, водятся дикие животные.
- Ты-то их видел за всю свою жизнь здесь? – я прекрасно знал, что волки и медведи не подходят близко к поселку.
- Нет, но это ничего не значит.
- Понятно, - смеюсь я.
Правда, после этого Петрович выдал мне ружье. Даже научил из него стрелять. Но очень часто я забывал его дома, чего таскать такую тяжесть?

***

Совершенно неожиданно Петрович вызвал меня к себе в кабинет посреди рабочего дня.
- Что такое? – недоуменно спрашиваю я, на что получаю негромкое:
- Закрой дверь.
Петрович был таким начальником, который никогда не закрывал дверь к себе в кабинет. Типа способствует общению и сближению с подчиненными. Не знаю, так это или нет, но я здорово напрягся. Сел перед мужчиной на стул.
- Лёша… Ты ничего не хочешь мне рассказать? – строго начал он.
Так говорила моя мама, когда узнала от соседки, что я получил двойку или что я выкурил первую сигарету. Знает, что нашкодил. Хочет, чтобы сам признался. Только что это изменит? А в данном случае я совершенно ничего не понимаю.
- Нет, ничего. Что случилось?
- Из компании мне пришел совершенно странный приказ. Собрать досье на сотрудников с фото. Конкретно, нужны дата рождения, когда приступил к работе. Обязательно фото.
В сердце будто воткнули нож. Резко, неожиданно. Во рту появился горький привкус. Ни секунды не сомневаюсь, что это Хаким меня ищет. Нет. Не позволю ему. Это мой мир. Мой! Я открыл рот, собираясь убедить Петровича не делать этого, но не смог сказать и слова. Беспомощно открывал и закрывал рот. Мужчина неожиданно встал, подошел ко мне, обнял. Его поддержка была необходима. Что-то внутри будто прорвалось. Нет, я не заплакал. Просто дышать стало легче.
- Петрович, ты не отдашь меня ему?
- Нет, конечно, Лёш.
Он гладит меня по волосам, перебирает их. Ласка неожиданная. По-новому приятная. Как же давно никто ко мне не прикасался.
- Ты расскажешь мне от кого прячешься?
Петрович достоин знать. Ему можно верить. Я не отстраняюсь, хотя понимаю, что нужно бы, иначе это выглядит двусмысленно. Но так мне придется смотреть в глаза мужчине. Вымеряю слова, произношу:
- Это очень плохой человек. Он очень обидел меня, сделал мне больно. Вот я и решил спрятаться здесь, начать новую жизнь.
- Лёша… Ты гей?
А что было непонятно? Я не особо-то и скрывал. Легко киваю.
- Она была права… - вслух говорит Петрович несколько удивленно.
- Кто права?
- Неважно, - он отстраняется и садится на свое место. – Не переживай, я не выдам тебя. Что-нибудь придумаю.
Улыбаюсь. Все так же тяжело, страшно, но я знаю, что могу верить мужчине.

***

Не понимаю, как он нашел меня… И зачем?.. Снова сделать больно? Прав был Сафи с его звездами, нам не быть вместе.
Тревога селится в моем сердце. Сливается с раздражением, злостью, обидой, болью. Ненавижу его. Он снова собрался все разрушить? Нет. Я не позволю. Он не найдет меня. Петрович обещал.
На работе все замечают, что со мной что-то не так. Все валится из рук. Чтобы успокоиться, даже сбегал в курилку с мужиками. Они курили какие-то странные самокрутки. Смеясь, они учили меня правильно затягиваться. Не вижу кайфа, но если расслабляет… Петрович поймал меня после обеда, скривился от запаха табака, шепнул, что все хорошо.
Выдыхаю. Все. Опасность миновала. Я уверен.