Предметный указатель. Чтобы Вы могли составить представление об этой книге, я приведу здесь две первые главы и Приложение.

Чтобы Вы могли составить представление об этой книге, я приведу здесь две первые главы и Приложение.

Введение

Глубокие депрессии и высокие инфляции являются двумя крайностями монетарной нестабильности. В этой книге мы сосредоточимся на очень высоких инфляциях. Мы намерены анализировать эти процессы в некоторых подробностях, используя полученную теорию, поскольку мы находим её полезной. Но мы также считаем, что некоторые важные аспекты их стандартная теория не ухватила. Её допущения относительно способностей по принятию решений отдельных людей и по системной координации своих действий не позволяет хорошо представить эти турбулентные экономические процессы.

В этой книге мы различаем «умеренные» инфляции, «высокие» инфляции и гиперинфляции. Мы считаем инфляцию находящейся в «умеренном» диапазоне до тех пор, пока для людей, которые живут в условиях такой инфляции, в основном, достаточно знать уровень инфляции в процентах за год. В условиях «высоких инфляций», люди измеряют инфляцию в процентах за месяц, и считают годовые цифры бессмысленными, разве что их можно использовать для целей составления исторических отчётов. Когда эффективный горизонт для полезных прогнозов падений цен меньше одного месяца, мы считаем, что экономика находится в гиперинфляции. Общепринятым критерием для гиперинфляции со времён теперь классического исследования Филиппа Кагана был показатель повышения цен, равный 50 процентам ежемесячно. Похоже, этот факт приблизительно соответствует нашему бихейворальному определению. Те, кто предпочитает иметь приблизительные числовые границы для «высоких инфляций» могли бы думать о них как онаходящихся в диапазоне от, скажем, 5 процентов ежемесячно и до 50 процентов Кагана. Но бихейворальное определение стоит того, чтобы держать его в уме, поскольку оно несёт в себе напоминание о том, что высокие инфляции непременно ассоциируются с короткими горизонтами планирования.[1]

История двадцатого века повествует о нескольких «эпидемиях» высокой инфляции. Инфляции, которые Аргентина, Боливия, Бразилия, Израиль, Мексика и Перу претерпели в течение 1980-х гг., и то, через что большая часть республик бывшего Советского Союза проходит сегодня, служит примером того типа инфляции, который является предметом рассмотрения для нас. Несмотря на то, что мы не ставим своей задачей описание опытов отдельных стран, материал для нашей книги мы извлекли, главным образом, из опытов стран Латинской Америки (особенно из опыта Аргентины), и из европейских эпизодов инфляции 1920-х гг.

Для современной аудитории Западной Европы или Северной Америки, это может показаться несколько отдалённым и экзотическим явлением. Зачем посвящать Лекции Райда таким «особым случаям»? Доводы в пользу этого можно выдвигать на трёх отдельных уровнях дискурса.

На уровне прикладной макроэкономики, предмет данной книги, очевидно, является предметом критической важности для стран, подвергшихся воздействию данного явления. При производстве и распределении страдает эффективность. Финансовая структура повреждается, и накопление капитала уменьшается. Для людей, которые должны жить в условиях высоких инфляций, они становятся источником весьма дорогостоящих, постоянных сбоев в их ежедневной жизни в настоящем и, для большинства из них, препятствием для лучшей жизни в будущем. Следовательно, эти инфляции стали господствующим ежедневным предметом политической озабоченности государств.

До совсем недавних пор, гиперинфляции привлекали больше внимания экономистов, чем «просто» высокие инфляции. Высокие инфляции, тем не менее, могут не прекращаться в течение лет, но гиперинфляции не могут. Нам необходимо лучшее понимание чем то, которое мы имеем сейчас, экономических издержек и социальных и политических последствий этого типа монетарной нестабильности. Однажды увязнув в высокой инфляции, стране становится чрезвычайно трудно высвободиться из неё, даже несмотря на то, что издержки её стали очевидными для всех. Лучшее понимание процесса было бы полезным также при разработке стабилизационных стратегий.

На уровне общей макротеории, являющиеся результатом наблюдений «выбросы» должны представлять особый интерес в не экспериментальной сфере экономики. Изучение патологических состояний экономической системы может привлечь наше внимание к аспектам «здоровых» государств, важность которых мы могли бы в противном случае не осознать. Оно будет подсказывать, какие характеристики нормально функционирующей экономики все без исключения имеют запас прочности, и что происходит с экономикой, если они отсутствуют. Крайности монетарной нестабильности могут дать нам более ясную картину целей, которым денежные и финансовые институты служат в более нормальных обстоятельствах, и, таким образом, они могут углубить наше понимание преимуществ монетарной стабильности.

Называть высокие инфляции «патологическими», значит, конечно, питать предрассудки относительно природы этих процессов. Нужно сказать с самого начала, тем не менее, что мы рассматриваем их в качестве таковых (хотя причины, по которым мы так поступаем, должны будут стать понятными позже). Это не разделяемое всеми мнение, изложенное в теоретической литературе. В другой крайности монетарной нестабильности, в противоположность вышеизложенному, так смотрят на глубокие депрессии. Великая Депрессия остаётся аномалией, которая признана в качестве большой и важной неразрешённой головоломки, также и в самой недавней литературе. На наш взгляд, важные аспекты этих высоких инфляций также следует понимать как аномалии, которые бросают вызов нашему теоретическому пониманию экономических процессов.

На уровне аналитического подхода, наконец, наш выбор предмета обсуждения повышает напряжение, присущее очень большой части сегодняшней макроэкономики, между традиционной озабоченностью «беспорядочными» состояниями мира и современной приверженностью оптимизации и методам рыночного равновесия. Проблемы, касающиеся наиболее подходящего аналитического представления процессов высокой инфляции, сложные и спорные. Но они должны быть вторичными. Если метод представления сделали предметом первостепенной важности, то тогда всегда есть опасность того, что плохо вписывающиеся аспекты данной темы будут нераспознаны или проигнорированы. Главной целью является лучшее понимание самих процессов высокой инфляции. Экономики при высокой инфляции функционируют плохо. Мы хотим знать, в каких отношениях они функционируют плохо, и мы хотим попытаться понять, почему.

КРАТКИЙ ОБЗОР

Глава 2 всецело опирается на существующую литературу по нашему предмету. В ней, тем не менее, не содержится намерения представить исчерпывающий обзор теории инфляции. Мы игнорируем, что очень большая часть её, в которой рассматриваются, главным образом, умеренная инфляция с тем, чтобы сосредоточиться на том, что имеет отношение именно к высокой инфляции. Даже здесь мы избирательны (и субъективны). Две модели, каждая из которых представляет ясно выраженную теоретическую традицию, обсуждаются в ней, и мы рассматриваем некоторые второстепенные различия каждой из них. Нашей целью является предоставление читателю обзора основных идей двух линий анализа и ознакомление его с нашей собственной оценкой их сильных и слабых сторон. С прикладной точки зрения, обе помогают нам понять условия, которые должны быть соблюдены, и некоторые из сложностей, которые должно преодолеть, чтобы монетарная стабилизация стала бы возможной. Таким образом, эти теории, бесспорно, полезны. В то же время, однако, они являются замечательно неинформативными в том, что касается следствий инфляции. Они говорят нам очень мало о том, как высокая инфляция влияет на успешность экономической деятельности, и даже меньше того о том, как она может повлиять на социальные и политические условия. Эти ограничения прикладной теории инфляции означают для нас, что являющаяся её подоплёкой (более или менее «чистая») монетарная теория находится в неудовлетворительном состоянии. Но наши размышления относительно этих предметов должны будут подождать до последней главы.

В главе 3, однако, мы делаем первый шаг в этом направлении. В ней мы спрашиваем, как необходимо изменить общепризнанную теорию инфляции, чтобы он смогла бы, если она вообще способна на это, согласовать внутри себя различные воздействия на функционирование экономики, которые две следующие далее главы описывают и анализируют. Мы принимаемся в ней доказывать, что модели устойчивого состояния, в особенности, предполагают, что взаимодействие государственного и частного секторов одновременно просто и прозрачно для обеих сторон, и что итоговый уровень инфляции, поэтому, весьма предсказуем для всех вовлечённых в экономическую деятельность сторон. Это, мы считаем, неверно представляет не только степень, но также природу неопределённости, с которой сталкиваются принимающие решения участники экономической деятельности в условиях высокой инфляции. Сложность динамического взаимодействия политических деятелей и агентов частного сектора такова, что она изменяет режим высокой денежной инфляции, в котором все партии имеют немыслимо огромные сложности при расчёте числовых исходов текущей экономической деятельности.

Следующие далее три главы имеют дело, соответственно, с финансовыми проблемами, с которыми государства, как правило, должны бороться в условиях высокой инфляции (глава 4), с разнообразными адаптациями к условиям высокой инфляции (глава 5), и со сложностями нахождения политической стратегии, которая может поддерживаться в ходе дезинфляции до продолжительной стабилизации показателя инфляции (глава 6). В этих главах мы пытаемся, помимо всего прочего, описать то, как экономика с высокой инфляцией отличается в различных отношениях от экономики, работающей в условиях относительной денежной стабильности, и объяснить то, как эти различия возникают из попыток общественных и частных ЛПР адаптироваться настолько хорошо, насколько они могут, к нестабильному окружению.

Высокая инфляция, как правило, является симптомом глубоко укоренившегося кризиса в публичных финансах. Общая картина такова, что в ней присутствуют государства, неспособные обрести контроль над финансовой политикой. В условиях мощных давлений, направленных на увеличение трат, они не обладают соизмеримой способностью собирать налоги или одалживать деньги. Этот фискальный синдром высокой инфляции представляет собой порочный круг: высокая инфляция является результатом политической неспособности поместить публичные финансы на твёрдое и регулярное основание; в то же время, она делает рациональное фискальное управление решительно невозможным из-за срыва финансирования бюджетных выплат, из-за краха системы налоговых сборов и из-за уничтожения доверия к государству.

В главе 4 мы делаем набросок простой модели инфляционного налогообложения, которая отличается от стандартных моделей в том плане, что она делает различие между «желаемым» уровнем расходов и достижимыми налоговыми поступлениями, а не фактически зафиксированным дефицитом, фискальным импульсом, заставляющим инфляцию набирать обороты. Давление на государство, направленное на то, чтобы оно попыталось управлять большим количеством ресурсов, чем позволят регулярно собираемые налоги, считается исходом находящейся в его основе политической игры. Чем мощнее давление, направленное на максимизацию бюджетных расходов в краткосрочной перспективе, тем выше соответствующий стабильный уровень инфляции относительно устойчивой экономики. Дефицит, с другой стороны, является эндогенным в этой модели, и его не нужно однообразно относить ни к «фискальной непоследовательности», ни к инфляции. В главе 4 мы переходим к обсуждению проблем управления долгом, налогового администрирования и бюджетных расходов в условиях высокой инфляции. Неразрешённые конфликты, касающиеся распределения, между социальными группами блокируют соглашение относительно эффективной налоговой системы. Тем временем, сама по себе инфляция разрушает реальные налоговые поступления. Она также делает бюджетные планирования на периоды, равные налоговому году, практически невозможными. Вследствие этого, спросы на бюджет различных секторов экономики и групп интересов не может быть урегулированным за наступающий год в ходе одних всесторонних политических переговоров. Вместо этого, государство кончает тем, что начинает иметь дело с этими группами билатерально и последовательно — это процесс, который имеет тенденцию закреплять чрезмерное полагание на инфляционный налог. Эти характеристики «фискальной игры» означают, что как объём, так и состав государственных поступлений и бюджетных расходов беспорядочно изменяется. Рынок государственного долга, тем не менее, способен быть настолько вялым, что денежные власти, по большей части, не способны сгладить этими высокочастотными изменениями в дефиците наличности. Высокоинфляционные фискальные режимы, по этой причине, по природе своей нестойкие.

Поведение рынков в условиях высокой инфляции и гиперинфляции является предметом обсуждения в главе 5. Она начинается с анализа искажений инфляционного налога, сосредоточиваясь на эффектах ожидаемых увеличений цен на транзакционные затраты. Тем не менее, эти эффекты инфляции, даже если они нетривиальные, затенены последствиями нестабильности экономического окружения. Несмотря на то, что люди используют больше времени и усилий, чтобы собрать и обработать информацию, их способность делать разумно точные прогнозы в большой степени ухудшается. Среди различных ответов на такие условия, наиболее примечательным является исчезновение долгосрочных финансовых рынков. Несмотря на то, что возникают новые типы экономических инструментов, включающие в себя условия внесения поправок для различных расходов, экономика не находит подходящего замещения номинальному заключению договоров, которое преобладает при всех стабильных монетарных режимах. Более того, нежелание агентов брать на себя не могущие быть отменёнными обязательства на сроки выше средних проявляет себя также в нежелании вкладывать ресурсы в физические инвестиции.

В «просто» высоких инфляциях, обыкновенные будничные занятия не прерываются значимым образом. Но, по мере того, как информация о прошлых ценах теряет релевантность для оценки будущих рыночных условий, потребители находят, что становится труднее вовлекаться в сравнительный шопинг. Спотовые рынки становятся более сегментированными, а местные цены более чувствительными к специфическим потрясениям и к идиосинкратическим ожиданиям. Общая картина заключается в том, что система хуже координирована как в пространстве, так и во времени. Предел в «настоящей» гиперинфляции достигнут тогда, когда даже рутинные обмены становятся проблематичными. Когда продавцы помещены в условия, где они не могут с надёжностью предсказать даже самые немедленные исходы ведения бизнеса, они реагируют просто ограничивая торговлю до минимума.

Несмотря на то, что национальная валюта стала дорогостоящей в качестве средства обмена и ненадёжной в качестве расчётной денежной единицы, не возникает никакой равно полезной альтернативы этим функциям денег. Иностранные валюты замещают отечественную валюту в качестве средства сбережения ценности, и реальные денежные балансы, которые хранятся в долларах, часто могут далеко превосходить те, что хранятся в отечественной валюте. Но, между тем, как наблюдается«долларизация» некоторых цен и транзакций, она не обеспечивает устойчивого стандарта для установления цен, и замещение валюты вовсе не становится повсеместным при осуществлении обычных транзакций.

Дезинфляция может быть осуществлена быстро, но стабилизация занимает более долгое время. Уровень инфляции можно понизить очень резко, но продолжительная стабилизация требует того, чтобы люди, как в правительстве, так и вне его, модифицировали бы модели поведения, которые прочно укоренились в ходе продолжительного опыта жизни в условиях инфляции. В главе 6 мы обсуждаем план и управление стабилизационными программами, основанными на историческом опыте, который мы рассматриваем по ходу данной книги. Глава начинается с краткого анализа стадий, которые программы должны пройти от начальной дезинфляции до возможной, при соответствующих условиях, стабилизации. Исторически, большая часть программ включала в себя меры и объявления — в особенности на налоговом и на монетарном фронтах — которые сигнализировали о чётком разрыве с инфляционным прошлым. Но их претворение в жизнь не было простым развёртыванием заранееполностью специфицированного плана. Несмотря на то, что частные ожидания могут положительно откликаться на исходное политическое заявление, частный сектор не будет действовать в ожидании успеха до того момента, когда фактический опыт даст ощутимые указания на то, что данная программа эффективна. Свидетельства указывают, поэтому, на то, что конкретные обязательства, взятые на себя государством, должны быть соединены с большой долей адаптивного менеджмента «по ходу дела».

Стабилизации должны подчиняться определённым общим принципам, но они также являются исторически обусловленными. Фискальная политика должна, по необходимости, быть помещённой под контроль, но нет двух стран, которые начнут с одинаковой ситуации или выберут в точности одинаковое сочетание особых мер по стабилизации. В данной главе мы приводим краткий обзор различных типов политических действий и их полезности во время дезинфляционной фазы и после неё. Это включает как меры переходной природы, такие как те, что нацелены на разрушение начальной инфляционной инерции, и реформы, предназначенные для того, чтобы модифицировать данный политический режим на долгосрочную перспективу. Мы обращаем особое внимание на некоторые конфликты между компонентами программы, с которой можно столкнуться по необходимости по мере того, как она осуществляется своим чередом.

Наконец, в главе 6 мы рассматриваем изменения в макроэкономическом поведении, которых можно ожидать в течение стабилизационного пути. Внезапные дезинфляции с большой вероятностью произведут восстановления фактического выпуска готовой продукции и значительные сдвиги в относительных ценах. Стабилизация непременно увеличит богатство в его совокупности, но агенты обнаружат, что сложно формировать точные представления о количестве богатства в новом окружении. Эта трудность может стать причиной циклических движений в расходовании средств и в объёме готовой продукции. Говоря более общо, успешная стабилизация значительным образом улучшит эффективность экономики; к тому же, она изменит тип макроэкономического анализа, наиболее релевантного для экономики, которая рассматривается в данном конкретном случае.

Одна простая аналитическая тема проходит лейтмотивом через эти главы, и полезно отслеживать её. Мы, иногда, интерпретируем наблюдаемое поведение как адаптивное к событиям после данного факта, иногда в качестве ответа заранее просчитанным образом, на предвиденные чрезвычайные обстоятельства. Современная теория, очевидно, максимизирует свою зависимость от использования последнего режима функционирования, но она также должна оставлять место для научения из опыта. Мы должны думать об экономических моделях как о построенных на основе некоего спектра поведенческих проявлений. На «адаптивной» крайности этого спектра находятся модели поведения, управляемые исключительно обратной связью. Поведение является запаздывающим, и, в самом простом случае, реагирует только на немедленный прошлый опыт. На «предварительно рассчитанной» крайности мы находим бесконечный горизонт моделей динамического программирования недавних дат ввода новых стабилизационных инструментов. Бесконечное предвидение делает их, в основе своей, телеологическими, тогда как адаптивные модели являются бессистемными.

Обе крайности имеют свойства, которые, скорее, изображают в карикатурном виде, а не представляют, реальные экономические системы. Межвременные оптимизационные модели бесконечного горизонта представляют мир «эффективного» рыночного ценообразования ничем иным, как «начатками» ценообразования, где финансовые пирамиды и эффекты экономических потрясений сглаживаются (если не подавляются совершенно) рациональными агентами, которые проявляют бесконечную дальновидность. Модели, в которых главенствует обратная связь, с другой стороны, почти всегда содержат функции нелинейной реакции и производят сложную динамику со слишком большой лёгкостью, с агентами, которые упрямо держатся краткосрочных правил поведения, которые они могли бы с лёгкостью изменить для своей пользы. Рынок, на котором цена адаптируется в ответ на чрезмерный спрос, тогда как объём готовой продукции адаптируется к предельному доходу, будет показывать тенденцию к тому, чтобы входить в «цикл цен на свиней», например.

Реальный мир находится где-то посредине между этими двумя крайностями. Экономики, которым удаётся поддерживать весьма высокую степень денежной стабильности, являют собой окружение, которое делает людей способными планировать далеко вперёд, и они готовят основу для довольно отдалённого будущего. Вследствие этого, формируется постепенно богатая и «глубокая» финансовая структура, такая, что, для великого множества аналитических целей, полные межвременные рыночные модели, населённые оптимизирующими агентами, хотя всё ещё являются карикатурой на реальные рыночные процессы, становятся полезным приближением к ним. В экономиках с высокой инфляцией, с другой стороны, горизонты планирования становятся очень короткими, долговременных обязательств избегают и, в результате этого, большая часть финансовых институтов и межвременных рынков, характерных для стабильных индустриализованных экономик, слабеют. Между тем, как люди тратят больше времени и усилий на попытки предугадать, что принесёт им будущее, высокоинфляционное окружение таково, что оно смещает их поведение от заранее просчитанного, межвременного оптимизирующего типа поведения к реактивному, управляемому обратной связью типу поведения. Это, более того, является столь же верным, если речь идёт о тех, кто несёт ответственность за политику государства, как и если речь идёт о принимающих решения людях в частном секторе. Этот поворот в сторону краткосрочного адаптивного поведения показывает тенденцию устранять стабилизирующую спекуляцию и различные амортизаторы, которые, обычно, подавляют динамику экономических переменных. В результате имеется обнаружившаяся сложная динамика, например, в турбулентности относительных цен, то есть то, что так характерно для всех высоких инфляций.

Но, если это обобщение справедливо, есть нечто важное, чего не хватает в современное монетарной теории.Современные экономические теории, по обыкновению, построены в совершенно немонетарном ключе, оставляя теоретика с неким выбором инструментов, ни один из которых не является совершенно удовлетворительным, тогда как деньги можно добавить к получившимся в результате «реальным» системам, так что денежные цены могут быть определены. Такова процедура также и в современной теории финансов. В этих построениях, деньги могут воздействовать на реальные величины через так называемый инфляционный налог. Но простая нехватка «сверхнейтральности», которую подразумевают эффекты такого инфляционного налога, не изменят, фактически, всех аспектов «реального поведения» всеобъемлющим образом, в общих чертах, описанных выше. Ненейтральность денег должна иметь более веские следствия, чем предполагают сегодняшние рецепты интегрирования монетарной теории и теории стоимости.

В главе 7 мы исследуем этот вопрос довольно-таки пространно, и, в конечном счёте, мы предлагаем другую перспективу, с которой должно подступать к центральным проблемам монетарной теории. Чем теоретизировать относительно системы, структура которой проста по сравнению с когнитивными способностями «рационального экономического человека», мы могли бы лучше сконцентрироваться на институционистах, которые эволюционировали настолько, чтобы сделать возможным «разделение труда» в обществе, которое гораздо более сложное, чтобы типичное человеческое существо могло его полностью понимать и контролировать. «Деньги» являются частью этих институтов. Упрощая экономический расчёт, коммуникацию и координацию, деньги уменьшают спрос, возникающий на когнитивные способности неограниченно рационального агента, и позволяет им развивать модели сотрудничества той степени сложности, которая была бы недостижимой в неденежной экономике. Высокая инфляция сильно повреждает эту базовую функцию денежных институтов. Делая это, она создаёт окружение, в котором рациональный расчёт и координация долгосрочных стратегий становится слишком сложной, чтобы люди могли к ней обращаться. Именно этим способом, мы считаем, монетарный беспорядок вынуждает людей двигаться от заранее просчитанной, рассчитанной на отдалённую перспективу оптимизации к рассчитанному на более короткий срок, управляемому обратной связью адаптивному поведению, которое порождает явление, характерное для экономик, находящихся во власти высокой инфляции.

Модели высокой инфляции

ПРИЧИНЫ ИНФЛЯЦИИ: НЕСКОЛЬКО ОБЩИХ ВОПРОСОВ

Какова причина инфляции? Этот вопрос кажется прямолинейным, и с него, с большой вероятностью, начнётся обсуждение высокой инфляции. Тем не менее, это один из тех вопросов, ответ на который, кому бы этот ответ не принадлежал, не означает всеобщего одобрения, и относительно которого идут ожесточённые споры, которым не видно конца. Это предполагает, что сам вопрос является менее прямолинейным, чем он выглядит на первый взгляд.

Инфляция есть наблюдаемый итог сложного процесса политического и экономического взаимодействия в обществе. В таком контексте, «причинно-следственный» язык рассуждений о данном явлненни с лёгкостью начинает вводить в заблуждение. За подъёмом общих ценовых индексов кроются решения по ценообразованию бесчисленных фирм и отдельных людей. В нетривиальном смысле, эти действия являются наиболее прямой «причиной» инфляции. Но, конечно, решения пересмотреть цены мотивированы рынком и политическими сигналами. И они, в свою очередь, находятся на конце другой цепочки умозаключений. Каждое одобренное умозаключение делает заметными одно или более ещё более важных умозаключений, следствием которых оно может быть — и некоторые из этих причинных цепочек возвращаются к своему началу, следствия на одной стадии рассуждений становятся причинами на другой стадии. Построение сложной модели этих экономических и «внеэкономических» взаимодействий является невыполнимой задачей. По необходимости, экономист должен начинать с решения, на каких связях между переменными он будет концентрировать своё внимание, и как далеко ему следует попытаться зайти в поисках «достаточно глубокого» объяснения исследуемого явления. То, как следует принимать эти решения, никогда не является очевидной задачей. В отсутствие общепринятой теории инфляции, альтернативные модели сосуществуют друг с другом. Каждая из них имеет свои сильные и слабые стороны.

Подъём денежных цен является «следствием», которое необходимо объяснить. Наиболее непосредственные причины для подъёма цен, предположительно, должны обнаружиться благодаря изучению поведения по ценообразования на рынках продуктов. Но экономисты, в действительности, знают довольно мало о решениях по назначению цен, им больше нравится объяснять то, как люди выбирают количества, когда цены заданы, чем объяснять, как они устанавливают цены. Поэтому имеется немного определённого знания на этом уровне приблизительного причинного анализа. Многие из существующих моделей либо предполагают, что цены непрерывно очищают рынки, следуя инфляционному пути, или постулируют некоторое простое правило ценообразования, обычно, правило постоянной надбавки. Такие методики моделирования, не дают описания того, как формируются цены в реальных рыночных условиях. Это положение вещей, может быть, неудовлетворительное, но и нельзя сказать, что его можно легко исправить. Исследование поведения ценообразования с большой вероятностью приведёт обратно к «повышающимся издержкам», что может быть, в некоторой степени, информативным результатом, но не говорит много о лежащих в основе данного явления факторах, разгоняющих инфляционный процесс. Концентрация на непосредственных детерминантах уровня цен также склонна отвлекать внимание от денег, поскольку совокупный денежный фонд не является хорошим кандидатом для включения в структурные уравнения, объясняющие цены на определённые товары потребления.

«Инфляция всегда и повсюду является денежным феноменом,» — настаивает Мильтон Фридман. Действительно, теория, которая задумана для объяснения продолжающегося снижения покупательной способности денег едва ли может избежать того, чтобы иметь дело с предложением и спросом на деньги. Есть по-настоящему хорошо задокументированная эмпирическая закономерность, заключающаяся в том, что все устойчивые инфляции сопровождаются увеличивающимся объёмом номинальных денег (хотя недавние достижения в теории лишили нас понимания того, почему это обязательно должно быть так (сравнитеХаан, 1983, стр. 13, 71). Тем не менее, каналы, которые трансформируют денежные стимулы в ценовые изменения, не являются ни простыми, ни прямолинейными. Даже самый убеждённый монетарист, который будет настаивать на том, что деньги обусловливают цены, а ни в коем случае не наоборот, вряд ли сможет избежать напрашивающегося далее вопроса: «Почему государства выбирают позволять объёму денежной массы увеличиваться сообразно уровню инфляции?

В экономиках с высокой инфляцией предложение денег, как правило, подталкивается финансовыми требованиями государства. Но бюджетный дефицит сам по себе можно рассматривать как эндогенную переменную. Таким образом, причинная связь, которой более всего уделяется внимания в литературе, посвящённой высокой инфляции, отслеживает логическую связь от (i) цен к (ii) деньгам к (iii) бюджетному дефициту к (iv) политическим факторам, влияющим на поведение государств. В этой точке, движение к тому, чтобы сделать эндогенным факторы, которые на предыдущем уровне дискурса принимались в качестве экзогенных, требует от экономиста увеличить его систему взглядовчасто заводящими его на незнакомую территорию способами. Попытки объяснить поведение государства способны увести от теоретически общего в исторические и политические частности разных времён и мест, или еще генерализировать модели, которые, на деле, приложимы только к ограниченному числу эпизодов.

Это не означает, тем не менее, что можно оставаться довольными теориями, не принимающими во внимание анализ того, как определяются меры денежной политики государства. Критика Лукаса делает очевидным — и ожиданиям не нужно быть совершенно «рациональными», чтобы критика была уместной — что агенты будут отвечать по-разному на определённые импульсы, в зависимости от того, какой процесс их генерирует. Нет возможности уклониться, поэтому, от необходимости рассматривать политический режим, в рамках которого происходит инфляция, и различные способы, которыми агенты адаптируются к нему.

Литература о высокой инфляции действительно, фактически, отражает режимную зависимость поведения людей. В этой главе мы будем смотреть на логику и качественные следствия двух отчётливых «семей» простых моделей высокой инфляции. (Более формальное изложение содержится в Приложении.) Обе группы моделей включают в себя черты, которые являются специфическими для режимов высокой инфляции, и которые очевидным образом отличаются от инфляционных моделей более раннего поколения.[2] Таким образом, модели, ведущие своё происхождение от количественной теории денег, как правило, предполагают, что центральный банк пассивно удовлетворяет бюджетные спросы, между тем, как «немонетарные» модели структуралистского происхождения сосредоточиваются на эффектах цен или практик установления заработных плат, основанных на запаздывающей индексации. Этот избирательный подбор существующей литературы об инфляции задуман как введение в наше более подробное обсуждение государственных политик, поведения, касающегося ценообразования, и выборов портфелей в условиях высокой инфляции, которое следует далее, с главы 3 по главу 6.

ИНФЛЯЦИОННЫЙ НАЛОГ

Бюджетное ограничение государства

Связь между бюджетными дефицитами и ростом денежной массы может быть сильной или слабой.[3] Готовность, с какой общественность абсорбирует государственный долг, устанавливает ограничения на кумулятивные дефициты, которые можно обслуживать без займов из центрального банка (сравнитеМакКаллум, 1984). Но внутри этих ограничений, в странах с хорошо развитыми финансовыми рынками, где предполагаемые заимодавцы сохраняют доверие к платежеспособности правительства, текущим дефицитам и текущим изменениям объёмов денежных фондов вообще нет необходимости соответствовать друг другу. Центральный банк сохраняет способность выбирать объём государственных ценных бумаг в своём портфеле, и он может также варьировать размер кредита, который он предоставляет банковской системе. В таких обстоятельствах — со всем необходимым вниманием к межвременным ограничениям — традиционное острое разграничение между монетарными и фискальными политиками продолжает сохраняться.

Ничего подобного не происходит в нестабильных экономиках, даже при первом приближении. Здесь, государство обычно не имеет большего доступа к рынкам капитала, и, тем не менее, оно не может воздержаться от того, чтобы занимать деньги. На пределе, центральный банк становится единственным готовым приёмщиком государственных облигаций в значительных объёмах, так что дефицит рутинно монетизируется. Центральным банкам недостаёт инструментов, чтобы компенсировать более чем на очень короткие периоды времени монетарную экспансию, которую они производят посредством своих кредитов, предоставляемых ими государству. Более того, центральные банки сами, по обыкновению, генерируют большие «квази-бюджетные» дефициты, через процент на их собственные пассивы, которые держат банки, через продажу иностранной валюты при множественных валютных курсах или через предоставление повторных скидок в тех случаях, когда погашения долга всерьёз не ожидают. Таким образом, типичная картина такова, что невозможно провести чёткой линии между фискальной и денежной политикой. Не только центральные банки удовлетворяют спросы государственных казначейств, они также служат как «вне-бюджетные» каналы для трансферов ресурсов различным группам.

Эти стилизованные факты предполагают стратегическое упрощение для моделирования бюджетного ограничения государства (сравните Раздел А1 в Приложении). Простая монетарно-фискальная модель высокой инфляции предполагает, что государство одалживает только у центрального банка и, наоборот, что центральный банк не вовлекается ни в какие другие транзакции помимо финансирования государства через выпуск денег. Вследствие этого, дефициты[4], автоматически, увеличивают объём основы денежной массы, и они являются также единственным источником создания денежной массы. Эти модели часто принимают реальные дефициты за определённые извне определённые количества; фактор случайности, поэтому, происходит от дефицита к скорости роста денежной массы. Как следствие, деньги являются «пассивными» не только в отношении изменений в фискальными политиками, но также в отношении изменений ценового уровня (Сарджент и Уаллас 1973 а; Сарджент, 1977).

Условие, которое определяет предложение денег, можно, тогда, подытожить очень просто: в каждый момент времени, реальная стоимость номинального увеличения денежной базы (сеньораж) должен соответствовать избытку реальных государственных трат над денежными поступлениями. В продолжительных временных репрезентациях, это означает (сравните раздел А1 Приложения):

(1) ,

где и измеряют номинальный и реальный дефицит, соответственно, и является временной производной фонда основных денежных средств.

Равносильно выражение:

(2) (А6)[5] ,

где обозначает реальный фонд основной денежной массы ( является его временной производной), обозначает уровень инфляции, а означает пропорциональный уровень увеличения номинального количества основных денежных средств.

Таким образом, показатель роста основных денежных средств равен коэффициенту реального дефицита реального объёма денежных фондов.[6]Общийсеньораж можно разложить на изменение реального объёма основных денежных фондов и на потерю покупательной способности существующего денежного фонда из-за ценовой инфляции. Этот последний компонент сеньоража интерпретируется как «инфляционный налог»: держатели не приносящего процентов долга (основной денежный фонд) терпят капитальные потери, если цены поднимаются; если реальный денежный фонд должен оставаться неизменным, агенты должны «покупать» у центрального банка номинальные деньги за одну и ту же реальную стоимость; они, таким образом, уступают контроль над реальными ресурсами, которые передаются государству. В монетарно-фискальном анализе высокой инфляции, увеличения цен происходящим от потребности государства собрать этот инфляционный налог.

Завершение модели: от денег к ценам.

Наипростейшие и лучше всего известные модели инфляции начинаются с предпосылки о том, что естественным подходом к объяснению уменьшения стоимости денег является концентрация на предложении и спросе на деньги. Их основные элементы, вследствие этого, следующие (сравните Приложение, раздел А2):

(i) функция предложения денег. Мы делаем это допущение, чтобы отразить политические решения, которые подытожены здесь в стоимости бюджетного дефицита.

(ii) функция спроса на деньги, относящая желаемые объёмы реальных балансов наличности к реальному доходу и номинальной процентной ставке.[7] Допуская, что «среднее состояние ожиданий», релевантное для принятия решений относительно спроса на деньги можно совершенно недвусмысленно определить, и если уравнение Фишера истинно, номинальная процентная ставка разлагается на воспринятую реальную процентную ставку и соответствующий уровень инфляции, который, как ожидается, будет преобладать до следующего пересмотра планов. То есть:

(3) (А7) ,

где и обозначают реальный доход и процентную ставку exante, тогда как означает ожидаемый уровень ценовой инфляции.

(iii) уравнение баланса портфеля, выражающее условие, заключающееся в том, что экономика будет в таком состоянии, что люди охотно держат деньги.

Условие баланса портфеля не делает, само по себе, данную систему законченной. Чтобы вывести закономерность для уровня цен мы должны сделать несколько дополнительных допущений. Уравнения (1) и (3) иногда прилагаются к модели роста, которые определяют реальный доход и процентную ставку от исключительно «реальных» факторов, независимо от поведения номинальных переменных. Результатом является «дихотомия»: модель представляет отношение между деньгами и ценами, в которое реальные количества входят просто как параметры.

В этом классе моделей, по этой причине, деньги не только «нейтральные», но «сверхнейтральные», напр., показатель инфляции относительно устойчивого состояния экономики не влияет на реальный доход относительно устойчивого состояния экономики или на доход с капитала. Здесь, конечно, мы не принимаем во внимание возможность (которую много подчёркивали в подобных контекстах в 1960-х гг.) того, что инфляция может привести к перемещению замещения от денег к реальному капиталу. Насколько нам известно, этот «эффект Тобина» не был подтверждён эмпирически, тем не менее, и он не играл никакой роли в обсуждении высокой инфляции.[8]

Имея дело с высокими инфляциями, номинальную – реальную дихотомию часто рационализуют менее формально, доказывая, что движения реального дохода и реальной процентной ставки являются величинами второго порядка по сравнению с изменениями уровня и показателя изменения цен (сравните Каган, 1956). Это кажется довольно разумным, если единственным, что мы хотим получить от теории инфляции является первое приближением пройденного пути номинальных цен за периоды некоторой протяжённости. Но модели того типа Кагана слишком простые, чтобы вообще быть пригодными для объяснения краткосрочных движений уровня цен. И, если мы заинтересованы также в реальных следствиях высокой инфляции, то тогда этот способ рассуждения допускает опущение данной проблемы целиком.

Ценовые ожидания и динамика спроса на деньги.

Один элемент данной динамики отсутствует, без него мы не сможем идентифицировать набор последовательностей ценовых уровней, который сообразовался бы с данной фискальной политикой. Показатель инфляции, который генерирует достаточную прибыль от сеньоража, чтобы финансировать дефицит, зависит от спроса на деньги, который, в свою очередь, варьируется с инфляционными ожиданиями. Несмотря на то, что фискальный дефицит является единственной экзогенной, заставляющей инфляцию набирать обороты, переменной данной системы, путь уровня цен будет зависеть от того, как формируются прогнозы.[9]

Спрос на деньги и инфляционные стабильные состояния.

У нас нет незыблемых оснований утверждать, что агенты формируют свои ожидания определённым образом, независимо от текущего контекста и от экономической истории. Однако «разумные» ожидания должны удовлетворять некоторым минимальным условиям последовательности. Одним таким условием является то, что, если экономика установилась в (детерминистическом) относительно устойчивом состоянии, ожидаемые значения релевантных переменных совпадают с фактическими значениями. Как рациональные, так и адаптивные ожидания имеют это свойство. Как только данное условие соблюдено, характеристики относительно устойчивых состояний экономики не зависят от специфической схемы ожиданий.

Чтобы инфляция была в стабильном состоянии, объём реальных балансов, потребных при рассматриваемом уровне инфляции, должен быть таковым, чтобы принести государству инфляционный налог, равный (фиксированному) государственному дефициту. То есть:

(4) ,

Настоящая теория не специфицирует серьёзных ограничений, касающихся формы функции спроса на деньги.[10] Из-за большого количества спецификаций функции спроса на деньги, (4) будет подразумевать существование множественных относительно устойчивых состояний экономики. Поскольку «основа» инфляционного налога, , уменьшается с уровнем показателя инфляции, может случиться так, что определённый поток дохода можно будет закрепить на различных постоянных уровнях инфляции. Возможно, поэтому, что экономика может попасться в «инфляционную ловушку» с уровнем инфляции, который выше, и, возможно, гораздо выше, чем минимальный уровень инфляции, которого будет достаточно, чтобы финансировать тот же дефицит.

Знать, что спрос на деньги является убывающей функцией (ожидаемой) инфляции не достаточно, чтобы сообщить нам количество локальных максимумов и минимумов функции дохода от инфляционного налога, или, по этой причине, количество альтернативных устойчивых состояний. Функции спроса на деньги, обычно обнаруживаемые в литературе, подразумевают единственный максимум функции инфляционного налога. Соответствие любому фискальному дефициту меньше, чем максимальный инфляционный налог, который можно было бы собрать, вследствие этого будет два возможных относительно устойчивых состояния экономики, каждое из которых находится на каждой ветви «кривой Лаффера». Среди функций спроса на деньги, которая даёт этот результат, наиболее популярной является та, которая годы назад предложена Каганом, и которая показывает, что реальные балансы убывают экспоненциально с инфляцией.

Эта функция много использовалась в эмпирической работе, проделанной в различных странах и в разные периоды времени. Всё-таки, эмпирическое подкрепление не является настолько сильным, чтобы оправдать «выведение» из неё кривой Лаффера. Сомнения относительно её истинности возникают, в особенности, при очень высоких уровнях инфляции, когда кажется, что она переоценивает снижение спроса на деньги (сравните Истерли и Шмидт-Хеббель, 1991; Ахумада, 1991). Однако очень трудно извлечь ясные свидетельства, касающиеся того, какого поведения должно ожидать в гипотетически относительно устойчивом состоянии экономики от фактических последовательностей наблюдений за высокой инфляцией.

Некоторые эмпирические исследования находят модель кривой Лаффера в данных об инфляционном налоге (напр., Эдвардз и Тебеллини, 1991). В других исследованиях картина менее ясная. Савастано (1990) докладывает, что в некоторых странах Латинской Америки с высокой инфляцией кривые наблюдаемого инфляционного налога смещаются со временем вниз; контролируя этот эффект, становится тяжелее идентифицировать определённый максимум кривых. В каждом случае, последовательные кривые выглядят как плоские при чрезвычайно высоких уровнях инфляции. Хейман (1991) и Ахумада и прочие (1992) находят подобное поведение кривых инфляционного налога в Аргентине.[11] Этот эффект временной тенденции достаточно сильный, чтобы нельзя было утверждать, что наблюдения поздних 1980-х гг. не находятся на «плохой стороне» кривой Лаффера.

Настоящая ситуация представляется таковой, что большинство экономистов имеют довольно-таки сильную априорную веру в свойства кривой Лаффера, но далеко не ясно, позволит ли нам действительный отчёт о высоких инфляциях и гиперинфляциях украдкой взглянуть на «дальнюю сторону» данного предмета.[12]

Динамика ожиданий.

В анализе стабильного состояния той его разновидности, с которой мы только что имели дело, формирование ожиданий игнорируется. То, как ожидания формируются, становится решающим, как только мы обращаемся к подлинным вопросам динамики ожиданий и спрашиваем, например, будет ли данная система приближаться к относительно устойчивому состоянию экономики, и, если будет, к какому из стабильных состояний и каким путём. Это не эзотерические вопросы. Экономики, действительно находящиеся в условиях высокой инфляции не «переключаются на счёт раз» от одного пути относительно устойчивого состояния экономики на другой. Динамические вопросы, такие как: «Что будет наиболее вероятным ответом цен на государственные политические заявления?» — возникают всё время.

Полезно начинать с разграничения «опережающих» и «запаздывающих» схем ожидания. Если агенты имеют прогнозы первого типа (которые могут быть, а могут и не быть «согласующимися с моделью»), [13] изменение в ожидаемой последовательности будущих дефицитов немедленно встраивается в инфляционные ожидания. Если процентная эластичность спроса на деньги высокая, воздействие на текущие цены будет сильным. С запаздывающими ожиданиями, наоборот, ожидаемая инфляция вычисляется как стабильная функция предыдущих данных (что в особом случае адаптивных схем включает в себя только сами значения уровня инфляции). В этом случае, изменение в политическом режиме бывает отражённым в спросе на деньги только с некоторым опозданием, после того, как оно произвело действительный эффект на наблюдаемые переменные.

Но манера, в которой инфляционные ожидания формируются, может порождать весьма сложные типы динамики уровня цен даже в рамках данного политического режима. Модели инфляционного налога обычно допускают множественность путей, по которым следуют цены, совместимых с постоянным реальным дефицитом. Их решения — решения дифференциальных уравнений, таких, как уравнение (2) — зависят от «изначальных условий», которые не специфицированы в рамках самой данной модели. Свойства стабильности систем с двумя инфляционными стабильными состояниями много анализировали и обсуждали в недавней литературе. Они, как оказалось, различаются в зависимости от допущений, сделанных относительно того, как агенты формируют свои ценовые прогнозы. Что касается адаптивных ожиданий, уровень инфляции приближается местно к низкому (и предпочтительному) относительно устойчивому состоянию экономики, если коэффициенты адаптации и эластичность спроса на деньги процентной ставки достаточно малы. Совершенное предвидение, с другой стороны, подразумевает, что «плохое» устойчивое состояние повлечёт за собой бесконечное число путей развития инфляции, тогда как «хорошее» устойчивое состояние является нестабильной точкой (сравните Приложение, разделы А2.1 и А2.2).

Тем не менее, анализ стабильности в моделях совершенного предвидения является довольно-таки скользким предметом. В мире запаздывающих ожиданий, изначальные условия определяются историей данной системы; решая модель, мы знаем, исходные условия, с которых начинается данная экономика. Никаких таких допущений мы сделать не можем, если имеет место совершенное предвидение. Вместо этого, решение будет зависеть от того, как агенты координируют свои ожидания на одном из возможных путей. Этот выбор является вневременным: по логике данного аргумента, экономика всегда была и всегда останется на данном пути (именно по этой причине упражнения «приводящие в беспорядок» решения совершенного предвидения являются, фактически, противоречащими самим себе). Определяющим критерием для выбора отдельного решения из набора допустимых решений является дефицит чего-либо. Мы также не можем утверждать, что все эти решения являются взаимозаменяемыми. В нашем отдельном примере, «нестабильное» низкоинфляционное устойчивое состояние могло бы рассматриваться либо как «естественное» решение, уникальным образом определяющее путь уровня цен для данного дефицита, либо как просто один член бесконечного набора равновозможных исходов, каждый из которых будет иметь равную нулю вероятность того, что мы будем наблюдать именно его. Значение этих промежуточных моделей интерпретации движения действительных экономик проявляется как неопределённое.[14]

Более того, динамические решения оказываются весьма чувствительными к точным спецификациям этих моделей в таких аспектах, как скорость приспособления спроса на деньги к его «желаемому» уровню, степень гибкости цен сила эффектов фискального запаздывания и точная природа связи между монетарной и фискальной политиками (сравните, например, Сарджент и Уаллас 1973 b; Эванс и Йарроу 1981; Бруно 1989; Бруно и Фишер 1990; Кигель 1989; Канавезе и Хейман 1989, 1991; Эскуде 1989).

Рассмотрим, например, ещё раз нестабильность низконфляционного рыночного равновесия в простом случае совершенного предвидения. Оно опирается, довольно парадоксальным образом, на допущение о том, что монетарные политические меры не могут или не будут использоваться, чтобы расширить предложение денег за грань бюджетных требований. При относительно устойчивом состоянии экономики с низкой инфляцией, прибыль от инфляционного налога увеличивается с уровнем инфляции, тогда как она уменьшается при «плохом» стационарном решении. Если первоначальное условие оказывается в районе между этими двумя точками, отклонение от относительно устойчивого состояния экономики с низкой инфляцией означает, что реальный спрос на деньги «должен» упасть, чтобы компенсировать избыток инфляционного налога над данным дефицитом (чтобы удовлетворить уравнению (2)). Инфляция будет набирать обороты не потому, что государство собирает недостаточную прибыль от инфляционного налога, но потому что оно получает её слишком много. Предпочтительная стационарная точка была бы стабильной, если бы Центральный банк проводил более экспансивную денежную политику (напр., путём покупки частных активов), так что общий сеньораж был бы больше, чем дефицит.[15] Динамика этих моделей зависит, конечно, точно в такой же мере от того, какие допущения делаются относительно поведения государства, так и от того, какие допущения мы делаем относительно поведения общества. Что власти будут настаивать, не мытьём, так катаньем (i) сохранять дефицит абсолютно постоянным, не больше и не меньше определённого им значения и (ii) монетизировать в точности этот дефицит, не больше и не меньше данного значения, —едва ли может быть более правдоподобная политическая стратегия, которую только можно вообразить.

Таким образом, монетарно-фискальные модели этого семейства воплощают мнение о том, что монетизация дефицитов ускоряет высокие инфляции, но они не подразумевают никакого уникального попериодного соотношения между уровнем инфляции и размером дефицита. При условии, что существует множество путей инфляции, на которых прибыли от сеньоража могли бы соответствовать данному дефициту бюджета, и что для каждого такого пути последовательность денежных инъекций различная, мы можем вновь обрести независимую роль монетарной политики. Даже ограниченная тем, чтобы финансировать экзогенный дефицит, денежная политика могла бы служить тому, чтобы ставить экономику на предпочтительный рыночно-равновесный путь (сравните Бруно и Фишер 1990). Если, обращаясь к обсуждаемому нами случаю, государство объявило бы о последовательности денежных инъекций, которая сообразуется только с низкоинфляционным устойчивым состоянием, агенты частного сектора, наделённые совершенным предвидением, не имели бы другого выбора, как только произвести рыночное равновесие низкой инфляции. Беда в том, что, чтобы использовать денежное правило для закрепления ожиданий, государство должно быть в состоянии заранее сформулировать свою политику. Однажды увязнув в синдроме высокой инфляции, сделать это, фактически, невозможно для государства.

Инфляционный налог и регулярные налоги.

Поучительно смотреть на инфляцию как на налог на денежные балансы. Каждый раз, как поднимаются цены, реальная стоимость денег, которые находятся на руках у людей, падает. Право печатать деньги без обеспечения, в самом деле, позволяет государствам присваивать реальные ресурсы. Но данное суждение не следует преувеличивать. «Инфляционный налог» отличается от прочих источников получения прибыли государством в нескольких важных отношениях. Эти различия встроены в концептуальный опыт, являющийся подоплёкой моделей инфляции. В случае с регулярными налогами, мы обычно имеем дело с функцией прибыли, которая включает в себя размер налогообложения в качестве независимой переменной. Власти заранее устанавливают ставки налогообложения и собирают налоговые поступления, каким бы ни был, впоследствии, их размер в результате варьирующейся благодаря эндогенным факторам базе налогообложения. В монетарно-фискальных моделях дело обстоит прямо противоположным образом: уровень инфляции является эндогенным, тогда как объём прибылей, получаемых государством благодаря сеньоражу, считается экзогенной переменной.

С точки зрения формальной логики, это не единственная форма, которую может принимать налог на денежные балансы. Рассмотрим, например, случай государства, которое выпускает деньги Гезелля, т.е., валюту, с указанной на ней датой, чья номинальная ценность падает со временем с заранее определённой скоростью. В этом эксперименте, налог представлен явно, и его показатель законодательно установлен как в случае с любым другим налогом. Если бы у государства была фиксированная (и достижимая) цель по получению некоторой прибыли благодаря данному налогу, оно могло бы контролировать ставку так, чтобы получить этот доход, оставаясь на «хорошей» ветви кривой Лаффера. В этом гипотетическом окружении, власти будут вести себя как «лидеры» для частных ожиданий, и налоговая база будет определяться на основе знания заявленной государстве ставки налогообложения. По контрасту, в моделях инфляции, как правило, делается допущение о том, что меры денежной политики «следуют» общественному выбору того, как много держать в своих портфелях реальных денежных балансов. Если, например, агенты ожидают уровень инфляции на «дальней стороне» кривой Лаффера, власти будут, предположительно, обеспечивать рост денежной массы, который примирит эти ожидания.[16] Высокие инфляции не были редкостью в этом веке. Но явно представленные налоги на деньги, действительно, необычны. Фактически, мы вообще их не замечаем. Тем не менее, мы не стали бы ожидать, что государства систематически будут выбирать инфляцию, если бы у них был такой выбор, если бы выбор, касающийся извлечения прибыли из денег был бы частью просчитанного и осознанного решения по определению годового бюджета. Фактически, относительно инфляционных налогов решения принимаются не таким же тщательно спланированным образом и не в том же собрании, что относительно регулярных налогов; у них также не будет тех же самых последствий. Вековой образ инфляции как формы государственного финансирования, к которой государство прибегает в «чрезвычайных обстоятельствах», хорошо соответствует нестабильным, высокоинфляционным экономикам. Что характеризует их, так это продуманно мощные давления на бюджет со всех направлений и неспособность государств проводить линию, касающуюся последовательной налоговой политики перед лицом великого множества необходимостей бюджетных расходов, которые поражают бюджет раз за разом. Денежное финансирование подходит этим условиям, потому что оно является особенно гибким путём поднять прибыль. Инфляция позволяет государствам справляться, до известной степени, с внезапными изменениями регулярных прибылей, требований государственной казны или спроса на общественный долг. Сеньораж является резидуальным источником прибыли; высокая степень использования этого источника прибыли непременно будет отражать лежащую в основе фискальную нестабильность.

С аналитической точки зрения, вышесказанное имеет несколько следствий. В экономиках с высокой инфляцией, денежная политика, действительно, является пассивной. Монетарные власти не способны закрепить на определённом уровне ожидания частного сектора. Вследствие этого, драматические подгоняемые ожиданиями движения цен будут происходить с гораздо большей вероятностью, чем в экономиках со стабильным монетарным режимом. Модели, которые рассчитывают пути устойчивого состояния инфляции как происходящие из предсказуемых бюджетных дефицитов, не дают теории инфляции, на которую можно было бы положиться в этом контексте. Они, возможно, предлагают полезный инструмент для анализа некоторых аспектов инфляционного процесса, но их не следует принимать буквально. Они, в особенности, вводят в заблуждение, когда доходит до понимания последствий инфляции.

Государственные долги и неприятная арифметика.

Базовую монетарно-фискальную модель можно развить некоторым числом способов. Один из них — заново признать некоторое долговое финансирование государственных дефицитов, но с верхним пределом, отмеченным тем, как много государственной задолженности абсорбирует рынок (как говорится в статье Сарджента и Уалласа 1981). Тот факт, что прибыль от инфляционного налога имеет высший предел, можно использовать, чтобы рационализировать существование этого ограничения для одалживания денег государством, Если, именно, текущий дефицит близок к максимальной прибыли от инфляционного налога устойчивого состояния, и не ожидается, чтобы он уменьшился в будущем, общественность будет отказываться покупать дополнительные выпуски облигаций, поскольку любое дальнейшее увеличение долга повлечёт за собой несостоятельность государства.Это может быть одной из причин, по которой рынок государственного долга, в большинстве случаев, столь мал в экономиках с высокой инфляцией (сравните глава 4, далее). Отметьте следствие данного явления: государства, которые находятся близко к пределу того, что может дать прибыль от инфляционного налога, также непременно обнаружат, что никаких других источников финансирования для них больше не открыто.

Результатом существования этого потолка того, что абсорбирует рынок, является компромисс между настоящей и будущей денежной экспансией. До тех пор, пока фонд находящихся в обращении облигаций остаётся ниже этого потолка, текущий бюджетный дефицит не ограничивает центральный банк. У него есть свобода решать, насколько большую часть этого дефицита он монетизирует. Небрежная фискальная политика может, тогда, сосуществовать в течение некоторого времени с суровой денежной политикой. Но, между тем, как взятие в долг денег сегодня откладывает монетизацию, оно это делает за счёт увеличения государственного долга, за который нужно будет выплачивать процент. Когда долг достигает потолка, у центрального банка не будет другого выбора кроме покупки облигаций, которые рынок более не будет абсорбировать. В этой точке не только первичный дефицит, но также и дополнительное бремя процента должно будет финансироваться посредством сеньоража.

Постоянный показатель инфляции, ассоциируемый с данным исходным дефицитом, будет, затем, увеличиваться, потому что центральный банк кончает созданием большей денежной массы, чем если бы от просто финансировал исходный дефицит в каждый период времени.[17] Более того, когда государство переходит к одалживанию денег без реалистической перспективы будущей корректировки мер фискальной политики, спрос на деньги непременно упадёт таким образом, что это создаст инфляционные давления на цены даже до того, как фактическая монетизация дефицита начнёт осуществляться.[18] Это ещё раз освещает суждение о том, что, с опережающими ожиданиями, текущий уровень цен зависит от всей ожидаемой последовательности мер денежной политики. Таким образом, ожидаемые сдвиги в фискальном дефиците могут оказать свои действия заранее (смотрите Флад и Гарбер 1980; Бентал и Экстейн 1988), и фонд государственных облигаций может иметь либо сильное, либо незначительное влияние на цены, в зависимости от того, ожидает ли общество, что государство будет обслуживать долг благодаря монетизации в будущем или благодаря повышению налогов (сравните Аийагари и Гертелер, 1985).

Когда модель закрытой экономики «открывается», мы находим новые неприятные использования для монетаристской арифметики. Продажа иностранных резервов центральным банком эквивалентна ограничительной операции открытого рынка; ограничение таких политических мер устанавливается имеющимся в наличии фондом активов, который может быть поставлен на рынок. Рассмотрим случай, когда власти в одно и то же время искусственно поддерживают обменный курс и, не найдя рынка на облигации, монетизируют дефицит. Медленно сползающий фиксированный курс национальной валюты может держать инфляцию на низком уровне в течение некоторого времени. Но, если займы центрального банка государству заставляют внутренний кредит повышаться быстрее, чем номинальный спрос на деньги, резервы иностранной валюты упадут. В некоторой точке противоречивое сочетание политических мер становится невозможно поддерживать, обменный курс становится необходимым отпустить, и инфляция будет, тогда, ускоряться.

Неприятный вывод в этом случае заключается в том, что государство должно достаточно повысить сеньораж в среднем, чтобы покрыть свой средний дефицит. Управление обменным курсом может обеспечить некоторую гибкость в том, что касается расчёта времени для введения инфляционного налога, но он не может[19] модифицировать его «перманентную» ценность (сравните Родригез 1978). Эта линия анализа может быть продвинута далее посредством позволения опережающим агентам развязать «спекулятивные атаки» на официальные резервы и, таким образом, ускорить коллапс не могущего быть поддерживаемым фиксированного курса (напр., Кругман 1979; Флад и Гарбер 1984). Тем не менее, прочие развития теории распространили это вызывающее досаду обстоятельство на модели с двойными рыночными равновесиями (Савастано 1992) и на модели систем множественных обменных курсов (Лизондо 1987; Харас и Пинто 1989).

Подводя итог, введение некоторой ограниченной автономии на денежную политику не оказывает большого влияния на интерпретацию инфляционного процесса как фискального по происхождению, но оно действительно ослабляет связь между уровнем инфляции и бюджетным дефицитом в краткосрочной перспективе. Монетарно-фискальные модели, которые пытаются ухватить динамику предложения и спроса денег, произведённую взаим