Что отец дает детям?

Хотя научная литература об отцовстве огромна, ключе­вой международной фигурой в этой области знания, безус­ловно, является психолог Майкл Лэм (в настоящее время профессор Кембриджского университета). Кроме многочис­ленных собственных исследований, он опубликовал четыре издания антологии «Роль отца в развитии ребенка» (The Role of the Father in Child Development, 1976, 1981, 1997, 2004), содержащей большие статьи (каждый раз существен­но обновленные или написанные заново) с обзорами основ­ных исследований по этой тематике. Сравнение вышедших

в разные годы сборников и вступительных статей Лэма и его соавторов (Lamb, 1997; Lamb, Tamis-Lemonda, 2004; Day, Lamb, 2004) показывает эволюцию и современное состоя­ние этой области знания.

Первые два издания вышли в период, когда существенное влияние отцов на формирование своих детей, особенно дево­чек, вызывало у специалистов большие сомнения. Авторы об­зоров доказали, что отцы играют определенную роль в жиз­ни ребенка и влияют, хорошо или плохо, на его развитие. К 90-м годам эти мысли уже не вызывали сомнений, формы и степени отцовского влияния стали обсуждаться более кон­кретно. В последнем, четвертом, издании на первый план вы­шли вопросы теории и методологии; им также посвящен спе­циальный сборник «Концептуализация и измерение отцов­ской вовлеченности» (Conceptualizing..., 2004).

В отличие от эволюционной психологии, пытающейся объяснить различия отцовских и материнских практик из­начальными и, предположительно, неизменными законами полового отбора, социальная психология и психология раз­вития заинтересованы в конкретных отцовских практиках и в том, как их можно улучшить. Оказалось, что здесь многое меняется.

Хотя по степени своей родительской вовлеченности (ее индикаторы — заинтересованность, доступность и ответст­венность) отцы существенно уступают матерям, проводя меньше времени с детьми (в полных семьях, где матери не ра­ботают, отцы тратят на непосредственное общение с детьми вчетверо меньше времени, чем матери), уровень отцовской заботы и внимания неуклонно повышается. Однако это про­исходит значительно медленнее, чем многие думают, и зави­сит от макросоциальных условий и структуры семьи.

Происходят закономерные сдвиги в содержании самой отцовской роли. Описания степени доступности отцов не от­вечают на вопрос, что именно и почему отцы делают. Крите­рии «хорошего» и «плохого» отцовства исторически меня­лись и продолжают меняться. В противоположность старым представлениям о единой «отцовской роли», современные исследователи считают, что отцы выполняют много разных

ролей, которые не обязательно противоречат друг другу. Для того чтобы оценить успешность отца, нужно учитывать все многообразие его родительских практик, с учетом экологии и возраста ребенка. Например, в 1980-х годах было установ­лено, что хотя матери играют с маленькими детьми больше, чем отцы, материнские игры кажутся продолжением опеки, тогда как отцовские игры более активны и дают ребенку больше самостоятельности, что может плодотворно влиять на развитие ребенка. Но эти различия не следует преувели­чивать: на самом деле и отцы, и матери, играя с детьми, поощ­ряют их исследовательскую деятельность и развитие, то есть они воздействуют на ребенка в одном направлении (Day, Lamb, 2004). Современное понимание отцовских ролей при­знает наличие существенных вариаций в действиях одного и того же отца и между отцами. Большинство индивидуаль­ных отцов принимают на себя многочисленные семейные ро­ли (кормильца, товарища по играм, опекуна и т. д.), но для разных отцов эти роли неодинаково важны.

Много исследований посвящено тому, какое влияние отцы оказывают на своих детей и как оно осуществляется. Ранние корреляционные исследования часто сводились к установле­нию корреляций между психологическими свойствами отца и свойствами сына, прежде всего степени их маскулинности (предполагалось, что отец служит для сына ролевой моделью). К удивлению исследователей, такой связи часто не обнаружи­валось. Но если отец не делает мальчика мужчиной, в чем про­является его влияние? Это побудило поставить вопрос: почему мальчики должны стремиться быть похожими на своих отцов? Вероятно, потому, что собственные отцы им нравились и вза­имоотношения с ними были теплыми и положительными. Пос­ледующие исследования показали, что качество отношений ме­жду отцом и сыном, отцовское тепло действительно важнее, чем степень отцовской маскулинности. Иными словами, свой­ства отца как родителя важнее, чем свойства отца как мужчины. Однако с этим не все согласны, некоторые психоло­ги (Biller, 1993; Biller, Trotter, 1994) продолжают настаивать на решающем значении различия материнских и отцовских ро­лей, выводя из их размывания трудности современного брака.

Может быть, роль отца можно понять через его отсутст­вие? Дети, растущие без отцов, особенно мальчики, часто испытывают трудности с формированием полоролевых уста­новок и тендерной идентичности, а также имеют проблемы со школьной успеваемостью и психосоциальной адаптацией (агрессивность). Но снова возникает вопрос: дело в отсутст­вии отца или в каких-то других, связанных с этим момен­тах? Характерны ли эти проблемы для всех мальчиков, рас­тущих без отца, или только для некоторых, каких именно и почему? Сначала все объясняли отсутствием мужской ро­левой модели, без которой не может сложиться маскулин­ность. Но многие мальчики, растущие без отцов, обходятся без этих трудностей. Уже в 1980-х стали появляться более сложные исследования того, как развод и безотцовщина влияют на детей.

Американский психолог Мэвис Хизерингтон с сотрудни­ками, изучив около 1 400 разведенных семей и больше 2 500 детей (Hetherington, Kelly, 2002), установила, что негатив­ный эффект зависит от целого ряда обстоятельств. Во-пер­вых, отсутствие второго родителя увеличивает бытовую и психологическую нагрузку на оставшегося (не с кем оста­вить ребенка), что может сделать его менее эффективным. Психологически дети легче переносят развод, если у них со­храняются хорошие отношения с обоими родителями. Во-вторых, финансовые потери: доход одиноких матерей обыч­но меньше, чем у семьи с двумя родителями. В-третьих, эмо­циональный стресс, чувство социальной изоляции, потери части общих друзей. В-четвертых, дети часто переживают психологическую травму: ребенок думает, что бросили не только и не столько его мать, сколько его самого, это подры­вает его самоуважение. Наконец, разводу обычно предшест­вуют и сопутствуют мучительные конфликтные ситуации, враждебность и т. п. Короче, издержки безотцовщины могут объясняться не отсутствием отца как ролевой модели, а мно­гими другими обстоятельствами.

Неоднозначны и психологические последствия развода. Одни исследования, в том числе метаанализ 67 работ, опуб­ликованных в 1990-х годах (Amato, 2001), и книга Джудит

Уоллерстайн, изучавшей свыше 130 «детей развода» на про­тяжении 30 лет (Wallerstein et al., 2001), утверждают, что его отрицательные последствия неискоренимы и дети разве­денных родителей, как правило, имеют больше проблем с ус­певаемостью, психологическим благополучием, образом «Я» и общением, причем часть этих трудностей сохраняется и в период взрослости. Другие авторы полагают, что долго­срочный вред развода преувеличен. По данным Хизеринг­тон, свыше 75% изученных ею «детей развода» в конечном счете выросли не менее благополучными, чем дети из полных семей. Лично мне это мнение кажется более убедительным. С социально-педагогической точки зрения, наиболее пер­спективными выглядят исследования собственно отцовских практик, прежде всего — положительной отцовской вовлеченности. Дети активно вовлеченных отцов отличают­ся повышенной когнитивной компетентностью, повышенной эмпатией, менее стереотипными взглядами и более интер-нальным локусом контроля (Pleck, 1997). По словам амери­канского государственного сайта «Важность отцов для раз­вития здоровых детей» (The Importance of Fathers..., 2007), ссылающегося на специальные исследования, дети, имеющие вовлеченных, заботливых отцов, лучше учатся, имеют более высокий IQ, лучшие лингвистические и когнитивные спо­собности. Дети таких отцов лучше подготовлены к школьно­му обучению, более терпеливы и легче переносят связанные со школьным обучением стрессы и фрустрации. Активное отцовство благотворно сказывается и на учебной деятельно­сти подростков. Например, в 2001 г. Министерство образо­вания США установило, что у детей высоко вовлеченных биологических отцов вероятность получать преимуществен­но высшие оценки повышается на 43%, а вероятность пере­экзаменовки снижается на 33%. У детей заботливых отцов больше шансов на эмоциональное благополучие, они уверен­нее осваиваются в окружающем мире, а когда подрастают — имеют лучшие отношения со сверстниками. Наличие отца и его активное участие в воспитании способствуют повыше­нию у ребенка уверенности в себе, что в дальнейшем облег­чает им общение со сверстниками.

Для ребенка важно иметь семью не просто с двумя роди­телями, а с хорошими родителями. Тщательное исследование 1116 пар пятилетних близнецов и их родителей выявило, что чем меньше времени отцы живут вместе со своими детьми, тем больше поведенческих проблем имеют их дети. Но лишь в том случае, когда отцы не замечены в явном антисоциаль­ном поведении. Напротив, чем дольше живут с детьми анти­социальные отцы, тем вероятнее, что у детей будут поведен­ческие проблемы. Дети, живущие с такими отцами, получа­ют «двойную дозу» генетического и средового риска. Развод в таком случае — благо (Jaffee et al., 2003).

К сожалению, конкретные отцовские практики и их эф­фект изучены слабо. Особенно любопытны в этом плане отцовские игры, которым посвящено много специальных психолого-педагогических исследований. Ключевые фигуры в этой области знания — канадский психолог, профессор Монреальского университета Даниэль Пакетт (Paquette, 2004) и американский детский психиатр, профессор Йельского университета Кайл Пруетт (Pruett, 2001). По мнению Пакетта, отцовско-детская игра, особенно силовая возня, более непредсказуема, интенсивна и физически сильнее сти­мулирует ребенка, чем игра с матерью. В ней больше актив­ного взаимодействия, что благоприятствует развитию ког­нитивных способностей и эмпатии и способствует появле­нию у детей сильной привязанности к отцу, даже если он проводит с ними значительно меньше времени, чем мать.

Мужчины любят удивлять детей, временно «дестабилизи­ровать» их, поощряют к принятию риска, учат быть смелыми в незнакомых ситуациях и умению постоять за себя. Напро­тив, матери чаще успокаивают детей. Отцы активнее взаимо­действуют с детьми в качестве компаньонов по играм, отцов­ские игры более действенны, тогда как материнские — вербальны и дидактичны. Поэтому малыши часто предпочитают играть с отцами и вообще — с мужчинами, хотя посторонних мужчин побаиваются. Это делает отца важной фигурой дет­ского развития (Grossman et al., 2002).

Если материнская игра с ребенком большей частью опо­средствуется игрушками, то отец охотно превращает в иг-

рушку и в объект исследования свое собственное тело и тело ребенка. Он не ухаживает за ребенком, а возбуждает, стиму­лирует его, поощряет искать новое и не бояться связанных с этим фрустраций. Характерный пример — обучение ребен­ка езде на велосипеде. После первых неудачных попыток па­пы гораздо чаще мам поощряют ребенка продолжать опыт, для них главное — добиться от ребенка мастерства и умения обходиться без посторонней помощи. Это важно не только для мальчиков, но и для девочек. Недаром среди первых аме­риканских девушек, поступивших в Массачусетский техно­логический институт, оказалось непропорционально много таких, кто в детстве имел тесные отношения с отцами.

Свои критические замечания в адрес ребенка отцы чаще склонны формулировать в более безличной и рациональной форме, подчеркивая механические или социальные последст­вия плохого (неправильного) поведения. Например, «если ты не хочешь делиться своими игрушками, не надейся найти друзей» или «если ты не хочешь делать свою долю работы, не проси меня о помощи», а с более старшим ребенком — «если ты будешь так поступать со своими учителями, ты никогда не найдешь работы». Подобная рациональность и отчужден­ность позволяют отцам выглядеть менее «манипулятивны-ми», чем матери, которые чаще апеллируют к эмоциональ­ным аргументам, типа «если ты меня не слушаешься, значит, ты меня не любишь» или «я тебя разлюблю». «Любить» и «слушаться» не одно и то же.

Чрезвычайно интересная тема — эмоциональная сторона отцовства, или отцовская любовь. Тема эта, конечно, не новая. Обсуждая проблемы родительства, психологи и антропологи всегда учитывали такой фактор, как эмоциональное тепло. Американский антрополог Роналд Ронер еще в 1960-х годах сформулировал концепцию, согласно которой психосоциаль­ное развитие и функционирование ребенка во многом зависят от степени его принятия или отвержения родителями. Роди­тели могут выражать свои чувства к ребенку четырьмя спосо­бами: 1) быть теплыми и внимательными, 2) враждебными и агрессивными, 3) безразличными и небрежными, 4) прояв­лять недифференцированное отвержение (например, ребенок

чувствует, что родители не заботятся о нем и не любят его, хо­тя никаких явных, поведенческих доказательств родительско­го равнодушия или враждебности у него нет). Строго разгра­ничить эти понятия трудно, но за 40 лет работы Ронер сумел собрать большой материал о существующих в этой сфере кросскультурных и иных вариациях (Rohner, 1975; Rohner, Veneziano, 2001). При этом сразу же возникла и проблема осо­бенностей материнской и отцовской любви.

Традиционный канон отцовства выдвигал на первый план такие ценности, как властность и суровость. В описаниях и нормативных образах родительства отцовская власть часто выступает как антитеза и дополнение материнской любви. Од­нако, как было показано выше, реальные родительские практи­ки в эту антитезу не вписываются. С ослаблением отцовской власти и дискредитацией поддерживавших ее телесных наказа­ний она стала и вовсе сомнительной. Эмпирические исследова­ния показали, что отцовская любовь и тепло — гораздо более эффективные средства воспитания детей, чем строгость и те­лесные наказания (Rohner, Veneziano, 2001). Сравнение пове­дения отцов в разных странах и этнических группах показыва­ет, что сама по себе физическая доступность отца значительно менее важна для ребенка, чем его тепло и сочувствие. В некото­рых случаях наличие или отсутствие отцовского тепла пред­сказывает психологическое благополучие подростка даже точ­нее, чем наличие материнской любви (Veneziano, 2003).

От чего это зависит, и как отцовская любовь соотносит­ся с материнской? Исследование репрезентативной выборки американских школьников 7—12-х классов, живущих в семь­ях с обоими родителями (база данных Add Health), выявило, что отношения с отцом оказывают существенное влияние на психологическое благополучие подростка независимо от его отношений с матерью. Вместе с тем отношения подростков с отцами более изменчивы во времени, чем отношения с ма­терями, а изменения в степени удовлетворенности подростка своими отношениями с отцом существенно влияют на его (ее) общее психологическое благополучие. Это доказывает, что отцовское влияние можно изучать и отдельно от мате­ринского (Videon, 2005).

Тем не менее отцовская педагогика не является имма­нентным свойством маскулинности, а ее эффект зависит от множества условий. Двое вовлеченных в воспитание ребенка взрослых лучше, чем один, уже потому, что более разнооб­разные стимулы помогают формированию индивидуально­сти. Если родители принимают по отношению к ребенку ме­нее стереотипные роли, это помогает ребенку усвоить менее стереотипное понимание мужских и женских ролей. Нако­нец, срабатывает семейный контекст: наличие второго роди­теля помогает обоим родителям делать то, что больше импо­нирует им самим, без оглядки на «княгиню Марью Алексевну». Отец может удовлетворять свою потребность в близости с детьми, а мать — делать профессиональную карьеру, не боясь чего-то недодать ребенку. Родители допол­няют друг друга не столько потому, что они персонифициру­ют разные тендерные роли, сколько потому, что у них разные индивидуальности.

Активная отцовская вовлеченность помогает более пол­ной самореализации всех членов семьи. Психологические ис­следования показывают, что высокая отцовская вовлечен­ность существует лишь там, где она желанна и приемлема для других членов семьи. Отец не просто заполняет нишу маску­линности — «мужчина в доме», а проявляет себя как лич­ность. Вынужденное участие в семейной жизни, восприни­маемое как жертва (хотелось бы поработать, но приходится сидеть с ребенком), может быть эффективно при решении бытовых проблем, но психологически оно не вознаграждает­ся. Ребенок не пылесос и не стиральная машина. Точно такие же проблемы будут у женщины, которая жалеет, что жертву­ет ради детей своей профессиональной карьерой.

Отцовские практики и отцовскую заботу нельзя сводить к непосредственному уходу за детьми или общению с ними. Часто здесь присутствует очень важный непрямой эффект. Материальное содержание семьи — не только деньги, но и обеспечение эмоционального благополучия. Эмоциональ­ное состояние матери так или иначе влияет и на ребенка. Ва­жен общий климат в семье. В конфликтной семье дети всегда страдают. Это не всегда можно выразить статистически, но

счастливая семья та, в которой хорошо всем, а не только от­цу, матери или ребенку.

Одно из самых важных открытий современной психоло­гии родительства (Lamb, 2004) сводится к тому, что мате­ринское и отцовское влияние на детей не столько альтерна­тивны, сколько кооперативны и дополняют друг друга.

Во-первых, вопреки предположениям многих психологов, различия между отцами и матерями менее важны, чем сходст­ва, а механизмы их воздействия на детей одни и те же. Иссле­дователи социализации последовательно убеждаются, что те­пло, заботливость и близость одинаково благотворны для ре­бенка, независимо от того, практикует ли их отец или мать.

Во-вторых, индивидуальные свойства отцов, будь то мас­кулинность, интеллект или эмоциональное тепло, влияют на формирование ребенка значительно меньше, нежели свойства их взаимоотношений с детьми. Дети, у которых сложились на­дежные, поддерживающие, взаимные и эмоциональные отно­шения с родителями, имеют значительно больше шансов стать психически благополучными, чем те, у кого отношения с роди­телями, будь то мать или отец, холодные. Количество времени, проводимого отцами с детьми, менее важно, чем то, что они в это время делают и как эти отцовско-детские отношения воспринимаются другими значимыми людьми в их среде.

В-третьих, общий семейный контекст часто столь же ва­жен, как и индивидуальные отношения внутри семьи. Вне этого контекста обсуждать отцовское влияние на детей не­возможно. Супружеская гармония — постоянный спутник хорошей психологической адаптации ребенка, а конфликты и ссоры — корреляты психологического неблагополучия.

В-четвертых, отцы играют в семье множественные роли, и отцовский успех в каждой из них влияет на психологиче­ское благополучие их детей.

В-пятых, природа отцовских влияний может существен­но зависеть от индивидуальных и культурных ценностей. Классический пример — гендерные стереотипы. Если куль­тура утверждает полярные каноны маскулинности и феми-нинности, требуется один тип воспитания, а если она счита­ет мужские и женские роли гибкими и подвижными — дру-

той. Как не существует одинаковых отцов, так не существует единой отцовской роли, к которой все отцы обязаны стре­миться. Разные мужчины выполняют отцовские функции по-разному. Папы всякие нужны, папы всякие важны...

Степень и качество отцовского участия в воспитании де­тей зависят не только от социально-экономических условий, но и от психологических факторов, таких как мотивация, умения и уверенность в себе, а также от индивидуальных особенностей ребенка, включая его пол и темперамент, от наличия общественной поддержки (включая отношения с матерью ребенка и другими членами семьи), культурных влияний (включая идеологию отцовства и маскулинности), институциональных практик и социальной политики (на­пример, государственной поддержки детей и родителей). Эти моменты автономны, но взаимосвязаны.

Практически все исследователи согласны с тем, что от­цовская мотивация и определение сущности и задач отцовст­ва больше зависят от субкультурных и культурных факто­ров, чем от индивидуальных качеств.

Многие мужчины формулируют свои отцовские цели в зависимости от собственных детских воспоминаний, стара­ясь подражать своим отцам или, напротив, исправлять их не­достатки. Отцы часто признают, что просто получают удо­вольствие от общения с детьми, даже с непослушными и уг­ловатыми подростками. Еще в 1970-х годах 40% опрошенных американцев сказали, что хотели бы проводить со своими детьми больше времени, чем у них реально получается, но нормативные представления, согласно которым мужчина должен быть прежде всего кормильцем, предоставив эмоцио­нальную заботу о детях женщинам, сковывают эти желания. В последние десятилетия эти барьеры снижаются.

В некоторых странах (первой это сделала в начале 1970-х годов Швеция) приняты специальные государственные про­граммы, нацеленные на то, чтобы преодолеть мужские страхи и представления, будто активное отцовство несовместимо с маскулинностью. Тем не менее проблема остается острой. Число мужчин, берущих на себя главную ответственность за воспитание детей, во всем мире растет довольно медленно,

особенно если сравнить это с темпами вовлечения женщин в общественный труд. Не оправдались и ожидания, что сте­пень и тип отцовской вовлеченности в заботу о детях будут коррелировать у мужчин с маскулинностью или андрогинно-стью (см.: Pleck, 1997).

Кроме сильной мотивации, успешное отцовство предпо­лагает наличие умения и уверенности в себе. Многие мотиви­рованные отцы жалуются на свою неловкость и отсутствие навыков. Этот дефицит навёрстывается отчасти практиче­ски, а отчасти специальными курсами подготовки молодых отцов. Помимо практических навыков, молодым отцам необ­ходима тренировка эмпатии и сензитивности, способности адекватно воспринимать и различать исходящие от ребенка сигналы и правильно реагировать на них (матери делают это интуитивно).

Наконец, мужчина нуждается в социальной поддержке со стороны жены и других членов семьи. Индивидуальная интер­претация отцовской роли зависит не столько от общих биоло­гических предпосылок, сколько от сознательной идентифика­ции мужчины с ребенком и его матерью и от характера его по­следующих взаимоотношений с ними (Castelain-Meunier, 2002). Исследование 205 франко-канадских отцов детей-до­школьников (Bouchard et al., 2007) показало, что отцовская мотивация сильно зависит от того, чувствует ли мужчина, что его жена (партнерша) доверяет его родительским способно­стям и его мотивам, а это, в свою очередь, зависит от степени его вовлеченности в отцовские практики и получаемой от них удовлетворенности. Иными словами, молодого отца надо не ругать за неумелость и нежелание, а поощрять его успехи.

Между тем женские представления об отцовских воз­можностях меняются медленно. Воспитанные в традицион­ном духе матери ограничивают отцу доступ к маленькому ребенку, ссылаясь на его, отца, неумелость и на то, что это вообще «не мужское дело». Нередко за этим стоит ревнивое желание женщины сохранить за собой положение фактиче­ской главы семьи или, по крайней мере, ее главного менедже­ра, даже ценой принятия на себя лишней нагрузки. Абсолю­тизация и слишком жесткая дифференциация отцовских

и материнских ролей объективно увековечивают традицион­ный тендерный порядок со всеми его социальными и психо­логическими издержками. Это не только сужает диапазон реальных отцовских практик, но и мешает формированию у отца привязанности к ребенку. Лонгитюдные исследова­ния свидетельствуют, что такого рода конфликты плохо ска­зываются и на детях.

Все это тесно связано с институциональными практика­ми, например политикой предоставления отцам отпусков по уходу за детьми, регулированием рабочего времени и т. п.

В рамках новой парадигмы отцовства иначе ставится и вопрос о соотношении отцовского влияния и влияния сверстников. Традиционно родительское влияние и влияние отношений со сверстниками рассматриваются психологами как альтернативные и часто, особенно в подростковом воз­расте, даже антагонистические, и для этого есть серьезные основания. Но есть другая сторона дела. Изучая, какую роль играют отцы в формировании отношений ребенка со сверст­никами, американские психологи (Parke et al., 2004) нашли, что внутрисемейные отношения (отец — мать, отец — ребе­нок, мать — ребенок), внесемейные отношения (например, отношения отца с сослуживцами) и детские отношения с ро­весниками — взаимозависимые, влияющие друг на друга си­стемы. Отцы воздействуют на отношения детей со сверстни­ками тремя путями: а) посредством качества собственных отношений с ребенком, б) путем прямого совета и наблюде­ния ив) путем облегчения или ограничения общения ребен­ка со сверстниками. Отцовские практики и общение ребен­ка со сверстниками опосредствуются коммуникативными навыками ребенка и его представлениями о природе соци­альных отношений. А в формировании отцовских установок на сей счет важную роль играет прошлый и настоящий опыт общения отца со своими друзьями и товарищами.

Отцовские чувства и практики сильно зависят от собствен­ного детского опыта мужчины. К сожалению, исследований се­мейной традиции как передачи отцовского опыта из поколе­ния в поколение очень мало, хотя такая преемственность реаль­но существует. Уникальное Гарвардское лонгитюдное

исследование, продолжавшееся с конца 1930-х до конца 1980-х годов, объектом которого были четыре поколения мальчиков из одних и тех же семей (Snarey, 1993), показало, что:

а) индивидуальный стиль отцовства сильно зависит от собственного опыта мужчины, от того, каким был его собст­венный отец,

б) этот опыт передается из поколения в поколение, от от­ца к сыну, внуку и дальше,

в) ответственное отцовство чрезвычайно благотворно как для сыновей, так и для отцов.

В передаче отцовского опыта задействован как механизм подражания (отец или дед как ролевые модели), так и крити­ческая переработка отрицательного опыта (сын хочет быть лучше своего отца и избежать его ошибок). Это создает оп­ределенную амбивалентность. Изучение отцовских практик 152 американских супружеских пар показало, что те мужчи­ны, которые в детстве были очень близки со своими родите­лями или, напротив, очень далеки от них, более положитель­но относились к отцовской вовлеченности, то есть в обоих случаях отцовство им было интересно (Beaton et al., 2003). Но снова возникают макросоциальные факторы: если все больше мальчиков вырастает без участия отцов, откуда у них возьмется положительный или отрицательный опыт, с кото­рым они будут соотносить собственные отцовские ожида­ния и практики?

Современная социология и психология отцовства уделя­ют много внимания социально-экономическим, расовым, эт­ническим и иным вариациям и группам, включая нетрадици­онные и маргинальные формы отцовства: отцы, живущие от­дельно от своих детей, приемные отцы, отцы-одиночки, отцы-геи. Это делает научные обобщения менее глобальны­ми, зато более конкретными и реалистическими, позволяя выходить с определенными социально-политическими ини­циативами и программами.

Новые исследования отцовства не отменяют и не обесце­нивают старые, традиционные подходы. Мы видели выше, что на психику ребенка часто влияет не столько реальный,

физически присутствующий отец, сколько воображаемый. Сейчас, когда многие дети реально живут без отцов, вирту­альное отцовство стало еще важнее. Матери-одиночки часто сознательно дают своим детям героизированный образ от­сутствующего отца, на которого те могут равняться, или де­ти сами придумывают такой образ. Иногда живым мифом становится и реальный отец, с которым ребенок по той или иной причине не может регулярно общаться.

Вот что ответил на вопрос корреспондента радио «Сво­бода», как повлиял на него отец — поэт Владимир Лифшиц, известный русский писатель, много лет назад эмигрировав­ший в США, Лев Лосев:

Я прямо ответить на этот вопрос не могу, потому что за исключением самого раннего детства, младенчества, у меня не было постоянного непосредственного общения с отцом. Моих родителей развела война. В конце 44-го го­да отец демобилизовался по ранению, вернулся, но со мной и с матерью прожил всего месяца четыре, потом я приходил к нему по воскресеньям, пока в 50-м году он не переехал в Москву. Он спасался от возможного ареста в Ленинграде, потому что он тогда был одним из ленин­градских безродных космополитов. Так что видеться я с ним стал всего четыре-пять раз в год, когда ездил в Мо­скву на каникулы и когда он приезжал в Ленинград. На­верное, благодаря той дистанции отец приобрел для меня почти мифические черты в моем детском сознании. Я му-чался оттого, что никогда не смогу быть таким, каким бы он хотел меня видеть, то есть таким, как он, — что не вы­расту таким же высоким, таким же мужественным, не на­учусь так же хорошо играть в пинг-понг или на бильярде. Не говоря уж о шахматах, в которых никогда ничего не понимал. Кстати, все так и получилось — я и ростом невы­сок, и играть ни на чем не умею. Но, главное, что я к это­му недосягаемому идеалу отца тянулся. И если я не закон­ченный негодяй сегодня, то благодаря, думаю, этому вли­янию. Только когда мне уже было лет за 30, у нас с ним установились отношения, полные откровенности и взаи-

мопонимания, но я уже тогда доживал последние годы в России, а он — на свете (Лосев, 2007).

Таких признаний о влиянии физически отсутствующего, но духовно присутствующего отца всегда было много. К со­жалению, психология этой идентификации, как и вообще виртуальное отцовство, изучена недостаточно.