Сладкая горечь Вены

Вена

Вена это город стремительных трансформаций. Едва автобус выехал на скоростное шоссе, бирюзовое небо мигом затянула черная тучища, сползшая с ближайших отрогов Альп, и столица миражей и подвохов занавесилась хрустальнобесплотным пологом мерцающего снега. По мановению волшебной палочки некоего зодчего четыре обшарпанных газгольдера у обочины прикинулись монументальными скульптурами в манере ар нуво. Мы въехали в город; в каждом квартале разыгрывалось новое архитектурное действо. Мрачная готика соседствовала с бодряческим югендштилем, барокко сверху вниз поглядывало на розовый постмодерн. Остроумие тягалось со здравомыслием. Родина вальсов и цукерторта до странности походила на Чикаго двадцатых годов: чуть не всякий прохожий нес под мышкой скрипку в футляре. Со всех сторон наяривала музыка.

Малькольм Брэдбери. Профессор Криминале

Это была столица огромной империи на задворках Европы. Город гениев, которые относились к своей стране с мучительной любовью-презрением, всегда жаловались, всегда (даже работая репортерами в газете - а все они работали именно там) выражали " свое мнение". Язык для них был важнее реальности. Реальности не было: цензура, тайная полиция, лицемерная разница между справкой и правдой, " бюрокретинизм", как написал один из великих эссеистов этого города, заставляли все видеть призрачным. Депрессивность и гениальность, провинциальность и космополитизм, архаизм и модернизм сливались тут воедино.

Но это был не Петербург.

Потом вдруг столица огромной империи превратилась в столицу маленькой страны, и тоже на задворках Европы. Стране пришлось вспомнить о своем доимперском названии. Такого названия никто не знал. В этот город перестали ездить. Еще в конце 1970-х годов на его улицах нельзя было встретить ни одного иностранца, и в долгие зимние вечера узкий круг художников и писателей-диссидентов собирался в кафе и барах, чтобы жаловаться, злиться и думать. Страна не доверяла им, как не доверяла и своей много возомнившей о себе столице. И некоторые брали билет на поезд, который шел отсюда в Европу, - в один конец.

Но это была не Москва.

Вы почувствуете себя в Вене как дома. У нас общий византийский двуглавый орел и похожая кухня. Как и Россия, Австрия определяет себя по отношению к Германии; как и Россия, она на стороне Обломова, а не Штольца. Национальный австрийский герой - " милый Августин", который провел всю эпидемию чумы в трактире и потому выжил. Сегодня Вена - мягкая, ославянившаяся Германия, веселая, живая, толерантная; здесь просто быть другим или даже быть никем, здесь есть большое пространство для чудачества, что и составляет счастье путешественника. Очень долго это была всего лишь дальняя граница Европы: " Дикий Запад к востоку от рая", - как сказал один современный художник. Вена - это Запад, но не норма его, а экзотика. Во многом она занимает то место, которое всегда хотела занимать в Европе Россия. Именно поэтому нам тут так хорошо.

Еще здесь есть история: она не была тут срыта до основания. Прошлое всегда рядом, всегда просвечивает в настоящем. Старые вывески не уничтожены. Старые могилы не разрыты. Это называется традицией; на плечах города лежит тяжкий груз мифов. Вена - воображаемая столица многих воображаемых государств: сначала придуманной Священной Римской империи, потом хрупкой Австро-Венгрии, потом так и не собравшейся воедино Центральной Европы. Все пространство между Россией и Веной занимает Атлантида погибшей культуры идиш - недостающее между нами звено. В 1970-е годы именно на этой " нейтральной полосе" делали первую остановку самолеты с советскими эмигрантами.

Во французском языке есть слово viennoiseries, " венскости", которым называют всякие сладости. Да, Вена приторна: беззаботный венский вальс, комфортабельный венский стул, подпрыгивающий идиотизм оперетты, Моцарт, взбитые сливки, якобы непереводимое слово Gemü tlichkeit, то есть уют Здесь и сегодня можно прекрасно поесть, выпить хорошего вина и оказаться на винограднике буквально в центре города. Но одновременно - это город с волнующим запахом тлена, город утраченных иллюзий, призрачных претензий, отчаяния, черного юмора и абсурда, город андеграунда, радикалов и эксцентриков. Это город, потерпевший не один крах, и значит - очень настоящий город. Это город нематериального: музыки, мысли и кофе. В его крепчайшей атмосфере родились чуть ли не все влиятельные идеологии ХХ века, включая фрейдизм, сионизм и антисемитизм. Здесь поэты всегда были либо чиновниками, либо бездомными, а художники еще тридцать лет назад водили друг друга по улицам на поводке; в этом городе один обыкновенный писатель начала XIX века, которого сейчас проходят в школах, сочинял и печатал романы, где специально не использовал некоторые буквы (да не какие-нибудь, а " a", " b" и " c"), а один эрцгерцог, личный друг наследника престола, в 1883 году сочинил для придворного театра балет " Убийцы", в котором волосы танцовщиц были украшены электрическими лампочками. Сам же наследник престола писал антиправительственные статьи в газеты

В такой город нельзя не возвращаться снова и снова.