Время каучука: Карузо поет на открытии грандиозного театра в глубине сельвы

По оценке некоторых авторов, не менее полумиллиона выходцев с Северо-Востока погибли от разных эпидемий, от желтой лихорадки, от туберкулеза или от болезни бери-бери во времена каучукового бума. «Это страшное кладбище — цена за создание резиновой промышленности»[56]. Не взяв с собой продовольствия, крестьяне из засушливых земель предпринимали долгое путешествие в глубь сырой сельвы. Там, в болотистых местах, где произрастают каучуконосы, их подстерегала желтая лихорадка. Доставляли их туда по рекам пароходами в таких страшно тесных и душных трюмах, что многие умирали, не добравшись до места, тем самым ускоряя неотвратимый конец. /130/ Другим же не удавалось даже сесть на пароход. В 1878 г. 120 тыс. из 800 тыс. жителей Сеары направились пешком к реке Амазонке, но до цели дошло не более половины: остальных свалили болезни или голод на дорогах сертан или в пригороде Форталезы[57]. Годом раньше началась одна из тех семи великих засух, которые обрушились на Северо-Восток в прошлом веке.

Страшна была не только лихорадка; в сельве людей ждал труд, весьма схожий с рабским. Работа оплачивалась натурой — вяленое мясо, мука из маниоки, сахар, спиртное — пока работник — «серинжейро» — не выплатит долги, а такое чудо случалось редко. Предприниматели сговорились не давать работу тем, кто увяз в долгах, а сельская полиция, размещенная по берегам рек, открывала огонь по беглецам. Одни долги приплюсовывались к другим. К изначальной задолженности — за переезд с Северо-Востока — прибавлялся долг за рабочие инструменты, мачете, ножи, посуду, а поскольку работник к тому же нуждался в еде, а также и крепко пил, ибо на плантациях было вдоволь спиртного, то чем дольше работник работал, тем больше становился его долг. Неграмотные крестьяне с Северо-Востока были целиком и полностью во власти трюкачей-счетоводов из конторы администрации.

Еще Пристли в 1770 г. заметил, что резина стирает следы карандаша на бумаге. Семьдесят лет спустя Чарльз Гудьир открыл — одновременно с англичанином Гэнкоком — способ вулканизации каучука, делавшей резину упругой и устойчивой к изменению температуры. Уже в 1850 г. резиновыми покрышками снабдили колеса повозок. А к концу века в США и в Европе возникла автомобильная промышленность, и вместе с ней родилась огромная потребность в камерах и шинах. Мировой спрос на каучук резко возрос. В 1890 г. каучук давал Бразилии десятую часть всех ее доходов от экспорта; через 20 лет эта прибыль составила уже 40%, а по объему продаж каучук почти догнал кофе, хотя кофейная индустрия достигла к 1910 г. апогея. Большая часть производства каучука приходилась в ту нору на территории Акре, которую Бразилия отторгла от Боливии в результате молниеносной военной операции[58]. /131/ Захватив Акре, Бразилия стала обладательницей почти всех мировых запасов каучука; мировые цены на него достигли пика, и, казалось, благополучию нет конца и края. Правда, о благополучии «серинжейро» говорить не приходилось, хотя именно они выходили на рассвете из своих хижин с чашками и плошками, закрепленными ремнями за спиной, и карабкались на деревья, на гигантские бразильские гевеи, чтобы взять у них сок. На стволе и на толстых ветвях под самой кроной делались надрезы, из pan сочился латекс — белый липкий сок, наполнявший посуду за какие-нибудь два часа. К ночи уже были сварены плоские каучуковые лепешки, которые затем отправлялись на склад к управляющему данного земельного владения. Отвратительный кислый запах пропитал весь город Манаус, мировую столицу торговли каучуком. В 1849 г. в Манаусе было 5 тыс. жителей; почти за полвека население выросло до 70 тыс. Каучуковые магнаты воздвигали там свои особняки, бьющие в глаза экстравагантной архитектурой и до отказа набитые ценной восточной древесиной, португальской майоликой, колоннами из каррарского мрамора и мебелью, сработанной французскими краснодеревщиками. Нувориши из сельвы выписывали дорогие деликатесы из Рио-де-Жанейро, заказывали костюмы и платья у лучших портных Европы, посылали своих сыновей учиться в английские колледжи. Театр «Амазония» в стиле барокко не очень строгого вкуса стал символом тех громадных состояний, что были нажиты в начале века. Тенор Карузо за баснословный гонорар пел для обитателей Манауса в ночь открытия театра, добравшись сюда по Амазонке сквозь сельву. Должна была выступать тут и Павлова, но не смогла проехать дальше Белема, однако прислала свои извинения.

В 1913 г. одним ударом бразильский каучук был сброшен с пьедестала. Мировые цены, которые три года назад достигали 12 шилл., внезапно упали до 3 шилл. В 1900 г. с Востока экспортировалось всего-навсего 4 тонны каучука в год, но уже в 1914 г. плантации Цейлона и Малайи выбросили более 70 тыс. тонн на мировой рынок, пятью годами позже их экспорт уже достиг 400 тыс. тонн. К 1919 г. Бразилия, которая раньше была процветающим монополистом в добыче каучука, обеспечивала лишь одну восьмую часть его мирового потребления. А спустя полвека Бразилия уже покупает за границей более половины необходимого ей каучука. /132/ Что же произошло? В 1873 г. Генри Уикхэм, англичанин, владевший каучуконосными лесами по берегам бразильской реки Тапатос и известный своим пристрастием к ботанике, послал описания и листья каучукового дерева директору ботанического сада в Кью под Лондоном. Затем он получил распоряжение собрать достаточно большое количество семян, зернышек, которые бразильская гевея хранит в своих желтых плодах. Вывезти их можно было только контрабандой, потому что Бразилия сурово карала за кражу семян, а поэтому это было делом нелегким: власти буквально прочесывали все суда. Однако, словно по волшебству, пароход «Айнтэн Лайн» сумел углубиться на 2 тыс. километров дальше обычного вверх по течению Амазонки. По возвращении в числе его пассажиров был и Генри Уикхэм, который вез с собой лучшие семена, извлеченные из плодов и высушенные в одной индейской деревушке. Он поместил семена в запертой каюте, завернув в банановые листы и подвесив к потолку, дабы они не стали добычей корабельных крыс. В Белем-ду-Пара, находящемся в устье реки, Уикхэм пригласил портовые власти на банкет. За англичанином водилась слава чудака: вся Амазония знала, что он коллекционирует орхидеи. И вот он рассказал, что везет, по заказу короля Великобритании, клубни редчайших орхидей для сада в Кью. Поскольку, говорил он, это чрезвычайно нежные растения, он держит их в плотно закрытом помещении, поддерживая там постоянную температуру: если дверь открыть, цветы погибнут. Таким образом все семена в целости и сохранности прибыли в порт Ливерпуль. Сорок лет спустя англичане наводнили мировой рынок малайским каучуком. Азиатские плантации, созданные с помощью зеленых саженцев из Кью и рационально используемые, без всякого труда потеснили экстрактивное производство Бразилии.

Амазонское благоденствие словно испарилось. Сельва снова сомкнулась над тропами. Охотники за наживой отправились в другие области, прежде шумные поселки смолкли. Остались только те, кто теперь влачил жалкое существование, стараясь выжить, — работники, привезенные издалека и вынужденные трудиться до седьмого пота во имя чужих интересов. Чужих даже для самой Бразилии, которая только и делала, что внимала сладким песням мировых импортеров сырья, но не принимала серьезного участия в реализации каучука — финансировании /133/ его добычи, развитии коммерции, переработке продукта и распределении готовой продукции. Сладкая сирена разом онемела. До тех самых пор, пока вторая мировая война снова, хотя и не надолго, подняла цены на каучук из бразильской Амазонии. Когда японцы оккупировали Малайский архипелаг, союзные державы предприняли отчаянные попытки обеспечить себя резиной. В сороковые годы нужда в каучуке разбудила и перуанскую сельву[59]. В Бразилии так называемая «битва за каучук» снова бросила в сельву крестьян Северо-Востока. По представленным конгрессу данным оказалось, что во время этой «битвы» от всяких болезней и голода погибли 50 тыс. человек, оставшихся гнить в болотах.