Глава восьмая

Они били меня все втроем. Я теряла сознание, но они приводили меня в чувство, обливая холодной водой из ведра, и снова били. Все это происходило во дворе. Когда им надоедало пинать, двое из них брали меня под руки, а третий наподдавал изо всей силы в низ живота, это было самое страшное.

Я почти ничего не видела, потому что глаза превратились в щелки. Из носа шла кровь, губы были разбиты.

Нашлись и зрители. Татьяну и Эвелину заставили наблюдать за избиением.

Сначала они молчали, только вздыхали жалобно. Потом не выдержали, и я услышала сквозь пелену крик Татьяны:

– Хватит!

Но они продолжали бить, не обращая на крики девчонок никакого внимания.

– Хватит, кончайте, вы ее убьете!

– Одной проституткой меньше, всех-то делов, – сплюнул Леандр.

– Танька, может, поменяешься с ней? – предложил Марат.

– Зверь, – сказала Татьяна и замолчала. Да и что ей было говорить? «Бей меня вместо нее?» Я бы и сама заткнулась в такой ситуации. Люди трусливые. Мы дрожим над своей несчастной жизнью, мы боимся потерять ее. Этот страх сидит глубоко в нас и делает слабовольными. Мы не осмеливаемся встать на чью-то защиту, когда есть риск и самой стать жертвой. Инстинкт самосохранения сильнее всего. Теперь я это хорошо усвоила. А тогда меня не забили насмерть только благодаря заступничеству Эвелины. Меркантильному заступничеству.

– Кончайте! – попросила она. – Девчонка же работать не сможет.

– Она права, – согласился Леандр.

– Кончай, что ли, – поддержал его Радик. Марат саданул меня в последний раз и отер пот.

– Пошли, короче, попьем пивка, – предложил он. Оставив меня лежать на земле, они пошли в дом. Начало дождить. Сначала упало несколько капель, потом капли стали крупнее и чаще, и вскоре пошел настоящий дождь, ливень. Сверкали молнии, громыхал гром, вода лилась сплошным потоком. Но у меня не было сил подняться, я лежала и думала, что умираю. Мне хотелось умереть. Только смерть могла освободить меня от этого ада. Боль была настолько сильной, что я потеряла сознание.

– Эй, поосторожней, – спустя время долетели до меня голоса.

– Я и так осторожно.

Девчонки… узнала я. Они пришли забрать меня в ад, откуда я хотела сбежать.

– Оставьте меня в покое, – с трудом разлепив губы, простонала я.

– Наташ, мы тебя отнесем…

– Не надо, я не хочу.

– Не будешь же ты тут вечно лежать, – сказала Эвелина.

– Еще простудишься, – вставила Татьяна.

Ну и глупые! Я чуть Богу душу не отдала, а они – «простудишься»… Но я не могла им сопротивляться, тело не слушалось.

Девушки поволокли меня к бане и там уложили на матрас. Татьяна принесла полотенце и вытерла мне лицо и волосы. Каждое ее прикосновение отзывалось болью. Я стонала. Эвелина сняла с меня мокрые джинсы и футболку и накрыла пледом.

– Бедная… – Она осторожно провела рукой по моей щеке. Щеку сильно жгло.

– И зачем ты только ударилась в бега? – спросила Татьяна. – Мы же говорили, что тебя поймают и будут бить.

– Оставь ее, – нахмурилась Эвелина. – Тебя тоже лупили.

– Но не так, – возразила Татьяна.

– Почти так.

– Лин, а почему они тебя не бьют? – удивилась Татьяна.

– А я после первой же порки усвоила урок. Знаешь, не выношу боли.

– Да ну… – Нет, правда. Я на что угодно могу пойти, только бы избежать боли.

– Эк, удивила. Все так делают, – пожала плечами Татьяна.

– Видать, не все. Взять тебя, к примеру. В тебе есть что-то такое, что их сильно раздражает. Марат бьет тебя часто.

– Видно, из-за того, что я его ненавижу. Он это чувствует.

– Может быть… – задумчиво произнесла Эвелина. – Он знает, что ему тебя не сломить… Трахать – трахает, а удовольствия не получает.

– Однажды я стану свободной…

– Никогда, – прервала Татьяну Эвелина.

Я застонала. Что за будущее ожидает меня! Бесконечные избиения и насилие… Эти люди, они хуже зверей. Звери не бьют своих самок и… не насилуют их. Наоборот, самцы соревнуются с другими самцами, чтобы добиться расположения самки, олени например.

Моя вера в людей, даже сейчас, когда я выбралась из этого ада, так окончательно и не восстановилась. Неужели мы рождаемся исключительно для того, чтобы удовлетворять свою похоть? Самое обидное, то, каким способом удовлетворяется эта похоть, не имеет значения. Главное – получить кайф. Я постоянно размышляю над этой темой. Вопросы роем кружатся в моей бедной голове. Доктора говорят, что я на пути к выздоровлению. По их мнению, было бы хуже, если бы я оставалась ко всему равнодушной. Но эти вопросы… Они не дают мне спокойно жить. Они воскрешают в памяти все то, что я безуспешно пыталась загнать внутрь.

Я была проституткой, рабыней, которую мог поиметь кто угодно. Поиметь – значит словить кайф. И не только физический кайф, но и моральный, связанный с унижением другого человека. Но они ошибались, эти ублюдки, они не могли купить мою душу. Они делали с моим телом все, что им хотелось, но я во всем этом не участвовала. Я была мертвой. Возможно, это прозвучит странно, но единственным способом выжить было… прекратить жить. Нет, не накинуть на шею петлю, а прекратить чувствовать, прекратить реагировать на все эти мерзости. Но я поняла это не сразу. Когда я лежала в этой гадкой бане, я думала, что не выживу вообще.

– Может, дать ей попить? – услышала я голос Татьяны.

– По-моему, ей надо поесть, – сказала Эвелина.

– Нет, есть она не сможет.

– Налей ей немного водки… Водка поможет.

– Девочки, дайте мне воды… – произнесла я слабым голосом.

– О’кей, – кивнула Татьяна и пошла к холодильнику за водой. – Помоги подержать ей голову, – попросила она Эвелину, когда вернулась.

Я сделала глоток из стакана, но больше не смогла. Сразу заболели грудь и живот.

– Мне скоро уходить. Марат велел к клиенту пойти, – сказала Татьяна, обращаясь к Эвелине.

– Он повезет тебя в Вильнюс?

– Нет, я поеду к той сволочи, которая привезла Наташу. Вознаграждение.

– Ну и подлец!

– Согласна.

– И надо же уродиться таким мерзавцем!

– Говно настоящее. Жалко, что я проеду мимо денег...

Они замолчали.

– Я вообще-то тоже ухожу, – сообщила Эвелина. – Наташка одна останется. Лучше бы Марату тут не появляться, а то он опять начнет ее бить.

Дверь захлопнулась. Голова и тело нестерпимо болели. Терпеть больше не было сил. Как же мне хотелось умереть в эти минуты, но я знала, что не умру.

Надо было выпить водки, как предлагала Эвелина. Водка бы меня оглушила. Я вспомнила, как пила мама. Она говорила, что водка помогает от всяких болезней, снимает боль. Она и мне поможет. Дорогая мамочка, помоги мне выбраться отсюда, попросила я про себя, хотя знала, что никто мне не поможет и мама – меньше всего. Я с ней не разговаривала уже сто лет, а еще раньше она перестала меня ласкать. Когда я была маленькой, я любила сидеть у нее на коленях и раскачиваться. Мама подбрасывала меня вверх и читала стишок:

Мы едем, едем, едем

По ровному пути.

Но вот попались кочки

И всякие бугры.

Мы прыгаем на двух,

Потом в канаву: «Бух!»

При этих словах она обычно раздвигала колени, и я с веселым смехом летела вниз. Коснуться пола я не успевала – мама подхватывала меня и опять сажала на колени. Я знала, что мама не даст мне упасть. Но все равно было страшно. И весело. И я чувствовала себя в безопасности. Тогда.

Я не помню, когда и по какой причине мама начала пить. Я уже ходила в школу – кажется, в первый класс, – когда кто-то из моих одноклассников обозвал меня дочкой алкашихи. Тому мальчишке здорово досталось, но дома мама, вздохнув, подтвердила, что так оно и есть. У меня было такое чувство, что она уронила меня на пол. Сначала подбросила с колена вверх, а потом не поймала, как ловила когда-то в раннем детстве. И я до боли ушиблась, но боль эта была особая – боль в душе.

– Нет, я не буду пить, – сказала я громко, обращаясь к самой себе. – Я не хочу. Я не хочу подводить саму себя, как это сделала мама. Лучше уж я умру.

– Наташ, ты выпей воды, – откликнулась Татьяна. Да, воды, немного воды. Воды, которая обмыла бы

мою душу. Мне вдруг захотелось пить, я бы выпила целое море воды – всю воду, которая только есть на Земле.

Таня принесла стакан минералки, от нее пахло лимоном.

– Сейчас я тебе помогу… – Она встала на колени и приподняла мне голову.

Я попыталась взять стакан в руку, но не смогла.

– Давай я, – Татьяна поднесла стакан к моим губам. Я сделала несколько глотков. Вода была вкусной.

Вскоре стакан опустел.

– Наташа, – начала осторожно Татьяна, когда я кончила пить. – Мне нужно с тобой поговорить. Я… Я не знаю, как выразиться… Но лучше тебе принять все, как есть.

– Никогда!

– Я тоже сначала думала, что никогда не смирюсь с этим.

– Сначала? И почему же ты сдалась?

– Если этого не сделать, то уж лучше кончить жизнь самоубийством. Но я хочу жить.

– Жить? Ты думаешь, ты живешь?

– Я надеюсь стать свободной.

– Да-а?

– Марат сказал, если я буду хорошо работать, он меня отпустит.

– И ты сможешь потом жить?

– Надеюсь. Как бы глупо это ни звучало.

– Нет, я не хочу, не могу!

– Наташа, тебе только семнадцать, а мне двадцати еще нет. У нас еще вся жизнь впереди.

– Нет, для меня жизнь закончилась.

Татьяна взяла сигарету, прикурила от зажигалки и начала рассказывать о своей жизни. У нее все было хуже, чем у меня. У меня хоть бабушка была, которая присматривала за мной, когда запивала мать. А Таня попала в детдом, потому что ее родителей лишили родительских прав. Они были алкоголиками и заставляли Таню и ее брата попрошайничать на улице. Но в детдоме было ненамного лучше. Дети дрались, сильные били слабых, персонал детьми не занимался. Хорошо хоть крыша над головой была.

Когда Тане исполнилось семнадцать, из детдома надо было уходить, и она поехала в Москву. Трудно сказать, на что она надеялась. Ни образования, ни прописки у нее не было, и работу получить она не могла. Пришлось заняться проституцией. Платили ей плохо, к тому же большую часть денег отнимал сутенер, но она кое-что умудрялась откладывать. Таня мечтала о квартире, маленькой и дешевой квартирке где-нибудь на окраине Москвы. Она планировала, как только младший брат закончит школу, забрать его к себе и жить с ним.

Но вскоре она поняла, что квартира – это несбыточная мечта. Как бы она ни работала, ей никогда не скопить пятидесяти тысяч долларов – суммы, которая требовалась на покупку самого скромного жилья. И тут она увидела объявление о хорошо оплачиваемой работе за границей. Таня связалась с теми, кто дал это объявление, и узнала, что можно устроиться няней в одной семье в Германии. Она собрала деньги на загранпаспорт, который стоил очень дорого, получила немецкую визу и в назначенное время появилась в посредническом бюро.

То, что потом случилось с ней, было похоже на мой случай. Мечтая работать няней (как я в казино), она очутилась в нелегальном борделе.

– Я была продана туда фирмой, давшей объявление. За тысячу евро. Я протестовала, кричала, но мне пригрозили, что если я не отработаю полгода, то с моим младшим братом случится то же самое. И это было не пустой угрозой. В борделях много маленьких мальчиков. Конечно, я не хотела ему такой доли. В конце концов, в Москве я занималась проституцией, я к этому уже привыкла. Но представить, что похотливые самцы будут насиловать моего младшего брата, – нет, это было выше моих сил.

От Тани я узнала, что проституция в Германии не запрещена, но там много нелегальных борделей, в которых цены значительно ниже. За свою работу денег она не получала.

– Представляешь, Наташ, мы иногда принимали по десять клиентов в день, и никто не принимал во внимание, что у нас месячные или что мы болеем…

Татьяна замолчала. Я увидела слезы в ее глазах, но она постаралась скрыть их от меня. Я понимала, как тяжело ей рассказывать.

– Однажды я возмутилась, и меня избили, – сказала она, осторожно проводя рукой по моей голове. – Но не так, как тебя.

– Почему же ты не сбежала?

– Я не могла. Они пригрозили увезти меня в Турцию, если поймают. А быть проданной в Турцию – хуже не придумаешь. Там мужчины проституток считают за скот. Часто девушек принуждают участвовать в групповом сексе. А после Турции меня могли продать в какую-нибудь другую страну, где было бы немного лучше.

– Это же рабство, Таня… Продавать и покупать людей запрещено! – возмутилась я.

– Глупая ты, Наташка…

– Мы должны протестовать!

– А они тебя убьют!

– Есть же полиция…

– Полиция? А как в полиции узнают о тебе? Я подумала и не нашла ответа.

– Кто тебя станет искать? Никто! Во всяком случае, меня, детдомовку.

– Но так не должно быть! – возразила я. – Надо самим заявить в полицию!

– Да, ты уже попыталась сегодня… скажи спасибо, что Радик собирается подзаработать на тебе. Иначе бы он убил тебя, а тело выбросил в реку или закопал в лесу. И кто об этом узнает? Никто. Вот так-то…

– Но какой-то выход должен быть, я не хочу быть проституткой!

– Мой тебе совет: будь посговорчивей и попытайся установить хорошие отношения с Радиком. Он добрый, добрее Марата. Может, он отпустит тебя через год. Заработает на тебе денег и отпустит.

Я снова заплакала. Я не совершила никакого преступления. За что я так наказана? Кто дал право Сергею или Марату покупать и продавать меня? Я им не принадлежала, я не была предметом, который лежит на полке в магазине, на мне не было никакого ценника. Я была человеком, а не куклой.

– Наташа, ты еще молода. В жизни много грязи: торговля людьми, проституция, наркотики…

– Я не хочу быть проституткой. Кто-нибудь меня об этом спрашивал?

– Мир несправедлив. Некоторые в шоколаде родятся, а другие становятся рабами…

Но я не хотела жить в мире, где моим телом будут распоряжаться грязные дельцы. Мое тело принадлежало мне, а не им.

Я лежала на матрасе и скулила, как старая собака. Потом меня начал бить озноб. В детстве, замерзая по ночам, я залезала под одеяло с головой и накапливала там теплый воздух. Так я поступила и в этот раз. Натянув на голову плед, я попыталась согреться. Но у меня ничего не получалось. Я дула на руки, по очереди прижимала ступни к лодыжкам, но никак не могла справиться с сотрясавшей меня дрожью. Заснуть я тоже не могла.

Не знаю, как долго я так лежала. День перешел в вечер, вечер сменился ночью. Я уже не могла плакать, слез больше не осталось. Тело окоченело, и я ничего не чувствовала. Ни боли, ни страха – ничего. Все, что от меня осталось, – это оболочка.