Чавчавадзе А. Г., 7 декабря 1828 3 страница

Два дня спустя он не скрыл от меня полученных им свежих известий от Кербелайского шейха, от Мутафикского и от других начальников аравийских племен, так как и от знатнейших лиц города Багдада, которые все в заговоре против паши, под предводительством его кеая. Они приглашают принца прийти к ним с какою бы то ни было, хотя и малочисленною, армиею; тогда они немедленно отделались бы от Давуд-паши, а Аббас-Мирзе предоставили бы город и всю страну.

Так как время осеннее и в настоящую минуту Аббас-Мирза, по безденежью своему, вследствие наших денежных требований, не в состоянии ничего предпринять, то я и не воспользовался его политическими сообщениями. Я подожду приказаний вашего сиятельства, которые последуют уже по возвращении моем в Тегеран. Не позволяя себе влиять чем-либо на ваше решение, я скажу, что если война продлится, то одновременное взятие Эрзерума русскими, а Багдада Аббас-Мирзою принесет пользу нашему делу.

То, что я имел честь доложить вам до сих пор, предшествовало несколькими днями другому обстоятельству. Английский посланник получил из Константинополя депешу от одного подначального агента, находящегося под покровительством нидерландского посланника. Депеша сообщает, что наши войска потерпели под Шумлою значительное поражение, которое приободрило Диван и народ в Константинополе. Там уверены, что в нынешнем году не станут пробиваться через Балканы. Известие о предполагаемом уроне русских, донельзя преувеличенном в турецких бюллетенях, деятельно повлияло на набор войска в Азии1; и войско это, по словам английского корреспондента, одушевлено желанием сразиться с неприятелем. Этот же успех до того раздул надежды Дивана, что Реис-эфенди отвергнул предложение, сделанное Порте посланником Стратфорд-Канингом, из Корфу, где он ныне живет, – предложение, клонившееся к тому, чтобы расположить ее к миролюбивым мерам. Я принимаю это дело за напыщенное извращение той вылазки, во время которой у нас отняли редут и т. д., и я рад, что не скрывал о том по приезде сюда.

Согласно с другим письмом генерала Эльфингстона, находящегося теперь в Константинополе, эту столицу по-прежнему наделяют продовольствием Одесса и Крым.

Сообщаю вам об этом, граф, с тем, чтобы дать понятие о здешних слухах и о том действии, которое они могут произвести на решение персидского правительства.

Примите и проч.

Нессельроде К. В., 23 октября 1828 («Господин Граф…»)*

(Перевод с французского)

Господин граф,

осмеливаюсь беспокоить ваше сиятельство по поводу, который очень важен для меня и моих подчиненных. Мы живем здесь в таких ужасных условиях, что все от этого болеют. Если вашему сиятельству было бы угодно разрешить мне взять некоторую сумму денег от персидского платежа, то я смог бы купить поблизости две или три хибарки, которые я бы переделал на европейский лад, пусть они не будут элегантными, но по крайней мере пригодными для жилья. Для этого мне потребны всего лишь 3000 туманов, а если сверх того я располагал бы еще 7000 туманов, то впоследствии я бы смог поступить таким же образом и в Тегеране.

Любой английский офицер живет в гораздо лучших условиях, чем я. Я уже издержал 900 дукатов на ремонт и меблировку комнат, которые я занимаю.

В случае, если получение наличных денег от персидского правительства представится слишком затруднительным, я с радостью соглашусь получить эквивалент указанной суммы строительными материалами и выставлю счет только за ремонтные работы и жалованье рабочим. Все это позволит достичь цели, то есть получить возможность жить в более или менее пристойных условиях.

Мой дом переполнен; кроме моих людей, в нем живут пленники, которых мне удалось отыскать, и их родственники, приехавшие за ними. Все они люди бедные, и у них нет другой возможности найти крышу над головой, кроме как в помещении миссии. До настоящего времени все мои люди, исключая меня и генерального консула, то есть секретари, переводчики и 10 казаков, которых я взял с собой, вынуждены квартировать в хибарах, из которых были выселены их владельцы, что, разумеется, не способствует поддержанию хорошего отношения к нам со стороны местных жителей. Однако во всем этом нельзя винить Аббаса-Мирзу, так как в его дворце царит полное запустение; жалость берет, когда видишь, в каких условиях живут его пять не то шесть сыновей, которых я недавно посетил.

Не смея больше задерживать вашего внимания на сем предмете, я буду ждать ответа, который соблаговолит дать ваше сиятельство. Осмелюсь лишь только обратить внимание на то, что от решения вашего сиятельства в значительной мере зависит здоровье всех членов миссии.

Господин граф, примите уверения в глубочайшем и совершенном почтении и преданности. Вашего сиятельства нижайший и всепокорнейший слуга Александр Грибоедов.

№ 86

Тавриз, 23 октября 1828.

Паскевичу И. Ф., 26 октября 1828. Отношение № 97*

26-го октября 1828 г. Тавриз.

Избегая пересочинения одних и тех же бумаг, честь имею представить вашему сиятельству в копии две депеши мои к вице-канцлеру. Содержание их слишком близко касается важных поручений и обширного круга действия, высочайшей властью предоставленного вашему сиятельству, и потому я почел нужным неукоснительно довести их до вашего сведения. Замечания, которые угодно будет вам сделать по разным предметам, мною излагаемым, могут раскрыть новые виды, которые по отдаленности избежали бы внимания министерства иностранных дел. Честь имею присовокупить следующее:

1) Аббас-Мирза если уплатит 400 т. туманов, то решительно не в состоянии дать более наличными деньгами, ибо ни он их не имеет, ни край ему подвластный, в котором все вообще обеднели. Не благоугодно ли будет вашему сиятельству принять в уплату вещи, ценностью своею равняющиеся вполне или частью требуемой сумме, иначе мы ввек не выручим последних 100 т. туманов. Если вам угодно будет сделать здесь закупку хлеба или скота, верблюдов, катеров и лошадей, то сие в теперешних обстоятельствах весьма удобно. Не знаю, до какой степени теперь войска действующего отряда нуждаются в продовольствии; может быть, они снабжены им достаточно, но что касается до крупного рогатого скота, то я, во время пребывания моего в Грузии, удостоверился, что его там весьма мало.

2) По получении с персиян четырех пятых долей осьмого курура, за остальные 100 т., ни под каким уже благовидным предлогом нельзя нам удерживать Хой, имея в руках наших залог из драгоценных камней на сумму, превосходящую наше требование. Я всемерно старался негоциировать дальнейшее пребывание войск наших в Хое, согласно с желанием вашего сиятельства, предлагал даже возвращение драгоценных камней, но здешнему правительству слишком ощутителен убыток, который оно претерпевает от занятия нами сей области, и доводы его неоспоримы, ибо тем временем, как мы требуем с них следующую нам контрибуцию, они платят вдвойне, быв лишены хойских доходов.

3) Последнее условие Аббас-Мирзы такого рода, что он сверх 350 т. чрез сорок дней уплатит еще 50 т. туманов по ракаму, вытребованному мною английскому майору Гарту1, для собрания сих денег в различных здешних уездах с помещиков, купцов, ремесленников и проч., но с тем условием, чтобы я, перед отбытием моим в Тегеран, снабдил его бумагою к генералу Панкратьеву касательно очищения Хойской области, коль скоро сии деньги получатся. Я на сие согласился, имея в виду, что без понуждения моего деньги сии так скоро не уплатятся и наши войска могут зимовать в Хое, по желанию вашего сиятельства. С другой стороны, нельзя, однако, так верно рассчитывать на неаккуратность персидскую. В таком случае, если деньги сии через сорок дней будут уплачены, то не угодно ли будет вашему сиятельству перевести в Аббас-Абад или Нахичевань комитет для получения остальных 100 т. туманов, весьма, впрочем, сомнительных.

4) Аббас-Мирза не противится пребыванию войск наших в Хое, лишь бы поставить ему для собирания податей и внутреннего управления своих собственных чиновников, а нашим более ни во что не вмешиваться. Если на сие будет разрешение вашего сиятельства, то войска наши могут там остаться всю зиму; но сам я не решился принять сие предложение, опасаясь столкновения властей весьма неприятного и даже беспорядков в самом народонаселении той области.

5) Получение остальных 100 т. туманов, по обоюдному условию Аббас-Мирзы со мною, отдалено до науруза2следующего года, т. е. до 10-го марта. Между тем посылается им агент его к шаху, чтобы под залог тех же драгоценных камней, которые теперь у нас в руках, или акта, которым Аббас-Мирза поступается доходами с одной из своих областей в пользу отца своего, получить от его величества взаймы означенные 100 т. туманов. Я с моей стороны буду подкреплять при шахе старание сына его3, чтобы еще до науруза получить сию сумму. Но все сие весьма ненадежно.

6) Надеюсь, что и ваше сиятельство одобрите несовершенную мою доверенность к английскому ручательству. Оно было основано на слове и фирмане шахском. Но шах отказался, – следовательно, и ручательство Макдональда – личное, не обеспеченное полномочием на то от его правительства. Но хотя я всемерно стараюсь от самих персиян выручить те 100 т. туманов, за которые поручился Макдональд и половина коих уже отправлена в Хой, чем избавляю и его, и себя от ответственности; со всем тем я имею в руках бумагу с подписью английского посланника, в силу коей он обязывается платить нам, если бы персияне оказались несостоятельными.

В заключение честь имею испросить окончательного распоряжения вашего сиятельства насчет очищения Хойской провинции. Конвенция, одобренная как вами, так и по представлению вашему государем императором, остается во всей силе. За 300 т. ваше сиятельство согласны были вызвать оттуда войска наши; сия сумма и сверх того 50 т. уже уплачены, и 50 т. других также будут отданы в свое время или несколько позже, по обычаю здешнему. Но тогда уже не поздно ли будет войскам нашим выступать в поход, по испорченности дорог в зимнее время? Если же принуждены они будут зазимовать в Хое, то будете ли ваше сиятельство согласны, чтобы мы не взимали никаких денежных податей с тамошних жителей? В таком случае и Аббас-Мирза не станет домогаться скорейшего очищения сей области. Прошу ваше сиятельство почтить меня как можно поспешнее вашим ответом. Если я уже к тому времени отбуду в Тегеран, то генеральному консулу4 нашему предоставлю право распечатывать официальные конверты, которые присылаемы будут на мое имя, и он по сему предмету будет руководствоваться вашим предписанием.

Паскевичу И. Ф., 30 октября 1828*

30 октября 1828. Тавриз.

Тесть мой1 завоевал в Баязете несколько восточных манускриптов; сделайте милость, не посылайте их в императорскую библиотеку, где никто почти грамоте не знает, а в Академию наук, где профессора Френ2 и Сенковский извлекут из сего приобретения возможную пользу для ученого света.

Родофиникину К. К., 30 октября 1828*

30 октября 1828. Тавриз.

Милостивый государь Константин Константинович.

Почтеннейшее письмо вашего превосходительства от 25 сентября имел честь получить вчера и спешу благодарить за участие, которое вам угодно принимать в домашних и дипломатических моих делах.

Насчет моей свадьбы, это вещь простая. Кабы я не заболел в Тифлисе, то она бы отложена была до будущего лета. Но, замешкавшись по расстройству здоровья, не хотел я упустить сего случая, и просил тогда же графа Ивана Федоровича довести сие до высочайшего сведения, посредством отношения к его сиятельству г. вице-канцлеру. Ни болезнь, ни жена, однако, меня долго не задержали. 6-го августа я воротился из Турции в Тифлис, а 9-го сентября выехал сюда. Но зато лихорадка мне с жестокостию отплатила на дороге, и я в Табриз доплелся в полном смысле полуживой. Для пользы вверенных мне дел я слишком рано сюда прибыл, и знал это наперед, но боялся быть в ответственности перед начальством, которое у нас соразмеряет успех и усердие в исполнении поручаемых дел по более или менее скорой езде чиновников. Из Тифлиса я бы угрожал Аббас-Мирзе, что вовсе не буду, коли он сполна не заплотит следующих нам денег. Так я и начал, а он, зная, что мое прибытие есть залог его безопасности и покровительства России, поспешил начать уплату. Если бы я еще месяц сюда не приехал и продолжал мой маневр, то о сю пору весь 8-й курур был бы уже в наших руках. Теперь же что вышло? Меня мучат с утра до глубокой ночи бестолковыми предложениями, просят неотступно о прощении им сперва двухсот, потом 100, потом пятидесяти тысяч туман. Доводы неоспоримы, они разорены кругом, а я, конечно, ни на что не соглашаюсь. Но дела нейдут вперед. До моего сюда прибытия выколотили у них 200 т., покуда я еще в Эривань не прибыл, и 100 с тех пор. Но коль скоро услыхали, что я в Нахичевани, то решительно отказались платить более. Таково умоначертание здешнего народа и правительства. Всякого новоприезжего дипломатического агента они встречают, как человека, облеченного в обширную власть, который должен им делать от себя уступки, угождения, подарки и т. п. В двадцать пять дней я у них насилу мог изнасильствовать 50 т. сверх 300, а за 150 т. остальными еду в Тейран, куда послан Аббас-Мирзою Макниль исходатайствовать ему взаймы от отца его 100 т.; действия Макниля я должен буду подкреплять моим настоянием при шахе1. Теперь, ваше превосходительство, сообразите трудность моего положения. Война с Турциею не кончена, и теперь совсем не те обстоятельства, чтобы с ненадежным соседом поступать круто и ссориться.

Мало надеюсь на свое умение, и много на русского бога. Еще вам доказательство, что у меня государево дело первое и главное, а мои собственные ни в грош не ставлю. Я два месяца как женат, люблю жену без памяти, а между тем бросаю ее здесь одну, чтобы поспешить к шаху за деньгами, в Тегеран2, а может быть и в Испаган, куда он на днях отправляется.

Иванов решительно отказался от своей должности и подал официальную бумагу, что он ни за что не останется. Он вам сам скажет, что я его уговаривал самыми убедительными доказательствами, объявил ему от вашего имени, что он не найдет в Петербурге ни места, ни жалованья; но он остался непреклонен и на днях едет. Нельзя же мне поневоле держать чиновника! Ему же хуже, и жаль, он гораздо способнее, нежели я полагал. Рука по-французски и по-русски очень четкая, а на русском языке и слог его не дурен.

Прощайте, ваше превосходительство. Примите уверение в чувстве неограниченного почтения и преданности, с коими имею честь быть ваш всепокорнейший слуга

А. Грибоедов.

Амбургер желает иметь Шаумбурга, но обо всем этом я официально отнесусь к вашему превосходительству с Ивановым, он дни через два едет.

Сахно-Устимовичу, 30 октября 1828*

Тавриз. 30 октября 1828 г.

Почтеннейший мой Петр Максимович. Ваше письмо меня чрезмерно порадовало, слава богу, хоть один из тех людей, которые мною искренно любимы и уважаемы, доволен своею судьбою. Но для этого мало стечения счастливых обстоятельств и даже истинных заслуг, надобно еще иметь характер сказать себе: вот это мне надобно, вот цель, дойду и успокоюсь. Судя по вашим словам, вы стали на эту точку и ничего более не хотите, а как я еще далек от конца моих желаний! Или лучше сказать, чего желаю! Nescio! Как тошно в этой Персии, с этими Джафарханами, или, как моя жена их называет, Чепарханы. – По клочкам выманиваю от них следующую нам уплату. Как у нас мало знают обращение в делах с этим народом! Родофиникин только что не плачет, зачем я до сих пор не в Тегеране. Напротив, я слишком рано сюда прибыл; по переписке из Тифлиса я бы лучше, скорее с ними кончил, угрожал бы им, даже разрывом; издали все страшнее. А теперь они меня почитают залогом будущей своей безопасности с нашей стороны. Гр. желал, чтобы нашим зимовать в Хоях, и это завлекло меня в самое трудное положение – согласить наши денежные требования с дальнейшим удерживанием их провинции. Кажется, однако, что я довольно успешно в этом оборотился, и войска будут зимовать в Хоях, и деньги получим. Вы знаете, что по получении 400 т. мы должны выступать, а за остальные 100 т. удержим… [алмазы? ] в залог. 50 т. сверх 300 я уже заставил послать в Хои, теперь насчет других 50 отдалил нарочно срок, т. е. через 20 дней от 26 октября. Это, по-видимому, величайшее снисхождение с моей стороны. Но с тем условием, что если сумма сия к означенному сроку не уплатится, то Хои не опорожняются. Вам слишком известна неустойка персидская, любезный друг, и вы можете наверно угадать, что они по крайней мере 10-тью днями позже выполнят свою обязанность, тогда мы будем иметь 400 т. чистыми деньгами и Хои все-таки не будут очищены по праву. Потрудитесь это объяснить Ф. С. Хомякову, я надеюсь, что он не обидится, зачем не ему пишу об этом, как бы и следовало, но ведь это все равно, коли я вас прошу ему показать.

Помилуйте, однако: какие вы все чудные, начиная с моего благодетеля графа1. Никто мне не пишет о его награждении, о получении им Андреевской ленты, и если бы я не нашел этого ночью в каком-то лоскутке «Северной пчелы», то так бы и осталось. Не хочу же ему более ни слова приписывать. А вот вы что сделайте, милый мой Петр Максимович, да непременно. Наденьте лучший мундир, облекитесь в ваши регалии и с торжественным видом принесите графу усерднейшее поздравление от лица всего персидского посольства, и жены моей включительно. Пожалуйста, сделайте.

Прощайте, любезнейший прежний сотрудник и сострадалец. Помните меня и пожалейте иногда о преданном сердечно вам

А. Грибоедове.

Паскевичу И. Ф., 31 октября 1828*

Милостивый государь граф Иван Федорович!

Нижегородского драгунского полка прапорщик князь Роман Чавчавадзе, посланный ко мне с бумагами от вашего сиятельства, был здесь мною представлен с прочими чиновниками Аббас-Мирзе. Его высочество удостоил его пожеланием ордена Льва и Солнца второй степени. Фирман в оригинале и переводе на имя князя Чавчавадзе честь имею при сем представить на благоутверждение вашего сиятельства.

Пребываю с совершенным почтением и преданностию, милостивый государь, вашего сиятельства всепокорнейший слуга

А. Грибоедов.

31-го октября 1828 г. Табриз.

Паскевичу И. Ф., 31 октября 1828. Отношение*

31-го октября 1828 г. Тавриз.

В ответ на почтеннейшее отношение, ваше сиятельство, от 22-го сентября, № 414, честь имею известить вас, что я предлагал английскому посланнику получить от меня 2000 червонцев, которые были выданы мне из интендантства Отдельного Кавказского корпуса на сей предмет, во время пребывания моего в главной квартире вашего сиятельства при Ахалкалаке1. Макдональд просил меня, чтобы всех данных им взаймы нашему консулу 3650 червонцев, и 750 Абуль-Хасан-хана включительно, ваше сиятельство взяли на себя труд сделать перевод через С.-Петербург в Лондон, на имя г.г. Базет, Кольвин, Кравфорт и комп., которых адрес при сем честь имею приложить. Ассигнацию же вашего сиятельства, данную Абуль-Хасан-хану на 3000 туманов, я пересылаю с нынешним моим курьером. Лестный отзыв вашего сиятельства насчет Макдональда и благосклонность, с которою вы изъявляете угодность быть ему всегда полезным, я имел удовольствие ему передать, за что он приносит вашему сиятельству чувствительнейшую благодарность.

2000 червонцев, которые я получил из интендантства, я, по собственному разрешению вашего сиятельства, удержал у себя и прошу вас покорнейше приказать зачесть их в счет моего жалованья на следующий год.

Ахвердовой П. Н., ноябрь 1828*

(Перевод с французского)

& lt; Ноябрь 1828. Тавриз.& gt;

Примите мои искренние приветствия, любезнейший и почтеннейший друг. Я уже давно сделал все, что следовало для вашего племянника, 1 и если граф2 к нему не очень благожелателен, то, кто знает, не передали ли ему о каких-нибудь невинных шутках, которые тот сболтнул на его счет, а сплетники, как это обычно бывает, довели до начальства в раздутом и злостном виде разговоры, которые можно упрекнуть самое большее в нескромности. А это водится. Впрочем, все то, что вы мне говорите насчет графа Эриванского, доставляет мне живейшее удовольствие. Он мой друг и благодетель, и я натурально, желал бы, чтобы все были ему так же преданны, как я. Советы, которые вы даете мне, чтобы я заботился о занятиях для жены моей, очень разумны и полезны, но все мое время занято проклятой контрибуцией, которую я все никак не могу полностью вытянуть от персов. Тут еще море бездонное всяких хлопот. Кажется мне, что не очень я гожусь для моего поста, здесь нужно больше уменья, больше хладнокровия. Дела приводят меня в дурное расположение духа, я делаюсь угрюм, иногда охота берет покончить со всем, и тогда становлюсь уж вовсе глуп. Нет, ничего я не стою для службы, и назначение мое вышло неудачно. Я не уверен, что сумею выпутаться из всех дел, которые мне поручены, многие другие исполнители бы их в сто тысяч раз лучше. Одна моя надежда на бога, которому служу я еще хуже, чем государю, но которого помощь действительная со мной всегда была. Вот увидите, что в конце концов меня же еще будут благодарить за все, что будет удачно достигнуто и без того, чтобы я в том принимал участие, как в Персидскую кампанию, где столько других больше имели заслуг перед правительством, чем я, и, однако ж, больше всех наградили меня.

Дашеньке3 нежнейший поцелуй. Как мы ее с женой любим, пари держу, она и не подозревает о наших разговорах в Тавризе, все про нее и про Катеньку4, как-то найдем их, когда воротимся, за кого их выдадут? Маленькие их кокетства в клубе, и т. д., и т. д.

Прощайте, почтеннейшая Прасковья Николаевна. Думайте о нас, любите нас столько же, сколько мы вам искренне преданы. Ваша Нина и ваш верный друг.

А. Грибоедов.

Родофиникину К. К., 9 ноября 1828. Отношение № 153*

Ноября 9-го дня 1828 года. Табрис.

По прибытии моем в Табрис, я здесь нашел г. титулярного советника Иванова, который убедительно просил меня уволить его от занимаемой им ныне должности секретаря г-на генерального консула. Я старался отклонить г-на Иванова от принятого им намерения; но причины его показались мне впоследствии уважительными. Пробыв 6 лет в Персии в одном чине, он решительно полагает для себя невыгодным остаться здесь долее. Что касается до своего повышения, то он убежден в справедливости начальства, что проведенное им здесь время будет принято во внимание; но при нынешней своей должности опасается, что род занятий, с нею сопряженных, по неважности своей лишает его возможности усовершенствовать свои способности, дабы сделаться со временем полезным для заведования делами, требующими гораздо более навыка и познаний. И потому он готов на условиях менее выгодных насчет жалованья продолжать службу свою в Петербурге под лестным начальством вашего превосходительства или во внутренности России, но только не здесь и не в нынешнем качестве. Я, с моей стороны, не мог долее отказывать ему в его просьбе и дал ему позволение ехать, полагая, что держать чиновника в противность его склонностям мало обещает успеха для дел ему вверенных; с другой стороны, мне самому известно, с какими лишениями сопряжено долговременное пребывание в Персии, если оно даже подкреплено доброю волею и твердым намерением устоять против неприятностей, скуки, отсутствия развлечений и всех невыгод здешнего края.

Я должен отдать справедливость г. Иванову, что он чиновник ревностный и способный для канцелярских упражнений. Здесь он также с успехом управлял делами в отсутствие в Тегеране г. Амбургера. И потому я, не желая, чтобы он время свое потерял бесполезно, рекомендовал его его сиятельству господину графу Паскевичу-Эриванскому для причисления его к своей канцелярии на место титулярного советника Шаумбурга, которого можно переместить сюда в должность секретаря г. генерального консула, что и почитаю долгом довести до сведения вашего превосходительства.

Паскевичу И. Ф., 10 ноября 1828. Отношение*

(Перевод с французского)

Тавриз, 10 ноября 1828.

Я успел уже продлить срок уплаты должных нам за очищение Хоя денег, с намерением оставить там наши войска на зимовку, согласно с предписанием вашего сиятельства, как получено мною от генерала барона Сакена извещение за № 393 о новом назначении квартирующего в Хое отряда.

Я счел долгом сообщить принцу, что генерал Панкратьев, успокоенный мною насчет близкого выкупа Хоя, а именно в 25 дней, считая с 26-го октября, по уговору нашему с его высочеством1, готовится к выступлению с большею частью своего отряда, с намерением избежать подходящее дурное время года, однако к этому я прибавил, будто генерал требовал от меня письменного ручательства в том, что впредь войска его не будут поставлены в неприятную необходимость снова занять провинцию, в случае если его высочество не сдержит данного нам слова. От неожиданной ли радости, что так скоро очистится страна от чужого войска, или от страха, как бы наши войска, возвратясь, не засели уже окончательно в провинции чуть ли не самой богатой во всем Адербейджане; как бы то ни было, персияне устроили так, что не далее как сегодня или завтра будут доставлены из Хоя еще 35 т. туманов. Таким-то образом я вымогаю у них по частям следующую нам сумму; теперь менее, чем когда-либо, я в состоянии определить время, в которое мы получим ее сполна. Может быть, виновата собственная моя неопытность в ведении дел с здешним народом, но и то надобно сказать, что многое ратует в его пользу. Это прежде всего совершенный недостаток в средствах как у принца, так и у его подданных; далее, положение наших дел в Турции, далеко не решенных. Я совершенно согласен с мнением вашего сиятельства, что, если еще продлится война, можно бы склонить Аббас-Мирзу вполне в нашу пользу; но, в таком случае, не надобно преследовать его нашими денежными претензиями.

Шах выехал из своей столицы и направился на Ферахан, местечко, лежащее на пути из Хамадана в Испагань. Он писал сыну, чтобы тот попросил меня остаться здесь до его возвращения. По-видимому, важные обстоятельства заставили его поспешить отъездом в такую позднюю пору. Спешу передать вам из них те, о которых я слышал.

1) Дела в Хорасане идут не так, как желало бы правительство. Многого ожидали от военного таланта и влияния на жителей бывшего эриванского сардаря; между тем до сих пор он принужден держаться в стороне от укрепленных городов, которые не впускают его к себе. Он находится еще в трех фарсангах от Нишапура, в ожидании присылки от брата подкрепления.

2) В городе Иезде и округе его открытый мятеж.

3) Восстание также в Луристане, раздираемом несколькими партиями. Двое сыновей шаха: Махмуд и Махмед-Таги спорят из-за власти.

4) Такое же состояние умов в Кермане, восставшем против притеснений губернатора, сына шаха Хасан-Али-Мирзы; генерал его, Хаким-хан, недавно потерпел поражение от мятежников, которыми командовал Шефи-хан.

Эти беспорядки заставили шаха ехать как для того, чтобы быть ближе к восставшим южным провинциям, так и для собрания денег и войска у сыновей своих, губернаторов буруджирского, хамаданского и других, которым он послал приказы о немедленном прибытии к нему в Ферахан. Примите и т. д.

Паскевичу И. Ф., 11 ноября 1828. Отношение*

11-го ноября 1828 г. Тавриз.

Я имел честь известить ваше сиятельство об отправлении персидским правительством 30 тыс. туманов в счет 8-го курура. Между тем генерал-майор Панкратьев уведомил меня, что, по случаю выступления его из Хоя, вашему сиятельству угодно учредить для приема следующих нам от персидского правительства денег комитет в Аббас-Абаде, под председательством генерал-майора Мерлини. Вследствие чего я уже вступил в надлежащее сношение с здешним правительством, дабы оно отправляло следующие нам деньги не в Хой, а в Аббас-Абад, и вместе с тем отнесся к генерал-майору Мерлини, дабы он, до учреждения комитета, отправляемые персиянами суммы принимал к себе под сохранение в Аббас-Абаде, где находились бы они на ответственности коменданта и персидского сдатчика до окончательного принятия оных новоучрежденным комитетом. Но дабы замедление с нашей стороны в приеме отправляемых персиянами сумм не могло послужить им предлогом к просрочке следующей нам уплаты, я почел нужным обратиться к вашему сиятельству с убедительнейшею просьбою, дабы вы изволили предписать, чтобы упомянутый комитет в Аббас-Абаде был учрежден в наискорейшем времени и немедленно приступил к отправлению вверенного ему поручения.

Паскевичу И. Ф., 12 ноября 1828. Отношение*

12-го ноября 1828 г. Тавриз.

По выступлении наших войск из Тавриза, надворный советник Амбургер, по лестному выбору вашего сиятельства, был здесь оставлен в качестве комиссара, впредь до учреждения здесь постоянной миссии, и в исправлении вверенных ему дел неоднократно удостоился одобрения вашего. По болезненному своему состоянию, он лично просил ваше сиятельство, чтобы ему дозволено было, по прибытии сюда поверенного в делах или министра, отправиться обратно в Россию для излечения, и удостоен был вашим на это согласием; но вскоре потом министерство иностранных дел нашло полезным учредить вместе с постоянною миссиею и генерального консула, в котором качестве был назначен надворный советник Амбургер. По прибытии моем сюда, он вновь повторил просьбу свою об отпуске его в Россию; хотя причины его были весьма уважительны, ибо, кроме видимой слабости здоровья, он в течение 10-ти лет почти беспрерывно находился на службе в Персии, исключая кратчайший промежуток, когда он отбыл в С.-Петербург вслед за кн. Меншиковым, и вскоре опять воротился на службу с действительным статским советником Обресковым. Я, однако, не мог согласиться на его просьбу, находя его пребывание здесь необходимым, особенно в нынешних обстоятельствах, и он решился дождаться более благоприятного времени. Вместе с сим я, однако, должен заметить, что его жалованье весьма недостаточно по здешним издержкам, и притом ему ничего не дано на обзаведение. Вашему сиятельству известно, как всякое сношение с персиянами завлекает в непредвидимые и неизбежные расходы, и потому я почел долгом обратиться с ходатайством к вашему благосклонному посредству, чтобы Амбургеру испросить прибавку к нынешнему его жалованью, по крайней мере 600 черв., что составит 1800 р. Также единовременную сумму, хотя в виде награды, чтобы он мог на первый случай устроить свое хозяйство и несколько уравнять приходы свои с расходами, которые большею частью определяются не частными прихотями, а надобностями, тесно сопряженными с его званием.