![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
О сумасшедшем, которого Обманули
Два года тому назад проживал я летом в одном из своих имений… Река, сенокос, парк, огромный плодовый сад – хорошо! Приехал ко мне в гости приятель, кандидат прав – Зубчинский. Уселись мы с ним на веранде, увитой диким виноградом, играть в шахматы – оба были страстные шахматисты. Сбоку столик, на столике белое вино со льдом, ягоды, бисквиты – хорошо! Передвигаем фигуры, болтаем о том о сем, вдруг он, сделав удачный ход, на минутку призадумался, посмотрел на меня странными глазами и говорит: – Что, если шахматного коня сеном накормить? Можно тогда партию выиграть? Шутка была глупая. Я пожал плечами, снисходительно усмехнулся и говорю: – Что за дикая мысль пришла тебе в голову? – Нет не дикая! (И смотрит на меня нехорошими глазами.) Нет-с! Не! Дикая! Сено – великая вещь. Если теноров кормить сеном, они как соловьи будут петь! А вам все жалко?! Лошади у вас живут без сена – безобразие! – Николай Платоныч, – испуганно говорю я. – Что это ты, от жары, что ли? Опомнись! Завизжал он дико, пронзительно: – Не потерплю! У самого сенокосы по пятьсот десятин, а он лошадей с голоду морит!! Во мне, может быть, душа лошади – и я страдаю! Подлецы!! Волосы у него сделались влажными, стали дыбом. Я его взял за руку, а он как обожженный отскочил, закричал, перекинулся через перила веранды и давай по клумбам сигать, точно жеребенок… – Ход коня! – кричит снизу. – Видишь? Парируй, подлец! Прыгал он, прыгал, наконец, очевидно, острый пароксизм прошел, утомился, притих, улегся на ступеньках веранды и принялся тихо, жалобно плакать. Я долго стоял над ним в раздумье. Положение было жестокое и глупое. Что Зубчинский мой сошел с ума – я, конечно, не сомневался. Но что с ним делать дальше? Помешательство, очевидно, буйное. Связать его и запереть в сарай – жаль. Все-таки приятель. До ближайшего доктора двадцать верст, до губернского города, в котором была и лечебница для умалишенных, – около тридцати. Но как довезти его туда, этакое сокровище? Сумасшедшие необычайно подозрительны, хитры, и, конечно, мой Николай Платоныч сразу догадается, куда я его везу… А догадается – страшных вещей может наделать. Силища у них в этом состоянии непомерная – и Телохранителю, пожалуй, не справиться. Пока я стоял так над ним в раздумье, приблизился мой управляющий – человек со светлой головой, бывший провинциальный актер, потянувшийся за мной на лоно природы. Он из окна своего флигеля видел, какие курбеты выделывал на клумбах мой кандидат прав, и поспешил на помощь. Я отвел его в сторонку, посвятил в двух словах во всю эту глупую историю, спрашиваю: – Что делать? – Не иначе как в город везти нужно, в сумасшедший дом. – Да ведь как его отвезешь-то? Ведь он тут все переломает и нас перекалечит. – Хитростью надо взять. Призадумался я – и вдруг, как птица крылом по воде, зацепилась у меня в мозгу мимолетная, но очень светлая мысль. – Вот что… – сказал я. – Вы можете часа на четыре притвориться сумасшедшим? Смотрит на меня управляющий умными глазами, ухмыляется: – Конечно, могу. Актером я был неплохим. – Ну и ладно. Попробую подловить на это беднягу. Сядьте-ка там за столом и скроите физиономию по возможности наиболее идиотскую. А я с ним поговорю. А Николай Платоныч плакал, плакал и затих. Задремал, что ли… Сел я около него на ступеньки веранды, потряс его за плечо и говорю: – Николай Платоныч, а Николай Платоныч! Поднял он измученное осунувшееся лицо и спрашивает: – Что тебе? – Послушай… У меня, брат, большое несчастне! – А что такое? – Мой управляющий с ума сошел. В его тусклых глазах блеснул интерес. – Да что ты? Гаврилов? С ума сошел? С чего же это он? – А черт его знает. Понимаешь, стал уверять, что он нынче утром крысу проглотил. – Вот дурак-то! Как же это человек может проглотить крысу? – То же самое и я ему говорю! Никаких резонов не принимает – сидит внутри крыса, да и только! – А знаешь что? Дай я с ним поговорю. Может, урезоню. Подошел к управляющему. Стал разглядывать его с огромным интересом и сочувствием. – Послушайте, что с вами случилось? – Крыса внутри сидит. Нынче нечаянно проглотил. – Ну, Гаврилов, голубчик! Подумайте сами: ведь это вздор. Как это человек может проглотить крысу? Ведь вы человек интеллигентный, знаете строение гортани, пищевода… У моего Гаврилова лицо до того тупо-идиотское, что смотреть противно. – Раз я вам говорю, что у меня внутри крыса, значит, она там. Вот приложите руку к животу – слышите, как скребет когтями внутри? – Поймите, что никакое живое существо не выдержит температуры желудка… – Не морочьте голову… Вы подкуплены хозяином. Плюнул Николай Платоныч, отошел ко мне: – Форменный сумасшедший! Я ему логически доказываю, что не может быть живая крыса в человеческом животе, а он черт его знает что несет. Послушай… Давай его полечим, а? – Чем же его лечить?! – Покормим сеном. Живые соки, которые находятся в стебельках свежего сена, могут оказать очень благодетельное действие на серое вещество мозга. Понимаешь – сочное сено! Накормим его, а? Я сделал вид, что размышляю. – Сено, конечно, очень полезная вещь. Но как его дозирозать? Очень сильная доза может оказаться убийственной. Здесь без доктора не обойдешься. – Так отвези его в сумасшедший дом, там его поставят на ноги. – Я бы и отвез, но одному трудно. Друг Николай Платоныч, выручи! Давай его вместе отвезем. – Послушай… А вдруг он догадается, куда мы его препровождаем? – А ты с ним поговори. Соври что-нибудь. Николай Платоныч сомнительно покачал головой, приблизился к Гаврилову и сказал, хитро на меня поглядывая: – Вот что, друг Гаврилов! Мы тут обсудили этот вопрос с крысой и решили вас везти в город на операцию. Раз крыса в желудке, нужно его вскрыть и извлечь оттуда инородное тело. А потом уж я буду долечивать вас сеном – согласны? – Я боюсь докторов! Вообще же есть у меня один приятель – доктор, да он в доме умалишенных служит. Глаза сумасшедшего радостно блеснули. – Ну, вот мы вас к нему и отвезем. Конечно, знакомый доктор лучше! Он подошел ко мне на цыпочках и подмигнул на Гаврилова с дьявольски лукавым видом: – Все устраивается как нельзя лучше. Этот болван со своей глупой крысой внутри сам лезет в лапы психиатров. Вели закладывать лошадей – мы его живо домчим. И вот, когда мы уселись в экипаж, нужно было видеть, с какой трогательной заботливостью относился настоящий сумасшедший к поддельному. Он закрывал ему ноги пледом, хлопотливо засовывал за жилет клок сена («Жизненная эссенция сена очень хорошо размягчает инородные тела внутри организма…»), изредка во время пути обращался к Гаврилову, сочувственно кивая головой: – Ну, что, Гаврилов?.. Успокоилась крыса? – Нет, ворочается, проклятая. – Ах ты ж, история какая. Ну, потерпи, голубчик… вот привезем тебя, сделаем операцию – и все как рукой снимет. Приехали. У ворот дома умалишенных Зубчинский заботливо помог Гаврилову выйти из экипажа и, деликатно поддерживая под локоть, стал всходить с ним по ступенькам лестницы. Я шел сзади, а сердце отчего-то тоскливо ныло. На наше счастье, в приемной находился в тот момент доктор с ассистентом и два здоровенных служителя в белых халатах. – Чем могу служить? – деловито спросил доктор. Оставаясь благоразумно около входных дверей, я сделал незаметный знак доктору и сказал: – Да вот приятель у меня захворал. Не можете ли вы его освидетельствовать? – Понимаете, доктор, – развязно вступил в разговор Зубчинский. – Вообразил он, что в его животе сидит крыса, и… – Дело, собственно, не во мне, – вежливо шагнул вперед, кланяясь и делая знак доктору, Гаврилов. – А мы привезли к вам господина Зубчинского… Доктор опытным взглядом окинул лица обоих и сразу понял, в чем дело. – То есть он шутит, – насильственно улыбаясь и странно дрожа, сказал заискивающе Зубчинский. – Если крыса действительно сидит внутри, то препарат свежего сена… – Хорошо, хорошо. Но вы, господин Зубчинский, пока отдохните, вы устали с дороги. Уведите этого господина в восьмой номер! Глаза Зубчинского странно округлились, он дернулся вперед, но четыре могучие руки уже клещами держали его сзади. Он увидел ясно сразу, все в один момент: Гаврилова, деловито что-то шепчущего на ухо доктору, и меня, отворачивающего от него смущенное лицо, меня, который уговорил его помочь, меня, который уже взялся за ручку двери, чтобы уйти, покинуть его. И страшный, как лязг железа, стон прорезал застоявшийся больничный воздух: – Обманули!!! Доктор, они меня обманули!! Погиб!! Не помня себя я выскочил из приемной, кубарем скатился с лестницы и опомнился только тогда, когда Гаврилов догнал меня на улице, усадил в экипаж и мы выехали снова на степной простор среди желтеющих полей. Гаврилов молчал, но, если бы даже он заговорил, я бы не слышал его голоса. Все заглушалось этим до сих пор звенящим в ушах пронзительным криком, в котором слилось все человеческое отчаяние, ужас, страшный упрек и огромное страдание при столкновении с подлостью людской: – Обманули!!! Рассказ произвел большое впечатление. После общего молчания лежащий около Яблоньки Новакович вздохпул своей могучей грудью так, что даже приподнялся корпусом, и сказал задумчиво: – Эти две истории – ваша, Меценат, и Мотылька – навалились на меня, как две надгробные плиты. Я возлагаю большие надежды на Яблоньку в смысле освежения этой склепообразной скелетоподобной атмосферы. Рассказывайте что хотите, Яблонька, и если даже вы заткнете какой-нибудь иллюминатор дельфином, все равно окружающие будут в восторге. Яблонька погладила нежной, как лепестки розы, рукой огромную голову белого медведя и, сжав значительно губки, погрузилась в задумчивость… Потом решительно тряхнула жидким золотом своих растрепавшихся волос. – История моя так же коротка, – улыбаясь, сказала она, – как и случай с двуногой собакой, хотя я и не так ленива и односложна, как ее автор Кузя. Так как у нас уже установилось правило, чтобы давать рассказываемым историям заглавия, то моя история должна называться несколько легкомысленно –
|