Ангелы, иночество, человечество

Речь, сказанная о. архимандритом Киприаном на годичном акте Православного Богословского Института в Париже 8-го февраля 1942 года в присутствии Ректора Института Высокопреосвященного Митрополита Евлогия.

Архимандрит Киприан (Керн)

Ваше Высокопреосвященство,
Милостивые Архипастыри, Отцы, Высокочтимое Собрание!
В восточной патристике очень распространено учение об ангелах как о " вторых светах". Эта идея стала излюбленной не только у православных мистиков, стоящих на линии псевдо-Дионисия Ареопагита, и продолжающейся от него к Симеону Новому Богослову и Григорию Паламе, но имеет также своих сторонников и толкователей в лице других святых отцов Церкви, как напр. Григорий Богослов, Максим Исповедник, Иоанн Дамаскин и др. Весьма полно она нашла свое отображение в нашем литургическом богословии, в гимнографическом материале, посвященном прославлению ангельских сил (Миней и Октоиха).
Сущность этого учения сводится к нижеследующему. Бог, Св. Троица есть Первоначальный, Вечный, Несозданный Свет, от Которого изливается озарение на весь мир, на всю тварь, на все живые существа. Самая сущность Божества неизъяснима, несказанна и непостижима ни для кого. Божество по природе Своей безусловно непричастно. Но Богу по Его любви к миру и человечеству свойственно изливать Свой несозданный божественный свет непрерывным потоком на тварный мир. В этом " светолитии" Бог доступен восприятию низших существ. Псевдо-Ареопагит называет это " выступлениям" Бога; Григорий Палама, вслед за Иоанном Дамаскиным пользуется термином " устремление Бога". Бог, следовательно, " причастен" низшим существам в этом светолитии, в Своих " энергиях". Причащение Божественному началу, познавание Бога, - отнюдь не рационалистическое, - допущено в любвеобильном плане миростроительства и мироуправления. Бог дает Себя познавать, к Себе приближаться, Себе причащаться. Этот процесс в Божественной и мировой жизни протекает постепенно, в рамках строгой иерархичности.
Богоначального, Первичного Света приобщаются прежде всего те ангельские чиноначалия, которые по своей близости к Источнику этого Света способны наиболее полно его восприять. Развитое ареопагиговской мистикой учение о небесной иерархии обусловливает эту иерархичность познания в самой ангельской сфере. Познавание Бога совершается соответственно достоинству познающего. " Божественное открывается по сходству каждого из умов" (De divin. nomin. I, § 1), или " соответствующими озарениями" (ibid. I, § 2). " Божественная красота... сообщает свет Свой каждому по достоинству" (De coel. hierar. c. III, § 1; c. IV, § 3). Ангелы, окружая Престол славы Божией, и непосредственно приобщаясь этого Света, сообщают Его по иерархической нисходящей постепенности ниже себя стоящим ангельским чинам, и т.обр. являются как бы зеркалами, отражающими этот Свет (ibid. c. III, § 2; De coelest. hierar. I. § 2). Они суть отблески Совершенного Света, " вторичные светы", " световидные" существа, слуги Первичного Света и наполняются Им.
Однако постепенное излияние божественного Света не останавливается на ступенях небесной, ангельской, иерархии. Этого " светолития" удостаиваются, конечно, тоже сообразно с их достоинством и способностью восприятия, и наиболее духовно-чуткие, озаренные люди. Таким образом составляется в этой иерархии последовательная " золотая цепь", которая, как говорит Симеон Новый Богослов, утверждается в Боге и неудоборазрываема. " Дух Святый, который сходит от Отца Светов на достойных духовных мужей, а от них передается и другим, освежает всех как роса" (Слово 41-е). По словам св. Мак-сима Исповедника " твари причащаются Божественного блаженства соответственно своей приемлемости (M. P. Gr. t. 90, col. 1029 c.). И св. Григорий Палама знает, что " этот Божественный Свет" дается в меру и воспринимается больше или меньше, в соответствии с достоинством воспринимающих (Беседа 35. M. P. Gr. t. 151, col. 448 В.).
Иерархичность познания и стройная постепенность в восприятии божественной энергии света легла в основание восточной мистики и составляет сущность христианской гносеологии. В этой иерархичности подчеркнуто ясно положение, занимаемое ангельскими чинами и их служение. Они суть зеркала, вторичные светы, передающие низшим духовным существам этот божественный Свет. Они просветители, и как " чистые умы" познают тайны Божии и сообщают их в той же иерархической постепенности. Их премудрое назначение служить в просвещении и другим ангелам и роду людскому. Просвещение это выражается в приобщении этих низших существ божественной энергии, умному Фаворскому Свету, несозданному, вечному.
Ангелы, вместе с этим отражением Света и просвещением себя и других, беспрестанно славословят величие Божие, прославляют его, воспевая Богу Трисвятую песнь. И это беспрестанное славословие Имени Божия и Его Святости, от круга к кругу, от чина в чин, со ступени на ступень, подобно некоему эху раздается в сферах надземного бытия, отголоском чего является и наше литургическое восхваление и прославление Святейшего и Сладчайшего Имени Божия. В этом немолчном упоминовении Имени совершается также таинственный и умопостигаемый процесс познавания Непознаваемого, проникновения в глубину Того, словесным выражением Чего является Самое Имя. И это служит к Просвещению Светом Божественной Славы.
Итак, ангелы суть вторичные светы, таинственные духовные зеркала, отражающее миру предвечный Свет Божества. Свет, просвещающий всякого человека, грядущего в мир. Назначение ангельского лика в несении Света. Они светоносители, luciferi. Сфера ангельского служения - просвещение, ибо ангелы суть слуги света. Следовательно, все, что омрачает, что заслоняет свет и мешает духовному просвещению, все это - удел и область сатанина и его клевретов, духов, " не соблюдших своего начальства" (Иуды, 6), отпадших от Божественного света и связанных " узами адского мрака" (II Петра II, 4).
Таково вкратце учение предания о служении ангельских чинов и о их назначении и месте в общей системе мироздания и мироуправления. Но не следует думать, что это имеет значение только для догматического сознания, и свидетельствует только о мистической проницательности тех или иных отцов и учителей Церкви. Это важно не только как достижение этих духовидцев и дерзновенное прозрение их в области надземного и внематериального бытия. Это не менее важно и с точки зрения церковного прагматизма и пастырско-миссионерского делания.
Ангельский мир есть посредствующий между Богом и человечеством. Ангелы не только обращены своим умным зрением к Престолу Божией Славы, но в значительной степени назначены для этого человеческого и вообще тварного мира. " Они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение" (Евр. I. 14). И это служение, равно как отражение Света и передача Его низшим ступеням духов совершается иерархически и в меру восприятия их.
Церковь земная отражает на экране своей эмпирической организованности то, что подлинно существует в небесной сфере ее. В церковном быту феноменологически является то, что подлинно живет в сущности духовного бытия. Эхо ангельских песнопений повторяется бренными устами и на земле, и зеркальный отблеск Невечернего Света находит свое отражение в омраченных умах и сердцах людей. Так должно быть по замыслу Всехитрого Художника, и так Церковь это осуществляет на земле.
Она знает в своей среде разные чины и состояния, и различает между ними даже особый лик, которому усвояет наименование " ангельского" чина. Представители его носят ангельский образ или схиму, и воплощают в своей человеческой, земнородной природе дух бесплотных небожителей. Это - иноки, монахи, схимники. Но не есть ли это название " ангельского образа" только метафорическое прилагательное? - Конечно, нет! Пустоименные титулы не могут иметь места в Церкви, как Жизни Духа. Тут существуют только подлинные духовные реальности, и они то и могут и должны находить свое отражение и в жизни Церкви исторической, на земле. Если же эти наименования в эмпирической Церкви перестают выражать свою истинную духовную сущность, то в такой церковной организации (классическое определение в катехизисе: " общество верующих") нет больше Жизни Духа. Она - не Церковь Христова, не Его мистическая Невеста, а в лучшем случае только Ведомство Духовных дел. Титулярному нет, места в Жизни Духа; оно может быть только в исторических пережитках жреческого честолюбия и тщеславия. Поэтому титулярные эпитеты: " апостольское Величество", " Судья Вселенной", " Тринадцатый Апостол" и под. суть не больше как такой пустоименный анахронизм без какого бы то ни было реального содержания.
Значит ли тоже " ангельский образ", " ангельский чин"? Такой же ли это титулярный пережиток, или же оно имеет свое реальное содержание и подлинную духовную значимость? Если да, то в чем же ангелоподобие монашествующих? Какова духовная, а не церковно-организационная, не социальная и не иерархическая ценность монашеской схимы?
Этот вопрос и занимает нас в настоящем случае. Как же может человек, ставший монахом, отречься от своей телесной оболочки, и перестать быть плотоносцем? Как бы он ни убивал свою плоть, он не сможет, пока он на земле, уничтожить свои плотские инстинкты и стремления, вполне впрочем, законные, и Богом назначенные ему и присвоенные в божественном творческом замысле. Аскеза и не состоит в убийстве и уничтожении тела, а только лишь в обуздании греховных похотей и желаний, и главным образом в приуготовлении своего тела, этого храма Святого Духа, для будущего обожения и преображения на Новой Земле, на которой будет жить правда.
Аскезой, как воздержанием не может и не смеет ограничиться все делание монаха. Такая аскеза, только средство, а не цель, и при этом средство негативное по своему содержанию. Это есть преимущественно воздержание от чего-либо и не допускание в себе известных низших психофизических потребностей. В этом нет положительного конструктивного момента, и нет момента служения. Аскеза только помогает другим духовным проявлениям: молитве, созерцанию, богомыслию и т. д. И сами иноческие обеты суть обещания тоже негативные: обещание что-то не делать, не иметь своей воли, не жениться, не стяжать материальных благ. Эти обеты не могут, поэтому ограничить монашеское делание, ибо они выражают неделание. Не ограничиваются также цели монашества физическим трудом, как бы он ни был важен и необходим в обиходе монашеской жизни. Труд может быть только подсобным средством для ослабления телесных пут и тягот, но никак не целью. Немыслимо свести ангелоподобное иноческое служение к тому, чтобы разводить огороды, шить сапоги, изготовлять пищевые продукты и т. под. Все это м. б. только, по монашеской терминологии " подельем", для чего вряд ли необходим сакраментально-литургический чин пострижения и весь традиционно-бытовой уклад монастырской жизни.
Монашество же, не напрасно именуемое " ангельским образом", должно как-то уподобляться тем, чей образ оно на себе носит. Оно все же должно в своей земной ограниченности, и отягченное своим плотским бременем делать то духовное, что и роднит его с ангелами-духами и с Самим Богом-Духом. Уподобляться ангелам-духам оно может только духом, а не телом; только " частицей Божества" в себе, по слову Григория Богослова, т.е. своим ипостасным началом. Оно должно, как и все разумное, духовно-одаренное человечество раскрывать в себе заложенную в нем потенциальную божественную стихию, развивать свое духовное дарование, совершенствоваться и приближаться к Первоисточнику духовной жизни.
Но поскольку оно облеклось в особое ангелоподобное звание, оно приняло на себя тем самым и служение ангельское. И как в своей сокровенной внутренней духовной жизни оно должно сопредстоять с умными силами в их духовной страже окрест Первого Ума, так и в церковной эмпирии оно должно проектировать это свое духовное служение. И как " ангельский Собор" противопоставляется " человеческому роду", ибо не имеет родового начала, и не размножается, так и чин монашеский не размножается путем родовым и естественным, но через таинственное посвящение, путем сверхъестественным. И как ангелы суть " служебные духи", посылаемые на служение, также посылаются на служение миру и ангелоподобные иноки. Поэтому, если это делание и служение должны быть не телесным и не негативным, а положительным, конструктивным, то искать его надо только в области Духа, в Его энергиях.
Священное Писание, богослужебное чинопоследование, иконография и творения св. отцов Церкви раскрывают нам учение об этом духовном служении и делании ангелов. Ангелы, как известно, посылаются как божественные вестники к отдельным лицам и народам, открывают вышнюю волю и " от века утаенное и несведомое таинство". Ангелы предстательствуют людям, народам, племенам, церквам и м. б. даже и стихиям, охраняя их. Ангелы наполняют собою весь космос, и своими крылами и огненными взорами пронизывают всю вселенную. Предание свидетельствует кроме того и о самом характере служения ангельских чинов. Предстоя Престолу первоначального Света, они отражают и изливают этот свет низших духам, всему миру и всем человекам. Это светолитие и есть отражение: святости и чистоты, ибо Бог свят; любви, ибо Бог есть сама Любовь; и ведения и премудрости, ибо Бог есть Ум (Дух) и Премудрость. Об этом много говорят службы бесплотным силам Октоиха, и творения наших отцов-мистиков, в частности Максима Исповедника и Симеона Нового Богослова. Думается, что эти мистические прозрения в сокровенную жизнь " неба умного" открывают путь делания и служения тем людям, которые себя облекли ангельской схимой и здесь на земле, уподобляются ангелам.
Иночество и должно, продолжая золотую цепь, соединяющую его с миром ангельским на небесах, изливать миру тленному и падшему на земле это сияние святости, любви и мудрости. Иночество и должно быть преисполнено этим светом и преломлять его в делах чистоты, милосердия и боговедения. Иночество должно, подражая своим первообразам ангелам, продолжать на земле и довершать ангельское служение, стать служебными духами для тех, которые имеют наследовать спасение, для томящегося в грехах и мраке неведения человечества.
Ангельский мир не самозамкнут и не самодовлеющ в общем плане мироздания и мироуправления. Само наименование " ангелы", вестники показывает их предназначенность служить кому-то и чему-то, вне их ангельского собора находящемуся. Св. Григорий Палама прямо утверждает, что все " многообразное и бесчисленное множество ангелов создано для человека" (M. P. Gr. t. 151, col. 449 D). Так и иночество не есть самозамкнутое и самодовлеющее в Церкви сословие. И оно назначено к служению, к деланию, и при этом, как уже было указано, духовному, а не телесному и материальному, созидательному, а не негативному. К накоплению духовных богатств, а не к умножению материальных сокровищ оно призвано Духом. Оно должно отображать духовное, мистическое сияние Света, Любви и Мудрости.
Древняя народная мудрость сказала: " свет мирянам - иноки, свет инокам - ангелы". Это - ареопагитовская мысль, высказанная в простых словах пословицы. И она очень верно выражает сущность взаимоотношения миров человеческого и ангельского, с их промежуточной служебной ступенью иночествующего собора. Иноки должны быть ангелами хранителями мира, служить миру и продолжать в этом направлении линию ангельского служения. Это служение может проходить в непосредственном контакте с этим миром, или же быть пустынническим, анахоретским, от мира географически отделенное, но зато еще более тесно связанное метафизически, духовно, молитвенно. Такое иночество уходило от жизни мирской к жизни мировой, к молитвенному служению всему миру, к его духовному охранению. Во всяком случае монашество не есть по замыслу и не смеет быть и в действительности эгоизмом. Это было бы разрывом " золотой цепи", нарушением соборного единства всех членов Тела Церкви и выпадением из общего плана Божия промышления о мире и людях. Свое стремление к святости, к духовному совершенствованию, свое, выражаясь аскетическим языком, спасение оно осуществляет не самостно, не самозамкнуто. Очищаясь, оно очищает и окрест себя стоящих, будь то близкие или дальние; просвещаясь молитвою, богомыслием, созерцанием оно просвещает и должно просвещать окрест себя, весь мир, всех человеков.
К чистоте и святости оно призвано просто в силу своей близости к Источнику Чистоты и Святости. Ангелы непосредственно черпают из Источника Светолития; ангелоподобные иноки, стоя ближе чем миряне к источнику этой святости и света также черпают из него. Но они, подобно страшному Серафиму Тайнозрителя Исаии, беря раскаленный уголь от жертвенника, касаются им нечистых язв греховного человечества и т. обр. исцеляют их и очищают. Это касание ими жертвенного угля, происходит не ради самих себя, не только для своего личного очищения, самоуслаждения своим персональным спасением, но именно ради освящения человечества. Поэтому молитва, постничество, подвиг, богомыслие и созерцание, - все это только средства для служения другим чинам низших ангелоподобных иноков и еще более низших человеков. Цель иночества, как нравственной силы, спасение не только самих себя, но спасение всего мира и освящение твари. Это не только спасение от мира, но именно спасение мира. Поэтому без гнушения его болезнями и, не брезгуя его нечистотой, иночество служит миру: охраняет его, отмаливает его, окормляет его, исповедует его и за него предстательствует. К этому сводилось служение многочисленного сонма преподобных отцов, как в пустынях подвизавшихся, так и открывавшихся этому миру. Вознесение себя на столп (Симеон, Алипий, Никита, Даниил Столпники) или на камень (преп. Серафим Саровский), уход в затвор, в пустынные пещеры, лесные скиты, - все это подвиг молитвенного заступничества за мир. Но и этот подвиг за мир, отмаливание его перед престолом Господним видоизменяется подчас открытым служением человечеству. Особенно созревшие духом подвижники предают себя подвигу исключительной сострадательной любви к миру, обращаются к нему с исцелительной молитвой и советом. Они раскаленным углем Имени Божия касаются язв души, То " милующее сердце", о котором так глубоко трогательно говорит авва Исаак Сирианин, содрогающееся печалью и состраданием о всякой душе и всякой твари, и даже о врагах истины, т.е. демонах (" Слова Подвижнические". Москва. 1858. стр. 299), обращается к миру в подвиге духовничества и старчества. От древних подвижников Востока эта линия тянется к Паисию Величковскому и нашим знаменитым оптинским старцам. Оптина - один из прекраснейших цветков иноческого вертограда, один из лучезарных светочей православного мира и его ангелоподобного собора монашествующих. Исповедь, руководство жизнью, совет самого, казалось бы, прозаического, повседневного содержания приближают иноков к их назначению быть ангелами-хранителями мира.
Впрочем, этот жертвенный подвиг сострадательной любви к миру не ограничивается только приведенным примером. Всякое снисхождение к человеку и миру с его немощами и нуждами есть осуществление на земле ангельского служения монахов. Диаконисы первых веков и их незабвенное возрождение в наши дни Леснинской игуменией м. Екатериной (граф. Ефимовской) и в Марфо-Мариинской обители в. кн. Елисаветы Феодоровны служат иллюстрацией сказанному; тоже может подтвердить и персональная работа отдельных иноков в этом направлении и, как это больше известно западному миру, деятельность специальных орденов и конгрегаций, с их служением по тюрьмам, больницам, лепрозориям, детским домам и т. под.
Все эти облики служения разумеется существенно отличаются от деятельности филантропических организаций так наз. " социального христианства" с его внецерковным утилитаризмом и прагматизмом. Иноческое служение тем и отличается от гуманных начинаний Армии Спасения и прочих установлений, что свое служение оно должно совершать ангелоподобно, т.е. в живом молитвенном единстве со Христом и соборной гармонии с Его Церковью. Оно пронизано духом церковности, богослужебной красоты и аскетики, а не секулярной деловитости. Молитвенность, благообразие и благочиние служат отличительной окраской иноческого служения людям.
Но следует заметить, что особенно часто забывается та сторона деятельности иноческой, которая особенно их сближает с ангельским их первообразом, и которое, в сущности, является самым существенным и важным. Это - служение Мудрости, Боговедения и Просвещения. Ангелы - зеркала Божественной Мудрости отражают эту мудрость всем существам. Это светильники, светящие отраженным светом, просвещающие мир, вразумляющие его. Подобно этому и монахи несут и должны нести этот свет, просвещает мир, вразумляет его. Они - вестники и светочи, и такими были всегда. Следует лишь вспомнить многочисленные примеры истории монашества, как восточного, православного, так и западного, латинского. Иерусалимская лавра св. Саввы, эти " отшельники Кедронского потока", давшие Церкви великих учителей и творцов богослужебных чинов, создавшие особую в истории православной гимнографии школу песнописцев савваитов (св. Иоанн Дамаскин, св. Андрей Критский, св. Косьма Маиумский, Стефан Савваит и др.) Византийский монастырь Студия, знаменитая лавра преп. Феодора Студита со всем ее значением в истории иконоборческих споров и в развитии богослужения, давшая школу студитов (преп. Феодор Студит и его брат Иосиф, Киприан Студит). М. б. одно из самых замечательных мест должно быть отведено в этом отношении Афону, как не только месту спасения многих душ, бежавших от мира, но и как огромному центру богословского образования в средние века, богослужебной культуры и мистического боговедения. Афон был подлинным ученым монашеским орденом, если не побоятся применить к православному монашеству этот латинский термин. Достаточно вспомнить и историю исихазма с преп. Симеоном Новым Богословом, Григорием Синаитом и уже конечно, со св. Григорием Паламой. Знаменитая " Ресавская школа" в истории сербской церковной культуры, монастырь Манасия, деятельность Константина Философа, Деспота Стефана Высокого и др. также свидетельствует о богатом вкладе иноков ученых и учителей, просветителей, иноков служителей и носителей боговедения. Без иночествующих центров с их храмами, книгохранилищами и ризницами не было бы византийского ренессанса времен Комнинов и Палеологов, а без этого культурного движения в Византии не было бы и итальянского Возрождения, не было бы Фичино, Полаиоло, Медичей, не было бы влияния Византии и дальше на Запад во время Франциска I. Блаж. Феодорит называл монастыри " училищами философии" (M. P. Cr. t. 82, col. 1325; 1348).
История русского иночества только еще лишний раз подтверждает сказанное и дает изумительные примеры иноческого служения науке, искусству, культуре и просвещению. Стоит только вспомнить, что в наших монастырях был очаг и светильник христианской культуры и богослужения. И Киевские пещеры на юго-западе и " Дом св. Троицы" преп. Сергия на северо-востоке явились теми центрами, из которых широкими кругами разошлось христианское просвещение по лицу русской земли. Ученики Антония и Феодосия в Киеве, и особливо все постриженники преп. Сергия покорили Христовым именем всю Россию и всю инородную Чудь, Мерь и Весь. Из Радонежских лесов изливался свет миссионерства вплоть до берегов Ладоги и Белого моря и до хребтов Урала. Зосима и Савватий, Сергий и Герман, Стефан Пермский, Макарий, Кирилл, Мефодий и сонм иных были теми носителями Евангелия, которые христианизировали языческие окраины России. Это был настоящий орден проповедников. Огласив сначала народ словом Евангельского учения, они постепенно внедряли в него начатки христианской культуры: перевод святоотеческих творений, богослужебные книги, крюковые ноты и изумительные памятники иконописного искусства. Икона, расцвела и заблистала яркими красками из монастырской кельи. И никогда не повторить и не превзойти тех иконописных отображений ангельского мира, который нам дали Спасо-Андрониевский монах Андрей Рублев и Флорентийский фра-Беато Анджелико, - сами иконописные ангелы и ангелоподобные иноки русского и флорентийского треченто. Монастыри на всем протяжении истории русской церкви были в большей или меньшей степени центрами просвещения. В некоторых, как в Киевском братском это принимало подчас и весьма систематический характер.
Ценность научных вкладов всех этих иноческих светочей не одинакова и не равноценна, но важно то, что такая линия ученого иночества существовала в допетровское время у нас. Важно и то, что в то время их научные плоды и усилия были на уровне тогдашних требований науки и просвещения. Сводилось ли это к переводу Писания или Отцов, к исправлению богослужебных книг или к толкованию церковно-канонических норм, - это все отвечало предъявляемым к ним требованиям. Это были усилия распространять богословское просвещение, христианское мировоззрение и церковную культуру.
Жизнь Западной церкви протекала в иных, более благоприятных, чем на Востоке условиях. От варварских завоеваний они освободились значительно раньше нас, жизнь установилась в более спокойных берегах и почва для культурного строительства была более удобной. Кроме того, и свойственный германо-романскому духу систематизм наложил свой отпечаток на всю жизнь и на научное творчество. Кристаллизация творческих сил в общей системе римо-католического мира пошла иным путем чем у нас. Запад внес именно этот дух системы, свойственный римскому юридизму и в церковную жизнь. Монашество как уход от мира и его принудительных для свободы духа рамок стало со временем и на Западе и на Востоке сословием, и из органического порыва в церковном теле превратилось в церковно-социальную организацию. На Западе же кроме того в эту монашескую организацию вошел и принцип дифференциации сил. Монашество распределилось по своим целям и внешним условиям жизни на ордена и конгрегации. Появилась орденская организация проповедников, миссионеров, инквизиторов. И даже сыны святой бедности Ассизского Нищего превратились в организованный орден безбедно живущих монахов.
Если это имело свои теневые стороны, то имело также и большие преимущества. Католики благодаря этому избежали многих трудностей, присущих православному монашеству. В частности в разбираемом вопросе о просветительном духовном служении иноческом латинская организация ученых орденов дала блестящие результаты. Ученым орденам и конгрегациям латинства мир обязан неоценимыми культурными сокровищами. Сама селекция монашествующих по их личным стремлениям способствовала экономии духовных сил и концентрации культурных начинаний. Сонм подвижников науки вышел из рядов ученых орденов, будь то дети св. Бенедикта, или " псы Господни" - Domini canes, или Ассумнционисты, Лазаристы и члены " Общества Иисусова". Знаменитые аббатства просияли на весь мир своими систематическими монументальными трудами в разных дисциплинах богословия, истории, археологии, языковедения или иных наук. " Гротто-фератское" аббатство в Италии, Solesmes, во Франции St.-Etienne, с его библейской школой в Иерусалиме, Бенедиктинское аббатство Amay, целиком посвятившее себя изучению Восточного Православия, его литургики, аскетики и мистики, Бенедиктинское же аббатство Maredsous во Франции, с его издательством, всемирно известные имена библеистов Abel, Dhorme, Lagrange, Vincent, литургистов Gueranger, Cabrol, кардинал Питра, - все это блестяще показывает, что подвиг заключается не только в физическом труде, и что богоугодным делом м. б. не только работа в огороде, но и изучение ассиро-вавилонской клинописи или сравнение рукописей. Наука тоже подвиг! Капитальные вклады в сокровищницу богословского знания, как то: Патрология аббата Миня в 382 тома, Литургико-археологический словарь Каброля и Леклерка, Словарь католической теологии, Восточная Патрология и подобные многотомные издания, монографии и руководства, все это вышло из ученых монастырей или из рук ученых монахов. Систематические археологические раскопки в Палестине, Сирии, Месопотамии и Малой Азии, кропотливая работа над критикой текста, сличение рукописей и вариантов, годы и десятилетия добросовестного изучения первоисточников, - все это возможно в условиях и только в условиях организованной и систематической научной работы. Работы, не прерываемой никакими повседневными заботами, прозаическими, хозяйственными " послушаниями", административно-пастырскими командировками и т. под., с точки зрения чистой науки второстепенными поделками. Подвижник науки, какой-нибудь доминиканец или бенедиктинец знает, что он будет иметь все для научной работы нужное, и что ничто от нее его не будет отвлекать. Наука его главное и святое дело, его цель и задача, а никак какое-то подозрительное и опасное для спасения души предприятие. Его не страшит, что его вдруг смогут послать обслуживать какое-то ему совсем чуждое дело, для которого абсолютно не нужно знать коптского языка или истории догмы. Чистому делу науки может отдаться с полным спокойствием совести тот, кто имеет вкус и призвание к науке. Ученый монастырь с его храмом и библиотекой, а не только с огородом, швальней, рухольной и другими хозяйственными департаментами, и в таком монастыре рядом с библиотекой и археологический музей, чтобы уже не говорить об обсерватории, - это подлинный скит, подвизалище ума и науки.
Эта строго проведенная дифференциация духовных творческих сил в латинском иночестве не только дала миру упомянутые культурные сокровища и научно-литературные памятники, но и оградило внутренний покой латинского монашества от возможных столкновений, искушений и бесплодных трений, которые, увы! имеют и имели место у нас. Понятно, что монашество, кроме раскрытия миру своих творческих энергий в служении добра и любви или в научно-культурной сфере, имеет в себе и огромную нравственную силу. В монашестве не только сильные духом люди ищут приложения своим творческим дарованиям, но и утомленные непосильной жизненной ношей, слабые духовно взыскуют в нем только спасения души, нравственного кафарсиса, и только его. Часто, кроме того, монастырь привлекает к себе внешним благообразным бытовым укладом, и люди творчески незначительные, не получившие свыше какой-либо особой харизмы, желают только одного: ухода от суеты и шума мира, ищут покоя, безмолвия и отказа от своей индивидуальности. И вот когда в одной монастырской ограде, объединенные одним уставом и снивелированные средним уровнем общепринятого монашеского благообразного жития, встречаются люди разных духовных дарований, разных стремлений и разных коэффициентов культуры и умственного направления, тогда-то вот и неизбежны упомянутые искушения монашеского быта. В общую массу среди неблагоговейных простецов иноков, коих всегда большинство, попадают и духовно утонченные натуры, пытливые умы, иноки с большим культурным зарядом и запасом, ушедшие в монастырь, чтобы в его тишине читать, переводить, исследовать, писать, творить, словом светить миру светом науки. Богослов, прошедший школьный путь семинарии и академии, желает в монашеской свободе духа поподвизаться на путях богословской или иной какой науки. При отсутствии ученого ордена, ученых монастырей он попадает в среду простецов, в обычный бытовой круг. Положение его не только трудное, но и впрямь трагическое. Простецкая масса индифферентна к науке, совершенно чужда запросов и интересов этого ученого инока, не видит и не может видеть нужды для строительства церковного в изучении семитских языков или сравнении священных текстов. Это даже может казаться и опасным с точки зрения благочестия и смирения. Такого инока не понимают, заподазривают в непростоте, в неблагонадежности, его стесняют и даже преследуют. Появляется типичное деление: " вы - ученые, ну а мы уж - толченые", и, конечно, толченость понимается как необходимый плюс ко спасению, а ученость как прямое препятствие. Отсюда парадоксальный вывод: обскурантизм есть необходимое условие для монашеского делания, кое само по себе есть и должно быть отражением Света.
Тем, кто посещают Национальную Библиотеку всегда приходится наряду с массой светских людей видеть и множество духовенства, монахов разных орденов: доминиканцев, капуцинов, иезуитов, бенедиктинцев. Нередко можно заметить и монахинь в их оригинальных головных уборах, склоненных над книгой и пришедших по благословению своей игумении ради каких-то научных изысканий. Я часто себе ставлю вопрос, можно ли было видеть в Императорской Публичной Библиотеке православных монахинь за ученым трудом. " Ученые женщины" в дореволюционной России были в большинстве случаев далеки от церкви, монахиням же не приходило в голову заниматься наукой.
Но могут сказать, что Православию все это чуждо, не нужно и даже опасно; что Православие сильно смирением и молитвой, а не философскими спекуляциями и учеными орденами; что за последний XIX век, век особой просвещенности русское Православие просияло преп. Серафимом, и о. Иоанном Кронштадским, которые не были учеными в строгом смысле слова. Но разве смирение и молитва исключают науку? Разве благочестие мешает книге и просвещению? Ведь если я говорю о культуре и науке, то только основанных на молитве, выходящих из монастыря. Моя речь сводится к церковному, монастырскому служению этому языческому миру, этому обезцерковленному, обывательскому христианству.
Не усматривайте, прошу вас, в моих словах никакой критики, и не ищите в них каких бы то ни было реформаторских проектов. Сам дух новаторства, реформации и революционности в корне чужд и противен моему церковному сознанию. Это просто думы, тихие и грустные думы о судьбе тех, кто взыскует сочетать монашество и науку, книгу и молитву, библиотеку и благочестие.
Иноки одного известного монастыря недоумевали, зачем было одному их ученому собрату, такому вот именно заблудившемуся в их среде ученому мужу, зачем ему было нужно читать св. отцов в греческом подлиннике, " когда есть русское собрание их творений".
Другому ученому мужу не без труда удалось получить от о. игумена записку к о. библиотекарю с разрешением " поработать в библиотеке". Благостнейший о. библиотекарь и выдал ему тряпку перетирать полки и книги. На запрос, что нужны книги для чтения, было отвечено недоумением: " какая же это работа книжки читать?.. Это не работа, а блажь и пустое дело".
Эту печальную сторону нашего монашеского неустроения чувство вали уже давно многие наши иноки, ученые и ценители учености и науки. Делались попытки придти этому на помощь, об этом говорили и писали, но эти попытки были и остались только случайными порывами наших лучших умов. Нельзя, конечно, замолчать и тех отрадных исключений, которые скрашивали общий серый тон. Нельзя не вспомнить работу Оптинских иноков по переводу и изданию некоторых аскетических творений свв. отцов. Работа эта вдохновлялась славянофилами и митрополитом Филаретом и объединила некоторые культурные силы: Киреевских, Шевырева, о. Климента Зедергольма. Нельзя не вспомнить миссионерских переводных трудов наших духовных миссий, японской, китайской, урмийской и др. Издательством занимались иногда и некоторые другие обители, но это не было во первых научной работой, не подымалось выше уровня популярных, душеспасительных листовок для народа, и во-вторых не объединяло ученых сил иночества. Концентрация этих сил не была проведена, потому что ученый инок в наших условиях церковного быта всегда призывался к церковно-административному служению. Чистой ученой работе почти никто из наших монахов-академиков себя не мог посвятить. Ему не давали вырасти и развернуться в настоящего ученого в западном смысле этого слова. Церковная власть больше ценила, и Синоду больше был нужен кадр архиереев, чем орден ученых монахов. И понятно, что архиерейство не способствовало ученым трудам. Заботы по епархиальному управлению поглощали все время. Приходится просто изумляться, как могли писать свои труды такие выдающиеся наши иерархи, как Порфирий Успенский, Филарет Гумилевский, Макарий Булгаков, Сильвестр Малеванский, Сергий (Спасский, автор " Месяцеслова"). Это были подвижники и страдальцы науки.
Нельзя забывать, что в общей системе церковного строительства и управления просвещение и богословская да и всякая вообще наука необходимы, полезны и благословенны. Наука, такой же подвиг; просвещение такое же служение; это общее дело, что, выражаясь по-гречески, означает " литургия". Служители и строители церковной культуры ничем не меньше аскеты, подвижники, мученики чем рядовые священники, служащие Богу и людям и монахи, занимающиеся для своего спасения молитвою, и физическим трудом. Вот что писал когда-то преосв. Алексий (Лавров), архиеп. Литовский и Виленский, сам б. профессор Академии о двух выдающихся ученых своего времени, о двух светочах Московской Духовной Академии, прот. Л. В. Горском и проф. П. С. Казанском: " Это два ученые аскета, для науки отрекшиеся от всех радостей, даже самых чистых и благословенных, отрекшихся однажды, но навсегда, и уже не зревшие вспять. Жизнь для науки, жизнь для знания, жизнь для труда, жизнь, для передачи их знаний другим учащимся поколениям - вот их жизнь, жизнь высокая, жизнь самоотверженная, жизнь не для многих досягаемая. Весь век сидеть за книгой, весь век писать, - как это скучно, как это сухо, скажут иные из нас, временно-обязанных ученых; и однако же вот люди, весь век учившиеся, весь век сидевшие за книгой, весь век писавшие, и не находившие ни скуки, ни сухости в своем деле" (" Правосл. Обозрение", 1878, март, стр. 485-494). Нужны не только монастыри, издающие благочестивые брошюры и печатающие богослужебные книги. Нужна селекция самих научных сил в монашестве. Нужно охранение ученых работников в обителях. Нужно в монашестве дать возможность жить и творить не только людям просто благочестивым, но и культурным, и желающим сочетать свою просвещенность с молитвой и с традиционным укладом монашеского быта. Нужен монашеский ученый орден. Богословской науке надо не только учить, в нее надо посвящать. Надо уметь ценить святость научного подвига, возвышенность служения книги. Кстати о книге. Вот что говорит один из исследователей ученого бенедиктинского монашества: " Любовь к книге - вот одна из характерных особенностей истинных монахов. Книги суть их вожди, их учители, их утешители. И они, эти монахи, спасли эти книги, умножили их, и то ценою каких трудов, какого терпения, какого упорства, какой преданности..." (Dom Ursmer Berliere. " L'ordre monastique des origines au XII siecle" Abbaye de Maredsous. 1924. p. 136) Эту нужду в координации и концентрации культурных иноческих сил все же почувствовали и у нас. Перед Московским поместным собором 1917 г. встал и был предрешен вопрос о создании одного такого ученого монастыря, где бы были сосредоточены ученые работники. Революция этому не способствовала. Русская церковь культурно раздробилась и дезорганизовалась. Надолго ли? Этого нам знать не дано. Но, несмотря на это, встает этот вопрос, перед нами, и не только не теряет своей остроты, но и еще больше и больше его приобретает. Православию нужны не только единичные ученые монахи, такие уникумы встречалось и раньше в наших иноческих вертоградах, и глохли в них. Нам нужен монашеский ученый орден. Нужно отбирать в этой среде лучшие культурные силы, не противопоставлять творчеству - спасение, и не чураться соблазна книги. Такие православные доминиканцы и бенедиктинцы, конечно, не цветом и покроем рясы должны отличаться от прочих своих собратьев, по истинным духовным просвещением, чтобы стать подлинным зеркалом духовным, одним из " вторичных светов". Они должны отдаться науке и быть способными работать в сфере просвещения, быть свободными от хозяйственных послушаний, материального благоустройства и административного соблазна. Жизнь сама собой придала отдельным монастырям их индивидуальную физиономию. Обители отличались по своему укладу и внутреннему духовному климату. Известна пословица: " кто су-ров - тому Саров, кто упрям, тому - Валаам, кто жаждет духовного опыта, тому - Оптина". Вот только не было уголка тем духовно-культуртным инокам, которые на себя приняли вместе с помазанием науки и ангельскую схиму. Они - бездомны.
К чему конкретному сводится вопрос? Речь идет вовсе не о том, чтобы всех, желающих спасаться в монашестве обратить в ученых вопреки их воле и поставить диплом условием для пострижения. Как раз наоборот! Ученым богословам или философам, желающим сочетать свою ученость с монашеством, дать условия монашеской жизни, чтобы себя не чувствовать в ней изгоем, дать возможность творить, читать, писать не только в миру, но и в монастыре. Дать возможность совместно жить и работать тем, кто в себе чувствует любовь и к книге и ко храму, к науке и к благочестию, кто хочет и творить и спасать душу.
Вряд ли Русская Православная Церковь воссоздастся в размерах и в стиле дореволюционного времени. Вряд ли восстановятся те свыше 800 русских обителей, которые покрывали собой лицо нашей родины. Но, о! если бы даже из 50 или 100 обителей, каких хотите: общежительных, штатных, скитских, нищенствующих, затворнических, деятельных, все равно, - хоть бы одна была настоящим ученым монастырем! Т. е. таким местом духовной жизни, где бы насельники его не были бы гносимахами, где они могли бы посвящать жизнь свою науке, кто хочет и учить и учиться, читать, переводить, толковать, писать, просвещать, словом, быть ангелами света и просвещения, зеркалом духовным, участником таинственного светолития, звеном мистической " золотой цепи", утвержденной в Боге и неудоборазрываемой. Чудна и чудесна эта цепь из трех звеньев: миряне - иноки - ангелы.
Создание ученого монашеского ордена есть не только поэтому вопрос церковно-прагматический, вопрос экономии, т.е. использования творческих сил, но и вопрос об осуществлении в жизни Церкви одной из догматических истин Православия, а именно об ангелах, как вторых светах Божества.