![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Как это делалось в одессе. Король венчание кончилось, раввин опустился в кресло, потом он вышел изкомнаты и увидел столыКОРОЛЬ Венчание кончилось, раввин опустился в кресло, потом он вышел изкомнаты и увидел столы, поставленные во всю длину двора. Их было такмного, что они высовывали свой хвост за ворота на Госпитальную улицу.Перекрытые бархатом столы вились по двору, как змеи, которым на брюхоналожили заплаты всех цветов, и они пели густыми голосами - заплаты изоранжевого и красного бархата. Квартиры были превращены в кухни. Сквозь закопченные двери било тучноепламя, пьяное и пухлое пламя. В его дымных лучах пеклись старушечьи лица, бабьи тряские подбородки, замусоленные груди. Пот, розовый, как кровь, розовый, как пена бешеной собаки, обтекал эти груды разросшегося, сладковоняющего человечьего мяса. Три кухарки, не считая судомоек, готовилисвадебный ужин, и над ними царила восьмидесятилетняя Рейзл, традиционная, как свиток торы, крохотная и горбатая. Перед ужином во двор затесался молодой человек, неизвестный гостям. Онспросил Беню Крика. Он отвел Беню Крика в сторону. - Слушайте, Король, - сказал молодой человек, - я имею вам сказать паруслов. Меня послала тетя Хана с Костецкой... - Ну, хорошо, - ответил Беня Крик, по прозвищу Король, - что это запара слов? - В участок вчера приехал новый пристав, велела вам сказать тетяХана... - Я знал об этом позавчера, - ответил Беня Крик. - Дальше. - Пристав собрал участок и оказал участку речь... - Новая метла чисто метет, - ответил Беня Крик. - Он хочет облаву.Дальше... - А когда будет облава, вы знаете. Король? - Она будет завтра. - Король, она будет сегодня. - Кто сказал тебе это, мальчик? - Это сказала тетя Хана. Вы знаете тетю Хану? - Я знаю тетю Хану. Дальше. -...Пристав собрал участок и сказал им речь. " Мы должны задушить БенюКрика, - сказал он, - потому что там, где есть государь император, там неткороля. Сегодня, когда Крик выдает замуж сестру и все они будут там, сегодня нужно сделать облаву..." - Дальше. -...Тогда шпики начали бояться. Они сказали: если мы сделаем сегодняоблаву, когда у него праздник, так Беня рассерчает, и уйдет много крови.Так пристав сказал - самолюбие мне дороже... - Ну, иди, - ответил Король. - Что сказать тете Хане за облаву. - Скажи: Беня знает за облаву. И он ушел, этот молодой человек. За ним последовали человека три изБениных друзей. Они сказали, что вернутся через полчаса. И они вернулисьчерез полчаса. Вот и все. За стол садились не по старшинству. Глупая старость жалка не менее, чемтрусливая юность. И не по богатству. Подкладка тяжелого кошелька сшита изслез. За столом на первом месте сидели жених с невестой. Это их день. Навтором месте сидел Сендер Эйхбаум, тесть Короля. Это его право. ИсториюСендера Эйхбаума следует знать, потому что это не простая история. Как сделался Беня Крик, налетчик и король налетчиков, зятем Эйхбаума? Как сделался он зятем человека, у которого было шестьдесят дойных коровбез одной? Тут все дело в налете. Всего год тому назад Беня написалЭйхбауму письмо. " Мосье Эйхбаум, - написал он, - положите, прошу вас, завтра утром подворота на Софийевскую, 17, - двадцать тысяч рублей. Если вы этого несделаете, так вас ждет такое, что это не слыхано, и вся Одесса будет о васговорить. С почтением Беня Король". Три письма, одно яснее другого, остались без ответа. Тогда Беня принялмеры. Они пришли ночью - девять человек с длинными палками в руках. Палкибыли обмотаны просмоленной паклей. Девять пылающих звезд зажглись наскотном дворе Эйхбаума. Беня отбил замки у сарая и стал выводить коров поодной. Их ждал парень с ножом. Он опрокидывал корову с одного удара ипогружал нож в коровье сердце. На земле, залитой кровью, расцвели факелы, как огненные розы, и загремели выстрелы. Выстрелами Беня отгонял работниц, сбежавшихся к коровнику. И вслед за ним и другие налетчики стали стрелятьв воздух, потому что если не стрелять в воздух, то можно убить человека. Ивот, когда шестая корова с предсмертным мычанием упала к ногам Короля, -тогда во двор в одних кальсонах выбежал Эйхбаум и спросил: - Что с этого будет, Беня? - Если у меня не будет денег - у вас не будет коров, мосье Эйхбаум. Этодважды два. - Зайди в помещение, Беня. И в помещении они договорились. Зарезанные коровы были поделены имипополам. Эйхбауму была гарантирована неприкосновенность и выдано в томудостоверение с печатью. Но чудо пришло позже. Во время налета, в ту грозную ночь, когда мычали подкалываемые коровы, и телки скользили в материнской крови, когда факелы плясали, как черныедевы, и бабы-молочницы шарахались и визжали под дулами дружелюбныхбраунингов, - в ту грозную ночь во двор выбежала в вырезной рубашке дочьстарика Эйхбаума - Циля. И победа Короля стала его поражением. Через два дня Беня без предупреждения вернул Эйхбауму все забранныеденьги и после этого явился вечером с визитом. Он был одет в оранжевыйкостюм, под его манжеткой сиял бриллиантовый браслет; он вошел в комнату, поздоровался и попросил у Эйхбаума руки его дочери Цили. Старика хватиллегкий удар, но он поднялся. В старике было еще жизни лет на двадцать. - Слушайте, Эйхбаум, - сказал ему Король, - когда вы умрете, я похоронювас на первом еврейском кладбище, у самых ворот. Я поставлю вам, Эйхбаум, памятник из розового мрамора. Я сделаю вас старостой Бродской синагоги. Яброшу специальность, Эйхбаум, и поступлю в ваше дело компаньоном. У насбудет двести коров, Эйхбаум. Я убью всех молочников, кроме вас. Вор небудет ходить по той улице, на которой вы живете. Я выстрою вам дачу нашестнадцатой станции... И вспомните, Эйхбаум, вы ведь тоже не были вмолодости раввином. Кто подделал завещание, не будем об этом говоритьгромко?.. И зять у вас будет Король, не сопляк, а Король, Эйхбаум... И он добился своего, Беня Крик, потому что он был страстен, а страстьвладычествует над мирами. Новобрачные прожили три месяца в тучнойБессарабии, среди винограда, обильной пищи и любовного пота. Потом Бенявернулся в Одессу для того, чтобы выдать замуж сорокалетнюю сестру своюДвойру, страдающую базедовой болезнью. И вот теперь, рассказав историюСендера Эйхбаума, мы можем вернуться на свадьбу Двойры Крик, сестрыКороля. На этой свадьбе к ужину подали индюков, жареных куриц, гусей, фаршированную рыбу и уху, в которой перламутром отсвечивали лимонныеозера. Над мертвыми гусиными головками покачивались цветы, как пышныеплюмажи. Но разве жареных куриц выносит на берег пенистый прибой одесскогоморя? Все благороднейшее из нашей контрабанды, все, чем славна земля из краяв край, делало в ту звездную, в ту синюю ночь свое разрушительное, своеобольстительное дело. Нездешнее вино разогревало желудки, сладкопереламывало ноги, дурманило мозги и вызывало отрыжку, звучную, как призывбоевой трубы. Черный кок с " Плутарха", прибывшего третьего дня изПорт-Саида, вынес за таможенную черту пузатые бутылки ямайского рома, маслянистую мадеру, сигары с плантаций Пирпонта Моргана и апельсины изокрестностей Иерусалима. Вот что выносит на берег пенистый прибойодесского моря, вот что достается иногда одесским нищим на еврейскихсвадьбах. Им достался ямайский ром на свадьбе Двойры Крик, и поэтому, насосавшись, как трефные свиньи, еврейские нищие оглушительно сталистучать костылями. Эйхбаум, распустив жилет, сощуренным глазом оглядывалбушующее собрание и любовно икал. Оркестр играл туш. Это было какдивизионный смотр. Туш - ничего кроме туша. Налетчики, сидевшие сомкнутымирядами, вначале смущались присутствием посторонних, но потом ониразошлись. Лева Кацап разбил на голове своей возлюбленной бутылку водки.Моня Артиллерист выстрелил в воздух. Но пределов своих восторг достигтогда, когда, по обычаю старины, гости начали одарять новобрачных.Синагогальные шамесы, вскочив на столы, выпевали под звуки бурлящего тушаколичество подаренных рублей и серебряных ложек. И тут друзья Короляпоказали, чего стоит голубая кровь и неугасшее еще молдаванское рыцарство.Небрежным движением руки кидали они на серебряные подносы золотые монеты, перстни, коралловые нити. Аристократы Молдаванки, они были затянуты в малиновые жилеты, их плечиохватывали рыжие пиджаки, а на мясистых ногах лопалась кожа цвета небеснойлазури. Выпрямившись во весь рост и выпячивая животы, бандиты хлопали втакт музыки, кричали " горько" и бросали невесте цветы, а она, сорокалетняяДвойра, сестра Бени Крика, сестра Короля, изуродованная болезнью, сразросшимся зобом и вылезающими из орбит глазами, сидела на горе подушекрядом с щуплым мальчиком, купленным на деньги Эйхбаума и онемевшим оттоски. Обряд дарения подходил к концу, шамесы осипли и контрабас не ладил соскрипкой. Над двориком протянулся внезапно легкий запах гари. - Беня, - сказал папаша Крик, старый биндюжник, слывший междубиндюжниками грубияном, - Беня, ты знаешь, что мине сдается? Мине сдается, что у нас горит сажа... - Папаша, - ответил Король пьяному отцу, - пожалуйста, выпивайте изакусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей... И папаша Крик последовал совету сына. Он закусил и выпил. Но облачкодыма становилось все ядовитее. Где-то розовели уже края неба. И ужестрельнул в вышину узкий, как шпага, язык пламени. Гости, привстав, сталиобнюхивать воздух, и бабы их взвизгнули. Налетчики переглянулись тогдадруг с другом. И только Беня, ничего не замечавший, был безутешен. - Мине нарушают праздник, - кричал он", полный отчаяния, - дорогие, прошу вас, закусывайте и выпивайте... Но в это время во дворе появился тот самый молодой человек, которыйприходил в начале вечера. - Король, - сказал он, - я имею вам сказать пару слов... - Ну, говори, - ответил Король, - ты всегда имеешь в запасе паруслов... - Король, - произнес неизвестный молодой человек и захихикал, - этопрямо смешно, участок горит, как свечка... Лавочники онемели. Налетчики усмехнулись. Шестидесятилетняя Манька, родоначальница слободских бандитов, вложив два пальца в рот, свистнула такпронзительно, что ее соседи покачнулись. - Маня, вы не на работе, - заметил ей Беня, - холоднокровней, Маня... Молодого человека, принесшего эту поразительную новость, все ещеразбирал смех. - Они вышли с участка человек сорок, - рассказывал он, двигаячелюстями, - и пошли на облаву; так они отошли шагов пятнадцать, как ужезагорелось... Побежите смотреть, если хотите... Но Беня запретил гостям идти смотреть на пожар. Отправился он с двумятоварищами. Участок исправно пылал с четырех сторон. Городовые, трясязадами, бегали по задымленным лестницам и выкидывали из окон сундуки. Подшумок разбегались арестованные. Пожарные были исполнены рвения, но вближайшем кране не оказалось воды. Пристав - та самая метла, что чистометет, - стоял на противоположном тротуаре и покусывал усы, лезшие ему врот. Новая метла стояла без движения. Беня, проходя мимо пристава, отдалему честь по-военному. - Доброго здоровьичка, ваше высокоблагородие, - сказал он сочувственно.- Что вы скажете на это несчастье? Это же кошмар... Он уставился на горящее здание, покачал головой и почмокал губами: - Ай-ай-ай... А когда Беня вернулся домой - во дворе потухали уже фонарики и на небезанималась заря. Гости разошлись, и музыканты дремали, опустив головы наручки своих контрабасов. Одна только Двойра не собиралась спать. Обеимируками она подталкивала оробевшего мужа к дверям их брачной комнаты исмотрела на него плотоядно, как кошка, которая, держа мышь во рту, легонько пробует ее зубами.КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В ОДЕССЕ ОТЕЦ Фроим Грач был женат когда-то. Это было давно, с того времени прошлодвадцать лет. Жена родила тогда Фроиму дочку и умерла от родов. Девочкуназвали Басей. Ее бабушка по матери жила в Тульчине. Старуха не любиласвоего зятя. Она говорила о нем: Фроим по занятию ломовой извозчик, и унего есть вороные лошади, но душа Фроима чернее, чем вороная масть еголошадей... Старуха не любила зятя и взяла новорожденную к себе. Она прожила сдевочкой двадцать лет и потом умерла. Тогда Баська вернулась к своемуотцу. Это все случилось так. В среду, пятого числа, Фроим Грач возил в порт на пароход " Каледония" пшеницу из складов общества Дрейфус. К вечеру он кончил работу и поехалдомой. На повороте с Прохоровской улицы ему встретился кузнец ИванПятирубель. - Почтение, Грач, - сказал Иван Пятирубель, - какая-то женщинаколотится до твоего помещения... Грач проехал дальше и увидел на своем дворе женщину исполинского роста.У нее были громадные бока и щеки кирпичного цвета. - Папаша, - сказала женщина оглушительным басом, - меня уже чертихватают со скуки. Я жду вас целый день... Знайте, что бабушка умерла вТульчине. Грач стоял на биндюге и смотрел на дочь во все глаза. - Не крутись перед конями, - закричал он в отчаянии, - бери уздечку укоренника, ты мне коней побить хочешь... Грач стоял на возу и размахивал кнутом. Баська взяла коренника зауздечку и подвела лошадей к конюшне. Она распрягла их и пошла хлопотать накухню. Девушка повесила на веревку отцовские портянки, она вытерла пескомзакопченный чайник и стала разогревать зразу в чугунном котелке. - У вас невыносимый грязь, папаша, - сказала она и выбросила за окнопрокисшие овчины, валявшиеся на полу, - но я выведу этот грязь, -прокричала Баська и подала отцу ужинать. Старик выпил водки из эмалированного чайника и съел зразу, пахнущую каксчастливое детство. Потом он взял кнут и вышел за ворота. Туда пришла иБаська вслед за ним. Она одела мужские штиблеты и оранжевое платье, онаодела шляпу, обвешанную птицами, и уселась на лавочке. Вечер шатался мимолавочки, сияющий глаз заката падал в море за Пересыпью, и небо былокрасно, как красное число в календаре. Вся торговля прикрылась уже наДальницкой, и налетчики проехали на глухую улицу к публичному дому ИоськиСамуэльсона. Они ехали в лаковых экипажах, разодетые, как птицы колибри, вцветных пиджаках. Глаза их были выпучены, одна нога отставлена к подножке, и в стальной протянутой руке они держали букеты, завороченные в папироснуюбумагу. Отлакированные их пролетки двигались шагом, в каждом экипаже сиделодин человек с букетом, и кучера, торчавшие на высоких сиденьях, былиукрашены бантами, как шафера на свадьбах. Старые еврейки в наколках ленивоследили течение привычной этой процессии - они были ко всему равнодушны, старые еврейки, и только сыновья лавочников и корабельных мастеровзавидовали королям Молдаванки. Соломончик Каплун, сын бакалейщика, и Моня Артиллерист, сынконтрабандиста, были в числе тех, кто пытался отвести глаза от блескачужой удачи. Оба они прошли мимо нее, раскачиваясь, как девушки, узнавшиелюбовь, они пошептались между собой и стали двигать руками, показывая, какбы они обнимали Баську, если б она этого захотела. И вот Баська тотчас жеэтого захотела, потому что она была простая девушка из Тульчина, изсвоекорыстного подслеповатого городишки. В ней было весу пять пудов и ещенесколько фунтов, всю жизнь прожила она с ехидной порослью подольскихмаклеров, странствующих книгонош, лесных подрядчиков и никогда не виделатаких людей, как Соломончик Каплун. Поэтому, увидев его, она стала шаркатьпо земле толстыми ногами, обутыми в мужские штиблеты, и сказала отцу. - Папаша, - сказала она громовым голосом, - посмотрите на этогогосподинчика: у него ножки, как у куколки, я задушила бы такие ножки... - Эге, пани Грач, - прошептал тогда старый еврей, сидевший рядом, старый еврей, по фамилии Голубчик, - я вижу, дите ваше просится натравку... - Вот морока на мою голову, - ответил Фроим Голубчику, поиграл кнутом ипошел к себе спать и заснул спокойно, потому что не поверил старику. Он неповерил старику и оказался кругом неправ. Прав был Голубчик. Голубчикзанимался сватовством на нашей улице, по ночам он читал молитвы надзажиточными покойниками и знал о жизни все, что можно о ней знать. ФроимГрач был неправ. Прав был Голубчик. И действительно, с этого дня Васька все свои вечера проводила заворотами. Она сидела на лавочке и шила себе приданое. Беременные женщинысидели с ней рядом; груды холста ползли по ее раскоряченным могущественнымколеням; беременные бабы наливались всякой всячиной, как коровье вымяналивается на пастбище розовым молоком весны, и в это время мужья их, одинза другим приходили с работы. Мужья бранчливых жен отжимали подводопроводным краном всклокоченные свои бороды и уступали потом местогорбатым старухам. Старухи купали в корытах жирных младенцев, они шлепаливнуков по сияющим ягодицам и заворачивали их в поношенные свои юбки. И вотБаська из Тульчина увидела жизнь Молдаванки, щедрой нашей матери, - жизнь, набитую сосущими младенцами, сохнущим тряпьем и брачными ночами, полнымипригородного шику и солдатской неутомимости. Девушка захотела и себе такойже жизни, но она узнала тут, что дочь одноглазого Грача не можетрассчитывать на достойную партию. Тогда она перестала называть отца отцом. - Рыжий вор, - кричала она ему по вечерам, - рыжий вор, идитевечерять... И это продолжалось до тех пор, пока Баська не сшила себе шесть ночныхрубашек и шесть пар панталон с кружевными оборками. Кончив подшивкукружев, она заплакала тонким голосом, непохожим на ее голос, и сказаласквозь слезы непоколебимому Грачу: - Каждая девушка, - сказала она ему, - имеет свой интерес в жизни, итолько одна я живу как ночной сторож при чужом складе. Или сделайте сомной что-нибудь, папаша, или я делаю конец моей жизни... Грач выслушал до конца свою дочь, он одел парусовую бурку и наследующий день отправился в гости к бакалейщику Каплуну на Привознуюплощадь. Над лавкой Каплуна блестела золотая вывеска. Это была первая лавка наПривозной площади. В ней пахло многими морями и прекрасными жизнями, неизвестными нам. Мальчик поливал из лейки прохладную глубину магазина ипел песню, которую прилично петь только взрослым. Соломончик, хозяйскийсын, стоял за стойкой; на стойке этой были поставлены маслины, пришедшиеиз Греции, марсельское масло, кофе в зернах, лиссабонская малага, сардиныфирмы " Филипп и Кано" и кайенский перец. Сам Каплун сидел в жилетке насолнцепеке, в стеклянной пристроечке, и ел арбуз - красный арбуз с чернымикосточками, с косыми косточками, как глаза лукавых китаянок. Живот Каплуналежал на столе под солнцем, и солнце ничего не могло с ним поделать. Нопотом бакалейщик увидел Грача в парусовой бурке и побледнел. - Добрый день, мосье Грач, - сказал он и отодвинулся. - Голубчикпредупредил меня, что вы будете, и я приготовил для вас фунтик чаю, чтоэто - редкость... И он заговорил о новом сорте чая, привезенном в Одессу на голландскихпароходах. Грач слушал его терпеливо, но потом прервал, потому что он былпростой человек, без хитростей. - Я простой человек, без хитростей, - сказал Фроим, - я нахожусь примоих конях и занимаюсь моим занятием. Я даю новое белье за Баськой и парустарых грошей, и я сам есть за Баськой, - кому этого мало, пусть тот горитогнем... - Зачем нам гореть? - ответил Каплун скороговоркой и погладил рукуломового извозчика. - Не надо такие слова, мосье Грач, ведь вы же у насчеловек, который может помочь другому человеку, и, между прочим, вы можетеобидеть другого человека, а то, что вы не краковский раввин, так я тоже нестоял под венцом с племянницей Мозеса Монтефиоре, но... но мадам Каплун...есть у нас мадам Каплун, грандиозная дама, у которой сам бог не узнает, чего она хочет... - А я знаю, - прервал лавочника Грач, - я знаю, что Соломончик хочетБаську, но мадам Каплун не хочет меня... - Да, я не хочу вас, - прокричала тогда мадам Каплун, подслушивавшая удверей, и она взошла в стеклянную пристроечку, вся пылая, с волнующейсягрудью, - я не хочу вас, Грач, как человек не хочет смерти; я не хочу вас, как невеста не хочет прыщей на голове. Не забывайте, что покойный дедушканаш был бакалейщик, и мы должны держаться нашей бранжи... - Держитесь вашей бранжи, - ответил Грач пылающей мадам Каплун и ушел ксебе домой. Там ждала его Васька, разодетая в оранжевое платье, но старик, непосмотрев на нее, разостлал кожух под телегами, лег спать и спал до техпор, пока могучая Баськина рука не выбросила его из-под телеги. - Рыжий вор, - сказала девушка шепотом, непохожим на ее шепот, - отчегодолжна я переносить биндюжницкие ваши манеры, и отчего вы молчите, какпень, рыжий вор?.. - Баська, - произнес Грач, - Соломончик тебя хочет, но мадам Каплун нехочет меня... Там ищут бакалейщика. И, поправив кожух, старик снова полез под телеги, а Баська исчезла содвора... Все это случилось в субботу, в нерабочий день. Пурпурный глаз заката, обшаривая землю, наткнулся вечером на Грача, храпевшего под своимбиндюгом. Стремительный луч уперся в спящего с пламенной укоризной и вывелего на Дальницкую улицу, пылившую и блестевшую, как зеленая рожь на ветру.Татары шли вверх по Дальницкой, татары и турки со своими муллами. Онивозвращались с богомолья из Мекки к себе домой в Оренбургские степи и вЗакавказье. Пароход привез их в Одессу, и они шли из порта на постоялыйдвор Любки Шнейвейс, прозванной Любкой Казак. Полосатые несгибаемые халатыстояли на татарах и затопляли мостовую бронзовым потом пустыни. Белыеполотенца были замотаны вокруг их фесок, и это обозначало человека, поклонившегося праху пророка. Богомольцы дошли до угла, они повернули кЛюбкиному двору, но не смогли там пройти, потому что у ворот собралосьмножество людей. Любка Шнейвейс, с кошелем на боку, била пьяного мужика итолкала его на мостовую. Она била сжатым кулаком по лицу, как в бубен, идругой рукой поддерживала мужика, чтобы он те отваливался. Струйки кровиползли у мужика между зубами и возле уха, он был задумчив и смотрел наЛюбку, как на чужого человека, потом он упал на камни и заснул. ТогдаЛюбка толкнула его ногой и вернулась к себе в лавку. Ее сторож Евзельзакрыл за ней ворота и помахал рукой Фроиму Грачу, проходившему мимо... - Почтение, Грач, - сказал он, - если хотите что-нибудь наблюдать изжизни, то зайдите к нам на двор, есть с чего посмеяться... И сторож повел Грача к стене, где сидели богомольцы, прибывшиенакануне. Старый турок в зеленой чалме, старый турок, зеленый и легкий, как лист, лежал на траве. Он был покрыт жемчужным потом, он трудно дышал иворочал глазами. - Вот, - сказал Евзель и поправил медаль на истертом своем пиджаке, -вот вам жизненная драма из оперы " Турецкая хвороба". Он кончается, старичок, но к нему нельзя позвать доктора, потому что тот, кто кончаетсяпо дороге от бога Мухамеда к себе домой, тот считается у них первыйсчастливец и богач... Халваш, - закричал Евзель умирающему и захохотал, -вот идет доктор лечить тебя... Турок посмотрел на сторожа с детским страхом и ненавистью и отвернулся.Тогда Евзель, довольный собою, повел Грача на противоположную сторонудвора к винному погребу. В погребе горели уже лампы и играла музыка.Старые евреи с грузными бородами играли румынские и еврейские песни.Мендель Крик пил за столом вино из зеленого стакана и рассказывал о том, как его искалечили собственные сыновья - старший Беня и младший Левка. Онорал свою историю хриплым и страшным голосом, показывал размолотые своизубы и давал щупать раны на животе. Волынские цадики с фарфоровыми лицамистояли за его стулом и слушали с оцепенением похвальбу Менделя Крика. Ониудивлялись всему, что слышали, и Грач презирал их за это. - Старый хвастун, - пробормотал он о Менделе и заказал себе вина. Потом Фроим подозвал к себе хозяйку Любку Казак. Она сквернословила удверей и пила водку стоя. - Говори, - крикнула она Фрейму и в бешенстве скосила глаза. - Мадам Любка, - ответил ей Фроим и усадил рядом с собой, - вы умнаяженщина, и я пришел до вас, как до родной мамы. Я надеюсь на вас, мадамЛюбка, - сначала на бога, потом на вас. - Говори, - закричала Любка, побежала по всему погребу и потомвернулась на свое место. И Грач сказал: - В колониях, - сказал он, - немцы имеют богатый урожай на пшеницу, а вКонстантинополе бакалея идет за половину даром. Пуд маслин покупают вКонстантинополе за три рубля, а продают их здесь по тридцать копеек зафунт... Бакалейщикам стало хорошо, мадам Любка, бакалейщики гуляют оченьжирные, и если подойти к ним с деликатными руками, так человек мог быстать счастливым... Но я остался один в моей работе, покойник Лева Быкумер, мне нет помощи ниоткуда, и вот я один, как бывает один бог на небе. - Беня Крик, - сказала тогда Любка, - ты пробовал его на Тартаковском, чем плох тебе Беня Крик? - Беня Крик? - повторил Грач, полный удивления. - И он холостой, мнесдается? - Он холостой, - сказала Любка, - окрути его с Баськой, дай ему денег, выведи его в люди... - Беня Крик, - повторил старик, как эхо, как дальнее эхо, - я неподумал о нем... Он встал, бормоча и заикаясь, Любка побежала вперед, и Фроим поплелсяза ней следом. Они прошли во двор и поднялись во второй этаж. Там, вовтором этаже, жили женщины, которых Любка держала для приезжающих. - Наш жених у Катюши, - сказала Любка Грачу, - подожди меня в коридоре, - и она прошла в крайнюю комнату, где Беня Крик лежал с женщиной по имениКатюша. - Довольно слюни пускать, - сказала хозяйка молодому человеку, -сначала надо пристроиться к какому-нибудь делу. Венчик, и потом можнослюни пускать... Фроим Грач ищет тебя. Он ищет человека для работы и неможет найти его... И она рассказала все, что знала о Баське и о делах одноглазого Грача. - Я подумаю, - ответил ей Беня, закрывая простыней Катюшины голые ноги, - я подумаю, пусть старик обождет меня. - Обожди его, - сказала Любка Фроиму, оставшемуся в коридоре, - обождиего, он подумает... Хозяйка придвинула стул Фроиму, и он погрузился в безмерное ожидание.Он ждал терпеливо, как мужик в канцелярии. За стеной стонала Катюша изаливалась смехом. Старик продремал два часа и, может быть, больше. Вечердавно уже стал ночью, небо почернело, и млечные его пути исполнилисьзолота, блеска и прохлады. Любкин погреб был закрыт уже, пьяницы валялисьво дворе, как сломанная мебель, и старый мулла в зеленой чалме умер кполуночи. Потом музыка пришла с моря, валторны и трубы с английскихкораблей, музыка пришла с моря и стихла, но Катюша, обстоятельная Катюшавсе еще накаляла для Бени Крика свой расписной, свой русский и румяныйрай. Она стонала за стеной и заливалась смехом; старый Фроим сидел, недвигаясь, у ее дверей, он ждал до часу ночи и потом постучал. - Человек, - сказал он, - неужели ты смеешься надо мной? Тогда Беня открыл, наконец, двери Катюшиной комнаты. - Мосье Грач, - сказал он, конфузясь, сияя и закрываясь простыней, -когда мы молодые, так мы думаем на женщин, что это товар, но это же всеготолько солома, которая горит ни от чего... И, одевшись, он поправил Катюшину постель, взбил ее подушки и вышел состариком на улицу. Гуляя, дошли они до русского кладбища, и там, укладбища, сошлись интересы Бени Крика и кривого Грача, старого налетчика.Они сошлись на том, что Баська приносит своему будущему мужу три тысячирублей приданого, две кровных лошади и жемчужное ожерелье. Они сошлись ещена том, что Каплун обязан уплатить две тысячи рублей Бене, Баськиномужениху. Он был Повинен в семейной гордости - Каплун с Привозной площади, он разбогател на константинопольских маслинах, он не пощадил первойБаськиной любви, и поэтому Беня Крик решил взять на себя задачу полученияс Каплуна двух тысяч рублей. - Я возьму это на себя, папаша, - сказал он будущему своему тестю, -бог поможет нам, и мы накажем всех бакалейщиков... Это было сказано на рассвете, когда ночь прошла уже, - и вот тутначинается новая история, история падения дома Каплунов, повесть омедленной его гибели, о поджогах и ночной стрельбе. И все это - судьбавысокомерного Каплуна и судьба девушки Баськи - решилась в ту ночь, когдаее отец и внезапный ее жених гуляли вдоль русского кладбища. Парни тащилитогда девушек за ограды, и поцелуи раздавались на могильных плитах.
Данная страница нарушает авторские права? |