![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Репрессированная наукаСтр 1 из 2Следующая ⇒
Термин " репрессированная наука", ставший в последние годы расхожим штампом, является отображением одной из многих трагических черт времени тоталитарного режима. В стране " победившего социализма" не было ни одной фундаментальной или отраслевой научной дисциплины, которая не понесла бы тяжких и невосполнимых потерь. Причем репрессиям подвергались не только творцы, но и плоды их интеллектуальных усилий. Есть основания считать, что наиболее пострадавшей была историческая наука. Учитывая военно-стратегическое значение медицины, биологии, физики, власти скрепя сердце шли на допущение, пусть и дозированных, свобод в их развитии. Этим дисциплинам в 20-х годах было отпущено некое время для творческих поисков, и их представители не утратили связей с мировым научным сообществом. У историков таких возможностей не было. Им было уготовано обслуживать власть предержащих. Историческая наука в Советской России сразу же стала развиваться как официальная, с установкой на " единственно верное" теоретическое обоснование - на марксизм-ленинизм и " партийно-классовое" восприятие прошлого и настоящего. Утверждение идеологического и политического единомыслия началось с ликвидации существовавшей до октября 1917 года исторической науки, которая, по мнению большевиков, находилась в упадке. Была развернута и продолжалась многие годы классовая " селекция" научных направлений: реакционная, мелкобуржуазная, марксистская, прогрессивная историография и т.д. Резко к худшему изменили положение историков реформы высшей школы (отмена степеней и званий, конкурсов). Профессура в целом отрицательно отнеслась к победе большевиков. 9 декабря 1917 года Совет Казанского университета присоединился к резолюции собрания своих коллег из Харькова, в которой клеймилась " группа фанатиков и темных дельцов", захвативших власть накануне Учредительного собрания. Утверждалось также, что произошедшее " исторгнет Россию не только из ряда великих держав, но и из семьи народов, создающих общим трудом науки, искусства и промышленность, т.е. творящих те духовные и материальные ценности, которые составляют жизнь народов и без которых этой жизни нет" 1. С этой резолюцией невосприятия действий новых властей солидаризировалась и резолюция Совета университета, принятая 16 августа 1918 года по предложению профессора Н.Д.Бушмакина. Это произошло во время прихода в город Народной армии Комитета членов Учредительного собрания. 35 членов Совета при одном воздержавшемся поддержали возможность перехода власти в Учредительному собранию. Фирсов выступил в однодневной газете " Народная армия", в которой призвал поддержать армию, " стремящуюся к воссозданию единой свободной России". В те же годы резко сократилась численность профессоров университета: из 131 члена Совета уехали 55. Только осенью 1918 года с защитниками Учредительного собрания из университета ушло более 100 преподавателей и служащих2. Часть из них позже вернулась. Отечественную историю преподавали тогда профессора Н.Н.Фирсов и Д.А.Корсаков. Сохранялся и институт профессорских стипендиатов (аспирантура). Учениками Н.Н.Фирсова в ту пору были Г.С.Губайдуллин, С.А.Пионтковский, Е.И.Чернышев. В 1921 году при кафедре русской истории для подготовки к профессорскому званию была оставлена М.В.Нечкина. Историей Поволжья более других занимались Н.Н.Фирсов и доцент И.А.Стратонов, читавший курс " История местного края". В 1919 году была предпринята попытка упразднить истфилфак в университете. На базе юрфака был создан факультет общественных наук (ФОН) с юридическо-политическим, экономическим и историческим отделениями. Фоны создавались для утверждения марксисткой методологии. Истфилфак полностью был передан ФОНу в июне 1921 года. Фундаментальное историческое образование в крае было прервано. Жили профессора трудно. Об этом свидетельствует письмо В.В.Адоратского В.И.Ленину от 6 января 1920 года. В.В.Адоратский получил задание собрать в Казани материал и подготовить очерк по истории Октябрьской революции. " В Казани пришлось мне, - писал будущий академик, - читать лекции, я давно не выступал и надо было усиленно готовиться. Так, в разных делах и делишках, прошло время до ноября. А тут захворал. Долго лежал в испанке и после нее от скверного питания нарывы по телу пошли. Когда на ногах, приходится не только лекции читать и к ним готовиться, но и бегать за водой через улицу, и дрова колоть, и за 8 верст сбегать за пудом желудей и притащить его на спине, словом, деятельность разносторонняя. Скверно, когда темно. Электричества в квартире нет, освещаемся керосином, а его удалось достать всего фунтов 20 на всю зиму" 3 Вытеснение " реакционной" историографии осуществлялось в 20-х годах двумя путями. С одной стороны, разрушались " старые" научные учреждения и вытеснялись " старые" историки. С другой - основным направлением государственной политики стало открытие сугубо коммунистических научных центров и резкое сокращение субсидий и иных пособий на проведение исследований в рамках немарксистской методологии. В короткое время были открыты Социалистическая академия общественных наук (1918), Ист-парт (1920), Институт К.Маркса и Ф.Энгельса (1920), Институт В.И.Ленина (1923), Институт красной профессуры (1921), коммунистические университеты (1919-1921), Истпроф (1922), Общество историков-марксистов (1925) и другие структуры, задачей которых являлось утверждение марксизма-ленинизма в исторической науке. Все они получили право выпускать периодические издания и научные сборники. Стала действовать цензура. Партийные органы распоряжались кадрами историков и определяли тематику исследований. Подобное проиходило и в Казани. Бюро Истпарта в Казани было создано 16 октября 1920 года, в его состав вошли историк М.К.Корбут, " председатель областкома РКП, заведущий Госиздатом и представитель организаций татарской культуры т.М.Саид-Галиев", писатель и редактор газеты " Деревенские думы" В.М.Бахметьев и другие4. В декабре 1921 года бюро Истпарта перешло в ведение обкома РКП(б) на правах его отдела. Основной тематикой исследований бюро Истпарта стало изучение истории казанской большевистской организации, победы власти Советов в крае во время революции и гражданской войны. Их итогом явились очерки истории социал-демократических организаций Казани5. В начале 20-х годов Истпартотдел привлекал к сотрудничеству многих участников событий, общественных деятелей, писателей: Г.Ибрагимова, Г.Мансурова, бывшего руководителя казанских большевиков в октябре 1917 года К.Грасиса, из левых эсеров - К.Шнуровского и многих других. В результате были опубликованы воспоминания, дневники, исследования, хроники.6 Основной темой для местного Истпарта стала история первых лет власти Советов. Этими проблемами занимались тогда и члены Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете, Научного Общества татароведения (с 1923 г.), Общества изучения Татарстана (1928), Музей пролетарской революции в Казани (1925). Истпарт объединял и координировал эти усилия, более того, от имени обкома партии большевиков выступал в роли партийной цензуры по вопросам истории края, особенно революции. В начале публикации еще в значительной степени сохраняли точку зрения автора. " Дневник" И.Мохова и статья К.Грасиса стали на длительное время предметом дискуссий, пока последние не были прекращены в начале 30-х годов административными методами. И.Г.Мохов, бывший член Казанского комитета РСДРП и редакции большевистской газеты " Рабочий", в " Дневнике" приводил свидетельства того, что в Казани после свержения самодержавия недолгое время, как и во многих других городах, существовала объединенная организация РСДРП. 24 марта 1917 года большевики во главе с В.А.Тихомирновым из этой организации вышли и стали функционировать самостоятельно. Грасис писал, что " ключ к пониманию казанского Октября - Казанский военный округ", что юнкера были побеждены уже к вечеру 26 октября и что конец борьбе не был положен известиями из Питера о переходе власти Советам. Казалось бы, оба тезиса тогда же могли стать предметом дискуссии. Первый базис мешал большевикам-победителям утвердить свою уникальную роль единственного борца с царизмом и создателя власти Советов, второй - не соответствовал теории о решающей роли рабочего класса и беднейшего крестьянства в победе социалистической революции. Время для установления " большевистской истины" наступило чуть позже. Вехой в этом направлении стало письмо И.В.Сталина в редакцию журнала " Пролетарская революция" (1931, №4). В нем Сталин, по сути, заявил о себе как о единственном интерпретаторе марксизма-ленинизма, высказал снисходительное пренебрежение к " архивным крысам" и значению документов, продемонстрировал образец возведения политических обвинений в ранг " научных" контробвинений. Его письмо было воспринято как директива к выявлению " троцкистских контрабандистов" и " фальсификаторов". Профессор Пионтковский, казанец, записал в дневнике, что " проработка письма Сталина на практике сводилась к тому, что десятки преподавателей вузов были сняты и исключены из партии, людей за какие-то ошибки, сделанные пять лет тому назад, выбрасывали, выгоняли, доводили чуть ли не до самоубийства и умопомешательства". В Казани резкой критике были подвергнуты работы Г.Губайдуллина, М.Сагидуллина, Н.Фирсова, Е.Чернышева7 и других историков. Появились в газетах уничижительные ярлыки: " фирсовщина", " сагидулловщина"... Помимо " отеческих внушений" тем, кто еще настаивал на праве " свое суждение иметь", Сталин посылал и более зловещие сигналы. Достаточно упомянуть инсценированные процессы над Промпартией (1930), над Трудовой крестьянской партией и Союзным бюро ЦК РСДРП (меньшевиков) (1931). Кроме того, только за 1931 год во внесудебном порядке особое совещание ОГПУ и его коллегия рассмотрели дела в отношении 2 490 лиц, что составило более 4 процентов всех старых специалистов, работавших в стране8. Подобные процессы в Татарии усугублялись разгромом националь ной культуры. Это произошло уже в самом начале власти Советов, когда стала уничтожаться религия, традиции, шла поспешная замена письменности русским алфавитом, когда тоталитаризм имперским силовым путем ассимилировал народы. Многие вынуждены были эмигрировать, в том числе историки и политологи: З.Валиди, С.Максудов, Б.Баттал, З.Кащай, А.Тимир-Яруллин, писатели и общественные деятели: Г.Исхаки, Ф.Туктаров. Ныне они возвращаются к своему народу книгами, статьями, памятью... В республике положение историков осложнилось, наверное, первым в истории страны политическим процессом над М.Х.Султан-Галиевым9. Затем началось избиение национальных кадров. Только за " связь", реальную или мнимую, с Султан-Галиевым было исключено из партии более двух тысяч человек. Вместе с Султан-Галиевым взошли на эшафот 77 человек. Как и во всей стране происходило огосударствление исторической науки, подчинение ее партийному диктату. В 1923 году в Казань был выслан из Томска профессор В.И.Анучин. Он был известен не только как сибирский политический деятель, но и специалист, знаток истории и этнографии малых народов Сибири, тюркских языков, перепиской с Лениным, Горьким, Дзержинским и бароном Унгерном. В Казани Анучин читал лекции в университете и Восточно-педагогическом институте. Вскоре по доносу одного из студентов Анучина арестовали. Не состоялось открытие в университете восточного факультета. Более того, в 1923-1924 годах татарское отделение ГПУ разгромило руководство Общества истории, археологии и этнографии при унивеситете, обвинив профессора К.В.Харламповича в " монархизме" и " поддержке патриарха Тихона". В июле 1931 года было подготовлено обвинительное заключение " о контрреволюционной деятельности группы профессоров и преподавателей Казанского восточно-педагогического института и Казанского университета и его студенческих разветвлений в тех же вузах, обвиняемых по ст. 58-11 УК РСФСР". Среди арестованных были историки и филологи, профессора, преподаватели и студенты: С.П.Шестаков, В.И.Анучин, В.Ф.Смолин, Н.Н.Фирсов, Н.Е.Будде, Е.И.Чернышев, Г.М.Залкинд и другие. Они обвинялись во многих " политических грехах". Анучин, например, в том, что на лекциях утверждал: " Большевизм - это варварство, уничтожающее всякие моральные принципы человечества", Чернышев - в изложении истории " с кадетской точки зрения". Однако большинство арестованных историков тогда освободили10. У историков зрело убеждение в ненужности их профессионализма. На первый план выходила политическая конъюнктура, следование генеральной линии, что не принималось многими. Историк X.Атласов на следствии заявил: " Я не есть историк, преподававший эту науку с классовой точки зрения, я понимаю ее с точки зрения общечеловеческой и национальной. Поэтому я, как историк такого качества, отчетливо осознавал свою ненужность в советских условиях". Об этом же на следствии говорил Н.Фирсов: " Историки не нужны, так как заниматься послеоктябрьской эпохой невозможно". Заниматься историей оказалось не реальным не только для профессионалов, ставших историками до Октября 1917 года, но и для тех, кто был предан идеям марксизма-ленинизма, был выпускником советской школы. Показательны в этом отношении судьбы историков М.К.Корбута, М.С.Сагидуллина, Е.С.Гинзбург. Михаил Ксаверьевич Корбут (1899-1937) окончил правовое отделение университета в 1922 году. Это был талантливый историк, в свои 34 года он написал 26 научных работ11. Корбут был доцентом и профессором университета, заведовал рабфаком, архивом, был ректором Казанского института сельского хозяйства и лесоводства. Его арестовали в 1933 году. На допросах Корбут виновным себя ни в чем не признал, утверждая, что " контрреволюционной деятельностью не занимался, а только допускал ошибки". К ним Корбут отнес свое отношение к Л.Н.Троцкому: " Снятие Троцкого с поста Наркомвоенмора мне показалось несправедливым. Мне казалось, что Троцкого партия обижает". И тут же за слова сочувствия был зачислен в троцкисты. В 1930 году Корбут навестил в Москве Г.Е.Зиновьева, официально назначенного, но фактически не ставшего ректором Казанского университета. И стал... зиновьевцем и оппозиционером. В последнем слове на суде Корбут заявил, что партию критиковал, но террористических разговоров не вел, что врагом народа не был. Однако судьба его была предрешена. После ссылки 1 августа 1937 года последовал расстрел. Мингарей Сагидуллович Сагидуллин (1900-1938) начал трудовую деятельность как партийно-советский работник. Известность ему принесли книги об участии татар в Октябрьской революции и истории ваисовского движения12. Его книги, в которых положительно оценивалась роль Мусульманского социалистического комитета, созданного в Казани в марте 1917 года М.Вахитовым и М.Султан-Галиевым, консолидация политических сил края; его желание разобраться в учении С.Ваисова, пытавшегося объединить идеи социализма и ислама, позже были квалифицированы как " вражеская вылазка". Первый раз его судили в декабре 1932 года. Сагидуллин был отправлен в " Дмитровлаг" - одну из баз стройки канала " Москва-Волга". 5 октября 1933 года он написал письмо Горькому, умоляя помочь ему. Горький передал это письмо в партколлегию ЦК ВКП(б), последняя сочла, что " оснований для пересмотра дела Сагидудлина не имеется". 10 мая 1938 года Сагидуллин был расстрелян. В обстановке арестов и преследований, нагнетения страха Татарский ист-парт готовил итоговую книгу " Казанская большевистская организация в 1917 году" и сборник документов и материалов " Первый год пролетарской диктатуры в Татарии". Началась подготовка издания с того, что казанское землячество большевиков в Москве (Л.Берлин, В.Вегер, К.Машкин, С.Шубин и др.) обсудило рукопись Ф.Демашева " Восстановление большевистской организации в Казани", которой надлежало стать первой главой книги " Казанская большевистская организация в 1917 году", и выразило протест против замечания, сделанного на основании " Дневника" И.Молохова о кратковременном (в начале марта 1917 года) существоввании в Казани объединенной организации. Редакционная коллегия и авторы согласились снять тезис о существовании объединенной организации в Казани, но категорически возражали против различных, не имеющих отношения к делу обвинительных эпитетов. Они справедливо упрекали членов казанского землячества в том, что они и раньше знали о существовании " Дневника" Мохова, но не опровергали его.13 Сложность обстановки, критика сказались на содержании вышедшей книги. Демашев теперь писал, что по выходе большевиков из подполья краткое время ушло на организационно неоформленное существование. В сноске отмечалось что " И.Мохов (Лидин) подошел субъективно к освещению истории, выдав свои обязательные стремления за факт как бы состоявшегося объединения".14 Вопрос о возможности существования в Казани объединенной организации в начале марта 1917 года превратился в конъюк-турно-политический и был исключен из планов исследования на долгие годы. Мусульманский социалистический комитет был представлен не демократической, а мелкобуржуазной организацией, объединявшей татарских эсеров, меньшевиков, интернационалистов и максималистов. В одиозной книге Г.Касымова15 " Пантюркистская контрреволюция и ее агентура султангали-евщина" (Казань, 1931), МСК изображен преимущественно как контррево люционная организация (революционной была, по тогдашним воззрениям, только большевистская). В предисловии к книге историки призывались к бдительности и борьбе с искажением фактов. В послесловии приводилась специальная статья С.Гафурова, Ф.Демашева, В.Кудрявцева, А.Тарасова, И.Фирсова " Против фальсификации истории казанской большевистской организации и Октября в Казани", где резкой, оскорбительной критике были подвергнуты статьи-воспоминания К.Грасиса и Н.Ежова. Они обвинялись прежде всего в преувеличении роли казанского гарнизона в борьбе за власть Советов в Казани, в недооценке участия в вооруженной борьбе пролетариата, Красной гвардии и т.д. В архиве Татистпарта сохранились ответы К.Грасиса и Н.Ежова на эти замечания.16 Грасис упрекал авторов статьи в примитивной схеме описания событий: центр указал, провинция исполнила, считая победу Советов в Казани, в известной степени, независимой от хода борьбы в Петрограде. Это положение Грасиса позже подтвердилось17. Трагическая сторона этих споров заключалась в том, что репрессиям были подвергнуты и многие члены казанского землячества большевиков в Москве, и авторы книги, историки и редакторы18. Выпуск сборника документов " Первый год пролетарской диктатуры в Татарии" был объявлен " грубейшей политической ошибкой Татистпарта", а он сам " непригодным для распространения" 19 только потому, что в нем были опубликованы документы, характеризующие контрреволюцию. Репрессии коснулись тогда многих. Они не только физически уничтожали людей, они запугивали, порождали растерянность. Сначала при помощи нового поколения историков ликвидировались историки-немарксисты, затем - те, кто принимал участие в их избиении. Закрывались исторические учреждения: Общество истории, археологии и этнографии при Казанском университете (1930), Татистпарт (1939), Общество изучения Татарстана (1934). Взамен открывались новые: Татарский научно-исследовательский институт (1932), Татарский коммунистический университет был преобразован в 1932 году в Татарскую высшую коммунистическую сельскохозяйственную школу, были созданы персональные музеи В.И.Ленина (1937), М.Горького (1940), осенью 1939 года в университете был открыт исторический факультет, преобразованный вскоре в истфилфак. Однако канул в безвестность Северо-Восточный археологический и этнографический институт. Между тем историки продолжали " уходить в историю". В справочнике " Научные работники Казани" за 1927 год упоминалось 8 историков. Среди них значился первый профессор-историк из татар Газиз Салихович Губайдуллин (1887-1938)20. Его перу принадлежит более 120 научных трудов, опубликованных на русском, татарском, азербайджанском и узбекском языках. Это был историк России - медиевист, историк татарского народа. В разных работах он подчеркивал миссию казанских татар как тюрков-европейцев, видя ее в распространении европейской культуры среди тюрко-татарских народов Азии и Сибири21. В начале 30-х годов Г.Губаидуллина вынудили каяться в том, чего он не совершал. 4 июля 1931 года в газете " Красная Татария" было опубликовано его покаянное письмо. Своими ошибками Губайдуллин признал то, что до Октябрьской революции он " находился на буржуазной платформе", а его произведения " страдали национализмом", " начиная с 1910 года - пантюркизмом", что им было присуще " стремление игнорировать факты классовой борьбы". Бичуя себя за медленное изживание заблуждений, за " неумение применить метод диалектического материализма", историк публично заявил о полном признании марксистско-ленинского объяснения исторического процесса, дал обещание " не только исправлять свои ошибки, но беспощадно бороться против такого рода извращений". Ничего не помогло, не предотвратило расправы... Профессор Николай Наумович Эльвов (1901-1937) приехал в Казань по путевке ЦК ВКП(б) в 1932 году. Ему предложили пост декана исторического факультета, руководство кафедрой истории СССР в Татарском педагогическом институте. Кроме того, в Институте марксизма-ленинизма он заведовал секцией истории России, читал лекции в финансово-экономическом институте, на курсах марксизма при областном комитете партии, в Казанском университете, вел отдел международной информации в газете " Красная Татария". Бывшему комиссару полка и выпускнику Института красной профессуры трудно было согласиться с новой обстановкой, сложившейся в стране и исторической науке в начале 30 х годов. Он пытался стоять на своем, придерживаться, как профессионал, объективности. Это можно расценить и как протест против насаждения единомыслия. На первой лекции в пединституте Н. Эльвов охарактеризовал древнекиевское государство как рабовладельческое. Студенты, ссылаясь на " Вопросы ленинизма" Сталина, заявили, что в Киевской Руси господствовал феодализм. И тут же донесли о сказанном Эльвовым в сердцах: " История покажет, кто был прав - Сталин или мы". Его, как и других авторов четырехтомной " Истории ВКП(б)", вышедшей под редакцией Ярославского, обвиняли в " троцкистском контрабандизме". Л.Мехлис в 1932 году заявил: " Только наличием гнилого либерализма можно объяснить, что школка троцкиствующих историков - Эльвов, Кин, Минц и других - бесконтрольно протаскивала антипартийный хлам..." В 1933 году Эльвова стали критиковать за выступление на партактиве города, где он сказал, что относится к " мирным троцкистам", делавшим лишь литературные ошибки. Между тем Эльвов стремился подготовить к публикации хрестоматию по истории Татарии (издание готовилось по его инициативе и под его руководством). В работе над ней участвовали сотрудники Института истории Коммунистической академии (Москва) и местные историки. Рукопись первого тома была отправлена в Москву и получила положительные отзывы. Но сборник " История Татарии в материалах и документах" вышел в Москве только в 1937 году под общей редакцией Н.Л.Рубинштейна и без фамилий составителей и редактора. Второй том не был завершен из-за ареста составителей. Вскоре доцент кафедры истории пединститута Е.А.Грачев написал заявление-донос, в котором предлагал осудить " троцкистского контрабандиста Эльвова" 23. После ряда событий в педагогическом институте, получивших сугубо политическую окраску, в одном из последних номеров газеты " Красная Татария" за 1935 год появились статьи " Покровитель Эльвова" и " Троцкистский последыш и его покровители". Некоторое время спустя Н.Эльвова исключили из партии, арестовали, обвинили в том, что он был членом " антипартийной группы историков, которая распространяла клевету по адресу Сталина". Сначала его сослали, затем снова судили и в ночь с 15 на 16 сентября 1937 года расстреляли. Вместе с Эльвовым были репрессированы многие казанские историки, в том числе Ф.К.Сайфи (1888-1937) и Е.С.Гинзбург (1904-1977). В 1937 году погибли Х.З.Габидуллин, бывший председатель Совнаркома ТАССР, а позже - руководитель кафедры Новой истории колониальных и зависимых стран Московского университета Г.Ш.Абдрахимов (Аль-Рахим) и другие историки, архивисты, музейные работники и краеведы. Фатыха Камаловича Сайфи арестовали в сентябре 1936 года. Его обвинили в связях с Эльвовым, Корбутом, троцкизме; заставили признать, что в его книге " Татары до февральской революции" (Казань, 1930) использовались труды М.Н.Покровского и С.Ф.Платонова, что членов Государственной думы он назвал представителями народа, а надо было - представителями буржуазии, что в редактируемом им журнале " Яналиф" публиковались фотографии мечетей, а в книге о 1905 годе (Казань, 1926) он цитировал Льва Троцкого. 3 августа 1937 года Ф.Сайфи был расстрелян. К тому времени процесс огосударствления и централизации управления исторической наукой приблизился к своему логическому завершению. В освещении прошлого стал доминировать задаваемый сверху политико-идеологический подход. Так, в соответствие с постановлением от 15 мая 1934 года, создавались унифицированные школьные учебники по истории, все учителя истории должны были пройти курсы переподготовки, началось издание директивного журнала " История в средней школе". В 1935 году были ликвидированы общества старых большевиков и бывших политкаторжан и ссыльных. Через год прекратил свое существование Институт исто рии Коммунистической академии, " слившись" с Историко-археографическим институтом. Это слияние послужило основой для создания Института истории АН СССР. В марте 1937 года в " Правде" под заголовками типа " Об идиотской болезни беспечности в журнале " Историк-марксист", " Политическая слепота и беспечность" вышел ряд статей, где о многих арестованных историках говорилось как о " врагах народа", а их работы именовались " всевозможной белибердой явно контрреволюционного пошиба". Эти статьи и их обсуждение-одобрение были последним штрихом перед появлением в 1938 году " Краткого курса истории ВКП(б)" - " Библии эпохи сталинизма", догмы которого были обязательны для историков на протяжении последующих двух десятилетий. Вместе с тем к середине 30-х годов историография Советского Татарстана достигла определенных результатов. Была создана документальная и мемуарная база, опубликованы многие документы, воспоминания, статистические сборники, коллективные монографии, собраны кадры ученых, занимавшихся историко-революционной тематикой. Время наложило на исследования этого периода неизгладимый отпечаток. Можно и нужно говорить об их тенденциозности, партийности, низкой источниковой культуре, подмене доказательности цитатами из работ вождей, политическими ярлыками. Но эти работы прочно вошли в историографию изучаемых сюжетов. В их числе исследования Е.И.Медведева о казанских рабочих в 1917 году, Е.И.Чернышева о крестьянском движении в крае. 24 Наверное, отдельные факты приводимые в книге А.Рубинштейна25, не утратили своей значимости и ныне для понимания сути национальной политики большевиков. Во всяком случае, есть качественное различие между последней книгой и кандидатской диссертацией М.Х.Бахтиярова " История Октябрьской социалистической революции в Татарии", где явно фальсифицировались источники, а М.Вахитов назывался буржуазным националистом26. Значительное внимание историки Татарии уделяли в те годы изучению гражданской войны, ведь на Восточном фронте решалась судьба Советской власти. Особенно интересовали казанцев события, связанные с борьбой за Казань в августе-сентябре 1918 года, когда более месяца город и часть территории Казанской губернии испытали на себе режим самарского Комуча. Примечательно, что в 1924 году Татистпарт выпустил сборник воспомина-ний, документов и статей под общим названием " Борьба за Казань" 27, к работе над которым было привлечено около 60 активных участников событий. В связи с первым политическим процессом над партией правых эсеров (лето 1922 года) вышла серия статей-обвинений в адрес этой партии, ее поволжских организаций, появился придуманный бывшим меньшевиком, а теперь большевиком И.М.Майским термин " демократическая контрреволюция". Академик-большевик М.Н.Покровский выступал в качестве эксперта-обвинителя на процессе. Не все в его выступлениях и последующих публикациях лекций было фактически обосновано. Так, в качестве примера слабости Красной Армии он приводил сдачу Казани 6 августа 1918 года: " Насколько мы в это время были слабы - этого нечего скрывать - следует хотя бы из того, что Казань взяли 700 человек: 300 человек офицерского батальона и 400 чехов. Они взяли Казань, где было несколько десятков ты-сяч красноармейцев" 28. Однако гарнизон Казани был немногочисленным. Противнику помогали: белая флотилия, перешедший на его сторону сербский батальон, офицеры, выступившие в тылу оборонявшихся. На город наступали более двух тысяч легионеров и народоармейцев при четырех орудиях и шести вооруженных пароходах. Цифры, приводимые М.Покровским, опровергались работами военных историков того же времени. Историки занимались, главным образом, не изучением социально-экономической и национальной политики Комуча, а его крахом и обвинениями в адрес правых эсеров. В работах обсуждалась и деятельность Кому-ча в Казанской губернии29. К началу 30-х годов истории гражданской войны было посвящено более трех тысяч книг, брошюр, изданных в СССР. Во многих из них описывались и события на территории Казанской губернии в 1918-1920 годах. 31 июля 1931 года в " Правде" было опубликовано постановление ЦК ВКП(б), одобрившее инициативу М.Горького об издании в 10-15 томах истории гражданской войны. К работе над ними вскоре были привлечены видные партийно-советские и военные работники, писатели и историки, участники гражданской войны (всего около 140 человек, из них более 50 писателей). На места были направлены многочисленные инструкции о том, как собирать материалы или писать историю гражданской войны. " Инструкцию по организации в районах ТАССР работ по выявлению материалов и документов по " Истории гражданской войны" подготовила также татарская областная комиссия содействия. Начавшиеся массовые репрессии, запреты на упоминание многих фамилий меняли сущность объясенний, сводя их к примитивной формуле: во всех неудачах и бедах виновны " враги народа". Эта тенденциозность проявилась и в работах казанских историков. Так, А.М.Валеев без ссылок на какие-либо источники писал о главкоме Восточного фронта И.И.Вацетисе: " Чтобы скрыть предательство штаба фронта и его связь с Троцким, командующий Вацетис решил избавиться от прямых свидетелей. С этой целью он оставил на растерзание белогвардейцам руководителя казанской большевистской организации Я.С.Шейнкмана, который попал в руки контрреволюционеров и был ими расстрелян".30 Пожалуй, наиболее остро обсуждался в 20-30-х годах национальный вопрос. Главными были проблемы национально-государственного устройства, самоопределения татарского населения Казанской губернии. Было несколько проектов. План создания культурно-национальной автономии мусульман внутренней России - " штат Идель-Урал". Судя по тексту Фермана и показаниям Г.Шарафа этот проект был представлен как буржуазно-националистический31, а выдвинутое Наркомнацем РСФСР альтернативное решение о создании Татаро-Башкирской республики - как советский. Именно Г.Шараф предложил название штата, план и карту его формирования из территорий Поволжья и Приуралья, заселенных преимущественно татарами и башкирами. На заседании Национального собрания мусульман в Уфе в конце 1917 года автономная Идель-Уральская республика провозглашалась как " федеративная часть Российской Советской Рабоче-Крестьянской Республики".32 Иными словами, проект " штат Идель-Урал", как и проект Татаро-Башкирской республики, был советским. Однако один предлагался с одобрения населения, а другой - приказным порядком сверху. Потому попытки реализовать первый обозначили как мятеж, а второй - тихо умер, не под держанный ни татарами, ни башкирами. В начале 30-х годов Г.Исхаки (1878-1954) опубликовал книгу об " Идель-Урале". Он отмечал, что весной 1918 года были разгромлены национальные организации в Казани и Уфе, распущены национальные части, конфискована национальная казна и арестованы национальные вожди. " Но большевики недолго праздновали свою победу. Во время выступления чешских отрядов в июле 1918 года восстало и тюрко-татарское население, восстановив свой национальный центр и свои полки" 32. Исхаки писал об одной стороне дела: были распущены те национальные организации, которые не устраивали в то время власть, и укреплены те мусульманские комиссариаты, которые были проводниками текущей политики власти. То же можно сказать в отношении национальных воинских частей. Ведь за Казань в августе-сентябре 1918 года против легионеров и комучевцев сражались бойцы татаро-башкирского батальона и мусульманского социалистического полка, самарским же кому-чевцам крупных национальных частей сформировать не удалось. 27 мая 1920 года был издан декрет ВЦИК и СНК об образовании ТАССР как составной части Российской Федерации. Этот проект, предложенный Москвой, стал реализовываться, хотя территория республики была определена так, что включала в себя не более трети татар, проживавших тогда в Поволжье и Приуралье. В проекте положения о ТАССР конца февраля 1920 года указывалось, что столицей республики является город Казань, в декрете ВЦИК от 27 мая 1920 года об образовании ТАССР Казань как столица не упоминалась. Связано это было, по-видимому, с тем, что группа татарских коммунистов направила в ЦК партии письмо с предложением объявить столицей ТАССР какой-либо другой город, мотивы этого сводились к тому, что Казань, по их мнению, долгие годы была рассадником русификаторской и колониальной политики царской России, что в городе проживало 77 русского и только 21 процент татарского населения. Это вызвало бурный протест М.Султан-Галиева, С.Саид-Галиева, М.Брундукова, Г.Енбаева (секретарь межведомственной административной комиссии по определению границ ТАССР), Ю.Валидова (помощника начальника политот дела ЦМВК). Они писали в ЦК партии и Наркомнац о своем несогласии с тем, что в территорию ТАССР не должны войти Казань и Уфа и смежные с ними территории, так как это сократит число татар, входящих в республику; большинство русского населения в Казани - явление временное, в город переедут татары, как только Казань станет столицей автономной республики. Казань, считали они, главный пролетарский центр ТАССР. По данным М.Сайдашевой, этим вопросом занимался Ленин, который заявил, что выбор иного города, а не Казани в качестве столицы республики, создал бы почву для конфликтов и взаимного недоверия. Он напомнил, что Казань издавна была политическим и духовно-культурным центром мусульманских народов России; здесь были сконцентрированы большие культурные силы33. Речь надо вести о другом: вопрос о столице республики следовало решить прежде, чем публиковать декрет об ее образовании. Акт официального провозглашения ТАССР был неоднозачно воспринят населением Казани. Состоялись празднества, на бывшей Юнусовской площади был заложен памятник М.Вахитову, но было и иное... " На подъеме горы, за железной оградой в старинной церкви Петра и Павла, вспоминал М.Рошаль, - шло богослужение. Из ворот показалась толпа народа, возглавляемая одетым в праздничное облачение духовенством. Впереди несут иконы и хоругви. Громко разносится церковное пение. Но вот толпа поднялась на Воскресенскую улицу. В отдалении надвигался нарастающий гул голосов и в возбужденной толпе раздались исторические возгласы: " Русский народ вновь идет в кабалу к татарам! Возвращаются времена Батыя и Чингиз-хана". Расчет провокаторов вызвать межнациональное столкновение не оправдался. Военно-административные власти проявили необходимый такт и выдержку, и в течение часа вся церковная демонстрация без всяких эксцессов рассеялась".34 Негативистские настроения находили свое отражение в публикуемых тогда работах. Группа казанских большевиков (председатель Казанского гу-бисполкома И.Ходоровский, секретарь губкома партии Г.Гордеев, председатель губпрофсовета А.Догадов) на приеме у Ленина в апреле 1920 года высказывались против образования республики, мотивируя это в основном тем, что " среди татар нет достаточно выдержанных и подготовленных коммунистов, которым можно было бы передать управление республикой" 35. Ленин делегацию переубедил. И.Ходоровский, С.Саид-Галиев и многие другие стали агитаторами ленинской идеи создания и развития Татарии как автономной республики с меньшими политическими и экономическими пра-вами, чем у тех образований, которые позже составили СССР36. Тенденция оправдания и возвеличивания происшедшего окончательно возобладала в 30-х годах. Тогда же, в 20-х, часть татарской интеллигенции иначе, нежели партийное руководство, поняла факт образования Татарской республики. Она увидела в ней суверенное национальное советское государство. Ф.Сайфи-Казанлы и Г.Шараф в совместной брошюре писали, что " Татарская республика в области внутреннего управления, просвещения, земледелия, здравоохранения, юстиции и социального обеспечения живет по законам, которые издает она сама". В этих вопросах, как полагали авторы, республика не связана с законодательством центра, за исключением Конститутции РСФСР, которой не должны противоречить законы Татарской республики37. Эти мнения возобладали после 1922 года, когда образование СССР установило градацию прав союзных республик и автономных образований. Их выразителем в 20-х годах стал большевик, крупный партийный и общественный деятель М.Х.Султан-Галиев (1892-1940). Выступления и статьи Султан-Галиева, практическая деятельность его сторонников настолько напугали центральные власти, что в июне 1923 года специально созванное 4-е совещание ЦК РКП исключило его из партии38. К концу 20-х годов разоблачениям Султан-Галиева " национал-уклонизма" власти дали новый импульс. Аресты и преследования людей, обвиняемых в мифических " националистических" преступлениях, породили одиозную, разоблачительную литературу, отразившую конъюнктуру момента, но совершенно лишенную какой-либо научной значимости.39 Политическая реабилитация М.Султан-Галиева (лишь в начале 90-х годов) свидетельствовала о том, сколь затруднительно было для сторонников тоталитарного режима это сделать, признать, что развитие страны невозможно без равноправного и свободного развития всех ее народов. Вскоре после образования республику потряс страшный голод 1921 года. Эта проблема оказалась недостаточно освещенной литературой тех лет, стремившейся уменьшить ужасы бедствия и как-то доказать, что власть приняла все возможные меры для ликвидации его последствий40. Более плодотворно изучалось развитие отдельных отраслей промышленности и культуры. Апологетика весьма неоднозначных мероприятий (реформа алфавита татарского языка, ликвидация военных учебных заведений, уничтожение памятников старины, закрытие мечетей, церквей, синагог, молельных домов) превратила литературу 30-х годов в пропагандистскую, обслуживающую конъюктурные устремления властей. В 1937 году была принята Конституция ТАССР, составленная по образу и подобию Конституций РСФСР и СССР. Она завершила процесс полного правового подчинения республики центральным властям, без ведома которых теперь нельзя было даже переименовать ни улицу, ни деревню. Уничтожение в период Большого террора значительной части татарской интеллигенции и крестьянства, сращивание номенклатуры с репрессивным аппаратом и многие другие факторы не способствовали ни развитию этнического самосознания, ни созданию полноценных историографических работ. Историческая литература, изданная в республике в 30-х годах и посвященная индустриализации, коллективизации и культурной революции, носила апологетический характер42. Ранние и поздние опубликованные статистические данные трудно сопоставимы. Более определенно можно утверждать, что с 1939 года, после еще одного изменения татарского алфавита, новому поколению практически стала недоступна многовековая татарская литература. В годы Великой Отечественной войны в Казань была эвакуирована большая группа ученых Академии наук СССР. В разное время в университете читали лекции историки-академики Б.Д.Греков, Н.С.Державин, И.А.Трахтенберг, Е.В.Тарле, член-корреспондент академии Л.Н.Иванов. Продолжали работу и местные историки Н.И.Воробьев, Х.Г.Гимади, Н.Ф.Калинин, Е.И.Чернышев и другие. Однако постановление ЦК партии от 9 августа 1944 года " О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации", выявившее националистическую крамолу, сильно осложнило всякую творческую работу. Главный удар пришелся по сотрудникам Института языка и литературы, в котором перед войной был создан и сектор истории. Всего 11 человек, в том числе четыре совместителя, были ответственны за создание учебников по истории Татарии, ее литературе, научной грамматике, словарей, учебников. Тогда же и были обвинены Г.Гимади, А.Башкиров, В.Яфаров за работы о Золотой Орде.43 Внушение получили и все остальные специалисты, начавшие работать в КИЯЛИ. В первое послевоенное десятилетие было защищено несколько кандидат ских диссертаций по истории Октябрьской революции в Казанской губернии44, опубликован сборник статей Е.И.Медведева, А.Н.Григорьева и М.Р.Булатова " Об Октябрьском вооруженном восстании в Казани в 1917 году" (Казань, 1948). Все они были скомпанованы по схеме краткого курса " Истории ВКП(б)", где местный материал служил иллюстрацией его основополагающих положений. Исключением являлась работа И.М.Ионенко, написанная в годы " оттепели". В ней говорилось не только о большевиках, но и о левых эсерах в качестве руководителей крестьянского движения в крае в 1917 году. Характерным для той поры было и развитие локальных исследований по истории революции, гражданской войны в крае, первых лет советской власти, предлагавших читателям тенденциозно подобранный фактический материал. Но и он был важен, хотя затрагивал и славил лишь советские, большевистские победы, обходя стороной весь трагизм той беспощадной поры45. В работах о гражданской войне на территории Татарии игнорировалась специфика классовой борьбы в этом конкретном районе, политика несоветских режимов. Но именно в тот период стали готовиться обобщающие труды по истории ТАССР. Многие события гражданской войны в крае в них толковались упрощенно, без необходимой аргументации. Ряд неверных положений, связанных с выяснением причин падения Казани 6 августа 1918 года, характеристикой социальной политики Комуча и колчаковщины, позже был отвергнут советской историографией. Но отдельные факты были приняты, на них стали ссылаться, хотя доказательность, источниковедческий анализ не были проведены ни тогда, ни позже. Это относится, напри мер, к указанию, что в борьбе за Казань приняло участие около 5 тысяч рабочих, или к утверждению о том, что в октябре 1919 года из 131 члена Совета Казанского университета 55 находились вне Казани, на территории занятой контрреволюционерами.46 История советской Казани в обобщенном виде была представлена книгой Н.Ф.Калинина47. В духе апологии ленинской национальной политики писались в то время труды об образовании ТАССР, основных вехах в ее развитии48, защищались многочисленные кандидатские диссертации. При всей тематической разноплановости их объединяла общая композиция, общее теоретическое обоснование в духе краткого курса " Истории ВКП(б)" и селекция фактов в угоду политической целесообразности. В них еще не ставился вопрос, который много позже стали задавать школьники учителям истории: " Вы нам рассказываете ту историю, которая изложена в учебнике, или ту, которая была в действительности? " Ответить на этот и другие вопросы еще предстояло.
|