о русской идее

Теологический институт Евангелическо-Лютеранской Церкви Ингрии

Теологический факультет

Владимир Соловьёв

о русской идее

Доклад

по курсу «История русской

религиозной философии»

Препод.:

д.ф.н. проф. Григоренко А.Ю.

Студент:

Михайлов Е.Л.

Санкт-Петербург

2015 г.

«Когда видишь, как эта огромная империя с большим или меньшим блеском в течение двух веков выступала на мировой сцене, когда видишь, как она по многим второстепенным вопросам приняла европейскую цивилизацию, упорно отбрасывая её по другим, более важным, сохраняя таким образом оригинальность.., – когда видишь этот великий исторический факт, то спрашиваешь себя: какова же та мысль, которую он скрывает за собою или открывает нам; каков идеальный принцип, одушевляющий это огромное тело, какое новое слово этот новый народ скажет человечеству; что желает он сделать в истории мира?»

Многие искали и продолжают искать ответ на этот вопрос. Однако это занятие не имеет смысла, если не понять сути проблемы: национальная идея – вовсе не то, что может быть продиктовано сиюминутными конъюнктурными соображениями, текущим политическим моментом и т.д. «…Идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности».

Далее Соловьёв отмечает, что, декларируя единство человеческого рода, мы должны рассматривать человечество как некий «социальный организм», как «собирательное существо», а различные нации – как члены этого организма. Тогда мы неизбежно приходим к выводу, что ни одна нация не может жить сама по себе, как ей заблагорассудится, – а должна выполнять некие функции, предвечно установленные для неё Богом. А в силу того, что нации, как и индивиды, являются моральными существами, выполнение этих функций для них носит не характер материальной необходимости, а характер долга (здесь мы видим определённую отсылку к Канту, к его категорическому императиву). Этот долг может проявляться в бытии нации или отдельного индивида двояко: в случае его выполнения он есть закон жизни, в противном случае – закон смерти.

Между тем сама нация может и не осознавать свою национальную идею, или осознавать её в ошибочном и даже извращённом свете. В качестве яркого примера такого непонимания Соловьёв указывает на еврейский народ: совершенно очевидно, что главным смыслом, вселенским долгом этого народа является то, что именно в его среде родился Мессия-Христос. Между тем еврейский народ в массе своей занимает по отношению к христианству последовательно враждебную позицию. Т.е., по словам Соловьёва, следует признать, что «народ, предназначенный даровать миру христианство, выполнил эту миссию лишь против воли своей, что в громадном большинстве своем и в течение восемнадцати веков он упорно отметает божественную идею, которую он носил в лоне своем и которая была истинным смыслом его существования».

В качестве иллюстрации к этому положению и в качестве свидетельства своей объективности Соловьёв сравнивает христианскую Библию с Библией евреев – с литературной и исторической точки зрения. Христианская Библия представляет стройный и логически завершённый свод книг, тогда как еврейская, заканчивающаяся книгой Паралипоменон, кажется куцей и урезанной. «С точки зрения евреев, отвергающих великую универсальную развязку своей национальной истории, открытую в Новом Завете, пришлось бы признать, что сотворение неба и земли, призвание, возложенное на патриархов, миссия Моисея, чудеса Исхода, откровение на Синае, подвиги и гимны Давида, мудрость Соломона, вдохновение пророков – что все эти чудеса и вся эта святая слава привели в конце концов лишь к манифесту языческого царя, повелевающего горстке евреев построить второй Иерусалимский храм, тот храм, бедность которого по сравнению с великолепием первого вызвала слёзы у старцев Иудеи и который впоследствии был расширен и украшен идумейцем Иродом лишь для того, чтобы быть окончательно разрушенным солдатами Тита».

Эта особенность еврейской Библии, «величественное начало и жалкий конец», Соловьёву навевает параллель с российской историей: в стране, начавшей с «великого акта национального самоотречения» при призвании варягов, принятия христианства при князе Владимире Святом, затем, после столетий «мрака и смут», пережившей небывалый цивилизационный расцвет при Петре Великом и его последователях, ко второй половине XIX века возобладали идеи «лжепатриотов», желающих навязать русскому народу историческую миссию на свой образец и в пределах своего понимания. По их мнению, историческая миссия России состоит в том, что легко достигается силой оружия: «добить издыхающую Оттоманскую империю, а затем разрушить монархию Габсбургов, поместив на месте этих двух держав кучу маленьких независимых национальных королевств, которые только и ждут этого торжественного часа.., чтобы броситься друг на друга. Действительно, стоило России страдать и бороться тысячу лет, становиться христианской со Святым Владимиром и европейской с Петром Великим, постоянно занимая при этом своеобразное место между Востоком и Западом, и все это для того, чтобы в последнем счёте стать орудием " великой идеи" сербской и " великой идеи" болгарской!»

Раскрыть смысл, содержание национальной идеи, по мнению Соловьёва, возможно лишь прибегнув к Слову Божьему. Сам факт того, что это Слово не обращено к какой-либо конкретной нации, указывает верный путь к его пониманию: смысл существования нации состоит не в ней самой, а в человечестве в целом. Человечество же, разобщённое и разрозненное в дохристианскую эпоху, обретает свой естественный центр – «абсолютный центр всех существ… во Христе. С тех пор великое человеческое единство, вселенское тело Богочеловека, реально существует на земле. Оно несовершенно, но оно существует; оно несовершенно, но оно движется к совершенству, оно растёт и расширяется вовне и развивается внутренне. Человечество уже не абстрактное существо, его субстанциальная форма реализуется в христианском мире, во Вселенской Церкви».

Поэтому, считает Соловьёв, чтобы познать истинную русскую идею, нельзя ставить себе вопроса, что сделает Россия чрез себя и для себя, – но что она должна сделать во благо всего христианского мира, частью которого она является. Она должна всем сердцем и душой войти в общую жизнь христианского мира и положить все свои национальные силы на осуществление, в согласии с другими народами, того совершенного и вселенского единства человеческого рода, непреложное основание которого дано в Церкви Христовой.

Но дух национального эгоизма не так-то легко отдает себя в жертву. Более того, в России он нашел средство эксплуатировать в своих интересах саму идею национальной религиозности: напыщенно заявляется, что «Церковь имеется исключительно у нас и что мы имеем монополию веры и христианской жизни». Таким образом Церковь, которая в действительности есть нерушимая скала вселенского единства и солидарности, зачастую становится для России пассивным орудием эгоистической и ненавистнической политики.

«Русская Церковь, поскольку она сохраняет истину веры, непрерывность преемственности от апостолов и действенность таинств, участвует по существу в единстве Вселенской Церкви, основанной Христом. И если, к несчастью, это единство существует у нас только в скрытом состоянии и не достигает живой действительности, то в этом виноваты вековые цепи, сковывающие тело нашей Церкви с нечистым трупом, удушающим ее своим разложением».