Я русский. Совсем

У меня никогда не было проблем на национальной почве (на межличностном уровне). Столкновения с системой? Конечно, были. Но поскольку я не обращал на них внимания и осознаю лишь ретроспективно, то меня эти столкновения не задели (психологически) — Многие упрекают, когда я говорю, что ощущаю себя русским. Некоторые, как я понимаю, считают отказ от еврейства предательством. Но я никогда не воспринимал себя евреем. Если и была какая-то национальная самоидентификация (кроме советской), то только в качестве русского. И отца я никогда не воспринимал человеком иной нации, чем всех остальных, окружающих меня людей. Он, по-моему, и сам себя так не воспринимал. Он же послевоенный московский беспризорник. Какое там «еврейство».

Мелкие проблемки были, но я их не связывал с национальностью. И на спецфакультет приняли. И «допуски» все дали без проблем. И на заводах я работал, и на стройках с работягами. Никогда, ничего. Даже намека.

В более поздние годы, несомненно, были основания задуматься. Я даже съездил в Израиль и поговорил там с очень уважаемым раввином, с другими людьми, ощущающими себя настоящими евреями. Там меня спросили: чувствую ли я себя в Израиле дома?

Это очень простой для меня вопрос. Я не люблю жару, я не люблю теплое море, я не люблю пустыню. Мой любимый город — Томск (кроме Москвы), а любимое место отдыха — Йоканга. (Мурманская область, за Полярным кругом, в 10 км от Ледовитого океана. Леса. Тундра. Скалы.)

Я люблю ледяную водку, строганину, пельмени со сметаной, котлеты, борщ. Тонкой интриге предпочитаю открытую драку, многовековым конфликтам — быстрые ссоры и столь же быстрый мир.

В общем, после первой же поездки я убедился: там живут хорошие, интересные, но совершенно иные люди. Иные, чем я, иные, чем мой отец. У них другие привычки и другая культура, причем настолько другая, что даже американцы мне намного ближе.

Что же касается отношения к евреям в России, то, полагаю, мы имеем дело с двойной глупостью. Во-первых, глупо судить о людях по их национальности, а во-вторых, глупо не видеть реальную угрозу нашей национальной культуре, которая является следствием совершенно иного внутри- и межцивилизационного конфликта.

Однако существует объективная проблема: в России не закончен этап построения национального государства, а на этом этапе вопросы национальной идентификации гипертрофируются. Так что происходящее надо осознавать и не пытаться делать невозможное.

Все вышесказанное не умаляет ответственности элиты, обязанной направлять общество и общественные процессы в цивилизованное русло, а не пытаться использовать фобии толпы в своих мелкокорыстных интересах. Собственно, мое отношение к людям строится с учетом понимания их интеллектуального потенциала. Кому больше дано, с того больший спрос.

Что такое национальность? Строчка в паспорте или культура? Являются ли характер и культура взаимосвязанными сущностями? Убежден — являются. Национальность — это культура плюс мелкие генетические особенности, все более стирающиеся в нашем глобальном мире. И характер — это культура плюс некоторые особенности организма органического свойства.

Я русский. Совсем. Я абсолютно комфортно ощущал себя при общении в тюрьме, в читинском лагере с простыми милиционерами и прокурорами. А в школе, институте — и подавно. Это внутри. Да, я воспринимаюсь как «интеллигент». Общаюсь «на вы», держу дистанцию, у меня грамотная речь… То есть мы не на одном уровне, но они свои для меня. Как для меня свои многие знакомые американцы. Некоторые «чужие», а некоторые — «свои». Не знаю, запутался. Наших мне жальче. Вот. Несчастные они, поэтому мне и тяжело без России. Здесь я себя ощущаю нужным. А «там» и без меня все хорошо. Хотя заработать, прославиться мне «там» тоже легко. Знаю. Примеривался.

Вы мне как-то рассказывали про вашего знакомого математика, еврея, который возмущался, что я тратил силы и талант на Россию и в России. Не буду с ним спорить. Он мыслями живет в ином мире, в мире цифр, в мире глобальных идей. А я — кризисный менеджер. Я люблю людей и железо. И знаете, железо люблю гораздо больше, чем золото. В любом смысле.

К слову, я совсем не аскет. Просто потребности такие, «своеобразные». А в окружении избытка «материальных благ» мне неуютно. Жене тоже. Но по магазинам ходить любим. Канцтовары, бумажки, электронные «гаджеты». Игрушки, в общем: «тяжелое детство». Не наигрались.

Так что капиталист, в смысле «богач», как я воспринимал это слово «до перестройки», человек для меня не очень понятный. Другой.

А вот капиталист в смысле «хозяин», управленец, человек, превращающий золото в железо, — вот это мне близко и понятно. Деньги, акции — хороший механизм отбирать лучших, тех, кто способен делать дело.

К слову, менеджер и предприниматель — разные капиталисты. Я — менеджер, но умею находить предпринимателей, воспринимать и воплощать их идеи.

«Хозрасчетные штучки»

Теперь про центры НТТМ^[21]. Прошу заметить — никогда не спорю с мифами. Бесполезно. Когда пытались приписать факты — судился и выигрывал, а когда ворчат «вообще» — молчу. Расскажу «как есть». Вы уже сами думайте, нужна ли кому правда. Я пару раз пытался рассказать — люди не верят, а убеждать — смысла не вижу.

Началось все не с НТТМ. Работал я в комитете комсомола заместителем по оргработе. Отвечал за взносы. Будущая жена заведовала сектором учета. То есть тоже отвечала за взносы. Надо каждый месяц собрать с 5000 человек суммарно 500–700 рублей. Начало перестройки. Дисциплина падает. Каждый месяц 100–200 рублей «недобор». В райкоме ругают. Ходить, просить: «Заплатите?» С моим характером? Сами понимаете…

Значит, надо найти деньги и внести за тех, кто «тянет резину». Где? И тут выходит постановление «О молодежных кафе, клубах по интересам». Это еще даже до закона «О кооперации». Молодежное кафе и стало первым «бизнесом». Не очень удачным, но хоть что-то.

Заметили в горкоме комсомола, позвали помочь в создании городского центра молодежи. Обещали: если создадим, меня назначат директором. Сделал вместе с ребятами (на Ордынке). Пригласили на «утверждение» в горком. В приемной подошел парень — знакомый через институтских знакомых. Он там работал заведующим студенческим отделом. Сказал — тебя директором не назначат. Замом. Я повернулся и ушел. Характер. Не переношу, когда не выполняют обязательств.

Спустя несколько месяцев этот же парень позвонил мне и говорит: меня направляют секретарем во Фрунзенский райком комсомола. Хочешь сделать центр НТТМ? Чистая случайность.

Несомненно, какое-то ощущение свободы уже возникло. В иные годы меня бы просто никуда не взяли после такого демарша. Но никакого «ощущения политических перемен» еще не было. Основной источник информации — телевизор. А там все очень «сервильно». Ельцин был в нашем бюро райкома партии. Я с ним тогда первый раз встретился. Никаких «резкостей» никто от него не слышал. В райкоме он играл «по правилам».

Вообще, все эти высокие политические темы проходили мимо меня и моих коллег. Ни в нашем институтском комитете ВЛКСМ, ни во Фрунзенском райкоме мы все это не обсуждали. Я технарь, мне было чем заняться. Мы пользовались тем, что касалось нас (типа постановления про НТТМ), но не обобщали. И песня Цоя «Мы ждем перемен» стала «про меня» позже, в 1990–1991 годах.

Начал создавать НТТМ. Мой институтский «шеф», секретарь парткома, заметил, что я бегаю во Фрунзенский райком. Мы-то были в Свердловском. Подошел побеседовать. Говорит: ты выбирай — либо будешь секретарем комитета комсомола, либо «твои хозрасчетные штучки».

Я — в омут с головой, дрожащим голосом: «Хозрасчетные штучки». Он посмотрел на меня, как на придурка. Ничего не сказал. Через несколько месяцев я ушел в НТТМ.

Это был октябрь 1987 года. Дали одну комнату и ставили печати на мои бумаги. Ведь плановое хозяйство! Как счет в банке открыть? Как печать сделать? Как помещение арендовать? Как оборудование купить? Мебель? Либо взятки, либо нужна бумага из райкома. Взятки я давать не умел (да и не научился). А надо бы!

Комната в здании на улице Готвальда. Сотрудники — я, моя будущая жена и ее подруга. Несколько сочувствующих на «полставки». Правда, денег нет, поэтому я продолжаю подрабатывать дворником и плотником. Помещение, печати… Это было немало. Но и не много. Таких центров в Москве было тогда 33. На следующий год вышел закон «О кооперации».

Потом многие будут говорить про право, предоставленное центрам НТТМ, переводить безналичные деньги в наличные. Да, такое право было, но оно было и у кооперативов с 1986 года. Мы, к слову, с г-ном Тарасовым^[22] регистрировали наши предприятия в Мосгорисполкоме у Елены Батуриной в один день. Он — кооператив «Техника», я — центр.

На самом же деле после выхода Закона о госпредприятии^[23], такая возможность была у всех, просто нужно было шевелиться, а не ждать у моря погоды.