Тур– золотые рога

Прежний могучий сын Неба, на которого так надеялись Люди, не смог бы теперь не то что за них заступиться – даже оборонить себя самого. Кий с кузнечихой пробовали лечить раны, но раны не заживали. И от цепей веяло таким морозом, что холодно было в избе – топи не топи. Кий с сыном пытались их разрубить, но только перепортили острые стальные зубила.

– Туда, где я был, камень падал бы двенадцать дней и ночей, – сказал Кию Перун. – Не минуешь ты горя из-за меня, побратим, когда нагрянут искать. Жаль, не вижу! Небось постарел за тридцать три года?

– Да и ты не помолодел, хоть и Бог, – ответил кузнец. Он вспомнил о самородке, что когда-то давно принесла в его кузницу злая Морана. Он тогда уже понял, что это было железо с Железных Гор, неподатливое и злое. Недаром надеялась ведьма выковать гвоздь!

– Может, сгодится разок для доброго дела, – рассудил Кий. Встали они со Светозором на лыжи, отправились в лес разыскивать вмёрзший в Землю валун, под которым спал заклятый клад. По дороге их догнал на санках сосед, спросил любопытно:

– А правду ли бают, у тебя домочадец новый завёлся? Работника взял, али жених к дочери зачастил?

Кузнецы не отважились много болтать о Боге Грозы. Мало ли каких ушей достигнет молва, ещё бедой отзовётся.

– Это друг мой давний, Тархом Тараховичем прозывают, – ответил Кий. – Зашёл в гости да приболел.

– А ты его перекуй в здорового, – засмеялся сосед. – Ты же, сказывают, умеешь.

– Попробую, – пообещал Кий.

Им было по пути, и сосед подвёз их в санях. А пока ехали, рассказал, какая напасть приключилась за болотами, у дальней родни. Там поднялись из берлог разом три шатуна, прожорливые и свирепые. Диво, вместе охотились. Видели их на Глядень-горе, что-то они там искали, но, знать, не нашли и повадились заходить во дворы – рвать собак, вытаскивать скотину из хлевов. Бабы, дети уже за порог боялись ступить, да и мужики с оглядкой высовывались. И старейшина приговорил:

– Откупимся девкой! Отдадим медведюшкам невесту-красавицу, авось подобреют…

Так и сделали. Выбрали девку: глаза родниковые, коса по колено – чистое золото. Обрядили в свадебную рубаху, велели отцу-матери кланяться и расчесали волосы надвое:

– Не осуди, Светлёнушка! Уважишь медведюшек, самого Скотьего Бога уважишь. Пускай нас помилует!

Ибо Волосу, мохнатому Змею, медведь был от века первый товарищ. Такой же прожорливый, свирепый и сильный, да и ленивый. И на девичью красу такой же несытый.

Что ж! Свели плачущую невесту глубоко в чащу лесную, в заросший ельником лог, откуда всего чаще выникали медведи. И оставили привязанной к дереву на поляне:

– Заступись, кормилица! Ублажи Волосовых зверей! Не дай лютой смертью изгибнуть!

С тем ушли старики. Но не увидели старыми глазами, что вблизи схоронился Светлёнин бедовый меньший братишка. Решил малец выследить, в какую сторону поведут её женихи, чтобы потом навестить в берлоге, привет домой передать. А утихомирятся, залягут снова в спячку медведи – может, назад в деревню забрать…

И вот захрустел мёрзлый снег под двенадцатью когтистыми лапами. Вышли на поляну три шатуна. Светлёнин братец не помнил, как высоко на дереве оказался. Только видел, как начали медведи обнюхивать обмершую невесту и свадебное угощение, сложенное у её ног…

Но не довелось им потешиться. Совсем рядом послышался рёв, от которого с ветвей осыпался снег, а храбрый малец еле усидел на суку. Затрещало в подлеске, и из чащи, вспахивая сугробы, вылетел тур.

Грознее зверя не водилось в лесу. Рослый мужчина не смог бы взглянуть поверх его чёрной спины, разделённой белым ремнём. Быстроногий олень не умел его обогнать, превзойти в стремительном беге. А рога длиной в руку, выгнутые вперёд, играючи расшвыривали волков, метали с дороги охотников вкупе с конями…

Вот что за чудище вырвалось на поляну и встало между невестой и женихами, и пар струями бил из ноздрей на морозе. Мальчонка с ветки увидел, что на рогах быка горело жаркое золото. Не простые были медведи, не прост был и тур. И кто страшнее, неведомо.

А рёв тура уже смешался с медвежьим. Оторопевшие поначалу, косматые женихи втроём бросились на быка. Один разорвал ему когтями плечо, другой успел укусить, но третьего тур вмял в снег и там оставил лежать. Новая сшибка, и ещё одна бурая туша взлетела, перевернулась и грянула о сосну, так что белая шапка обвалилась с вершины. Последний шатун встал на дыбы, но тур пригвоздил его золотыми рогами к необъятной берёзе и держал, пока тот не замолк и не свесил когтистые лапы, оставив полосовать ему шею. Тогда тур швырнул его прочь, ещё раз коротко проревел и пошёл к дереву, у которого без памяти висела на верёвках невеста. С его плеча и шеи капала кровь. Вот бык наклонил голову, осторожно дохнул Светлёне в лицо. Кончиком рога поддел лыковые путы и разорвал, как гнилую нитку. И тормошил тёплой мордой упавшую девушку, пока она не очнулась. Светлёна отчаянно вскрикнула, заслонилась локтями… тур ничем её не обидел. Губами поднял из снега какой-то мешочек, затянутый длинным оборванным ремешком. Положил ей на колени, подставил могучую изодранную шею. Светлёна неверными руками кое-как обхватила её, крепко завязала концы ремешка. Погодя стащила платок, взялась унимать, заговаривать кровь:

– Ты, руда, стань, боле не кань…

Тур слушал смирно, опустив грозную голову. Только всё заглядывал Светлёне в глаза, будто силясь что-то сказать. А потом непоседа-братец увидел, как тур припал на колени, и сестрица неловко, несмело взобралась ему на спину. И пошагал тур, чуть заметно прихрамывая, по глубокому снегу прочь, как будто поплыл…

– Вот дела-то, – скончал свою повесть говорливый сосед. – Хотели с собаками его обложить, да больно уж лют. Только лучше бы девка досталась, кому назначали. Боятся теперь, разгневается Скотий Бог, хуже не было бы!