Классическая наука XVIII-XIX вв. Формирование науки как профессиональной деятельности.

Одна из важнейших черт эпохи Просвещения — уверенность в универсальности научного разума. Соответственно, Просвещение формирует исследовательскую программу, основанную на определенных свойствах науки, ведущими из которых являются идеал механицистского исследования природы, рассматривающего все изменения как механические, и представление о прогрессе научного знания.
Еще античная философия сформулировала известный принцип — знание связано с добродетельной жизнью. С ним связано положение, что хотя философия есть искусство умирать, целью знания все равно оказывается забота о конечном, и особенно о конечном человеческом бытии. В феномене “заботы” античная философия открывает смысл медицины, выступающей в качестве знания, деятельного в отношении человеческого тела.
От медицины подобное свойство переходит и к другим наукам о живой природе. Биология и зоология (как бы эти дисциплины ни отличались от современного их понимания) рассматривались как знание, направленное на формирование тела, а вследствие этого — и души.
С другой сторон, биология и зоология рассматривались как части всеобщей философии природы или физиологии (натурфилософии). Естественно, что трансформация истолкования сущности природы неизбежно, явно или неявно, обнаружилась и в науках о живой природе. Материя понималась Декартом, Бойлем, Ньютоном (при всем принципиальном различии их предпосылок, гипотез, методов, результатов) как инертная, пассивная, однородная, сводимая к математическому (геометрическому) протяжению. Привлекательность подобной модели отнюдь не означала неограниченное принятие ее — в результате в границах физики подобная концепция вызвала намного меньше возражений, чем в науках о живой природе. Собственноговоря, и в физике споры не прекращались, но в области наук о жизни они были более отчетливы. Особенно важно, что в этой области они приобрели философский смысл, точнее смысл, вкладываемый нами сейчас в термин “философия науки”. Многие споры в этой области знания являются образцовыми дискуссиями о науке, о теории и философии науки в целом.
Науки же об органической природе переживают революцию лишь начиная с последних десятилетий XVIII в. По крайней мере такое датирование наиболее обоснованно, если оценивать эмпирический и экспериментальный уровень этих наук. Но характер и контекст этой революции отличаются от изменений XVII столетия. Основа этих отличий — в самом предмете наук. Наука XVII в. охватывает трансформацию взгляда на физические пространство и материю, в результате чего возникла концепция силы притяжения — того, что не видно, но постоянно действует. Наука XVIII-XIX вв. обращается к живой материи, а в пределе — к человеку, человеческому бытию и, по-видимому, впервые столь очевидно определяет бытие культуры.
В предыдущей главе мы говорили о Бэконе одновременно и как о представителе эмпиризма, и как об ученом, связанном с процессом трансформации натурфилософии XVII в. Однако Бэкон говорил, что прогресс науки зависит не от формирования математических абстракций, но от сбора как можно более многочисленных единичных наблюдений. В философии и науке XVIII в. данное положение Бэкона трансформируется в разнообразную критику механицизма.
Один из истоков этой дискуссии очевидно связан с процедурой классификации. Напомним, что для Бэкона классификация во многом противоположна абстракции и дедукции. Стремление к всеобщей реформе науки и образования Бэкон связывает с идеей о составлении таблиц и классификаций. Бэкон видит смысл таблиц открытия в том, что сведенное в них объективное знание при определенных условиях становится процедурой, в рамках которой возникновение нового знания не зависит от субъекта познания. “Хорошая естественная история”, достаточное количество опытных данных, выраженное в этих таблицах, сводят роль субъекта познания к простому индуктивному выводу1.
Разумеется, взгляды логиков Нового времени на классификацию, ее соотношение с дедукцией и абстракцией различны. Тем не менее, по-видимому, именно взгляды Бэкона оказали влияние на скептицизм середины XVIII в. В частности, Юм писал о несоответствии между абстрактными принципами философии (имея в виду учения, основанные на гипотетическом рассуждении) и бесконечным разнообразием природы. Абстрактные принципы, в отличие от природы, ограничены; более того, они ограничивают наше познание природы, поскольку философы экстраполируют принципы одной части природы на всю природу в целом.
Скептицизм Юма можно увидеть и в работах одного из выдающихся ученых XVIII в. — де Бюффона. В “Естественной истории” Бюффон пишет о разрыве между абстрактными и физическими истинами. Абстрактные, т. е. математические, истины основаны на логических принципах, но при этом они сформированы воображением и произвольны. Физические истины существуют в природе и являются истинами фактов. Математические истины обладают самоочевидностью, физические — достоверностью. Познание природы основано на сравнении и наблюдении того, что произошло в действительности. Таким образом, даже сравнительно краткий этап развития наук о живой природе выявил ряд их особенностей. Оказалось, что познание, основанное на абстрактных принципах, не просто упускает из виду бесконечное разнообразие природы, но и оказывается не в состоянии постичь уникальность индивидуальных организмов, составляющих природу. Таким образом, в науках о живой природе возникли новый идеал и парадигма познания: познание должно не формулировать принципы, а собирать как можно больше единичных, неповторимых событий, что означало, в частности, реабилитацию истории как знания о принципиально уникальных предметах.
Классификация имела еще одну особенность. Этапы классификации охватывают логическое направление мышления, совпадающее с тем, что действительно существует в природе. Вспомним, что результаты биологической революции были связаны с формированием наиболее универсальной классификации живой природы с четко сформулированными законами перехода от одного элемента (класса, рода, вида и др.) к другому.
Идеалом скептицизма была наука как собирание уникальных фактов. По-видимому, стремление к идеалу абсолютного детерминизма и полному предсказанию природных процессов привело к появлению так называемого неомеханицизма, оппонировавшего скептикам и охватившего главным образом математику и физические науки. К этому направлению принадлежали Д’Аламбер, Лагранж, Лаплас и Кондорсэ (достаточно условно можно сказать, что их деятельность охватила 2-ю половину XVIII в. и первые десятилетия XIX в.). Их взгляды можно охарактеризовать таким современным термином, как инструментализм. Математика для них выступает в качестве инструмента открытия, а не истинной модели реальности. Неомеханисты рассматривали вопросы о сущности материи (атомы, монады либо вообще нечто иное) или об определении силы как слишком неясные. Данная позиция во многом обусловливала развитие нового направления математики — вероятностной математики, полагаемой ее создателями совершеннейшим инструментом для управления наблюдающим разумом.Другое направление в науке XVII-XIX вв. также было связано с определенными результатами научной революции. Мы говорили, что механицизм рассматривал материю как инертную массу, а причинность отождествлял с механической каузальностью. Однако еще Лейбниц полагал, что телеологический принцип должен быть возвращен в натурфилософию. Лейбниц достаточно точно сформулировал основание для этого: несомненно, что одна только действующая причина не в состоянии объяснить действительные феномены природы. Далее, в науках о живой природе (в первую очередь это касается химии, геологии, наук о жизни, медицины, физиологии, анатомии и естественной истории) возникает идея или, точнее, комплекс идей, известных из XIX в. и соответствующих терминологии, которая широко использовалась в то время, — романтизм обращается к термину натурфилософия, а немного позднее возникает термин витализм. Последний в точности охватывает разработки концепции живой материи, обладающей имманентным принципом движения. Ученые XVII в. видели задачу в объяснении материи и движения, т. е. почему материя находится в движении, почему наряду с вещами, явно движущимися под воздействием внешней силы, есть то, что, по-видимому, движется само. Иными словами, механицизм признавал парадокс существования живых организмов и, например, находил оригинальное эпистемологическое решение: различие между живым и неживым рассматривалось как предрассудок, коренящийся в антропоморфизме. Оппоненты механицизма видели иной вариант: живая материя обладает движением, движение возникает под действием причины, однако это не внешняя, а имманентная причина. Данная причина является действующей, или самодеятельной, силой, которая ничем внешним не обусловлена. Все эти свойства указывают на хорошо известный аналог — категорию цели, или целевой причины, которая обладает активностью, являющейся энергией философии Аристотеля. Итак, материя обладает внутренней силой, витальной действительностью-деятельностью (энергией). Так в естествознании формируется категория жизненной энергии.
Подобные новации коснулись всех наук об органической природе, но в первую очередь — химии, поскольку ее развитие было обусловлено и обогащено химией предшествующего столетия. Химическая революция обычно связывается с именем Лавуазье, но большое влияние оказал на этот процесс Георг Эрнест Шталь.
Шталь, в сущности, формирует понятие о живом организме (системе). Эпистемологически идея организма есть противоположность гипотезы о существовании элементарных частиц, элементарной материи, атомов. В живой природе нет атомов, а всегда есть композитные (составленные) тела — таким образом, тела всегда сложные. Идея составленных тел противоположна концепции однородной материи (составленность есть составленность из различных элементов).
Всюду, где мы видим нечто простейшее, на самом деле присутствует сложное. Следовательно, решается и вопрос о дискретности материи. В природе отсутствует абсолютная дискретность, а материя, напротив, всегда представляет собой непрерывность. Отсюда следует и более универсальный вывод: материя находится в гармонии и непрерывности, в ней отсутствуют резкие скачки и катастрофы. Мы можем использовать термин гармония, вспомнив Лейбница, разработавшего этот термин, видевшего в нем основание как связи между науками, так и перехода к философскому учению о живой природе. Но у данного термина есть и другой смысл, связанный с истоками европейской мысли: если действительность пребывает в гармонии и внутренне присущей активности, то это означает, что живая материя обладает собственной целью.
Для Шталя составленность и гетерогенность тел и материи означает, что природа образована не из однородных простейших элементов, а из первоэлементов, обладающих набором уникальных, по сути, качеств. Данные первоэлементы тождественны активным самодеятельным силам, пассивными они по определению быть не могут. Таким образом, в природе есть не инертность, а, напротив, постоянная и спонтанная активность.
Материя (бытие), обладающая собственной целью, возвращает нас к категории телос философии Аристотеля, что позволяет нам говорить: эта цель — цель в том смысле, как ее понимает Аристотель, — тождественна моральному принципу, врожденному природе. Если же предметы не представляют собой застывший, безжизненный мир, то гармонией и моральным значением должно обладать и знание о таких предметах, т. е. науки о живой природе (в том числе и биология) и наука в целом.
Итак, возникновение и оформление биологии и вообще наук о жизни действительно имело характер определенной научной революции (трансформации образа науки). С биологией (разумеется, не только с ней) связана парадигма естествознания, а затем и социальных наук XIX столетия — стремление к достижению гармонии и единства научных дисциплин и обоснованию пути науки к моральной значимости, пути к отождествлению науки и этики, знания и блага.