О приготовлении к будущей жизни

Нестремление к христианскому совершенству

Для православного христианина достигать совершенства, значит не быть только по первоначалу христианином; например, приняв в зрелом возрасте крещение или православие после иноверия остановиться только на этом, — успокаивать себя мыслью, что «я христианин» (Деян.26, 28). Нет! но следует идти дальше, следует подробнее изучать закон христианский, развивать в себе искренность веры, стараться жить по заповедям Божиим и правилам Церкви. Совершенство для него состоит в том, чтоб приобретать, и «с усилием» (Мф.11, 12) приобретать общехристианские добродетели; например молиться хоть понемногу, но часто; делать милостыню, если не телесную, для которой у многих не найдутся средства, то духовную, которая в одном каком либо своем роде, например простить ближнему обиду, доступна для каждого; часто приступать к таинствам исповеди и св. причащения; любить читать слово Божие и духовный книги. Совершенство для христианина не отказываться ни от одной добродетели, ни от одного случая, чтоб сделать христианское добро, когда будут для того силы. Мало этого: для духовных целей и добровольно ограничивать себя в естественных потребностях жизни, жертвовать даже дозволенными удовольствиями, иногда обрекать свое тело на особенные лишения и страдания, наконец—кто может «вместити» (Мф.19, 12)—избирать себе и такие высокие подвиги, как раздаяние всего имения нищим (Мф.19, 21) и целомудренное безбрачие (1Кор.7, 28). А за всем тем не видеть срока или предела, когда бы мог завершиться круг наших добродетелей, когда бы настала пора полного покоя в этой работе над собой. «Любы, сказано, николиже отпадает» (1Кор.13, 8), т. е. не ослабевает от того, что терпит, не перестает в этой жизни, перейдет и в будущий век.—Долг ли для христианина столь строгая жизнь? Да? В слове Божием сказано: «бывайте подражатели» (Еф.5, 1), кому же? Самому Богу, бесконечной святости, —вот кому! Слово Божие заповедует нам иметь такие же чувствования, как были в Самом Христе (Фил.2, 5), а вообще заповедует «расти до полного возраста Христова». Какое же это непроходимое поле на пути к совершенству, и вместе с тем— какая честь быть подражателями самому Богу! —Затем, долг наш исполнять в совершенстве заповеди Божии естественно вытекает из любви к Иисусу Христу: «имеяй заповеди Моя и соблю аяй их, той есть любяй Мя» (Ин.14, 21), вот что завещал нам Господь в лице Апостолов, когда отходил от этого мирa! Если мы горячо любим Его, —то не можем не стараться—делать всего того, что Он требует от нас в евангелию и апостольском учении; и не будем делать только по выбору, одно выполняя по своей склонности, а другое даже не считая нужным и важным (Пс.118, 128); не будем возделывать к себе вместе и добрые и худые плоды, но одни добрые. Святые угодники пламенно любили Христа, и — чего же, каких жертв они не готовы были принести ради чистоты своей души и тела или ради пользы ближнего, которого любили в Боге и для Бога (Мф.10, 37)! Да, любовь ко Христу—мерило для нашей ревности к святой жизни.—Далее: мысль о царстве небесном, к наследовании которого мы призываемся, мысль о тех блаженствах в будущем свете, «ихже око не виде,, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша» (1Кор.2, 9) (если судить по дарам нынешнего счастья)—вот новое побуждение нам стремиться к совершенству христианскому! Нужно наследовать царство небесное сколько по благодати, столько и по правде; нужно для царства небесного, радости которого так неописаны, привнести собственные всевозможные труды. Если б Авраам, которого видел богач среди адских своих мук блаженствующим в раю, раньше побывал в раю: то пожелал бы и еще больше потрудиться для рая, чем действительно потрудился. Пусть нельзя предположить будто праведники в раю будут раскаиваться или сожалеть, что мало трудились, что мало потерпели в этой жизни ради души и Бога: подобное раскаяние, как некоторого рода печаль, не будет иметь места там, где вечно будут довольны и в состоянии радости (Апок.21, 4). Но несомненно, —праведники сознают в раю, что в тысячу раз большую награду они получили, чем потрудились на земли, что недостойны были страсти нынешнего времени (временные страдания их) вечной славы на небе (Рим.8, 18).—Наконец, большая и большая строгость жизни и сама собой выходит для людей глубоко-благочестивых. Тут от одного труда возникает другой, одна добродетель рождает другую, так как добродетели связаны одна с другою. Успел христианин при помощи Божией потрудиться довольно в какой либо добродетели: а там впереди видит другую и третью добродетель, до которых почти и не касался.—Когда святые богоотцы, Иоаким и Анна, не находили ничего укоризненного во внешнем поведении своем: тогда, почитая себя и еще очень недостойными пред Богом, обратились с самым строгим вниманием к сердцу своему и старались очистить свое сердце от всякого греховного движения.—При этом самые лишения, самые страдания и потовые труды во имя истины и добродетели христианской имеют для христианина свою таинственную сладость, с которою он и не хочет расстаться, если испытал ее вполне. Нам странным и скучным кажется, как это древние подвижники день и ночь стояли на молитве, постились по нескольку дней: но странная, скучная и излишняя по нашему жизнь их между тем для них-то была так приятна, что они желали бы бесконечно продолжать ее, увеличивая свои труды и подвиги (На этот раз прекрасно выражаются в своем простодушии некоторые благочестивые люди: «два царства получает человек», т. е. тот, которого они видят, например, усердным молитвенником частым, и приготовленным причастником св. Таин) Так, и ныне пусть христианин постоянно находится в душеполезных трудах; пусть постоянно борется со врагами истины и терпит скорби; пусть те только минуты считает у себя счастливыми и покойными, когда переживает одну скорбь и переходить к другой; пусть имеет у себя немного этих переходных минуть, следовательно, и немного счастливых дней. Но за всем тем ему и на этом свете хорошо, — хорошо среди самых скорбей ради царствия Бож1я (1Кор.6, 10): его жизнь вовсе не скучна, как думают; потому что спокойствие совести, умеренное услаждение своими добрыми трудами и заслугами очень дорога для него и никаким богатством не могут быть окуплены потому что с его душою живет благодать Божия, его сердцем таинственно движет Дух Святый (Рим.14, 17). Суетный же человек, а тем болеe тяжкий и неисправимый грешник, даже и ныне испытывает, первый— крушение духа, а последний - многие беспокойства и страдания в силу своих страстей,
И так совершенство в христианской жизни, которое на высших степенях или в особенных своих состояниях называется «аскетизмом», для христианина есть необходимейший и, так сказать, естественный и вместе с тем приятный долг. В нем призвание каждого христианина (Еф.2, 10). Напрасно думают, будто подвижники (аскеты)—история только древних времен или будто ныне такие люди могут быть только в пустынях да монастырях. Нет! есть и в нынешние времена аскеты, притом—кроме пустынь среди мира, или между мирянами. Мир—люди не всегда примечают среди себя человека строгой, высокой жизни: а сам он видит себя во всем недостаточным, слабым, что уже и составляет признак движения в нем жизни вперед. Таким образом благодать Божия и ныне невидимо устрояет свое дело.—Но мы, но большинство из нас, идем ли вперед, стремимся ли к совершенству христианскому? Уже не будем говорить о христианах только по имени, которые дошли просто до бесчувствия к духовным, божественным предметам. Сколько же таких между нами, которые считаются и живыми членами Церкви, между тем остановились на одном, ничего себе ни с одним новым годом не прибавляют! (Новый год—лучшее время для испытания себя на сей раз). Например постились, и не допостились, хотя могли бы со всею точностью церковного устава вынести пост, как в день велик, пятка. Простили своего оскорбителя, но не допростили; потому что в самой душе своей еще таят на его гнев, который и выражают вредом ему, как только представится случай повредить. Жертвовали на полезное, христианское дело: и не дожертвовали, например из-за чьей либо неблагодарности. Целомудрствовали, и не доцеломудрствовали; потому что после долгой вдовьей жизни и уже под старость лет снова вступили в брак. Ревновали о приобщении святых таин, и не доревновали; потому что из пределов двух-трех постов в году (великого, успенского и рождественского) будто и боялись выступить, чтоб приступить к святым тайнам еще и в четвертый пост, тем более приступать несколько раз кроме постов, среди мясоястия, хоть и в церковь почти каждодневно приходили.—Обыкновенно рассуждают: «мы делаем доброе по своей силе и возможности». Так. Но не больше ли у нас этой то силы и возможности чем на деле показываем? Все ли например мы делаем в пользу ближнего, который ожидает от нас помощи и утешения, что от нас зависит? Не останавливаемся ли тотчас в добром деле, как должны понудить себя, или должны принести в некоторой мере жертву своими силами, духовными или телесными? Не так ли вообще выполняем христианские обязанности, что большую строгость и точность в исполнении их предоставляем другим, которые будто бы на этот раз более нас опытны или сильны, а относительно самих себя рассуждаем, что довольно с нас и этого усердия, что и этот душеспасительный труд сойдет с рук, а все же он есть у нас? Подобную нравственную леность в самых трудах для спасения души показывали галатские христиане, и апост. Павел написал к ним: «не льститеся, Бог поругаем не бывает» (Гал.6, 7). «Бога нельзя обмануть: Он видит, что у нас есть больше сил и возможности делать добро, чем вы думаете и говорите пред другими, а другие верят вашим словам. Но что вы посеете в этой жизни, то и пожнете. Жатва же между тем была бы прекраснейшая. Она была бы без всякого нового труда (Гал.6, 9) или изнеможения, не так как ныне утомляются обыкновенные жнецы. Она продолжалась бы целую вечность».—Многие и многие думают вести жизнь болeе строгую, душеспасительную как либо после, например когда освободятся от обременяющих их дел, а чаще всего под старость лет. Но в слове Божием сказано: «дондеже время имамы, да делаим благое» (Гал.6, 10). Сейчас-то и есть это время. А потом вскоре может его не быть: смерть иногда вдруг подкрадывается к человеку. Хорошо и такое намерение в душе: больше потрудиться для Бога и для вечности, когда освободимся от дел. Господь Бог «и намерение доброе ценит». Но начинать служить Ему нужно даже среди множества занятий, пусть будут и эти занятия сами по себе богоугодные и общеполезные: например молитвы они не заменять же. Тем более нечего на этот раз указывать на старость лет: старость может и не придти, да уже она сама по себе освобождает человека от некоторых душеспасительных подвигов, например от строжайшего по уставу церковному поста (Надобно сказать, что самая большая часть святых начали обнаруживать в себе стремление к строго-благочестивой жизни с юных лет, при чем сбывались слова св. Писания: «благо мужу, егда возмет ярем в юности своей» (Плач. 3, 27). Так например, Федор сикеот, названный так по месту своего рождения, еще 12 лет по примерам одного благочестивого старца ночью ходил в церковь, притом чрез пустое место. Мать за это строго наказывала его и стала привязывать его к кровати. Но потом свыше была вразумлена не стеснять его. Он был сначала священником, потом—монахом, затем—епископом, и умер в своем монастыре (чет. мин. 21 января.) Те же примеры видим в жизни мученика Неофита, который еще в школе показал себя самым богобоязненным мальчиком (чет. мин. вод 21 янв.), в Иоанне Кущнике и мн.друг.) И так ревностный христианин! Будем же помнить, что идти вперед и вперед в христианской жизни— наше призвание, священнейший это долг наш пред Богом! (Во всем мы ищем совершенства, например в науках, в художествах; зачем же по христианской жизни только останавливаемся на одном?) Если нам нравится представление для самих себя строго подвижнической жизни, когда например, мы читаем жития святых, или если после некоторого уклонения, например на какую-нибудь неделю, от духовного настроения к рассеянности и чувственности сердечно мы желаем снова возвратиться к прежнему более строгому образу жизни, к прежним порядкам молитвы домашней и хождений в церковь: то и прекрасно, то и хорошие это задатки в нашей душе. Стремление к строгости христианской жизни и может развиться в нас более и более, если мы сами будем стараться поставить себя, и Господь по желанию нашему поставить нас, в благоприятные для этого условия. И так «задняя убо забывая, в предняя» да простираемся (Фил.3.13), каких бы лет мы ни были с тобой!

Неприготовление к смерти

«Бдите и молитеся, не весте бо, когда время будет» (Мк. 13, 33). Приготовление к смерти—вот последняя из всех наших общечеловеческих и христианских обязанностей! Наука блаженно умереть мудрее всех наук; день смерти лучше дня рождения. Но не вдруг дается всякая наука: так и эта наука требует преждевременного ознакомления с ней; между тем как она на, столь отдаленное время отлагается нами, как никакая другая наука или никакое другое занятие. Живое представление себе картины, как будет в человеке разлучаться душа с телом, как умерший будет положен в тесный гроб, зарыт землею, черви будут его друзьями: все это приводить в страх и беспокойство. А слышимый рассказ о том, как иной обмерший в могиле стонал, как потом найден был с признаками страшной борьбы со смертью (изломанная крышка гроба, изорванная рубашка, искусанные персты), тем более ужасает. Да мы стараемся отдалять от себя подобные представления, будто и умирать нужно только другим, а не нам. Но напрасно. С одной стороны, смерти никому не миновать, а с другой — мысль об ней страшнее для тех, которые нисколько не готовятся к ней. Приготовлениe же к смерти убавляет у нее страх. Впрочем, можно видеть смерть лицом к лицу, но не получать оттого пользы. Так врачи и фельдшера легко присматриваются к ней на больных умирающих, могильщики и чтецы по покойникам привыкают к смертному тлению, погребая мертвецов. Но у этих лиц часто нет же христианского примирения со смертью. Иные из них, действительно, без всякого страха смотрят на смерть, по крайней мере до времени. Но от чего же? —или от безумного своего неверия в загробную жизнь или от какой либо занимающей их страсти или также от насильственного устранения от себя мысли, что и их самих постигнет смерть. И так задача о приготовлении к, смерти требует самого обстоятельного рассмотрения, как задача последняя в нашей жизни, и—мы так-то постараемся рассмотреть ее.
Кто должен готовится к смерти? К ней должны приготовляться и здоровые и больные. Из здоровых не должны чуждаться мысли об ней даже и молодые люди. Странным покажется наш совет молодым, чтоб они думали о смерти, как странно было бы приехать гостить, и—поздоровавшись тотчас-же уезжать. Однако кто же из молодых может уговориться со своею смертью, чтоб не спешила придти к нему? Хоть редки примеры, но в каждом месте, есть что и молодые люди; даже по-видимому с задатком долговечности, заболевают и умирают, Лазарь, брат Марфы и Марии, рано же умер (на 30 году). А еще больше примеров скоропостижной смерти. Где смерть минутная, там молодость лет нисколько не поможет; потому что там нет болезни, которую бы человек молодой и крепкий силами скорее перенес. И так смерть близка к каждому, как к старому так и к молодому: она проходить по палатам больничным, она же стоить и возле залы танцевальной. Случалось, люди умирали совсем неожиданно напр. в день своей свадьбы, или от ничтожной по-видимому причины. Военачальника Сисару застигла смерть на постели; Амнона, сына Давидова, — пocле угощения вином в кругу родства. Один спрашивал: который час?, и—пока справлялись о часах, он уже умер. Другой читал собственную речь к гостям, которые только что собрались к нему на вечер в именины, и—пал на пол мертвым. Некто (Фабий Максим) проглотил в молоке небольшой волocoк, и—умер. Словом, одна минута отделяет человека от смерти. Как же после этого и молодым людям не опасаться ее с той и иной стороны и не готовиться к ней? Обыкновенно, молодые отлагают мысль о смерти и приготовление к часу смертному до старости. Но если они свое приготовление полагают в покаянии (как и следует): то откладывать это дело слишком непрочно для ycпехa дела. Кто до 60 и 70 лет не жил с Богом, кто совсем не был знаком с христианскою жизнью: тому как трудно вдруг настроить себя по духовному! Большее неведение богоугодной жизни показывают те, которые думают, будто эта жизнь или спасение души состоят ТОЛЬКО В ТОМ, чтоб ИМЕТЬ уединенную комнату или каждый день становиться там, на известном меcте, в церкви и полагать земные поклоны. С поклонами-то можно управиться, да ум-то и душу трудно управить к Богу. У старого человека между прочим не стает мягкости-теплоты сердца, которая в религиозной жизни имеет большое значение. Тем боле у него не станет крепости телесной, Иной молодой думает, что «вот в старости лет он будет поститься, ходить в церковь и читать духовные книги»: между тем как приблизится к нему старость, — встречает он в своем положении СОВСЕМ иное. Старому все изменяет в теле; напр, ноги его, как старые колонны дома, слабо поддерживают ТЕЛО ') и не дозволяют долго стоять на молитв: руки его дрожать и скоро устают, между прочим, и от крестных знаменований; глаза темнеют, так что вечером например помолиться ему по каноннику или же почитать слово Бож1е и духовные книги очень трудно или совсем невозможно: и выходить, —пользуйся тем или воспоминай то, что успел узнать на память с молодости; слух его закрывается до того, что все чтения в церкви и проповедь церковная до него не доходят: он должен или опять довольствоваться знанием прежних церковных молитв и поучений или просить особого для себя пастырского наставления; голос его также слабеет и самая речь делается невнятною, шипящею (от разрушения зубов), так что услуга его в пользу ближнего гортанными органами (чтением, наставлениями устными) сравнительно меньше, чем у молодых людей. А что сказать о потерь им умственных способностей в последней дряхлости, или о возвращении его к младенчеству в буквальном смысле? О, как же неблагонадежно полагаться на старость для того, чтоб больше приготовиться к вечной жизни! как же необходимо заранее позаботиться о запасе добрых дел! — Тем более хилые-то силами и часто болеющие, хоть бы и молодые по летам, должны думать о смерти. Между тем на деле же часто видим не то. Иной расположен к чахотке, а не удерживается от страсти, например просиживает до полночи за картежным столом, согрешает и плотским грехом, вместо того чтоб дорожить сомнительными днями своей жизни и успеть бы боле приготовиться к смерти. Другой часто болеет от хилости сложения, между ТБМ усиливает свои купеческие дела, вместо того чтоб умерить их и больше бы позаботиться «о едином на потребу». Нет, если-б слабые здоровьем были заняты мыслью о своей смерти и приготовлением к ней: то смерть дольше не пришла бы к ним и пожалуй они были бы долговечными; потому что в таком случа они больше удерживались бы от вредных удовольствий и от страстей, который более всего сокращают жизнь.
Какое сильное напоминание приготовляться к смерти приближающаяся старость! Старый не воротится к молодости. Не может надеяться (например в 50 лет), что еще проживет столько же. Когда он откуда либо после гостьбы или свидания уезжает или с кем либо из уезжающих прощается: естественно может опасаться, что уже не увидится со своими близкими в этой жизни. Когда слышит об окончании каких либо начатых дел, близких для него, не прежде 10-летнего например срока: должен представлять себя к этому сроку скорее в вечности, ЧЕМ на земле. Словом, будущим временем он-то особенно не может обнадеживать себя. Кто бы возвращался в свой город после дальней отлучки всего через пять лет, тот наверное полагает не встретить (и не встречает) ТЕХ и иных престарелых между живыми: старые скрываются с глаз людей, как гости расходятся с вечера, сколь бы ни долго гостили. Поэтому-то каждый раз, как только коснется ДЕЛО нескольких лет вперед, речь и вид старого человека должны быть трогательны, потому что тотчас paздается у него вопрос: «доживу ли я..,». Так вообще краткость времени, остающаяся для гостьбы старого на этом свете, ясно напоминает ему о приготовлении к смерти. Но если обратимся и к частным, напоминаниям, то эти напоминания также очень ясны. Так, когда у старого человека притупляются чувства, —зрение, слух. обоняние, осязание, а также и вкус (пищеварительные органы слабеют): тогда и может он понять, что пора бы ему покончить с чувственными впечатлениями и с теми плотскими наслаждениями, которых раньше он искал посредством этих чувств, что время ему сосредоточиться в себе, думать больше о Боге. Когда усталость и болезни заставляют его больше сидеть дома, когда сон его становится короче; тогда-то особенно он может начать жить жизнью внутреннею, обратиться к пересмотру прежних своих дел, убедиться в cyeтe светских или мирских удовольствий и размышлять о вечных радостях и блаженствах в царстве небесном. Но так ли ведут себя в старости? О, нет! Седина головы напоминает о снежной мертвой зиме или о белом погребальном саване: а голова между тем наполнена заботами житейскими или злоумышлениями против ближнего, даже может быть блудными помыслами. Правда, многие из стариков начинаюсь поговаривать о своей смерти в кругу близких лиц: но в то же время в душе своей желают себе как-бы бесконечного живота. Другие уже и делают приготовления к смерти; например шьют ceбе похоронное белье и платье, между тем не заботятся об одеяниях для души, которая вслед за выходом из их тела так-то и оказывается СОВСЕМ нагою; выбирают себе местo для могилы, но не заботятся о «месте светле и злачнее», куда бы могла поселиться душа их тотчас за гробом; словом, только внешним приготовлением к смерти занимают себя. Как молодые люди рассчитывают на старость относительно приготовления своего к смерти: так самые старые еще отлагают внутреннее и нравственное приготовление к смерти. До какого же времени отлагают? До дней болезни, которые будут пред смертью. Но ах! какой это неверный расчет! Пред самою смертью готовиться к смерти, вместо того чтоб ИШБТЬ об ней мысли раньше, значит начать укладывать свои веща на пароход, когда уже быль первый звонок, к отходу парохода. Многим и многим перед смертью случается болеть так тяжко и тревожно, что болезнь поглощает у них все внимание и вcе чувства. И самый верующий, самый молитвенный христианин до того иногда мучится от болезни, столько борется с болезнью (не говоря уже о бессознательном состоянии), что как-бы другие за него должны и веровать и молиться и распорядится по имуществу к видах благотворительных зaвещаний
В чем же должно состоять самое приготовлеше к смерти, прежде всего со стороны людей здоровых? Первое дело— «помнить смерть», или сознавать, что дни наши коротки, что вот—вот смертный час и подойдет. Св. Давид просил у Бога сказать ему «кончину и число дней» его. Этими словами пророк Божий не жаловался на долготу своей жизни, потому что жизнь есть дар от Бога, а за подарок обыкновенно благодарят. И не желал он тем cкopеe умереть, например по причине сильных бы страданий в жизни; потому что это значило бы уклониться от Божиих посещений, которыми богоугодная душа очищается для царства небесного. Нет; Давид собственно молил Бога о том, чтоб живее ему представлять и всегда иметь в памяти короткость здешней жизни, и чтоб мыслью-то о короткости, между прочим, утешиться в страданиях. Так, помнить близость смерти есть особый дар, который нужно испрашивать у Бога молитвою, это есть, по убеждению святых Божиих, особенный «умственный подвиг». Говоря о подвиге, мы понимаем не просто воспоминание о смерти и, так сказать, телесный только помысл об ней, наприм. в виду мертвеца: НЕТ! но укоренившуюся и сердечную память о смерти, или сердечное убеждение, что жизнь наша коротка. Сначала эта память смертная с величайшим трудом дается человеку: а потом столько человек сближается с нею, что будто и ему одному на свете пройдется умереть; он не растягивает своей жизни ни на годы и десятки лет, а быстро сокращает жизнь в своем умопредставлении, как будто и при здоровье завтра же придет к нему смерть. По совету св. подвижников лучший час вспоминать смерть после обеда. Хорошо приводить на память описанные или виденные примеры чужих смертей. Затем, прекрасно помогает припоминанию смерти такая внешность: прогулка по кладбищу (вместо бытности на гулянье), бытность на похоронах (особенно таких, где выполняется после обеда «заупокойная чаша» с пением); наконец—для кого возможно—и приготовление ceбе заранее гроба и хранение его у себя в потаенном месте. Но чем же именно полезно такое памятование смерти? Самая главная польза—беспристрастие к настоящей жизни. И естественно. Кто живет где либо гостем и если не сегодня, то завтра-после-завтра думает выехать: тот избегает как вражды с людьми так и особенного дружества со многими, —между прочим не обременяет себя покупками, даже даром не берет ничего, кроме того, что может понадобиться ему в дороге. Таково отношение к здешней жизни каждого, кто сознает себя гостем-странником на земле, кто приближает к себе мысленно смерть, и все так не для вида только или по примеру других, не для прикрытия лишь своих житейских пристрастий, например к деньгам и имуществу, к общественным должностям и чинам, но искренно, или «в чувстве сердца».—Другая польза от памятования смерти—сдержанность в частности от тех и иных привычных грехов. Да; память смертная такое сильное средство против грехов и страстей, что в слове Божием называется «безгрешным (Сир. 7. 39)» человек помнящий смерть, хотя безгрешного между живыми и нет. На что еще сильнее доказательства в этом случае: напоминание о смерти было употреблено даже в раю для бессмертных и безгрешных Адама и Евы. Посмотреть на дерево запрещенное, над которым как-бы была надпись: «смертию умрете», значило то же, что ныне нам окинуть и измерить своими главами те доски, из которых будет сколочен наш гроб. Помни же каждый, что вот перед смертью охладеет твое тело, что ты не возьмешь с собой ничего на тот свет, что неизвестные годы и столетия будешь СОКРЫТ в темной могиле до трубы архангела, помни, что может быть нынешний день уже последний в твоей жизни, и—поверь, что после всего этого сила греха и страстей в тебе ослабнет, а усердие к добрым делам увеличится. Пусть это средство удержать себя от греховности принужденное: но принуждение к добру вообще необходимо по свойству нашей падшей природы; но от принуждения может быть переход и к свободе, к свободной благочестивой деятельности. С другой стороны, самая высокая добродетель, наприм. постничество, монашеское девство или супружеское целомудрие, пастырская проповедь слова Божия, —без памятования о смерти и страшном суде бывает нетвердою, даже опасною в том смысле, что может располагать человека к духовной гордости. Таким образом воспоминание о смерти благодетельно для грешника; но нисколько не излишне и для праведника.
Можно при этом поставить вопрос: «если столь полезно всем помнить смерть, то не еще ли лучше было бы, если-б каждый вперед знал время своей кончины»? Действительно, год и час смерти тайна для нас. Нередко видим, что человек, который имеет крепкое сложение тела и подавал надежды на долговечность, в первый раз в жизни заболевает и, поболев немного, умирает. Он и сам не ожидал своей смерти. Если он пред тем говорил с близкими: «в этом году или скоро я умру», то говорил как-то нетвердо и с переменою тотчас своего разговора на другой предмет. А когда иной заболев, прямо начинает говорить: «умру» и действительно не встает уже со своей постели, тогда видим только естественное предчувствие тела умереть по ходу болезни. Любопытствуем мы о душевном предчувствии смерти такими людьми, которые не имели внешнего повода ожидать себе смерти, но которых между тем через час же застигла смерть (каковы большею частью бывают умирающе от паралича), и которые за час-то до последнего своего вздоха еще были на службе или у кого либо но делам частным. Но что же оказывается? Частью и эти люди не выражали никакого опаceния за свою жизнь, даже весело разговаривали, даже говорили про близкую смерть других лиц, например больных. Почему же (повторяем) Господь Бог не дает людям ясно предузнавать смерть? Для кого предузнание ее может принести пользу, тем Он и дает предузнавать ее или предчувствовать хоть отчасти; таковы грешные люди, от которых ожидается покаяние. Или кому безвредно предузнать время его смерти, те и предузнают, как например многие из благочестивых и праведных людей. Но, вообще говоря, предвидеть год, а тем более день своей смерти, для человека опасно; потому что тогда он начал бы успокаивать себя мыслью: «еще успею покаяться во грехах и приготовлюсь», тогда он стал бы жить не лучше современников Ноя, словом—не спешил бы творить добрые дела; потому что иному привелось бы узнать свою смерть задолго, за многие десятки лет. А таким образом наклонности многих переходили бы в состояние страстей, страсти же обращались бы во вторую природу и делались бы неисправимыми. Нет; неизвестность смерти и каждый раз представление себе ее в близком времени гораздо лучше. В таком случай человек начинает держать себя так, каким хотел бы видеть себя перед самою смертью. Но скажут: «когда же наслаждаться жизнью, если человек все будет занимать себя мыслью о смерти, все будет собираться умереть»? Грешные удовольствии, конечно, потеряют в таком случае свою силу и прелесть: но их и не должно быть. Враг-дьявол знает все это и потому охотно пообещал бы человеку, помнящему смерть, все богатства миpa, только бы этот человек перестал помнить смерть. Отсюда следует ряд миролюбцев и плотоугодников, которые боятся всякого напоминания о смерти, боятся собственно не но болезненной мнительности, но в силу упреков совести, обремененной у них грехами: они и терпеть не могут слышать о покойниках или видеть похороны. За то—поверьте—чистые, дозволенные наслаждения жизнью, при всегдашнем сознании короткости жизни и ожидании смерти, имеют гораздо большую цену. Тогда в пище наприм. от стакана чаю до сладких плодов е дерева, в наслаждении природою—от зимнего луча солнца, проходящего к нам чрез окно в комнату, до летней нашей прогулки в поле, в семейных и родственных удовольствиях-от ежедневной беседы с семьей до встречи с кровным родственником через многие годы: все это тогда будет иметь несравненно большую приятность и сладость. Да, память о смерти вовсе не враг чистым наслаждениям нынешней жизни
Приготовлением к смерти должна быть молитва о «христианской кончине живота». Это значить кончина приготовленная, с исповедью, с принятием св. тайн и соборованьем, наконец—с выслушанием «отходной», или молебна на «исход души». Святые обыкновенно удостаивались такой кончины, хотя и то еще не худой же признак., когда кто вдали от церкви и общежития умирает без исповеди, однако в добром христианском расположении, в мире со своею совестью, с христианским ожиданием себе часа смертного. Вообще же говоря, часы перед смертью, как время перехода от земной жизни к вечности, чрезвычайно важны сами по себе, т. е. независимо от того, что предыдущая жизнь была тоже добрая. Важно здесь то, с какими расположениями человек вдруг предстанет душой пред Господом Богом. Многие ли из самых богобоязненных христиан ИМЕЮТ СТОЛЬКО чистую и спокойную совесть, что готовы были бы умереть, когда бы ни застал их час смерти, и не нуждались бы в очищении своей совести исповедью? Таким образом надобно иметь раннее желание и преждевременную молитву о том, чтоб умереть с полным христианским напутствием. Господь Бог и выполняет это желание богобоязненного христианина. Иные из них своими еще устами, в сознательном состоянии, просили и прочитать им «отходную»; так один, простясь со всеми, вeлел читать канон «на исход души», сам взял в руки кадильницу, покадил ею около себя на постeли, и умер (из русских князей, в миpе Андрей, а в монашестве Иоасаф; память 10 свит.).
Иные желают умереть так, чтоб смерть их была назидательна для окружающих, чтоб они могли до последних минут своих говорить наставления или, утешения другим, чтоб их последние слова затем были пересказываемы, как слова замечательные исполненные веры или даже прозорливости (пожалуй, преданы печати), вообще желают меньше бороться со смертью и умереть спокойно и бесстрашно. Такое желание возникает в них оттого, что они читали в житиях святых или в рассказе журнальном о современных подвижниках, про чью-либо тихую кончину или сами были очевидцами чьей-либо подобной кончины. Пусть последние минуты и слова умирающих вообще примечательны. Но может, однако же, быть наша смерть и не так спокойною, назидательною и торжественною, как мы задолго представляем ее себе: вместо yтeшeния других мы можем сами понуждаться в утешении, можем встретить в себе ослабление веры, а тем более вместо безболезненной кончины подвергнуться страданиям до «лютой смерти» грешника. В таком случае, естественно, мы придем в смущение: ожидали того, а вышло другое. Притом, и само по себе желание трогательной и назидательной для других кончины представляется опасным; потому что оно суетно и подстрекает к духовной гордости. И так лучше же желать умереть просто, незаметно, как умирает каждый прохожий или последний бедняк в городской больнице.
ЧТО же до приготовления к смерти самым делом, то совет здесь может быть с первого раза высказан коротко. К смерти приготовляет добрая жизнь или, с одной стороны, удаление себя от всего того, что осуждает вся эта книга, а с другой — усердное выполнение, при помощи Божией. всех тех нравственных обязанностей и наставлений, какие предлагает она. Запас добрых дл обнадеживает безбоязненною кончиною так же, как безбоязненно ожидал себе смерти апостол Павел, который каждый день умирал в трудах и борьбе для добродетели. Каждая и малая победа над собой, какую мы вынесли во имя истины Христовой, каждое несчастье, каким выстрадались мы, и каждое малое усердие наше для добра, —все это вполне оценим перед смертью.
Особенное, самое усердное приготовление к смерти добрыми делами, конечно, желательны со стороны пpecтаpелых: «возраст старости житие нескверно», сказано (Прем. 4. 9). Престарелый постепенно должен слагать с себя житейские занятия или общественные — служебные обязанности. Для чего же? Не для одного отдыха, но чтоб всецело посвятить остальные дни свои Господу Богу; не по досаде на чью-либо неблагодарность за его службу или труд, но чтоб остаться одному с собой, чтоб пожить для одного себя, чтоб упражнять себя в таких мыслях, чувствованиях и делах, которые бы болee роднили его с Богом, так как ВСЛЕД за смертью нужно бдеть ему соединиться и вечно жить с одним Богом. Скажут: «иной старый человек не имеет ни детей, ни родственников, которые бы могли обеспечить его, и потому необходимо должен и еще служить или работать». Но по самой старости то лет и одинокости своей он нуждается в немногом, и следовательно имеет возможность пользоваться свободным временем. (О старцах же и старицах, обеспеченных детьми или собственным состоянием, и говорить нечего). Затем, если деятельность иного старца и очень важна для Церкви, государства; общества, науки или по воспитанию юношества; если благонамеренные и благородные, люди просят этого человека и еще послужить на общую пользу; если и деятельность его такова, что вся в характере богоугождения, например если это бесплатная служба в богоугодном заведении или в благотворительном комитете: однако мы остаемся в таком убеждении, что и этот золотой человек—если он вместе с тем глубокий христианин—должен сложить с себя большую часть своих служений, предоставив общественную деятельность другим лицам. Пусть бы до самой смерти, как до полной отставки, была у него одна только должность из множества прежних его должностей и обязанностей, —но не более. Надобно помнить, что Христос— Спаситель, оставивший нам «образ, да последуем стопам Его» (1 Петр. 2. 21), в последние дни своей жизни, с утра до вечера, каждый день был в церкви, неутомимо назидая народ словом Божиим и щедро изливая на несчастных—больных свои милости, —между тем где же, где такие люди, которые бы ради приготовления к христианской кончине под конец своей жизни слагали с себя должности, не только бесплатные, или необязательные, но даже и с платою, с жалованьем? Решаются на вторичный срок службы при пенсии или несут после службы какую либо частную должность, имея состояние, словом—служат или работают до того, что завтра же и умереть. Когда же тут готовиться к часу смертному и к вечной жизни? И—вот застигает их смерть неприготовленными! Все приготовление их состоит разве в одном напутствовании исповедью и свят. приобщением. Нет; следуя указанному примеру Христа—Спасителя, эти старые люди, обладающие между тем в некоторой мере физическими силами, должны бы каждую неделю, если не каждый день, быть в церкви, — каждый пост, если не каждый месяц, приобщаться свят, таин. Должны бы также и дома стоять на молитве по долгу, —выполнять полуночную молитву по примеру Давида, служить бы ближним, если могут, какими либо делами благотворения. О, какое это жалкое и общее заблуждение— суетиться до последней престарелости лет! будто эти люди вечно хотят жить на земле!
Заблаговременно также никоторые должны позаботиться о духовном завещании. Говорим - некоторые; потому что не у всех и многих есть что оставить после себя, хотя и эти, по примеру свят, угодников, которые пред смертью писали завещания, могут завещавать; наприм. о поминовении себя, о том, что прощают тех, кто обидел их. О завещании должны иметь заботу в особенности те лица, которые не могут не опасаться спора и тяжб после себя за свой капитал и имение, если точно не распределять ни того ни другого. Пусть это дела земные. Но если они и не интересуют самого завещателя, то наследники может быть только того и ждут, чтоб предъявить свои права на его имение и начать тяжбы. Чтоб предотвратить такое зло вслед за своею смертью, завещатель и должен своевременно приготовить завещание. Это будет полезно ему и с духовной стороны. Как-же? —Кто составляет завещание, тот значить думает умереть и примиряется с мыслью о своей смерти. Многие, боясь встретиться с этою мыслью, и боятся приступить к духовной: у них дрожит рука сделать только начальные слова для завещания, За то они и не успевают вполне распорядиться своим имуществом: скопляли—берегли, во многом себе самим отказывали а потом после смерти оставляют все без пользы для своей души, тогда как могли бы еще, возбудив в себе чувство веры и покаяться, сотворить «от мамоны неправды» нечто для «вечного крова» своего (Лк. 16. 9.). Отложенное до предсмертной болезни завещание делает немало замешательств. Больного беспокоит мысль, что он все еще не составил завещания: но и приступить к завещанию тем больше беспокойства для его духа. Уже когда он пересилит себя, когда велит составить завещание и подпишется под завещанием: тогда настают у него более свободные и спокойные минуты; тогда он начинает и внутренно готовиться к смерти. Следовательно преждевременное, т. е. в здоровом еще состоянии, духовное завещание лучше всего. Впрочем окончательное подтверждение завещания должно быть перед самою смертью. Это необходимо во многих отношениях: иной из родственников, которому предназначалась часть наследства, может даже и естественно перестать быть родственником, например вдова — своячина, которая выйдет замуж; —отдать заранее в наследство свое имение, капитал и дом, —не говорим о чужих, приближенных только лицах, —но даже и собственным детям или жене, значить наследников слишком обнадежить, а себя самого поставить в зависимость от них, значить—вымаливать у них собственное, например для христианской благотворительности, смотреть на свое из чужих рук. И так благоразумнее закрепить духовное завещание в последний день своей жизни.
В чем же может состоять приготовление к смерти уже тяжко заболевшего или решительно безнадежного человека? Такого рода больной должен сам, не дожидаясь напоминаний, начать приготовление; потому что семейные его по жалости к нему, a посторонние пожалуй преднамеренно, могут и совсем не сказать ему об опасности его положения. Иной например находится в чахотке, к которой присоединились еще другие болезни. Со стороны все уже знают, что он должен умереть, что не для чего ему больше предпринимать дальнее путешествие, чтоб лечиться. Но его обольщают выздоровлением или по крайней мере скрывают от него несомненную опасность смерти. Часто он и сам питает в себе ту же надежду выздороветь; потому что любовь к жизни в человеке есть любовь врожденная, —чувство самосохранения в каждом из нас одно из сильнейших чувств. И вот этот больной мог бы и пожалуй готов был бы больше приготовиться к смерти: между тем он не готовится, между тем все заботы его об одном только, чтоб вылечиться. (Пусть другой из безнадежных, совсем приготовившись умереть, и выздоровеет. Его христианская приготовленность к смерти будет иметь после влияние на более безбоязненную встречу им смерти, которая когда нибудь придет же. Но, без сомнения, его безбоязненность будет не такая, как в воине, который не раз встречался со смертью на сражениях, но в котором однако может и не быть веры, — нет! но преданная Богу и в духе покаяния). Так. обр. во время тяжкой болезни больной сам должен просить у врача откровенного слова, —не в опасности ли его жизнь. А со стороны примирить его со смертью легко бывает лишь тогда, когда он имеет религиозные убеждения. (Один капиталист сделался болен. Болезнь его была такого рода, что поволяла ему заниматься торговыми делами. И вот, когда уже и священник был приглашен к нему, он все еще продолжал принимать своих доверенных с докладами о делах. Он диктовал телеграммы туда и сюда, а священник в зале между тем ждал от него приглашения со свят. дарами. И—что же? Только лишь он хотел повести дело со священником, —тотчас умер.—-А другой больной страдал органическим повреждением без особенной боли, и таким образом также считал себя безопасным от смерти, —читал только романы. Священник сам пришел к нему а напомнил ему о смерти. Он крепко пожал руку священнику, уверяя в том, что имеющий столько силы в руке конечно, не опасно же болен. Но затем, всего чрез сутки, он бросился было пригласить к себе священника, но уже было поздно. Священник и поспешил придти к нему, но он только успел сказать: «умираю».) Затем, опасно заболевший должен поспешить—примириться с теми, на которых имел сильный гнев или с кем издавна был во вражде. Если и Церковь во всем разрешает умирающего, хотя бы он был связан многолетнею епитимиею: тем более сам умирающий должен разрешить других, которые пред ним чем либо были тяжко виновны. По евангельскому слову кто не прощает ближнего, тот и сам лишается прощения. Для умирающего то особенно легко может «зайдти солнце во гневе». Если он сам не позаботится, чтоб враждующий пришел к нему и примирился с ним или не передаст чрез других свое слово прощения: то примирение может и не состояться, —не только потому, что у того, который остается в живых, более самонадеянности, но иной раз только по неизвестности последнему об его смертной болезни.—К прощению ближнего в предсмертные часы можно отнести прощение должников, если должники бедные, а состояние умирающего дозволяет их простить. — Здесь же нужно сказать о прощанье с женой, с детьми или родителями. Кто больше приготовил себя к смерти в духе веры и христианской надежды: для того прощанье с кровными, которых он оставляешь после себя, легче; потому что этот человек умирая смотрит на всех и на все окружающее уже другими глазами, как бы с того света, куда все должны переселиться. А кто нисколько не приготовился умереть кто был слишком привязан к семье, которая между тем также тварь: для того гораздо болезненнее прощанье с семьей. В таком случае полезно утешить как себя, так и родных или сирот оставляемых, надеждою свидания в будущей жизни. Однако-ж и в этой надежде не должно быть ничего плотского или чувственного. Нет; далеко не все родные на том свете встретятся между собой. Приятная встреча и новое вечное сожитие возможны там только при единодушной вере и единодушном желании семьян угодить Богу добрыми делами. Пример предсмертного прощанья—вполне сознательного и для того, кто прощается, и для тех, с кем прощаются—видим в апостоле Павле, когда Павел в последний раз виделся с ефесскими пастырями. В этом прощанье вполне выражаются чистота совести и искренний отчет в действиях пред теми, которые остаются в живых (Деян. 20. 25-38).
Умирающий должен позаботится устроить неоконченные свои дела. Так некогда Сам Бог велел поступить Езекии. Например умирающий должен распорядиться об уплате собственных долгов, если имеет их; вознаградить тех, которые в жизни его особенно чем либо служили ему и мало, притом были вознаграждаемы, или только пред смертью во время продолжительной его болезни ухаживали за ним; разрешить какие либо вопросы и сомнения, например если он напрасно был обвиняем в чем или напротив действительно был виновен, чтоб в первом случае перестали произносить на него нарекания за самым гробом, а во втором—не были бы подозреваемы из-за него невинные из живых, которым еще дорога честь в этой жизни; распределить детям занятия их или продолжение собственных, каких либо общеполезных трудов и т. подобное. Но без сомнения, главная работа и здесь должна быть обращена на пользу души. Нужно поспешить уничтожить какие либо соблазны или исправить какое либо зло, если всему этому был виновен умирающий и если есть еще возможность для уничтожения или исправления: тем самым умирающий докажет искренность своего раскаяния. Прекрасно, если умирающие, особенно одинокие, жертвуют на церкви, на монастыри и богоугодные заведения, не успев или не желая раньше по своей скупости или холодности сделать ничего подобного. Наследники их может быть только поблагодарили бы их и с первых годов помянули бы за упокой: а потом сами умерли бы и в свою очередь завещавали бы наследство другим, а то оставили бы после себя имение на один спор и раздор. Но здания священные и богоугодные будут стоять дольше и добрый плод от этих зданий всегда будет относиться к участи умершего жертвователя.— При богоугодных пожертвованиях иные мало заботятся о поминовении своей души за бескровной жертвой, которого между тем ничем нельзя заменить; завещавают например, чтоб их похоронили со звоном, тогда как от звона нет еще пользы для души. Святые Божии (например игуменья Афанасия) умирая очень заботились о поминовении за упокой своей души. И так умирающий христианин должен просить вообще своих близких, чтоб помянули его (без сомнения, эту просьбу более прочих могут выполнить священники, как совершители бескровной жертвы). Кроме этого, хорошо он сделает, если доверить одному лицу (из священников же или из среды благочестивых мирян), чтоб исправили по нем сорокоустное поминовение, чтоб отслужили—если возможно—и несколько особых так называемых заупокойных обеден за его одного или по крайней мере подавали бы к общей литургии на проскомидию особую просфору с запискою об нем одном, чтоб в затем доверенное лицо (а может быть и несколько таких лиц) не забывали бы помянуть его за бескровной жертвой во дни родительские.
Человеку, который провел свою жизнь не просто в суетности, но и в пороках, который однако же умирает не вдруг, —этому человеку естественно унывать. Он убедится на опыте, что недостаточно перед смертью только нескольких дней, чтоб глубоко покаяться пред Богом. Он увидит, что совсем без пользы прожил свой век, что короткою жизнью надлежало бы ему дорожить не для забав, а для большего запаса заслуг пред Богом; сознает, что умереть можно только однажды, что после смерти нельзя уже воротиться с того света для исправления своих ошибок, что вот в этой-то половине столетия живут и цветут те люди, а в другой—уже другие, что одна волна времени в житейском море покрывает другую, только лишь никто не умирает на целую вечность. В этом случае с некоторою завистью грешник будет смотреть на тех, которые остаются после него в живых и могут вполне воспользоваться своею жизнью, чтоб устроить вечную свою участь. Обо всем он начнет судить правильнее, увидит пред собой несомненную жизнь за гробом, если только он не безбожник или ожесточенный грешник. Как же быть такому умирающему грешнику? — Положим, прошедшее для него невозвратимо, хотя пред всеведением Божиим оно остается живым. Но настоящим временем он может еще воспользоваться, пусть это настоящее составляют для него немногие лишь дни или часы. Он должен поставить себя, и душою и телом, пред Спасителем мира и видеть в крестных ранах Господа знаки своего оправдания во гpеxax. (при этом хорошо быть у его постели и пред глазами распятию, которого к сожалению многие не имеют, хотя бы могли иметь). Доколе умирающий еще дышит, дотоле Иисус Христос остается для него пастырем: а чрез минуту после смертного вздоха Иисус Христос уже будет его судьею, совершающим над ним свой суд «чрез ангелы люты» при участии ангелов добрых. И так «дондеже на пути» к сему суду и должен он располагать временем. Что перенесет он с собой в ту жизнь, то и будет развиваться в нем там. Воспоминание о разбойнике, покаявшемся на кресте, может воодушевить его в эти минуты. Словом—сознавая, что вечная участь каждого человека зависит еще и от последних минут жизни, умирающий грешник должен, так сказать, погрузиться верою в ранах «Распятого за ны»; должен сознать, что страдания Иисуса Христа бесконечно больше значат, чем бесчисленное множество rpехов его.
Иногда пред смертью бывают особенные страхования, кроме тоски или тоскливого чувства одинокости (один по себе отходит, сопутствующих никого нет). Эти страхования застигают не только нераскаянных грешников, но иной раз и богобоязненных христиан. Они происходить от духов злых, которые прямо приступают к умирающему: они вовсе не грезы, но жалкая действительность. Для грешника они составляют препятствие к покаянию, или к полному примирению с Богом: а в отношении к праведнику видим в них последнюю попытку со стороны духов злых, чтоб смутить праведника, —-говорим, последнюю; потому что если и еще после смерти будут нападать на душу праведника духи злые, на так называемых «мытарствах»: то там душа уже не в ответе за тогдашнее свое состояние, там она будет отвечать за часы и дни, только проведенные на земле, а не за вечность. Однако-ж не нужно унывать от предсмертных страхований, равно как вообще от страданий, могущих быть при разлучении души с телом. Умирающий должен был бы преждевременно умолять своего ангела-хранителя, чтоб ангел находился с ним в последние минуты. Но и в самой смертной агонии молитва к ангелу-хранителю, а особенно слушание канона Божией Матери (параклисис) или служение молебна чрез священника, как известно по опытам, очень-очень успокаивают дух. Хорошо заблаговременно познакомиться с каноном Божией Матери, который читается «на исход души». Хорошо предчувствующему последние свои минуты припоминать слова: «аще и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла (Пс 22. 4), и произносить краткую молитву: «Господи Ииcyce, npиими дух мой».
Иные из умирающих желают скорее умереть. Между ожиданием смерти и желанием ее есть разница. Если желает скорей отойти такой человек, который провел свою жизнь в светских наслаждениях, которые наконец изменили ему: то желание его, очевидно, бывает следствием сильной привязанности к миpy. Hет; лучше этому человеку желать пожить хоть несколько дней, чтоб иметь возможность больше очиститься болезненными страданиями для будущего света. А если желает скорого разрешения от тела благочестивый христианин, если и этот говорить: «теперь уже я готов умереть», то ему следует сказать в ответ: «Господь еще не готов принять тебя; потерпи немного».
О, возлюбленный христианин! Жизнь твоя тогда лишь будет проходить правильно, когда ты будешь проводить ее в приготовлении к вечности. Но чем больше будешь ты отдалять от себя мысль о смерти телесной, тем ближе будет к тебе состояние смерти духовной. И так, верующая и богобоязненная душа! «Помяни, яко смерть не замедлит» (Сир. 14. 12)! Памятование о смерти и христианское приготовление к ней, это уже-—повторяю последняя твоя нравственная обязанность, последний урок тебе в школе настоящей жизни. За сим и слово Божиe и Церковь прекращают к тебе все свои уроки, все свои советы и наставления. За сим следует вечность и вечность...!