Глава 37. Подобно театральным районам стольких великих городов Имаджики, как в Примиренных Доминионах, так и в Пятом

Подобно театральным районам стольких великих городов Имаджики, как в Примиренных Доминионах, так и в Пятом, квартал, где был расположен Ипсе, пользовался дурной славой в прежние времена, когда актеры обоих полов в дополнение к своим гонорарам разыгрывали старую пятиактную пьеску - знакомство, уединение, соблазнение, соитие и передача денежных средств. Пьеска эта постоянно была в репертуаре и ставилась и днем, и ночью. Однако позднее центр подобной деятельности переместился в другую часть города, где клиенты из нарождающегося среднего класса чувствовали себя в большей безопасности от взглядов своих собратьев, предпочитающих более респектабельные развлечения. Ликериш-стрит и ее окрестности расцвели буквально за несколько месяцев и превратились в третий по богатству Кеспарат города, предоставив театральному району прозябать в рамках разрешенных законом промыслов.

Возможно, именно потому, что люди находили в нем так мало интересного, этот Кеспарат пережил потрясения последних нескольких часов значительно лучше, чем другие Кеспараты его размера. Кое-что здесь все-таки происходило. Батальоны генерала Матталауса прошли по его улицам на юг, в направлении дамбы, где восставшие пытались построить через дельту временные мостики. Позже целая группа семей из Карамесса нашла себе убежище в Риальто Коппокови. Но баррикад никто не воздвигал, и ни одно здание не сгорело. Деликвиуму предстояло встретить утро нетронутым. Но это обстоятельство впоследствии объясняли не общим безразличием, а тем, что на его территории располагался Бледный Холм - место, которое не отличалось ни бледностью, ни холмистостью, но представляло собой памятный круг, в центре которого находился колодец, в который с незапамятных времен сбрасывали трупы казненных, самоубийц, нищих и, порою, романтиков, которых вдохновила мысль о том, что они будут гнить в подобной компании. Уже утром люди шептали друг другу на ухо, что призраки этих отверженных поднялись на защиту своей земли и помешали вандалам и строителям баррикад уничтожить Кеспарат, разгуливая по ступенькам Ипсе и Риальто и завывая на улицах, словно собаки, что взбесились, гоняясь за хвостом Кометы.

В порченной одежде, бормоча одну и ту же нескончаемую молитву, Кезуар миновала несколько очагов боевых действий без малейшего для себя ущерба. В эту ночь по улицам Изорддеррекса бродило много таких убитых горем женщин, и все они умоляли Хапексамендиоса вернуть им детей или мужей. Обычно их пропускали все воюющие стороны: рыдания служили достаточно надежным паролем.

Сами битвы не могли причинить ей страдания - ведь в свое время ей приходилось устраивать массовые казни и наблюдать за ними. Но когда головы катились в пыль, она всегда незамедлительно удалялась, предоставляя другим сгребать в кучу последствия. Теперь же ей пришлось босой идти по улицам, напоминающим скотобойни, и ее легендарное безразличие к зрелищу смерти было сметено таким глубоким ужасом, что она несколько раз меняла направление, чтобы избежать улицы, с которой доносился слишком сильный запах внутренностей и горелой крови. Она знала, что должна будет исповедоваться в этой трусости, когда, наконец, отыщет Скорбящего, но она и так несла на себе такое бремя вины, что один лишний проступок едва ли сыграет какую-нибудь роль.

Когда она подошла к углу улицы, в конце которой стоял театр Плутеро, кто-то позвал ее по имени. Она остановилась и увидела человека в синем, встающего со ступеньки крыльца. В одной руке у него был какой-то плод, с которого он счищал кожицу, а в другой - ножик. Похоже, он прекрасно знал, кто она такая.

- Ты его женщина, - сказал он.

Может быть, это Господь? - подумала она. Человек, которого она видела на крыше у гавани, стоял на фоне яркого неба, и ей не удалось подробно разглядеть его силуэт. Так, может быть, это он?

Он позвал кого-то из дома, на ступеньках которого он сидел до ее появления. Судя по непристойному орнаменту на портике, это был бордель. Появился апостол-Этак, одной рукой сжимающий бутылку вина, а другой - ерошащий волосы малолетнего идиотика, абсолютно голого и с лоснящейся кожей Она засомневалась было в своем первом предположении, но не могла уйти до тех пор, пока ее надежды не будут окончательно подтверждены или перечеркнуты.

- Вы - Скорбящий? - спросила она.

Человек с ножиком пожал плечами. - Этой ночью все мы скорбящие, - сказал он, отбрасывая так и не съеденный плод. Идиотик соскочил со ступенек, подхватил его и запихал себе в рот, так что щеки у него надулись, а по подбородку потекли струйки сока.

- Ты - причина всего этого, - сказал человек с ножиком, тыкая им в направлении Кезуар. Он оглянулся на Этака. - Это она была в гавани. Я видел ее.

- Кто она? - сказал Этак.

- Женщина Автарха, - раздалось в ответ. - Кезуар. - Он приблизился к ней на шаг. - Ведь это правда?

Ей было легче умереть, чем отречься от своего имени. Ведь если этот человек действительно Иисус, то как она может начать свою покаянную молитву со лжи?

- Да, - ответила она. - Я Кезуар. Я - женщина Автарха.

- Красивая, так ее мать, - сказал Этак.

- Неважно, как она выглядит, - сказал человек с ножиком. - Важно то, что она сделала.

- Да... - сказала Кезуар, отважившись поверить в то, что перед ней действительно Сын Давида, -... именно это и важно. То, что я сделала.

-... казни...

- Да.

-... чистки...

- Да.

- Я потерял множество друзей, а ты - свой разум...

- О, Господь, прости меня, - сказала она и рухнула на колени.

- Я видел тебя этим утром в гавани, - сказал Иисус, приближаясь к ней, коленопреклоненной. - И ты улыбалась...

- Прости меня.

-... смотрела вокруг и улыбалась. И я подумал, когда увидел тебя...

Их разделяло уже только три шага.

-... увидел твои сверкающие глаза...

Липкой рукой он схватил ее за волосы.

-... и я подумал, эти глаза...

Он занес нож...

-... должны закрыться.

... и снова опустил его, быстро и резко, резко и быстро, утопив в крови зримый образ своего апостола еще до того, как она успела закричать.

Слезы, неожиданно переполнившие глаза Юдит, были жгучими, как никогда в жизни. Она громко всхлипнула, скорее от боли, чем от скорби, и прижала ладони к лицу, чтобы приостановить поток, но безуспешно. Жаркие слезы продолжали жечь ей кожу, голова ее гудела. Она ощутила, как Дауд взял ее под руку, и была рада этому. Без поддержки она наверняка упала бы.

- В чем дело? - спросил он.

Вряд ли стоило объяснять Дауду, что вместе с Кезуар она переживает какую-то муку. - Это из-за дыма, наверное, - ответила она. - Почти ничего не видно вокруг.

- Мы уже почти у Ипсе, - сказал он в ответ. - Но придется пойти в обход. На открытых местах небезопасно.

Это было правдой. Ее глаза, перед которыми в настоящий момент была лишь пульсирующая красная пелена, за последний час насмотрелись столько зверств, что хватило бы на целую жизнь кошмаров. Изорддеррекс ее мечтаний, город, чей благоухающий ветер несколько месяцев назад донесся до нее из Убежища, словно голос любовника, призывающего ее на ложе, - этот Изорддеррекс почти полностью превратился в руины. Может быть, именно об этом плакала Кезуар своими жгучими слезами.

Через некоторое время они высохли, но боль не проходила. Хотя она и презирала человека, о которого опиралась, без его поддержки она бы рухнула на землю и не сумела встать. Он упрашивал ее двигаться дальше: шаг, еще шаг. Он сказал, что Ипсе уже рядом, осталось пройти одну-две улицы. Она сможет отдохнуть, пока он будет впитывать в себя эхо былой славы.

Она почти не слышала его монолога. Ее сестра - вот что занимало ее мысли, но теперь радостное ожидание встречи было отравлено тревогой. Она представляла себе, как Кезуар явится на эти улицы под защитой, и при виде ее Дауд просто сбежит, не в силах помешать их воссоединению. Но что если Дауд не поддастся суеверному страху, что если вместо этого он нападет на одну из них или на обеих? Будет ли у Кезуар защита от его жучков? Продолжая ковылять рядом с Даудом, она принялась протирать заплаканные глаза, намереваясь встретить опасность с ясным взором и подготовиться наилучшим образом к бегству от даудовской своры.

Его монолог внезапно прервался. Он замер и притянул Юдит к себе. Она подняла голову. Улица впереди была почти не освещена, но свет пламени отдаленных пожаров пробивался между домами и ложился на мостовую, и в одной из таких мерцающих колонн она увидела свою сестру. Юдит застонала. У Кезуар были выколоты глаза, а ее мучители преследовали ее. Один из них - ребенок, другой - Этак. Третий, больше всех забрызганный кровью, был также и наиболее человекоподобным из них, но черты лица его искажало то удовольствие, которое он получал от страданий Кезуар. Нож ослепителя по-прежнему был у него в руке, и теперь он занес его над голой спиной своей жертвы.

Прежде чем Дауд успел помешать ей, Юдит вскрикнула:

- Стойте!

Нож замер на полпути, и все трое преследователей Кезуар оглянулись на Юдит. На тупом лице ребенка не отразилось ничего. Человек с ножом также молчал, но на лице его появилось выражение недоверчивого удивления. Первым заговорил Этак. Слова его звучали неразборчиво, но в них отчетливо слышалась паника.

- Эй, вы... не подходите, - сказал он, переводя свой испуганный взгляд то на ослепленную женщину, то на ее эхо, лишенное признаков физического ущерба. Ослепитель наконец-то обрел голос и попытался заставить Этака замолчать, но тот продолжал трещать языком.

- Посмотрите на нее! - повторил он. - Что это за ерунда, так вашу мать? Да посмотрите же вы!

- Заткни хлебало, - сказал ослепитель. - Она нас не тронет.

- Откуда ты знаешь? - сказал Этак, подхватывая ребенка одной рукой и перебрасывая его через плечо. - Я здесь не при чем, - продолжал он, пятясь назад. - Я до нее даже пальцем не дотронулся. Клянусь. Клянусь своими шрамами.

Юдит проигнорировала его улещивания и сделала шаг по направлению к Кезуар. Не успела она сдвинуться с места, как Этак пустился в бегство. Ослепитель, однако, удерживал свои позиции, черпая мужество в обладании ножом.

- Я с тобой сделаю то же самое, - предупредил он. - Мне плевать, кто ты такая, мать твою, я тебя прикончу!

У себя за спиной Юдит услышала голос Дауда, в котором послышалась неожиданная властность.

- На твоем месте я бы оставил ее в покое, - сказал он.

Его реплика вызвала ответную реакцию у Кезуар: она подняла голову и повернулась в направлении Дауда. Глаза ее/ были не просто выколоты, а фактически выдраны из глазниц. Видя эти зияющие дыры, Юдит устыдилась, что придала такое внимание той незначительной боли, которой отозвались в ней страдания Кезуар. Но, как ни странно, голос се оказался почти радостным.

- Господь? - сказала она. - Возлюбленный Господь! Достаточно ли это наказание? Простишь ли ты меня теперь?

Ни природа заблуждения Кезуар, ни его глубокая ирония не ускользнули от внимания Юдит. Спасителем Дауд не был. Но, похоже, он был счастлив принять на себя эту роль. Он ответил Кезуар с нежностью в голосе, которая была такой же поддельной, как и властность, которую он имитировал несколько секунд назад.

- Разумеется, я прощу тебя, - сказал он. - За этим я и пришел сюда.

Юдит была уже готова вывести Кезуар из заблуждения, но заметила, что спектакль Дауда отвлекает ослепителя от его жертвы.

- Скажи мне, кто ты, дитя мое? - сказал Дауд.

- Не делай вид, что ты не знаешь, кто она, твою мать! - рявкнул ослепитель. - Кезуар! Это же Кезуар, едрит ее налево!

Дауд оглянулся на Юдит. На лице его отразилось не столько потрясение, сколько прозрение. Потом он снова перевел взгляд на ослепителя.

- Так оно и есть, - сказал он.

- Ты не хуже меня знаешь, что она сделала, - сказал ослепитель. - Она заслужила наказание и покруче.

- Покруче, ты думаешь? - переспросил Дауд, продолжая двигаться навстречу ослепителю, который нервно перекладывал нож из одной руки в другую, словно почувствовав, что жестокость Дауда превосходит его собственную раз в сто.

- И что бы такое сделал покруче? - спросил Дауд.

- То же самое, что она делала с другими, много-много раз.

- Ты думаешь, она делала это сама?

- Но ведь и она отвечает за это? Кому какое дело, что там происходит у них наверху? Но исчезают люди, а потом находят их расчлененные трупы... - Он выдавил слабую, нервную улыбку. -... вы же знаете, что она заслужила это.

- А ты? - спросил Дауд. - Что ты заслужил?

- Я не говорю, что я герой, - сказал ослепитель. - Я просто считаю, что она заслужила это.

- Понятно, - сказал Дауд.

С того места, где находилась Юдит, о том, что случилось дальше, можно было судить скорее по косвенным предположениям. Она видела, как мучитель Кезуар попятился от Дауда с выражением отвращения и испуга на лице; потом она увидела, как он бросился вперед, судя по всему намереваясь вонзить Дауду в сердце нож. Во время своего выпада он оказался в сфере досягаемости жучков, и прежде чем его клинок коснулся плоти Дауда, они, видимо, прыгнули на него, так как он отпрянул с воплем ужаса, зажимая свободной рукой лицо. То, что за этим последовало, Юдит уже приходилось видеть. Ослепитель стал скрести пальцами глаза, ноздри и губы. Жучки начали свою разрушительную работу внутри его организма, и ноги отказали ему. Упав у ног Дауда, он забился на земле в припадке ярости и боли и в конце концов засунул нож себе в рот, пытаясь выковырять пожирающих его тварей, За этим занятием смерть и застигла его. Рука упала вниз, а лезвие осталось во рту, словно он поперхнулся им.

- Все кончено, - сказал Дауд Кезуар, которая лежала на земле в нескольких ярдах от трупа своего мучителя, обхватив руками свои дрожащие плечи. - Больше он не причинит тебе никакого вреда.

- Благодарю тебя, Господь.

- Эти обвинения, которые он предъявил тебе, дитя мое?..

- Да.

- Эти ужасные обвинения...

- Да.

- Они справедливы?

- Да, - сказала Кезуар. - Я хочу исповедовать все свои грехи, прежде чем умру. Вы выслушаете меня?

- Выслушаю, - сказал Дауд, источая великодушие.

Юдит уже устала от роли простой свидетельницы происходящих событий и теперь направилась к Кезуар и ее исповеднику, но Дауд услышал ее шаги, обернулся и покачал головой.

- Я согрешила, мой Господь Иисус, - сказала Кезуар. - На совести моей столько грехов. Я умоляю тебя о прощении.

Не столько отпор Дауда, сколько отчаяние, которое слышалось в голосе ее сестры, удержало Юдит от того, чтобы обнаружить перед ней свое присутствие. Страдания Кезуар достигли высшей точки, и какое право имела Юдит отказать ей в общении с неким милостивым духом, которого она себе вообразила? Конечно, Дауд вовсе не был Христом, как это представлялось Кезуар, но имело ли это какое-нибудь значение? К чему может привести разоблачение Отца Исповедника, кроме как к новым страданиям несчастной?

Дауд опустился на колени перед Кезуар и взял ее на руки, продемонстрировав такую способность к нежности или, во всяком случае, к ее имитации, которой Юдит за ним никогда не подозревала. Что же касается Кезуар, то ею, несмотря на Раны, овладело блаженство. Она вцепилась в пиджак Дауда и продолжала благодарить его снова и снова за его безмерную доброту. Он мягко сказал ей, что нет никакой необходимости перечислять свои преступления вслух.

- Они в твоем сердце, и я вижу их там, - сказал он. - И я прощаю тебя. Расскажи мне лучше теперь о своем муже. Где он? Почему он не пришел вместе с тобой, чтобы просить прощения?

- Он не верил в то, что ты здесь, - сказала Кезуар. - Я говорила ему, что видела тебя в гавани, но у него нет веры.

- Совсем?

- Только в себя самого, - горько сказала она.

Задавая ей все новые вопросы, Дауд принялся покачиваться взад и вперед, внимание его было настолько сосредоточено на его жертве, что он не заметил приближения Юдит. Она позавидовала Дауду, держащему Кезуар в своих объятиях. Хотелось бы ей быть на его месте.

- А кто твой муж? - спрашивал у нее Дауд.

- Ты знаешь, кто он, - отвечала Кезуар. - Он - Автарх. Он управляет Имаджикой.

- Но ведь он не всегда был Автархом?

- Да.

- Так кем же он был раньше? - поинтересовался Дауд. - Обычным человеком?

- Нет, - сказала она. - Не думаю, чтобы он когда-нибудь был обычным человеком. Но я не помню точно.

Он перестал покачивать ее.

- Я думаю, ты помнишь, - сказал он слегка изменившимся тоном. - Расскажи мне, кем он был до того, как начал править Изорддеррексом? И кем была ты?

- Я была никем, - ответила она просто.

- Так как же тебе удалось подняться так высоко?

- Он любил меня. С самого начала он любил меня.

- А ты не совершила никакого нечестивого поступка для того, чтобы возвыситься? - сказал Дауд. Она заколебалась, и он стал настойчивее. - Что ты сделала? - спросил он. - Что? Что?

Его голос отдаленно напоминал голос Оскара: слуга говорил тоном своего хозяина. Оробевшая от этого натиска, Кезуар ответила:

- Я много раз бывала в Бастионе Бану, - призналась она. - И даже во Флигеле. Туда я тоже заходила.

- И что там?

- Сумасшедшие женщины. Те, которые убили своих мужей, или детей...

- А почему ты стремилась в общество таких жалких созданий?

- Среди них... прячутся... силы.

Юдит напрягла свое внимание еще сильнее.

- Какие силы? - спросил Дауд, произнося вслух вопрос, который Юдит уже задала про себя.

- Я не совершила ничего нечестивого, - запротестовала Кезуар. - Я просто стремилась очиститься. Ось наполняла мои сны. Каждую ночь на меня ложилась ее тень, ее тяжесть ломала мне хребет. Я только хотела избавиться от этого.

- И ты очистилась? - спросил ее Дауд. И снова она ответила не сразу, только после того как он надавил на нее, почти грубо. - Ты очистилась?

- Я не очистилась, но я изменилась, - сказала она. - Женщины загрязнили меня. В моей плоти - отрава, и я хочу избавиться от нее. - Она принялась рвать на себе одежды, добираясь пальцами до груди и живота. - Я хочу избавиться от нее! - закричала она. - Из-за нее у меня появились другие сны, еще хуже, чем раньше.

- Успокойся, - сказал Дауд.

- Но я хочу избавиться от нее! Хочу избавиться. - Неожиданно с ней случилось нечто вроде припадка, и она так яростно забилась в его руках, что он не сумел удержать ее, и она скатилась на землю. - Я чувствую, как она сгущается во мне, - сказал она, ногтями царапая грудь.

Юдит посмотрела на Дауда, надеясь, что он вмешается, но он просто стоял, наблюдая за страданиями женщины и явно получая от этого удовольствие. В припадке Кезуар не было ничего театрального. Она царапала свою кожу до крови, продолжая кричать, что хочет избавиться от заразы. Во время этих мучений с ее плотью происходила незаметная перемена, словно зараза, о которой она говорила, выходила из нее вместе с потом. Ее поры источали радужное сияние, а клетки ее кожи постепенно изменяли цвет. Юдит узнала этот оттенок синего, который распространялся от шеи ее сестры - вниз по телу и вверх по искаженному мукой лицу. Это был синий цвет каменного глаза. Синий цвет Богини.

- Что это такое? - спросил Дауд у своей исповедницы.

- Прочь из моего тела! Прочь!

- Это и есть зараза? - Он присел рядом с ней на корточки. - Это и есть?

- Очисти меня от нее! - воскликнула Кезуар сквозь слезы и снова принялась терзать свое несчастное тело.

Юдит уже больше не могла выносить этого. Позволить сестре блаженно умереть на руках у суррогатного божества - это одно. Но совсем другое - это смотреть, как она калечит саму себя. Она нарушила обет молчания.

- Останови ее, - сказала она.

Дауд прервал наблюдение и сделал ей знак молчать, резко проведя большим пальцем по горлу. Но было уже слишком поздно. Несмотря на свое состояние, Кезуар услышала голос сестры. Ее конвульсии замедлились, и слепая голова повернулась в направлении Юдит.

- Кто здесь? - спросила она.

Лицо Дауда было искажено яростью, но он попытался нежно успокоить ее. Это ему не удалось.

- Кто с тобой, Господь? - спросила она.

Своим ответом он совершил ошибку, из-за которой распался и весь вымысел. Он солгал ей.

- Здесь никого нет, - сказал он.

- Я слышала женский голос. Кто здесь?

- Я же сказал тебе, - настаивал Дауд. - Здесь никого нет. - Он положил руку ей на лицо. - А теперь успокойся. Мы одни.

- Нет, мы не одни.

- Неужели ты усомнилась во мне, дитя мое? - вопросил Дауд, и его голос, после грубости предшествующего допроса, так резко сменил тональность, словно он был смертельно ранен таким вероотступничеством. В ответ Кезуар молча сняла его руку со своего лица и крепко обхватила ее голубыми, забрызганными кровью пальцами.

- Вот так-то лучше, - сказал он.

Кезуар ощупала его ладонь.

- Шрамов нет, - сказала она.

- Всегда остаются шрамы, - сказал Дауд, вложив в эту фразу все свои таланты по части умудренного опытом милосердия. Но он не разобрался в подлинном смысле ее слов.

- На твоей руке нет шрамов, - сказала она.

Он высвободил руку.

- Верь в меня, - сказал он.

- Нет, - ответила она. - Ты - не Скорбящий. - Радость исчезла из ее голоса, он звучал глухо, почти угрожающе. - Ты не можешь спасти меня, - сказала она и неожиданно яростно забилась, отталкивая от себя обманщика. - Где мой Спаситель? Мне нужен мой Спаситель!

- Его здесь нет, - сказала Юдит. - И никогда не было.

Кезуар повернулась в направлении Юдит.

- Кто ты? - сказала она. - Твой голос мне откуда-то знаком.

- Держи пасть на запоре, - сказал Дауд, тыкая пальцем в направлении Юдит. - Если не хочешь пообщаться с жучками...

- Не бойся его, - сказала Кезуар.

- У нее ума побольше, - ответил Дауд. - Она уже видела, что я могу сделать.

Юдит с жадностью воспользовалась поводом заговорить, чтобы Кезуар могла лучше вслушаться в ее голос, и польстила тщеславию Дауда.

- Он говорит правду, - сказала она Кезуар. - Он может убить нас обеих. И он действительно не Скорбящий, сестра.

То ли из-за повторения слова Скорбящий, которое Кезуар сама уже произнесла несколько раз, то ли из-за того, что Юдит назвала ее сестрой, то ли по обеим причинам, ее слепое лицо обмякло, и озадаченность покинула ее черты. Она поднялась с земли.

- Как тебя зовут? - прошептала она. - Назови мне свое имя.

- Она никто, - сказал Дауд. - Она уже труп. - Он сделал шаг в направлении Юдит. - Ты понимаешь так мало, - сказал он. - И из-за этого я прощал тебе очень многое. Но больше я не могу проявлять снисходительность. Ты испортила прекрасную игру. И я не хочу, чтобы это повторилось еще раз. -Он поднес вытянутый указательный палец к губам. - У меня осталось мало жучков, - сказал он, - так что одного будет вполне достаточно. Медленное уничтожение. Ведь даже такую тень, как ты, можно уничтожить.

- Так что, теперь я уже стала тенью? - сказала ему Юдит. - А я-то думала, что мы - два сапога пара. Помнишь тот разговор?

- Это было в другой жизни, дорогуша, - сказал Дауд. - Здесь все иначе. Здесь ты можешь навредить мне. Так что я боюсь, что настала пора сказать тебе спасибо и спокойной ночи.

Она попятилась от него, прикидывая, где кончается сфера досягаемости жучков. Он с жалостью наблюдал за ее отступлением.

- Бестолку, дорогуша, - сказал он. - Я знаю эти улицы, как свои пять пальцев.

Она проигнорировала его снисходительность и сделала еще один шаг назад, не отрывая взгляда от кишащего жучками рта, но краем глаза заметив, что Кезуар встала на ноги и была на расстоянии не более ярда от своего спасителя.

- Сестра? - сказала женщина.

Дауд оглянулся, отвлекшись от Юдит на несколько мгновений, которых оказалось достаточно, чтобы она успела пуститься в бегство. Заметив это, Дауд закричал, и слепая женщина бросилась на этот крик, схватив его за руку и за шею и рванув на себя. Звук, который она при этом издала, Юдит никогда не доводилось слышать раньше, и она позавидовала своей сестре. Это был вопль, от которого бледнел воздух и кости разлетались вдребезги, словно стекло. Хорошо, что она успела отбежать на некоторое расстояние, а иначе он сбил бы ее с ног.

Один раз она оглянулась, как раз успев увидеть, как Дауд выплюнул своего смертельного жучка в пустые глазницы Кезуар, и взмолилась о том, чтобы ее сестра оказалась более защищенной, чем предыдущие жертвы. Но так или иначе, помочь она ничем не могла. Лучше уж было бежать, пока еще есть шанс, чтобы хотя бы одна из них сумела выжить.

Она завернула за первый же угол и дальше не пропускала ни одного поворота, чтобы было больше шансов сбить Дауда со следа. Не было сомнений в том, что его хвастовство - не пустая фраза: он действительно знал улицы, якобы бывшие свидетелями его триумфа, как свои пять пальцев. Следовательно, чем раньше она покинет их и окажется в районе, незнакомом им обоим, тем больше у нее шансов оторваться от погони. А пока надо было двигаться быстро и невидимо, насколько это возможно. Стать той самой тенью, которой назвал ее Дауд, превратиться в темное пятно на фоне еще более густого мрака, скользящее и проносящееся мимо, мелькнувшее и через мгновение исчезнувшее.

Но тело ее не желало повиноваться. Оно было измождено, охвачено болью и дрожью. В ее груди пылало два пожара - по одному в каждом легком. Чьи-то невидимые пальцы порезали ей бритвой все пятки. Однако она не позволила себе замедлить бег до тех пор, пока не покинула улицы театров и борделей и не оказалась в месте, которое вполне могло бы послужить декорацией для одной из трагедий Плутеро Квексоса. Это был круг шириной ярдов в сто, обнесенный высокой стеной из гладкого черного камня. Над стеной виднелись трепетавшие, словно светлячки, языки пожирающего город пламени, которые освещали наклонную, вымощенную камнем тропу, ведущую к отверстию в центре круга. Она могла только догадываться о его предназначении. Был ли это вход в тайный подземный мир под городом или колодец? Повсюду лежали цветы, почти все лепестки которых успели опасть и сгнить. Из-за этого камни у нее под ногами были скользкими, и ей приходилось продвигаться вперед с осторожностью. В душе ее росло подозрение, что если это и колодец, то вода его отравлена трупным ядом. На камнях были нацарапаны имена, фамилии, даты жизни и смерти, краткие надписи и даже неумелые рисунки. Чем ближе к центру она подходила, тем больше их становилось, а некоторые были высечены даже на внутренних стенках колодца руками людей, которые были настолько храбрыми или отчаявшимися, что не испугались возможного падения.

Хотя отверстие вызывало то же желание, что и край утеса, приглашая ее подойти и заглянуть в его глубины, она поборола это искушение и остановилась, не дойдя до него один-два ярда. В воздухе стоял тошнотворный, хотя и не очень сильный, запах. То ли колодец давно не использовался по назначению, то ли его обитатели слишком далеко внизу.

Удовлетворив свое любопытство, она огляделась вокруг в поисках наилучшего выхода. Выходов было восемь-девять, считая колодец, - и сначала она оказалась на улице, симметричной той, по которой она пришла сюда. Улица была темной и дымной, и Юдит собралась уже было отправиться в. путь по ней, но заметила вдалеке обширные завалы. Она двинулась к следующему выходу, но и там улица была заблокирована, а в нескольких местах горели груды деревянных обломков. В тот момент, когда она направилась к третьим воротам, за спиной у нее раздался голос Дауда. Она обернулась. Он стоял по другую сторону от колодца, слегка склонив голову набок с выражением напускной строгости, словно отец, который столкнулся с ребенком, прогуливающим школу.

- Ну разве я тебя не предупреждал? - сказал он. - Я знаю эти улицы...

- Я это уже слышала.

- Не так уж и плохо, что ты пришла сюда, - сказал он, направляясь к ней ленивой походкой. - Это сэкономит мне одного жучка.

- Почему ты желаешь мне зла? - спросила она.

- Я могу задать тебе тот же самый вопрос, - сказал он. - Ведь правда? Тебе нравится, когда мне бывает больно. А еще больше ты была бы рада причинять эту боль своею собственной рукой. Признаешь это?

- Признаю.

- Ну вот. Что ж, разве плохой из меня исповедник? А ведь это только начало. У тебя есть какие-то тайны, о существовании которых я даже не подозревал. - С этими словами он поднял руку и очертил в воздухе круг. - Теперь я начинаю понимать совершенство всей этой истории. Круг замыкается, и все возвращается к тому, с чего начиналось. А именно - к ней. Или к тебе, что одно и то же.

- Мы близнецы? - спросила Юдит. - В этом дело?

- Это вовсе не так банально, дорогуша. И далеко не так естественно. Я оскорбил тебя, назвав тебя тенью. Ты - гораздо более удивительное существо. Ты... - Он запнулся. -... нет, подожди-ка. Это несправедливо. Я рассказываю тебе все, что знаю, и ничего не получаю взамен.

- Я ничего не знаю, - сказала Юдит. - Но я хочу знать.

Дауд остановился и подобрал цветок - один из немногих, до сих пор не увядших.

- Но то, что известно Кезуар, знаешь и ты, - сказал он. - Во всяком случае о том, в чем была причина неудачи.

- Неудачи чего?

- Примирения. Ты была там. Конечно, я знаю, ты считаешь себя невинным наблюдателем, но никто из тех, кто был замешан в это, - слышишь, никто! - не может быть назван невиновным. Ни Эстабрук, ни Годольфин, ни Миляга со своим мистифом. Списки их грехов такие же длинные, как и их руки.

- И даже ты? - спросила она.

- Ну нет, со мной другая история, - вздохнул он, нюхая цветок. - Я принадлежу к актерской братии. Я подделываю свои восторги. Мне нравится изменять мир, но цель для меня - всегда развлечение. А вы, вы - любовники... - Он произнес это слово с особенным презрением, -... которым абсолютно наплевать на мир, когда вас обуревает страсть. Вы и есть те, кто сжигает города и рассеивает народы. Вы - основная движущая сила трагедии, но в большинстве случаев вы об этом даже не подозреваете. Так что же делать представителю актерского племени, если он хочет, чтобы его принимали всерьез? Я тебе объясню. Он должен научиться так хорошо подделывать чувства, чтобы ему позволили сойти со сцены в реальный мир. Для того, чтобы оказаться на том месте, которое я занимаю сейчас, мне потребовалось много репетиций, поверь мне. Знаешь, я начинал с малого. С очень малого. Вестник. Копьеносец. Однажды я сводничал для Незримого, но это была роль только на одну ночь. А потом мне снова пришлось обслуживать любовников...

- Вроде Оскара?

- Вроде Оскара.

- Ты ненавидел его, не правда ли?

- Нет, мне просто надоело - и он, и вся его семья. Он был так похож на своего отца и на отца своего отца, и так далее, вплоть до чокнутого Джошуа. Мной овладело нетерпение. Я знал, что жизнь в конце концов опишет круг, и у меня появится шанс, но я так устал ждать и иногда позволял себе это показывать.

- И ты устроил заговор.

- Ну разумеется. Мне хотелось подтолкнуть события к моменту моего... освобождения. Все было рассчитано. Но ты же понимаешь, таков уж я есть артист с душой бухгалтера.

- Это ты нанял Пая, чтобы убить меня?

- Без всякого умысла, - сказал Дауд. - Я привел в движение кое-какие рычаги, но я никогда не думал, что у этого будут такие далеко идущие последствия. Я даже не знал, что мистиф жив. Но когда события закрутились, я стал понимать, какая предопределенность заключена в их ходе. Сначала появление Пая. Потом вы встречаетесь с Годольфином и сходите с ума от одного только вида друг друга. Все это было предрешено. Собственно говоря, для этого ты и появилась на свет. Кстати, ты скучаешь по нему? Скажи правду.

- Я едва ли хоть раз о нем подумала, - ответила она, удивляясь тому, что это действительно так.

- С глаз долой - из сердца вон, так? Ах, как я рад, что не могу чувствовать любви. Какие несчастья она с собой несет. Какие ужасные несчастья. - Он выдержал задумчивую паузу. - Знаешь, это очень похоже на то, как было в тот раз. Любовники тоскуют, миры содрогаются. Конечно, в тот раз я был всего лишь копьеносцем. Теперь я претендую на роль принца.

- Что ты имел в виду, когда сказал, что я была рождена для Годольфина? Я вообще не знаю, как и где я родилась.

- Думаю, настало время тебе напомнить, - сказал Дауд, отбрасывая цветок в сторону и подходя к ней поближе. - Хотя эти ритуалы перехода не так-то легки, дорогуша, так что мужайся. По крайней мере, место мы выбрали хорошее. Можем поболтать ногами, сидя на краешке, и поговорить о том, как ты появилась в этом мире.

- Ну нет, - сказала она. - К этой дыре я не подойду.

- Думаешь, я хочу убить тебя? - сказал он. - Нет. Я просто хочу освободить тебя от тяжелой ноши некоторых воспоминаний. Ведь я прошу не так много, разве нет? Будь справедливой. Я приоткрыл пред тобой мое сердце. Теперь ты открой мне свое. - Он взял ее за запястья. - Отказываться бесполезно, - сказал он и повел ее к краю колодца.

В первый раз она не осмелилась подойти так близко, и теперь у нее закружилась голова. Хотя она и прокляла его за то, что у него достаточно силы, чтобы притащить ее сюда, все же она была рада, что у него крепкая хватка.

- Хочешь присесть? - спросил он. Она покачала головой. - Как тебе будет угодно, - продолжал он. - Так больше шансов упасть, но я уважаю твой выбор. Ты стала очень самостоятельной женщиной, дорогуша, я это заметил. Вначале ты была довольно податливой. Разумеется, тебя ведь приучили быть такой.

- Никто меня не приучал.

- Откуда ты знаешь? - сказал он. - Еще две минуты назад ты утверждала, что не помнишь прошлое. Так откуда ты знаешь, какой тебя хотели сделать? Какой тебя сделали? - Он заглянул в колодец. - Память об этом у тебя в голове, дорогуша. Ты просто должна захотеть извлечь ее на свет божий. Если Кезуар искала Богиню, то, может быть, и ты этим занималась, а потом просто забыла. А если это действительно так, то, может быть, ты - нечто большее, чем любимый Персик Джошуа? Может быть, у тебя есть своя роль в этой пьесе, о которой я просто не знаю?

- Интересно, где бы это я могла повстречаться с Богинями, Дауд? - сказала Юдит в ответ. - Я жила в Пятом Доминионе, в Лондоне, в Ноттинг Хилл Гейт. Там нет никаких Богинь.

Произнося эти слова, она подумала о Целестине, похороненной под Башней Общества. Была ли она сестрой тем божествам, которые витали над Изорддеррексом? Сила преображения, заключенная в темницу по воле пола, который молится на стабильность и однозначность? При воспоминании о пленнице и ее камере голова у Юдит стала совсем легкой, словно она залпом осушила стаканчик виски на голодный желудок. Все-таки один раз к ней прикоснулось чудо. А если так, то почему это не могло происходить много раз? И если это случилось сейчас, то почему это не могло случаться в прошлом?

- Я ничего не могу вспомнить, - сказала она, убеждая в этом не столько Дауда, сколько саму себя.

- Это просто, - ответил он. - Ты только подумай о том, что это значит - родиться.

- Я даже не помню своего детства.

- У тебя не было детства, дорогуша. У тебя не было отрочества. Ты родилась точно такой же, как сейчас. Кезуар была первой Юдит, а ты, моя сладкая, только ее копия. Вполне возможно, идеальная, но все-таки копия.

- Я не поверю... не верю тебе.

- Конечно, поначалу с правдой примириться не так-то легко. Это вполне понятно. Но твое тело знает, где ложь, а где правда. Ты вся дрожишь внутри и снаружи...

- Я устала, - сказала она, прекрасно понимая всю слабость своего объяснения.

- Ты чувствуешь не только усталость, - сказал Дауд.

Его настойчивость напомнила ей результат его последних откровений по поводу ее прошлого - как она упала на кухонный пол, словно невидимые ножи перерезали ей сухожилия. Она испугалась, что этот припадок повторится сейчас, на расстоянии одного фута от колодца, и Дауд понял это.

- Ты должна встретиться со своими воспоминаниями лицом к лицу, - говорил он. - Просто выплюни их из себя. Ну, давай. Потом тебе станет лучше, обещаю.

Она чувствовала, как слабость одолевает и ее члены, и ее решимость, но перспектива встретиться с тем, что пряталось в самом далеком уголке ее памяти - а как ни мало доверяла она Дауду, она ни на секунду не сомневалась, что там действительно скрывается нечто ужасное, - была почти такой же пугающей, как и мысль о падении в колодец. Возможно, лучше уж умереть здесь и сейчас, в один и тот же час со своей сестрой, так и не узнав, было ли правдой то, что утверждал Дауд. Но если предположить, что он лгал ей от начала и до конца - лучший спектакль славного члена актерской братии, - и что она не тень, не копия, не приученная к рабству тварь, а обычный ребенок с обычными родителями, вполне самостоятельное существо, настоящее, полноценное? Тогда она пойдет на смерть из одного лишь страха мнимого разоблачения, и на счету Дауда одной смертью станет больше. Единственный способ победить его - это принять его вызов, поступать так, как он вынуждает ее поступать, и отправиться во мрак своей памяти, подготовившись к любым сюрпризам. Какой бы по счету Юдит она ни была, но она была - первый или второй экземпляр, рожденный или сотворенный. В мире живых ей не убежать от самой себя. Так лучше узнать правду раз и навсегда.

Это решение стало искрой, от которой внутри ее черепа вспыхнуло пламя, и первые призраки прошлого появились перед ее мысленным взором.

- О, моя богиня... - пробормотала она, запрокинув голову. - Что это? Что же это такое?

Она увидела себя лежащей на голых досках в пустой комнате. Горевший в камине огонь согревал ее спящее тело, и его отблески делали ее наготу еще прекраснее. Пока она спала, кто-то нарисовал на ее коже знакомый ей узор - тот самый иероглиф, который она впервые увидела, занимаясь любовью с Оскаром, а во второй раз - когда пересекала границу между Доминионами. Спиралевидный знак ее телесной сущности, на этот раз изображенный прямо на теле в полудюжине разных Цветов. Она пошевелилась во сне, и следы завитков повисли в воздухе на том месте, где только что было ее тело. Ее движение привело к тому, что круг песка, ограничивающий ее жесткое ложе, поднялся в воздух, словно северное сияние, сверкая теми же красками, что и иероглиф, как будто ее телесная сущность была распылена по всей комнате. Она была потрясена великолепием этого зрелища.

- Что ты видишь? - услышала она вопрос Дауда.

- Себя, - сказала она. - Я лежу на полу... в песчаном круге...

- Ты уверена, что это ты? - спросил он.

Она уже была готова излить весь свой сарказм на этот нелепый вопрос, но тут до нее дошел его скрытый смысл. Возможно, это была не она, а ее сестра.

- А как отличить? - спросила она.

- Скоро увидишь, - ответил он ей.

Так и произошло. Песчаный занавес стал развеваться еще сильнее, словно внутри круга разгуливал ветер. Песчинки отделялись от него и улетали в темноту, разгораясь, превращаясь в пылинки чистейшего цвета, которые поднимались, словно новые звезды, а потом, догорая по пути, снова падали вниз, к тому месту, где находилась она, свидетельница. Она лежала на полу неподалеку от своей сестры и впитывала в себя цветной дождь, словно благодарная земля, нуждаясь в его поддержке, чтобы вырасти, созреть и стать плодородной.

- Кто я? - сказала она, следя за падением цветного дождя, чтобы в его вспышках разглядеть ту почву, на которую он изливается.

Она была настолько убаюкана красотой увиденного, что когда взгляд ее упал на свое собственное недоконченное тело, шок выбил ее из воспоминания, и она вновь оказалась на краю колодца, удерживаемая от падения только рукой Дауда. Холодный пот выступил из ее пор.

- Не отпускай меня, - сказала она.

- Что ты видела? - спросил он у нее.

- Так это и есть рождение? - всхлипнула она. - О, Господи, вот так я и родилась?

- Возвращайся назад, - сказал он. - Ты начала вспоминать, так доведи дело до конца! - Он потряс ее. - Ты слышишь меня? До конца!

Она видела перед собой его искаженное яростью лицо. Она видела алчное отверстие колодца у себя за спиной. А между тем и другим, в освещенной огнем комнате своей головы она видела кошмар, еще более ужасный, чем те два, - свой недоделанный остов, лежащий в магическом круге в ожидании того, что истечения тела другой женщины покроют кожей мускулы и сухожилия, окрасят кожу, расцветят радужную оболочку глаз, наведут лоск на губах, подарят такую же грудь, живот и половые органы. Это было не рождением, а удвоением. Она была факсимильной копией, укравшей сходство у искрящегося оригинала.

- Я больше не могу этого вынести, - сказала она.

- А я ведь предупреждал тебя, дорогуша, - ответил Дауд. - Никогда не бывает легко прожить заново первые моменты.

- Ведь я ненастоящая, - сказала она.

- Давай держаться подальше от метафизики, - сказал он в ответ. - Ты есть, кто ты есть. Рано или поздно тебе надо было об этом узнать.

- Я не могу этого вынести. Не могу.

- Но ведь ты смогла, - сказал Дауд. - Просто надо продвигаться медленно, шаг за шагом.

- Нет, больше я не могу.

- Да, - настаивал он. - Больше, и намного больше. Но это была худшая часть. Дальше дело пойдет легче.

Это оказалось ложью. Когда воспоминание вновь охватило ее, на этот раз почти против ее воли, она поднимала руки у себя над головой, позволяя цветовым пятнам сгуститься вокруг кончиков ее вытянутых пальцев. Это было довольно красиво, но когда она уронила одну руку вдоль тела, ее только что созданные нервы ощутили рядом чье-то присутствие. Она повернула голову и вскрикнула.

- Что это было? - сказал Дауд. - Появилась Богиня?

Но это была не Богиня. Это было другое недоделанное существо, уставившееся на нее своими глазами без век и высунувшее свой бесцветный язык, который был еще таким шершавым, что мог бы слизать с нее ее новую кожу. Она отпрянула, и ее страх позабавил его: бледный остов затрясся в беззвучном смехе. Она заметила, что он тоже собирал пылинки ворованного света, но не впитывал их в себя, а копил в руках, откладывая момент окончательного воплощения и наслаждаясь своей освежеванной наготой.

Дауд снова принялся допрашивать ее. - Это Богиня? - спрашивал он. - Что ты видишь? Говори, женщина! Говори...

Его речь неожиданно прервалась. После мгновенной тишины раздался такой пронзительный вопль тревоги, что видение круга и существа, с которым она его разделяла, исчезло. Она почувствовала, как хватка Дауда ослабла. Рука ее выскользнула, и она стала падать. Падая, она взмахнула руками, и, скорее по счастливой случайности, чем умышленно, это движение отбросило ее набок, вдоль края колодца. Тут же ее тело стало сползать вниз, и она впилась пальцами в камни. Но они были отполированы миллионами ног, и ее тело заскользило к краю отверстия, словно глубины колодца настаивали на возвращении какого-то старого долга. Ноги ее молотили пустой воздух, бедра скользили по губам колодца, а пальцы судорожно искали опору, сколь угодно малую - имя, вырезанное на камне чуть-чуть поглубже, чем остальные, шип розы, застрявший между камней, - любую защиту против сил гравитации. В этот момент она услышала второй крик Дауда и, подняв взгляд, увидела чудо.

Жучок не сумел убить Кезуар. Та перемена, которая начала охватывать ее плоть во время разговора с Даудом, теперь завершилась. Кожа ее окрасилась в цвет синего камня; ее лицо, недавно изуродованное, ярко сияло. Но все эти перемены казались пустяками по сравнению с дюжиной щупальцев, каждое длиной в несколько ярдов, которые выросли у нее из спины. Одно за другим они отталкивались от земли и несли ее тело в странном полете. Сила, которую она обрела в Бастионе, пылала внутри нее, и Дауду оставалось только пятиться к стене. Теперь он не произносил ни звука; упав на колени, он готовился уползти прочь, проскользнув под спиралевидной юбкой щупальцев.

Юдит ощутила, что последняя опора уходит у нее из-под пальцев и испустила крик о помощи.

- Сестра? - сказала Кезуар.

- Здесь, - завопила Юдит. - Быстрее!

В тот момент, когда Кезуар двинулась к колодцу (легчайшего прикосновения ее щупальцев было достаточно, чтобы привести тело в движение), Дауд решился на побег и нырнул под щупальца. Однако он не вполне удачно выбрал момент, и одно из щупальцев коснулось его плеча. В следующее мгновение оно уже закрутилось вокруг его шеи и швырнуло его в колодец. В этот миг правая рука Юдит потеряла уже всякую опору, и она заскользила вниз с последним отчаянным воплем. Однако Кезуар несла спасение так же быстро, как и гибель. Когда стены колодца уже готовы были сомкнуться вокруг нее она почувствовала, как щупальца обвились вокруг ее запястья и руки и сжали их мертвой хваткой. Под действием прикосновения в ее истощенных мускулах проснулись последние силы, и она в свою очередь ухватилась за щупальца. Кезуар вытянула ее из колодца и опустила на камни. Юдит перекатилась на спину, задыхаясь, словно спринтер, пересекший финишную ленточку, а щупальца Кезуар освободили ее тело и вернулись на службу своей хозяйке.

Услышав доносившиеся из колодца мольбы уцепившегося за уступ Дауда, Юдит села. В его криках не было ничего такого, чего нельзя было бы ожидать от человека, который репетировал роль раба перед столькими поколениями. Он обещал Кезуар вечное повиновение и полное самоуничижение, если только она спасет его от этого ужаса. Не является ли милосердие драгоценнейшим камнем в небесном венце, - рыдал он, - и разве она не ангел во плоти?

- Нет, - сказала Кезуар. - Я не ангел. И не невеста Христа, если уж на то пошло.

Из глубины донесся новый цикл рассуждений и предложений: о том, кем она является и чем он может оказаться ей полезным, сейчас и во веки вечные. Нигде она не найдет более преданного слуги и смиренного приверженца. Что ей угодно? Отнять его мужское достоинство? С превеликой готовностью, он может кастрировать себя прямо сейчас. Стоит ей вымолвить одно лишь слово.

Если у Юдит и оставались какие-то сомнения по поводу масштабов той силы, которую обрела Кезуар, то теперь они должны были рассеяться при виде нового ее проявления: Кезуар опустила щупальца в колодец и вытащила Дауда на поверхность. Когда он показался над колодцем, из него лило, как из дырявого ведра.

- Благодарю вас, тысяча благодарностей, спасибо...

Теперь Юдит заметила, что над ним нависла двойная угроза: ноги его болтались над пропастью, а щупальца обвились вокруг его горла с такой силой, что придушили бы его, не засунь он пальцы между петлей и шеей. Слезы лились у него по щекам с театральной избыточностью.

- Леди, - сказал он. - Как я могу приступить к искуплению своей вины?

Вместо ответа Кезуар задала свой вопрос.

- Как ты смог обмануть меня? - сказала она. - Ведь ты обычный мужчина. Что ты можешь знать о божественном?

Было заметно, что Дауд опасается ответить, не будучи уверенным, что именно скорее может привести к летальным последствиям - запирательство или правда.

- Говори правду, - посоветовала ему Юдит.

- Как-то раз я оказал услугу Незримому, - сказал он. - Он отыскал меня в пустыне и послал в Пятый Доминион.

- Зачем?

- У него там было дело.

- Какое дело?

Дауд снова заколебался. Слезы его высохли. Актерские придыхания исчезли из его голоса.

- Ему нужна была женщина из Пятого Доминиона, - сказал он, - чтобы выносить Ему сына.

- И ты нашел?

- Да. Ее звали Целестиной.

- И что с ней случилось?

- Я не знаю. Я исполнил то, о чем меня попросили, а после этого...

- Что с ней случилось? - повторила свой вопрос Кезуар с большой настойчивостью.

- Она умерла, - пустил Дауд пробный шар. Убедившись, что версия эта никак не была подвергнута сомнению, он подхватил ее с новой убежденностью. - Да, так все оно и случилось. Она погибла. Думаю, во время родов. Понимаете ли, ее оплодотворил сам Хапексамендиос, и ее несчастное тело не смогло вынести такой ответственности.

Манера Дауда была слишком знакома Юдит, чтобы обмануть ее. Она знала ту звучность, которую он вкладывал в свой голос, когда лгал, и прекрасно различила ее сейчас. Он отлично знал, что Целестина жива. Однако его предыдущее признание о том, как он был сводником Хапексамендиоса, было лишено всякой напевности, что, судя по всему, указывало на его правдивость.

- А что случилось с ребенком? - спросила у него Кезуар. - Это был сын или дочь?

- Я не знаю, - ответил он. - Честное слово.

Еще одна ложь, и на этот раз ее почувствовала и Кезуар. Она ослабила петлю, и он упал вниз на несколько дюймов, испустив всхлип ужаса и в панике цепляясь за щупальца.

- Держите меня! Ради Бога, не дайте мне упасть!

- Так что насчет ребенка?

- Что я могу знать? - сказал он, и вновь по щекам его потекли слезы, на этот раз настоящие. - Я - ничто. Я - вестник в трагедии. Копьеносец.

- Сводник, - сказала она.

- Да, и это тоже. Я признаю это. Я сводник! Но это ничего не значит, ничего! Скажи ей, Юдит! Я ведь из актерской братии! Обычный никудышный актеришко!

- Никудышный, говоришь?

- Никудышный!

- Ну тогда спокойной ночи, - сказала Кезуар и разжала щупальца.

Они проскользнули у него между пальцами с такой внезапной быстротой, что он не успел ухватиться покрепче и упал, как повешенный, над которым перерезали веревку. В течение нескольких мгновений он даже не проронил ни звука, словно не мог поверить в случившееся, до тех пор пока кружочек дымного неба у него над головой не уменьшился до размеров булавочной головки. Когда крик наконец сорвался с его уст, он был пронзительным, но кратким.

Когда он прекратился, Юдит прижала ладони к камням и, не поднимая глаз на Кезуар, прошептала слова благодарности, отчасти за свое спасение, но в не меньшей степени и за уничтожение Дауда.

- Кем он был? - спросила Кезуар.

- Я знаю об этом очень мало, - ответила Юдит.

- Мало-помалу, - сказала Кезуар. - Именно так мы и сумеем понять все. Мало-помалу...

Голос ее звучал утомленно, и когда Юдит подняла голову, она увидела, что чудо оставляет тело Кезуар. Она бессильно опустилась на землю, щупальца втягивались в ее тело, а благословенный синий цвет постепенно уходил из клеток кожи. Юдит с трудом поднялась на ноги и отошла от края дыры. Услышав ее шаги, Кезуар сказала:

- Куда ты?

- Просто хочу отойти от колодца, - сказала Юдит, прижимая лоб и ладони к желанной прохладе стены.

- Ты знаешь, кто я? - спросила она у Кезуар спустя некоторое время.

- Да... - прозвучал тихий ответ. - Ты - это я, которую я потеряла. Ты другая Юдит.

- Верно. - Юдит обернулась и увидела, что, несмотря на боль, на лице Кезуар светилась улыбка.

- Это хорошо, - сказала Кезуар. - Если мы останемся в живых, то, может быть, ты все начнешь сначала за нас обеих. Может быть, ты увидишь те видения, к которым я повернулась спиной.

- Какие видения?

Кезуар вздохнула.

- Когда-то меня любил великий Маэстро, - сказала она. - Он показывал мне ангелов. Они обычно прилетали к нашему столу в солнечных лучах. И я думала тогда, что мы будем жить вечно, и мне откроются все тайны моря. Но я позволила ему увести себя от солнечного света. Я позволила ему убедить меня в том, что духи не имеют никакого значения. Что имеет значение только наша воля, и если она хочет причинить боль, то в этом и состоит мудрость. Я потеряла себя за такой короткий срок, Юдит. Такой короткий срок. - Она поежилась. - Мои преступления ослепили меня задолго до того, как это сделал нож.

Юдит с жалостью посмотрела на изуродованное лицо сестры.

- Надо найти кого-нибудь, кто помог бы промыть твои раны, - сказала она.

- Сомневаюсь, что хоть один доктор остался в живых в Изорддеррексе, - сказала в ответ Кезуар. - Они ведь всегда первыми идут в революцию, правда? Доктора, сборщики налогов, поэты...

- Если никого не найдем, я сама этим займусь, - сказала Юдит, отважившись покинуть безопасную стену и направляясь под уклон к тому месту, где сидела Кезуар.

- Я думала, что видела вчера Иисуса Христа, - сказала она. - Он стоял на крыше с широко раскинутыми руками. Я думала, он пришел за мной, чтобы я смогла исповедоваться. Поэтому я и пришла сюда. Чтобы найти Иисуса. Я слышала его вестника.

- Это была я.

- Ты была... в моих мыслях?

- Да.

- Стало быть, вместо Христа, я нашла тебя. Похоже, это еще более великое чудо. - Она потянулась к Юдит, и та взяла ее за руки. - Не правда ли, сестра?

- Пока я в этом не уверена, - сказала Юдит. - Этим утром я была самой собой. А кто я теперь? Копия, подделка.

Последнее слово вызвало воспоминание о Блудном Сыне Клейна - Миляге, мастере подделок, человеке, наживающемся на таланте других людей. Может быть, именно поэтому он пылал к ней такой страстью? Не увидел ли он в ней какой-то тонкий намек на свою собственную подлинную природу? Не последовал ли он за ней из любви к тому обману, которым она была?

- Я была счастлива, - сказала она, думая о тех временах, которые она провела вместе с ним. - Наверное, я никогда этого не понимала, но я была счастлива. Я была самой собой.

- И осталась.

- Нет, - сказала Юдит, чувствуя, что отчаяние подступило к ней так близко, как никогда на ее памяти. - Я - часть кого-то другого.

- Все мы - лишь фрагменты, - сказала Кезуар. - Независимо от того, рождены мы или сотворены. - Она сжала руку Юдит. - И все мы надеемся снова обрести целостность. Отведи меня, пожалуйста, во дворец. Там нам будет безопаснее.

- Пошли, конечно, - сказала Юдит, помогая ей подняться на ноги.

- Ты знаешь, куда идти?

Она ответила, что знает. Сквозь мрак и дым, стены дворца по-прежнему нависали над городом, и даже расстояние не скрывало их огромности.

- Нам предстоит долгий подъем, - сказала Юдит. - Можем добраться только к утру.

- В Изорддеррексе долгие ночи, - сказала Кезуар в ответ.

- Но не вечно же они длятся, - сказал Юдит.

- Для меня - вечно.

- Извини. Я не подумала. Я не хотела...

- Не извиняйся, - сказал Кезуар. - Мне нравится темнота. В ней мне легче вспоминать солнце. Солнце и ангелов за столом. Не возьмешь ли ты меня под руку, сестра? Я не хочу снова потерять тебя.